Афродизиак

   
  Нынче у нас  беда приключилась – пасеки пропадать стали. Осенью пчёлы слетать наладились с ульев.   Мёд весь в улье, а ни одной пчёлки в них нет. Болезнь де, вирусная.  У меня из двадцати семей только шесть осталось, а в четырнадцати ульях только мёд да перга -  полные рамки. Решил я Савеличу позвонить, не знает ли он, от чего такая беда приключилась; внук–то у него в Канаде пчеловодит; может в курсе. Савелич звонку моему обрадовался, в гости пригласил, мол, не по телефону.
 
   «Что за секреты?» - думаю. Ну, собрался, приехал, а он совсем плох стал - с батагом уж по дому  ходит

 – Проходи, - говорит, - Саня, садись, чайку попьём. Сидим, чай пьём, он мне рассказал то, что я и сам в интернете вычитал. Я головой киваю, дескать, интересно. Закончил Савелич меня просвещать  и говорит,

 - Знаешь чё, Саня, ты из нас самый преданный делам нашим пасечным, молодой самый, опять же образования у тебя, вот хочу я тебе передать книги свои старинные по пчеловодству, всю жизнь собирал, а сейчас кому они нужны. Айда со мной.
 
 Пошли мы с ним в  горницу, до этого-то в кухне чай пили. Открыл Савелич горку – шкаф старинный такой, вроде серванта; в нём книги  снизу доверху, пожелтевшие, видно, что  старинные. Достал он  стопку, на стол положил. Я глянул - обомлел; тысяча восемьсот девяносто восьмого года книги, девятьсот пятого, девятьсот четырнадцатого, журналы, которым больше ста лет и всё по пасечному делу.

 – Забирай,  - говорит, - может, потом ты кому передашь, когда время придёт, а мне, акромя тебя некому. Ну, я упираться давай, дескать, книги антикварные, за них немалые деньги дадут, как же я просто так их у тебя приму, а цену за них заплатить не смогу – не миллионер.
 
 – А мне, - говорит, - куда  с деньгами-то, в гробу карманов не будет;  у детей и внуков моих денег и без того хватает. Для них те деньги, о которых ты речь ведёшь – мелочёвка, так, что, не кочевряжься, забирай.

  Завернул он мне книжки те в  скатерть старую и отдал.

 – Давай,- говорит Савелич, -   по рюмке медовухи что-ли выпьем за сделку такую.
  Я, вроде, отнекиваться опять, дескать, за рулём, ну как гаишники перевстренут. А он мне,
 
- Я за тебя молиться буду, а ежели и встренут, скажешь, что от меня едешь - отпустят, - сказал и улыбнулся. - Знаешь, поди, историю как я с имя воевал.
- История, знакомая, - говорю, - весь район помнит, как ты гаишников тогда вскипятил, только, я ведь не ты, меня они не испугаются.
 – Испугаются, скажи:  - Савелич шибко просил, а то осердится, дак, вовсе худо будет.
 
 Выпили мы с ним по рюмке медовухи его; она не крепче  пива будет, только,  что запах хмельной.
 
 Доехал я до дома без приключений, затащил в избу скатерть с книгами. Бабушка моя телевизор смотрела в горенке, вышла, увидела узел.

 – Что это ты дедушко опять приволок? –
Развязала узел, книги в руки взяла, ахнула,
 – Ты, что  дед, ограбил кого? Откуда древности такие?  Да тут тысяч на сорок книжек раритетеных!

   ( Это в шутку,  для форсу мы себя в стариках с супругой  числим,  для колорита деревенского,  так сказать,  хотя, внуки у нас, конечно,  имеются. Старики мы с ней только номинальные, а так-то бодрые ещё, продвинутые – у меня два высших образования,  у неё полтора,  спортом серьёзно занимались  оба в молодости, так, что  в форме , могем  ещё, буде нужда пристанет, выдать чего).

  Стали мы книги перебирать; с ятем да с ером написаны книжки раритетные, читать, однако, можно. Ну, науки  пчеловодческой  в них сильно не зачерпнёшь, но интересно – душевно так написаны, искренне, простыми словами. Журналы стали перебирать, и  обнаружили  в тех журналах рецепты старинные зелья какого-то «молодецкого для крепости тела и духа». Рецепты эти синим  карандашом  подчёркнуты, видимо,  химическим, который, чтобы написать, слюнявить надо было; я ещё застал такие в детстве. Перечитали мы их; мало чего поняли – всё там в золотниках да в полуштофах каких-то указано и ингредиенты только некоторые понятны.  Ну, супруженица моя, страсть какая дотошная да любопытная, я говорит дед, тебе к завтрему всё разберу, иди спать ложись – утро вечера мудренее. Отправился я спать, а супруга кофия себе навела и за ноутбук; журналами этими старинными обложилась, ну чисто алхимик али чернокнижник какой.
   Проснулся я утром, супруга спит сном непробудным, на столе листки тетрадные в клетку все исписаны. Посмотрел я те листы – ничего не понятно, да ещё и почерк у моей половины хуже, чем у меня. Зарядку я сделал, водные процедуры принял, кашу сварил, сел чай пить, тогда только проснулась бабушка у меня. Заходит в кухню с листами, загадочная вся, интригующе на меня смотрит.
 – Знаешь что, Саник, в манускриптах этих написано?

  Я, чтобы потрафить куражу ейному, на лице внимание  изобразил,
- Не догадываюсь даже, - говорю,- не томи душу.
-Рецепт афродизиака это, с использованием продуктов пчеловодства и трав дикорастущих. Я - говорит, -всё тут перевела в граммы и в миллилитры, и названия трав всех установила
 –Да, - говорю, - фармацевт в тебе пропал великий, зря ты на юридический перевелась. Рецепт- то где? -  спрашиваю.
– А на что тебе?  Ты у меня ещё молодцом, нет претензий.
 – У меня, - говорю, - перги нынче девать некуда и мёда тоже. А тут, глядишь, покупатели найдутся на продукт пчеловодства иммуномоделирующий; я как понял -  это тонизирующее средство, которое предки наши потребляли.
 –Правильно, Саня, и самим в таком разе пригодится, ковид-то нынче вон какой свирепый. Сейчас тебе подробно распишу всё и дерзай, так же зимой баклуши  бьёшь.
 Расписала мне всё понятным языком супруга. Посмотрел я рецепт:  всё у нас есть - и девясил, и корень шиповника накопан;  про мёд, пергу – белковый корм, который пчёлы из пыльцы делают, уже говорил, вот только маточкиного молочка нет. Где сейчас его возьмёшь - не сезон.
 
  Супруга говорит:  - Помнишь,  Саня,  мы с тобой давеча в «Пчеловодстве» (журнал такой) читали, что  трутнёвый  гомогенат – то бишь, корм, которым пчёлки личинок трутня кормят, мало чем  маточкиному молоку   уступает. А гомогената этого у меня в шприцах в морозилке  чуть не пол-литра заморожено с лета.
– Кто это нам его там припас? – Спрашиваю.
– Я припасла, - говорит, - ты летом, когда трутнёвый расплод вырезал, я весь собрала и выжала через марлю, да в шприцы пятидесятикубовые закачала – пригодится, думаю.

  Вот и занялся я, стал зелье варить по рецепту старинному; супруга замечания дельные подаёт. Через неделю настоялась у меня банка литровая – надо пробовать, а на ком? Решил на петухе испытать; мы, аккурат,  с осени кур в зиму нынче пустили, чтобы самим  не скучно было зимогорить на даче; я им курятник из пеноблока за лето построил.
 
   Супруга корм курам сделала, я петуху отдельно намешал и понёс. Куры-то у нас в вольере из сетки гуляют днём; на воле нельзя – лес через ручей от усадьбы. Лиса вечером приходит, в шиповнике на горе сидит, на кур наших зарится;  зазеваешься - сгребёт рыжая живность домашнюю и в лес утащит. Природа дикая, слава Богу,  у нас тут не только в телевизоре имеется.
 
   Утром дело было, стал кормить я петуха, а он куражиться давай: лапой корм гребёт, кукарекает - кур скликает – дескать, вот, нашёл вам пропитание, красавицы мои. Пришлось его отдельно закрыть в загон. Увидел он, что куры из кормушки клюют корм, тоже свою порцию давай клевать.
 
  Наблюдаю за петухом – никакой реакции. Жена говорит, подожди мол, не вставило ещё Пете угощение. Посмотрели новости, чай попили, за второй завтрак  пора  садиться – диета у нас такая; одни живём - что хотим то и делаем; вот прочитали, что надо есть помалу, но чаще. Правильно, что ещё на даче делать-то. Сидим, значит, чаи гоняем, слышим шум во дворе. В окно посмотрели, батюшки святы, в
курятнике чисто майдан куриный – петух кур треплет.
 – Ну, вот, Саня, гляди, как афродизиак на петуха действует, - смеётся жена, - иди, отливай водой альфа-самца, не то всем курам спины порвёт.

   Петух у нас тяжёлый, килограммов пять, случается и разламывает кур, которые похлипче;  рубить потом приходится. Накинул я куртку и в загон петуха ловить, а у того глаза как у льва, по загону боком бегает и  в руки, понятное дело, не даётся. Погонялся я за ним, да всё без толку. Тут  сосед Федя Собашников прибежал на шум, что, да как, думал, дескать, лиса в курятник забралась. Я Федю увидел, вспомнил: он ведь рыбак, намётка у него есть, это подсачек такой большой треугольный.

 – Неси, - кричу ему, - Федя намётку, петуха срочно поймать надо. Ну, Федя видит - кипиш серьёзный, вполне возможно, что и выпивка будет посля поимки кочета, - сбегал за сеткой-то. Поймали мы петуха, макнул я его в кадку с водой и посадил в собачью будку, она нынче у нас пустовала. Петух там побуянил ещё минут десять и потише стал, только кукарекал страстно.

 –А чё это, ты сосед так на петуха осерчал? – Спрашивает Фёдор.

   Я, в горячах, да без задней мысли и рассказал, что вот де, по старым рецептам изготовил афродизиак и на петухе испытываю.  Федя в затылке почесал и снова спрашивает,

 - Корм что ли африканский? Хочешь, чтобы петух у тебя как страус вырос?
   Пришлось Феде объяснять, что такое афродизиак и как он действует.

 – А, вроде виагры, значит, - понял Федя.
 - Ну, вроде того.

     Федя языком поцокал, головой покачал,
 - Ну лады, лады, - говорит, - а как за аренду намётки будешь рассчитываться?

 Знает плут, что у меня самогон из  забрусе медовом всегда есть. 
 Посидели мы, самогона выпили за успех предприятия. Федя всё про афродизиаки у супруги моей выспросил и говорит:

- Вона чё, зелье знать на петуха так сильно подействовало. Потом на меня, на супругу мою хитро так поглядел и  спрашивает:

- А  сам Петрович не потребляет его?  Что-то  гляжу я – молодо больно выглядит он у тебя, моложе меня, хоть годов на пятнадцать  постарше будет.   Мне вот пятьдесят только на Рождество будет, а я уже слаб в коленках-те стал.

  Супруга моя говорит:
 - Так мы с тобой, Федя, ровесники оказывается, а я думала, что тебе тоже уж под семьдесят, как Сане моему.
 
   Федя обиделся, осерчал, давай нам претензии выставлять, вы де интеллигенция городская, акромя авторучки тяжельше ничего в руках не держали, вот и не изломаны, а он  сызмальства в трудах крестьянских хлещется,  вот и угробил  в них силушку свою молодецкую раньше времени.   В общем, напился Федя - расскандалился; пришлось его депортировать на родное подворье и супруге  родной на руки сдать.
   Улеглось всё. Сижу в кресле в окно панорамное на лес смотрю; снежок пошёл – лепота. Мысли всякие предпринимательские в голову лезут;  решил я  по рецепту этому  старинному поболе зелья  изготовить -  сколь перги хватит, а сбыт найду.
   Сосед Федя через неделю припёрся;  я, аккурат, очередную партию БАДа  этого  своедельного рафасосывал по банкам.

 – Как дела знахарь? Зелье как? – С порога поинтересовался сосед. 
 - Здравствуй Федя. Всё пучком, вот, ещё партию сварил, по банкам разливаю.
 – Ты вот что, извини меня за прошлый раз, ну перепил маненько, - стал извиняться сосед, - у меня дело к тебе имеется. Хочу  у тебя этого африканского зелья приобрести.
 – Зачем? – Спрашиваю.
 Федя помялся, помялся и говорит: - Ты, Зойку - продавщицу новую знаешь?
 –Ну, знаю, - говорю, - сдобная тёлка, а что?
 –Запал я на неё, понимаешь, и она мне улыбается, вот хочу с ней любовь закрутить.

 Я догадался, куда Федя клонит: продавщица наша новая - женщина молодая, ну против Феди, конечно, симпатичная, толстая только (на мой взгляд) не в меру. Виду, правда, не подаю, вроде, как не понимаю.

 – А ко мне, - говорю, - что, советоваться пришёл?
 –Да нет, сомневаюсь я в себе, ну в  смысле не сдюжу. Ты мне зелья своего африканского плесни, петух-то у вас давеча вона какой бойкий с него был. Я за ценой не постою.
– Ладно, - говорю,- Федя, пособлю я тебе в  горе-злосчастии и денег не возьму – будешь у меня, вроде кролика подопытного.   Надо же мне знать какая сила у зелья имеется.
 
 Тот обрадовался, пообещал дров наколоть помочь. Объяснил я ему, что можно употреблять не больше столовой ложки в день, это я  с потолка, так сказать, исходя из здравого смысла, придумал на ходу. Федя банку взял, за пазуху засунул и домой умотал.

   Тут выходные подошли; дети с города приехали – суета, мы с бабкой рады: внуков привезли. Я баню топлю, внукам салазки-розвальни налаживаю – с лета обещал ещё. В общем два дня с гостями занимались: то с детями на гору кататься на новых салазках, то сына с утреца на рыбалку на омута водил;  да снега в ночь на воскресенье - то навалило – успевай только двор чистить; занят, в общем, был по самую маковку.
 
   В  воскресенье, под вечер уж, чего-то соседка – жена Федькина прибегала, пьяная, орёт, в ворота ломится. Ольга – супруга-то моя вышла, побеседовала с ней, вернулась, бутылку самогона вынесла ей. Постояли они  за воротами, Лиданя чё-то побухтела  ещё и домой подалась; супруга домой пришла, кулак мне показывает,

 - Вот опять, ты дед наскрёб себе на шею скандал.
 -Что такое? – Спрашиваю.
 – Детей, - говорит, - проводим, потом расскажу.

  Дети собрались, прощаются, в машину садятся; мы их за воротами, как всегда, провожаем, гостинцы в багажник складываем. Проводили, домой пошли, слышу: шумит  кто-то за баней. Пошёл глянуть – сумерки уж на дворе, не разглядеть ничего. За баней Федя топчется, видно по следам, что задами прибежал. Вид у него взъерошенный, нервный весь, дёргается, вроде как насекомые его кусают.

 – Что это с тобой, Федя? – Спрашиваю.
 – Помоги, Петрович, Христа ради, налей стакан самогона самого крепкого, а то помру. Зелье –то твоё дюже крепкое, видно.

 Зашли мы в предбанник, там тепло – баню-то давеча гостям топили. Достал я воды огненной из фляги под лавкой, налил  в стакан; со стола ещё не убирали. Федя накатил – не поморщился, капусты с блюда навильник,  другой, третий заметнул в рот, давай корки от пирогов жрать, будто, с голодного края прибежал.
 
– Да, что это с тобой, Федя, такое приключилось? – Спрашиваю, сам весь переживаю: чего это он про зелье моё толкует.
  Федя пироги прожевал и говорит: - БАД этот твой африканский всё, ну и сам я  виноват, конечно. Набил опять полный рот капусты  Федя и давай дальше мычать, только не понять ничего. Ну, я отобрал у него блюдо с капустой – подавится ещё, не дай Бог.

– Говорил, ведь, ты мне – по одной ложке зелье это потреблять, - сосед утёрся рукавом, воды из кадки хлебнул, успокоился, икнул пару раз и стал рассказывать.
 – Утром, пошёл я в магазин, Лидка за бутылкой послала, она, вишь, пенсию раньше меня получает. Мы, ведь, оба на пенсии с прошлого мая, она  - женщина; у меня стаж вредный, вот в пятьдесят пять годов и вышли оба, -  как принято в деревенской неспешной беседе обстоятельно стал рассказывать Федя. Видимо, стакашик самогонки-то его хорошо торкнул.
 
– Вот, захожу я в магазин,- вернулся к теме Фёдор, - гля, а за прилавком зазноба моя. Я – то думал, что Зойка через неделю тока выйдет, а она, вишь, со сменщицей договорилась и раньше нарисовалась. Оне обе со сменщицей-то,  ведь, в городу  живут, - опять полез в подробности Федя.

 – Ну,  я к ней с канплиментами, мол, вовсе тут без таких красивых женщин  у нас в деревне тоска  зелёная, вы де, Зоя, у нас заместо солнышка, ждём – не дождёмся, а вы вона как: зараньше времени на неделю объявились. Она улыбается завлекательно так, на прилавок фигурой своей навалилась, как в кине  - грудями вперёд, задницу отставила. Я загорелся весь, а эту афроазиатку-то  твою не потреблял, думал: ишо через неделю Зойка-то приедет; воздерживался – что без толку добро-то переводить. Купил я Лидке  своей две бутылки водки на ейные деньги, да на свои – заначка у меня была – третью купил; думаю - пущай, Лидка в укатуху напьётся, а я тут  оторвусь без надзора-то.

  Прилетел я домой, бухло на стол поставил.  Гляжу, а Лидка уже кривая; у ей за печкой – то бражонка доходит, вот она и пробовает её, для разогрева, значит. Ладно, думаю, ишо проще мне. Налил я водки нам по стакану, она вся прямо как герань на окошке раскраснелась, веселёхонькая,

 -Я, - говорит, - тебя, Федя, ить за что полюбила? За расторопность твою, вона как ты быстрёхонько обернулся, давай садись, порадоваемся.

  Я сам не пью, банку  твою кратче (тайком значит)из шифонера  достал, нагрёб ложку – в рот, потом кофту новую надел, чтобы со всем уважение к Зойке прибыть. Лидка чё-то на кухне шебуршится, закуску на стол гоношит. Слышу: из бутылки булькает- наливает, знаш-то, супруга моя стаканчики гранёные. Меня зовёт, я де без тебя никак не могу, потому, как не по совести. Ну, я подскочил, не удержался - намахнул ещё, чё для меня соточка - ни о чём. Заскочил  в переднюю, ишо ложку употребил зелья-то. Лидка меня зовёт песни петь. Она, ить, у меня поёт в деревенском хоре, ты, поди, не знаш. А как петь она пьяная начинает, так можешь время засекать, - через десять минут  уснёт. Ну, думаю, и ладно, всё путём. Уснула Лидка, я ёё на диван положил, из банки нагрёб ещё две ложки – вдруг, думаю, всю ночь кувыркаться буду с Зойкой. Прибежал к магазину; а  Зойка  там, на крыльце топчется - лавку свою закрывает.
 
- Куда, это вы Зоя  так рано собрались? – Спрашиваю, а сам весь прямо на изжоге весь. У меня со сладкого-то всегда изжога разыгрывается, да ишо планида моя вся рушится. Она мне отвечает,

- Сожитель мой  из командировки приехал раньше времени, машину под  разгрузку поставил,  а домой попасть не может, ключи де, потерял. Я с хозяйкой по сотику договорилась закрыться пораньше, вот домой сейчас поеду. Не скучайте,- поцелуйчик  свой мне воздушно-капельным путём  дунула с ладошки, в «Окушку» свою села и упылила.
 
 «Вот те нате – хрен в томате,  - думаю, - облом так облом – зелье я почитай что всё сожрал, тёлка моя свалила,  Лидка, поди-ка, дома «пьяная в дрова» валяется.   Закатал я губу и айда домой, а куды деваться. Прихожу, а дома Лидка сидит на диване, вроде, тверёзая  как, и телевизор смотрит, только видно чё-то с ней не то – головой встряхивает и по сторонам оглядывается. Меня увидела и говорит…
 Тут  у Феди отрыжка дикая началась.
 
- Слышь, - говорит, - Петрович, дай мне соды ложку, а то одолеет меня изжога в усмерть.  Сода у меня дома. Пошёл я домой, а страдалец в предбаннике остался.

 – Что там у нас в бане творится, Саня? – Спрашивает супруга.
 –Да, Федя, - отвечаю, - неадекватный какой-то пришёл, буровит сам не знает чего. Отрыжка у него с изжогой, вот попросил соды; пойду отнесу.
  – Ну иди, придёшь, - улыбается Ольга, - я тебя расскажу чего он такой неадекватный.

  Пришёл я в предбанник; страдалец икотошный за столом сидит, из ковша пьёт. Выпил, да как заорёт:
 - Хороший у тебя самогон, Санька, ети иху мать! И антифризик тоже баской, молодец сосед!
 
 Пока я домой бегал, Федя-то  ковшом из фляги, видно самостоятельно, самогон зачерпнул и выпил сколь смог, потом упал мерзавец на лавку и захрапел. Ну, куда его девать? Затопил я печь в бане, открыл дверь из бани в предбанник, чтобы алкаш этот не замёрз. Темно уж совсем стало; ну да осенями-то в эту пору, ведь рано темнеет. «Пущай, - думаю  спит, - проверю, ближе к ночи приду».
  Дома Ольга  прибирается  после гостей – посуду  в шкаф вымытую ставит.  Сели мы чай пить.
Ольга, чайник на стол поставила, мне рукой на стул указывает,

  - Садись, расскажу тебе, что мне Лиданя давеча поведала за воротами. Получила она утром пенсию на почте  и отправила Федю в лавку за бутылкой. Федя оделся, сбегал и три поллитровки притащил. Пока он бегал, Лидка решила брагу попробовать свою. Выпила кружку - хорошо. На стол закуску сгоношила, с Федей водки по стопарику намахнули, вообще захорошело. А Федя нервный какой-то, по избе мечется: то в горницу заскочит, то к столу вернётся, потом кофту новую одел, давай патлы свои расчёсывать перед зеркалом.  Лидка его спрашивает:

 - Ладно ли  с тобой Федя, чё ты мечешься? Садись, давай споём.

 А тот вовсе, ровно, дикий стал, в горнице в шифонер всё чего-то лазит. Ну, Лидка попела малость и уснула.  Она всегда так запои свои начинает: выпьет, попоёт и спать. Проснулась  мало погодя, мужика дома нет, двери настежь, дома хоть волков морозь – от холода и проснулась. Пошла в горницу в окно выглянуть  на улицу, видит банка на столе стоит открытая и ложка в ней, видно, Федя чего-то ковырял. Взяла банку – что такое? Вроде масла шоколадного, только мёдом пахнет. Отведала. Как есть мёд липовый, только кислит, но приятный. Лидка на сладкое падкая с детства. Выгребла всё из банки, тут Федя прибежал – шебутной, куртку скинул, кофту, а в избе холодно. Руками сам себя скребёт как пёс шелудивый. Налил водки стакан, выпил. Глаза дикие, на Лидку кинулся щупаться, на кровать её потащил.  Лидка аж протрезвела от такого наскока, не знает что и думать. Федька  чего-то руку в свой карман сунул, давай материться, ещё  в одну харю стакан водки выпил, Лидке даже не предложил. Руками всё себя возле ширинки щупает, в карманах  чего-то ищет,  про афрозет какой-то поминает и про соседа чего-то бормочет. Потом убежал в одной рубахе на улицу. Лидка за ним - мало ли что выкинет мужик одичавший. А Федя сохватал лопату в сарае и давай снег огребать во дворе,  полную лопату нагребёт, крякнет и через забор в огород, да быстрёхонько так, будто, гонится кто за ним. В жизни такого трудолюбивого мужика не видела; сама снег во дворе огребала. В один момент Федя двор огрёб и в огород побежал, давай там малину снегом закидывать и всё как заполошеный хрястается. Устал вроде, пошёл в дом. Отдышался, за стол сел, давай опять себе водку наливать. Ну, тут Лидка наглости такой не вынесла – всю водку так мужик один выпьет, ухватила его за шиворот, она раза в два поздоровее Феди-то. Давай пытать, что де, с ним такое. Ну, выпили, Федя и рассказал, что у соседа какой-то БАД своедельный приобрёл, чтобы, дескать, взбодрится, силы мужской набраться, да вот злоупотребил лишку, видать.  Тут и саму Лидку потряхивать стало. Вспомнила он про банку   в шифонере, принесла, Феде показывает - это?  - Точно, та банка. Схватился мужик её, куртку накинул и выскочил опять на улицу – жарко ему стало в дому, видно, а Лидка  разборки к нам прибежала чинить, - закончила  супруга,  меня в курс Фединых закидонов вводить и спрашивает:
 
- Знакомые симптомы, Саня?
 - Какие симптомы, - говорю, - ничего не понимаю.
 – А помнишь, - спрашивает,  кино с Челентано смотрели, где он дрова колол, а знакомый поп его в колокола звонил?  Афродизиак-то твой, стало быть, забористый получился.

  Федькина баба  историю эту подруге своей рассказала по секрету. Секреты в деревне дольше  обеда не держатся; в магазине с них гриф секретности автоматически снимается, да и Федька сам раззвонил всем о своих приключениях.  Стали ко мне мужики деревенские  захаживать; посидят, расскажут, что от Федьки услышали, поржут, а как уходить помнутся маленько и спрашивают - не осталось ли у меня зелья, с которого Федьку колбасило. Пошла у меня  в гору торговля афродизиаком этим; с города стали приезжать люди – медка прикупить, да ещё чего-нибудь такого. Ну, я уж знаю чего – все полки уставлены.
 
 Успешным менеджером Федька-то  оказался, вона как рекламную кампанию провернул; я ему за это теперь самогон с хорошим по нашим местам дисконтом продаю.

 Пасечное дело оно ведь какое  -«Сначала последние штаны снимет, а уж потом, ежели фарт будет, в кустюм бостоновый оденет», -как Савелич говорит.