Громкий звонок будильника застал Ивана врасплох. Посмотрел на экран сотового телефона и присвистнул – четыре тридцать утра. Вроде только лег в кровать и – подъем. Обычно просыпался за полчаса до звонка, а здесь… Неужели так вымотался?
Глянул в окно, за ночь снега много насыпало. А температура воздуха на улице? Минус два. «Бог смилостивился, теперь, можно быть уверенным, что косточки на крыле глухаря срастутся», – успокоился Иван.
Ополоснув водой лицо, одевшись, включив свет во дворе, приоткрыл дверь, вздохнув морозным воздухом, почувствовал, что теперь он точно проснулся.
Что значит рыхлый снег. Его «перина», с легкостью принимала под себя совок широкой лопаты, а когда его проталкивал вперед, снежинки взлетая в воздух, искрились под ярким светом фонаря.
Через пять минут двор был очищен. Посмотрел на сторону дома со стороны ворот, и охнул. С крыши «съехал» снежный слой, образовав горку, которая своей вершиной облокотилась на стену и оконную раму, наполовину покрыв его. Может и стекло раздавить.
К счастью крыша теперь была чистой, так что можно смело идти под нее и убирать снег. Откидывая его в палисадник, на кусты рябины со смородиной, оправдывался перед ними про себя. Мол, лютые морозы еще впереди, а благодаря тому, что вы укрыты снежным одеялом, не будете сильно замерзать и чувствовать себя лучше.
Перекинув гору за забор палисадника, очистил проход к лестнице, упертой на стену верхней части дома. Запах жженной махорки, говорил о том, что сосед вышел во двор и курит. Сколько ему лет, не знал. По виду с стороны, далеко за семьдесят, как и его жене. Живут одни. Иван частенько заходил к ним – поговорить, посмотреть, может какая-то помощь нужна. В прошлую пятницу прибрался у них во дворе, очистив его от снега. А сейчас: посмотрев на часы, решил, что успеет, только десять минут шестого.
Поднявшись по ступенькам вверх, глянул через забор в и двор и покачал головой. Снег с крыши их дома тоже сошел, прикрыв высокой горкой вход в дом. А дед, сколько смог, приоткрыв дверь, прижатую снегом, смолит свою цигарку.
Взяв лопаты – узкую и широкую, пошел в гости к старикам.
– Прявят, Ванюша, – поздоровался с ним дед Семен, прокашливаясь, пытаясь сплюнуть листья махорки изо рта. – Завал то, ня выйтя…
– Доброго утра, сейчас уберу его.
Работа спорилась. Очистив проход, Иван, пожав деду руку, и пожелав ему здоровья, продолжил убирать снег, выталкивая на улицу, через ворота.
После, не мешкая, даже не попрощавшись, пошел быстрым шагом домой. У своей калитки чуть не задел кастрюльку, белую как снег. Легкий ветерок, играя со снежинками, набрасывал их на нее, и они тут же испарялись. Сняв рукавицу, потрогал ее бок, еще горячий. Открыл крышку, пахнуло борщом, аж слюнки потекли и почувствовал, что проголодался. Под ней выглядывал придавленный бочком листик плотной бумаги, с короткой записью: «Приятного аппетита. Ваша З»
«Зэ, хм, Зойка, что ли постаралась? Ох и бойкая баба. Но не моя, сколько ей говорить об этом», – вздохнул Иван, и подняв кастрюлю, понес ее к соседям. Старикам это блюдо будет в сласть.
– Дед Семен, вот вам на завтрак борщ. Еще горячий, – протиснулся через дверь в прихожую Иван.
– Дэк, сачем? – Развел руки дед. А на его давно небритом лице, улыбка, открывшая всего пару оставшихся кривых зубов на передней части челюстей.
– Приятного аппетита. Вечером кастрюльку заберу. Хорошо, дед Семен? – и не дожидаясь ответа быстрым шагом пошел к себе.
Времени еще было предостаточно, чтобы принять душ, побриться, позавтракать и идти, не торопясь, на работу. Закрыв за собою калитку, вспомнил про бабушку Пелагею. Сколько уж у нее не был. Около недели, если не больше.
«Загулял ты, – упрекнул себя Иван. – Разве так можно?»
И понятно, за что он себя упрекал. Ведь благодаря этой воцерковленной бабушке Пелагее, ее молитвам к Богу, его жена Светлана прожила с такой страшной болезнью как рак, еще девять лет. Это несмотря на то, что столичные врачи, давали ей шанс прожить намного меньше – три-четыре месяца.
Заскочив в хату, взяв в холодильнике шесть яиц, бутылку молока, в хлебнице пол краюшки пахнущего ржаного хлеба, в шкафу – кулек с манной крупой, пошел в гости к бабушке-спасительнице.
Живет она невдалеке, через десять дворов, от его дома, успеет на работу.
У ее ворот стоял УАЗик «Скорой помощи». Водителя не было. Он стоял у крыльца в дом и курил. Иван подошел к нему, пожал руку, поинтересовался, кого к бабушке привезли.
– Та, – отмахнулся тот. – Мужика с больницы. У него какая-то грыжа, – показал себе ниже живота, – лопнула уже. Навряд-ли жить будет. Поможешь мне его на носилках до машины занести?
– Нет вопросов, – кивнул Иван, и зашел в дом.
В комнате было полутемно, свечи, расставленные в левом угле комнаты под иконами, не имели той световой силы, как лампочка. Бабушка, несмотря на свой возраст, стояла перед иконами на коленях, молилась. Рядом с нею, на полу носилки, на которых лежал мужчина. Лицо его было бледным, глазами смотрел на бабушку, и что-то шептал, словно повторяя за ней еле слышные слова.
Врачица, женщина преклонных лет, сидевшая за столиком, приложила указательный палец к губам, чтобы Иван не мешал бабушке. Поклонившись ей, Иван пошел в кухню, в тарелку, стоявшую на столе, выложил яйца. Рядом положил кульки с хлебом и манной крупой, в холодильник поставил бутылку с молоком, и вышел во двор.
Не обращая внимание на водителя, принялся за уборку снега. Тот и не думал ему помогать. А его Иван и не просил, понимая, что этот парень отработал ночную смену, устал.
Убрав снег, Иван глянул на сотовый телефон, заволновался, времени оставалось чуть-чуть до начала рабочего дня. Только подумал об этом, как дверь распахнулась, и из нее первым вышел тот самый мужчина, который еще минут пятнадцать-двадцать назад, лежал на носилках. Шел он через двор к машине не торопясь, опираясь на костыль, шепча одну и туже фразу: «Жить буду!».
Иван, помахав рукой водителю, побежал к своему дому. Переоделся, на потное тело, надел рубашку, спецовку, и пошел на улицу. Метров через сто от ворот, вспомнил, что ни глухарю, ни курам с утками забыл дать еды.
Выматерившись, вернулся, разбросал брусники с клюквой по двору, в курятнике высыпал пол ведра корма, о кролезайце не забыл - половину капустного кочана кинул с морковкой и, бегом на работу.
На работу Иван не опоздал. Поздоровавшись с мастером, рассказав ему, как идут дела, направился к своему токарному станку. Вал его ждал. По привычке, погладив станину, он поздоровался со станком, достал из ящика чертеж, за ним – штангенциркуль, микрометр, резцы…
Сегодня у него, так сказать, «чистый день» – чистовая обработка вала, посадок для подшипников, нарезка резьбы, и если все нормально, в размерах не ошибется, то…
Стоп, стоп, о фрезерном станке еще говорить рано. Пытаясь унять дрожь в руках, остановился и глубоко вздохнул. Сколько уже им выточено этих валов, не сосчитать… Но, что помнит хорошо, первый из них «запорол», ошибся в размере на целую сотку в месте, куда насаживается подшипник.
Сколько крика было тогда на него от начальства, писал заявление об увольнении. Но через пол часа позвонили начальнику цеха из производственного отдела управления завода и сказали, что токарь не ошибся, а наоборот, спас положение. Оказывается, чертежник, копируя чертеж, допустил в размере этой части вала ошибку, на эту самую «проигранную» Иваном сотку. Но это, считал, как Иван, так и руководство цеха, не спасение. Допущенная ошибка есть ошибка, которую токарь допустил.
Вот с тех пор и руки дрожат у Ивана в каждый «чистый день». Вал «проснулся», закрутился. Подрезной резец, коснувшись металла, прошел по нему пять миллиметров, и токарь, отведя его назад, остановил станок. Иван измерил штангенциркулем чистовой размер вала, ¬ все нормально. И началась работа.
Через полчаса в проходе между токарными станками появился начальник цеха. Шел он с женщиной, о чем-то разговаривающей с ним, и фотографом. Остановившись, и что-то обсудив, направились к Ивану
– Иван Васильевич, – обратился к нему начальник. – К нам из города Ч. Из администрации концерна, приехали журналисты, хотят написать о вас статью. Дал им приказ, это сделать, сам генеральный директор. Так, что им не отказывай в этом, а то и мне голову снимут. Теде хорошо, ты уже достиг пенсионного возраста, а мне до него еще топать и топать. Не подведи, – тихо прошептал ему на ухо.
Иван, сняв защитные очки, громко ответил:
– У меня сегодня «чистовой день», то есть, идет чистовая обработка вала. Остановить резец не могу. Если прикажете это сделать, то может произойти неприятность – появится дефект. В месте, где остановил ход резца, там при продолжении работы он и образуется. Я не компьютер, чтобы выверить все до сотки.
И за это я буду виноват? Полтора миллиона стоит этот вал, понимаете. Так как быть? И от станка я не могу отойти, мало ли что в это время здесь может произойти. Как и вас допустить к станку не имею права, не хочу нарушать техники безопасности.
Начальнику цеха ничего не оставалось, как согласиться с токарем.
Журналистка, удивившись произошедшему, сделав пол шага назад, вдруг, глядя в глаза начальника цеха, заорала:
– Вы, что, совсем не понимаете, что генеральный директор дал мне приказ, написать об Иване Васильевиче очерк в газету, которая завтра должна быть напечатана в типографии. И что, вы скажете мне делать, а?
Иван, приблизившись к начальнику цеха, прошептал ему в ухо:
– Пусть возьмет в отделе кадров мою биографию, да пару слов скажите вы ей обо мне, и все. А вдруг я сейчас ошибусь, за это меня оштрафуют, выгонят с работы, а в газете обо мне, черным по белому, будет написан очерк, как об ударнике труда. Не смешно ли?
Начальник цеха, отведя в сторону журналистку, что-то начал с нею обсуждать. Что будет дальше, Ивана уже не интересовало. Резец уже прошел четверть длины вала.
«Дай мне, пожалуйста, Боже, удачи, чтобы я не запорол вала», - попросил Иван, и три раза перекрестился, глядя на маленькую икону, которую он, когда приходил на работу, доставал из ящика с инструментами, и оставлял на столе.
Зоя, прометавшая мусор около токарного станка Ивана, шепнула ему о том, что вечером в пятницу будет готовить борщ. Если он придет к ней на ужин, то и мяса нажарит. Да и массаж плеча ей нужно сделать, вывихнула его… И так томно смотрит на него…
Иван пожал плечами, подумав про себя: «Значит кастрюлю борща ему сегодня утром принесла не Зоя».