На фото тот самый отделённый сборов молодого пополнения в разное время.
1971 год. После окончания школы младших командиров при отдельном батальоне электротехнических средств заграждений и охраны, я оттачивал полученные знания на сборах молодого пополнения весеннего призыва. Надо отметить, что нас выпускали со званием ефрейтор, а затем уже, после месячного командования в карантине, при назначении на должность командира отделения в одну из рот батальона, мы получали следующее звание – младший сержант. Только потому, что я поступал летом 1971 года в ВМедА им. Кирова, сержантом я не стал. Но не об этом речь.
В мои обязанности весной 1971 года, как отделённого, так называли командира отделения и в царской, и в красной армии, входило: обучение подчинённых слаженным действиям, предписанным уставами, как в мирное, так и военное время. Так получилось, что на меня возложили ещё и обязанности замком взвода. Я по своей наивности считал, что военная служба должна быть подчинена одной цели – подготовки солдата к слаженным действиям своего подразделения во время боевых действий и создания максимально возможных условий (тренировки) для сохранения солдатской жизни. Причём последнее мне представлялось чрезвычайно важным элементом поведения солдата на поле боя, безусловно выполняющим боевую задачу.
Но офицеры, приглядывающие за моими действиями, судя по всему, не разделяли моих убеждений. Но обо всём по порядку.
Я знал, что строй – это размещения военнослужащих для их совместных действий. Походный строй, как мне объясняли в школе сержантов, предназначен для передвижения подразделений при совершении марша, прохождения торжественным маршем, с песней, а также в других необходимых случаях. Последнее положение (в других случаях) я решил развить самостоятельно со своими подчинёнными, тогда как офицеры требовали, чтобы молодые солдаты уверенно торжественно маршировали и дружно и громко распевали, выученные с замполитом, песни.
Но я решил сосредоточиться на другом. Когда-то в юности я высказал сожаления о том, что мы с отцом среднего, а не высокого роста. «Не переживай, на войне высокие – отличная мишень». Фраза врезалась в память, и я стал думать, с помощью каких приёмов можно уменьшить эту цель для противника. Перемещаться на поле боя Устав требовал короткими перебежками и ползком по-пластунски, максимально прижавшись к земле. В моём представлении эти движения, в том числе и промежуточные приёмы, условно говоря, уменьшения мишени, требовали свой детализации и отработки до автоматизма по принципу: «тяжело в учении – легко в бою».
Я стал тренировать отделение и, если предоставлялась возможность, и взвод молодых солдат, передвижению гусиным шагом. Этому предшествовало объяснение, снимающее возмущения и усиливавшие мотивацию: «Когда в вас, мишени вы мои, – обращался я к подчинённым, – начнут стрелять не целясь, идеально упасть на землю и перекатившись, и спрятавшись в складках местности, изготовиться для стрельбы лёжа. Если же в вас уже прицелились и выстрелили, вы упадёте уже убитыми или ранеными. Чтобы этого не произошло, ваша задача максимально уменьшить силуэт вашего тела, затруднив попадание в вас».
Для наглядности предлагал взводу оценить три мишени из солдат на расстоянии 50 метров: один – стоял, второй – сидел на корточках, а третий – лежал. По возможности я всегда руководствовался принципом: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, а ещё лучше попробовать самому. Затем разъяснял, что кроме размеров мишени имеет значение, с какой скоростью она непредсказуема перемещается. Акцент делал на скорости и непредсказуемости.
Для наглядности я выстраивал два отделения в две шеренги (зрители со стороны), а напротив третье отделение в ста метрах их атаковало, как положено по Боевому Уставу по командам: отделение, к бою! (отделение справа слева разбегалось в цепь); отделение, стой! (все принимали положение для стрельбы лежа); отделение, справа, слева по одному, короткими перебежками, вперед! и т.д. Затем «зрителям» предоставлялась возможность разобрать ошибки своих товарищей, после того, как все собирались в кружок. Например, «Дылда Климович бежал во весь рост, убит», «Семенов не перекатывался после падения, тебя точно бы ранили», «Павленко убит, так медленно бегать нельзя». У меня это полевая подготовка называлась военными играми. Их задача создать атмосферу вовлеченности подчинённых в решении общих задач подразделения и визуальное уяснение ошибок со стороны. Затем это повторялось с другим отделением.
Мой дед, офицер императорской армии Первой мировой, рассказывал моему отцу, что на войне в первую очередь погибали или получали ранения высокие и крупные, в большей степени этого избегали солдаты небольшого роста, быстрые, юркие с хорошей реакцией и уже «обстрелянные», то есть усвоившие опыт выживания во время войны. Я считал, что этот опыт следует вырабатывать заранее вне боевых действий.
Однажды для убедительности передвижения гусиным шагом перед максимально быстрым переползанием по-пластунски, во взводе я устроил соревнование между отделениями в виде эстафеты, когда переползание и гусиный шаг на дистанциях туда и обратно в командах чередовались. Во время этого развлекательно-практического занятия, многие убедились, что по-гусиному можно и бегать. Выигравшие, как и положено, веселились и получали, заранее оговорённые, поблажки. Разумеется, рассказываю, только о некоторых моих введениях, которыми я дополнил выполняемую обычную программу для сборов молодого пополнения.
Кроме того, во время передвижений я ввёл неуставные команды: «Положение пригнувшись, принять». По этой команде мои подчинённые сгибали туловище параллельно земле. Затем следовала команда: «Бесшумным шагом, марш!» И взвод, уменьшившись на половину, начинал своё тихое движение. Слаженность пришла не сразу, но после неоднократных тренировок, ощущение единого организма начала обозначаться. Но я рано радовался нашей боеготовности.
На неуставных командах и военных играх я и погорел. Где-то перед концом карантина меня вызвал командир роты и обратился ко мне:
– Что это ты, Десимон, за самодеятельность развёл во взводе? Пользуешься какими-то неуставными командами? На тебя подчинённые жалуются».
– Евстафьев, что ли жалуется, – вставил я и подумал: «В каждом коллективе всегда найдётся такой: ни себе ни людям».
– Не важно, – ротный задымил «Беломором».
Далее включился замполит:
– Мне рассказали, команду «положение согнувшись» выдумал для всего взвода. Это что это за такое положение… для советского человека, комсомолец Десимон? Солдат унижаешь? – при этом наш замполит сощурился и добавил, – ты бы лучше совремённую (так и сказал) песню выучил со взводом.
– Больше никакой самодеятельности! – заключил комроты и, как бы ставя в конце разговора жирную точку, с силой затушил папиросу.
Я понял, оправдываться не стоит, – вряд ли поймут. Да и правда… в мире «разрядка», а я к войне готовлюсь, вместо того чтобы готовиться к поступлению в ВМедА. В тот год в академию я не поступил, но наш взвод всё-таки занял первое место за исполнение строевой песни под твёрдый строевой шаг.