Курская заря. Ч4. Г4. Железо... которое горит

Олег Русаков
            КУРСКАЯ ЗАРЯ. повесть
            Часть 4. Квадрат 43.
            Глава 4. Железо… которое горит.

            Предыдущая глава:    http://proza.ru/2023/12/11/1425   

            …Васильев, бросает лопату, хватает Трифонова за грудки, встряхивает его, что у того, на взгляд, чуть не отваливается голова. Громко, что бы все слышали:
            - Ах ты… - подбирает слово… - сволочь!
            За шкирку резко вплотную к себе притягивает, почти шёпотом Михаилу:
            - Бей, как можно сильнее меня!..
            За шкирку от себя, опять громко:
            - Да я ж тебя, б*я, закопаю!..
            Васильев видел воспаленные и растерянные глаза Трифонова…
            - Ну, говнюк!.. – пытаясь сбить шоковою оторопь Михаила…
            Трифонов со всего маха, но нелепо, бьёт командира в грудь. Васильев его, за шкирку, опять к себе, шепча:
            - В морду, со всего маху, и не останавливайся:
            Опять встряхивает, на дистанцию… продолжая мутузить того за шкирку:
            - Раздавлю, сопля!
            Трифонов – размашисто командира, да прямо в нос, а тот вместо того, чтобы согнуть колени, тогда бы вскользь… в лоб, словно подставляется. Капли крови в сторону, в лицо углекопа работающего в двух метрах от дерущихся… а Трифонов уже наносит второй удар, третий, болтаясь на крепких руках своего командира, словно тот соскучился по ударам своего маленького друга.
            Затем!
            Николай отпускает Мишку, Миха отшатнулся, на ногах устоял… и тут же сильно получает прямой, левее носа. Николай бьёт, стараясь не свернуть сопатку, тот валится назад, перекатываясь от удара через плечо, с обалдевшим мутным взглядом, после залпа искр в левом глазу, садится на черный уголь… Эхом слышит вопли немецкого караула:
            - Aufh;ren! Loslassen! Ich werde schie;en! (Прекратить! Разойтись! Стрелять буду!)
            Танкисты, съезжая на платформу с состава, остановили движение своего панциря, смотря на драку русских мужиков, механик-водитель на пол корпуса из люка, и ржали, показывая на тех руками:
            - Das sind die Schweine! Russische Schweine auf der schwarzen Kohle! (Ну и свиньи! Русские свиньи на черном угле!)
            А караульный уже перезаряжает затвор, скинув винтовку с плеча…
            ………………………………………..

            Двумя часами ранее…

            …Немолодая душа Альперта колыхнулась от слов командира. Скорее всего, только сейчас он до конца осознал, что все эти люди готовы отдать жизни за него, за те фотографии, которые он обязан вытащить к своим, он опустил глаза, затем напряженно посмотрел на Васильева:
            - У меня в левом внутреннем кармане пиджака заряженные кассеты с пленкой… в правом – отснятые… сейчас одна. Там… брод, труба, станция от Леженок…
            Все смотрели на Макса.
            «Это ты… молодец, Макс…» - подумал командир, затем обращаясь к фотокорреспонденту Максу Владимировичу Альперту:
            - Да ладно ты… прорвемся! – Чуть тишины. Васильев оценил, что сказал Макс. Николай понял, что Альперт до глубины своей творческой Души, проникся важностью задачи, стоящей перед их группой. – К сведению принято. Сиротин остаёшься в дозоре. Остальные в хату.
            Все уже входили на нижний мост дома. Васильев подошёл к двери, ближе к Сиротину, посмотрел на окрестности:
            - С поленниц обзор лучше. Смени позицию.
            - Есть.
            Сиротин туда-сюда головой, спокойным шагом пошёл к поленнице, словно за дровами.

            Менее, чем через двадцать минут, на обед, пришёл Тихон. Он не приходил ранее, с собой брал, но нынче день был особый, это был предлог для встречи с разведчиками.
            Прасковья всех накормила картофельным супом на курином бульоне с порошками, солеными огурцами с картошкой, напоила чаем с пирогами, под конец поставила на стол крынку парного молока. Их зажиточность и успешность хозяйства была очевидна. Ценили немцы железнодорожников… и, если это было им выгодно, частников на земле. Железнодорожников ценили и так, таких зажиточных, как Тихон, вдвойне.
            Двоим, Прасковья, дала другие пиджаки, у двоих сказала – сойдет, а на командира размера нет, слишком большой дядька. Но считала, что нельзя на станцию идти в светло-сером пиджаке строгого покроя, да еще мятом в гармошку, он был слишком заметен для любых глаз. Поэтому заставила его снять пиджак и надеть безразмерную старую телогрейку, к тому же пахнущую дворовыми работами, удивляясь, как нелепо мелко выглядела здоровая телогрейка на его высокой стройной фигуре, раздвинутая плечами командира, но делать было нечего – пойдет в ней, так все равно лучше, по крайней мере в глаза не бьёт. Да и красавчик стал чуть попроще, хорошо еще не брит сегодня.
            Когда Тихон объявил, что с собой сможет провести только двоих, и то, потому что паровоз оставил за постом охраны, якобы за стрелкой путь забит:
            - …К том же аусвайсов только два, фотографии-то есть, которые сейчас наклеить надо?
            - Есть… у каждого есть, но раз только двоих…
            Командир замолчал в тяжёлом раздумье.
            «Так… один аусвайс для Макса. Кто же второй? Громов не пойдет, растеряться может, если что … все-таки первый рейд… Может Трифонов?.. Трифонов в бою хорош – цепкий, только победить готов, но гибко думать не умеет. Всё-таки Сиротин, он спокойный как танк, и хитрый, как лис…»
            - С Максом пойдет Андрей. Тихон обрисуй обстановку, обозначь действия бойцов. Объясни корреспонденту, места, откуда ему легче будет выполнить задачу.
            - Ну самое удобное место для съемки, это тендер с углём. Место высокое и обзор хорош, и схорониться легко, коли что. В паровозе ничего не трогать, сразу по башке получишь. Ёшечки… Забрались, нырнули в тендер и схоронились там, пока не позову… не покажу, что к чему.
            Замолчал прихлёбывая суп деревянной ложкой, самоделкой. Остальные молчали, не смея нарушать порядок за столом. Прасковья сидела у края стола, ожидая, когда все скушают первое. И только доев суп, подавая Прасковье, пустую тарелку, Тихон продолжил:
            - Когда я ем, я глух и нем… Ну и вкуснятина, Проша, язык проглотишь, Ёшечки мои.
            Все улыбаясь поддержали хозяина.
            - Да ладно вам, кушайте на здоровье. – Сказала, словно смущаясь, накладывая из чугунка картошку, раздавая тарелки по гостям обратно, тарелка с солеными огурцами стояла на середине стола. – Тиш, может поллитру поставить?
            Тихон посмотрел на Васильева, тот покрутил головой.
            - Не время сейчас, - принимая от жены хозяина тарелку с картошкой.
            Тарелку поставил, взял огурец:
            - Садиться в будку паровоза справа, слева пост будет, слева я с помощником пойду. Пока я на посту докУмерт оформляю, помощник вас там и примет. Стойте за колёсами, тогда вас не видно будет, я паровоз так поставил, что справа стенка как раз. Ну и всё, наверно. Ах да. Ёшечки мои. Аусвайсы вам может и не понадобятся, если паровоз осматривать не будут, это редко бывает, но бывает, то и хрен с этими бумажками. Но, а если полезут проверять, то вы сменный экипаж, на паровоз №11256 – это запомнить надо. Утром маленько под шаманили, он прямо там на полигоне встал, так вас с отсыпного подняли, для помощи в ремонте. Номер запомните на зубок, вы работаете на нем. Сменщиков запомните, Корнилов Павел Васильевич… это машинист значит, и Кобзев Сашка… - чуть задумался, - не помню отчество, это и не надо – он молодой. Высаживать вас буду приблизительно в четыре, когда с горки за новой партией вагонов поеду на разгрузку. У фотографа часа полтора времени будет, справитесь ведь, не так ли?
            Макс кивнул, проглотив вкусную картошину, раздавив верхней – нижнюю губу, от удовольствия.
            - Доставай планшет! – командиру.
            Васильев снял планшет с плеча, разложил его раздвинув тарелки, благо стол большой.
            - Да, высаживать буду, - он наклонился седыми короткими волосами над планшетом командира, ткнул пальцем, - о… вот здесь на стрелке, от стрелки в лес только кювет перепрыгнул… и ты в чаще, ехать буду медленно, пока состав идет, вы должны уже за деревьями оказаться, далёко. Там всего метров пятнадцать до путя, от леса. А с другой стороны пост немецкий и не пьяный полицай на нем, а два фрица, они сейчас на каждой стрелке посты поставили. Откуда только столько, солдат-то, набрали. Как муравьев… солдат-то, ёшечки мои.

            …Когда Тихон с помощником садились в будку паровоза, капитан и сержант уже вскарабкались на уголь гружёного полувагона, схоронившись в пазухе угля и полувагона, чтобы их было не было видно с дозорной вышки, одну из которых они будут проезжать, приближаясь к платформам разгрузки техники.
            Не была сконцентрирована охрана на гружёных полувагонах с углём. Ведь главное – шесть платформ с танками… с новыми, невиданными «Тиграми».
            Никто не сконцентрирован на подъезжающих вагонах с углём. Все наблюдения сосредоточены на новой технике, где уже на этот момент экипажи были на своих местах, и напряжённо готовятся к разгрузке. Танков, на ближних платформах, у других площадок разгрузки, машин уже нет, последний съезжает с пандуса. Немецкие солдаты несут боковые упоры и направляющие трубы, закрепляя их на платформах тяжёлыми шкворнями, готовя съезды уже для новой партии огромных машин. Танкисты внимательно наблюдают, как им готовят платформу для съезда с платформ железнодорожных на платформы полигона.
            Рабочие, и охраняющие их полицаи, ловят место, где остановится первый вагон с углём, на угольном складе, за грузовой платформой. Васильев – голову выше портала вагона, осмотрелся, моментально перекинул ногу, найдя ребро жесткости, скрылся между вагонами. Трифонов юркнул за ним. Командир видел, что никто, идущий впереди вдоль пути, не смотрит на вагон выше тележки, уверенно двигаясь к разгрузочным платформам. Когда до рабочих осталось метров десять, он без нервов прыгнул на землю, поравнявшись с остальными рабочими. Тоже сделал и Трифонов. Полицай оглянулся лишь, когда паровоз свистнул, выпустив вверх клуб белого пара, неприятно скрежеща тормозами и железом колёс о рельсы. Остановившись в итоге. Танкисты на платформах немедленно занялись распаковкой своего монстра с другой стороны танка.
            Старший полицейский, со шрамом в пол лица, словно от сабельного оттянутого удара, о чем-то, по птичьи, переговорил с немецким унтером охранения, затем скомандовал:
            - Стоп! – Замахал руками в сторону паровоза, словно давая им запоздалую команду. – К разгрузке угля приступить.
            Двое шли с лопатами – бросили их в одну кучу. Все начали лениво разбирать лопаты, когда Васильев и Трифонов лопатами были вооружены, еще четыре лопаты остались лежать на чёрной, просмолённой старым… ранее выгруженным углём площадке.
            Рабочие кувалдой открыли первый донный люк полувагона, из жерла которого в постель угольного склада, ударила волна чёрного блестящего, как алмаз, антрацита. Затем второй люк, третий… углекопы приступили к работе. Капитан и сержант Красной Армии рьяно приступили зачищать колеса и рельсы первого полувагона.

            Не прошло и минуты, вдоль состава к ним, быстрым шагом, шли два танкиста. Один из них унтер-офицер, второй младший солдатский чин. В руках солдата книжка – на подобии журнала. Сначала они о чем-то грубо говорили, видимо с разгрузкой связано, затем офицер резко скомандовал, танкист вытянулся струной:
            - Jawohl! (Есть!)
            Офицер быстро пошёл проч. Младший чин стал внимательно всматриваться в страницу журнала… книги, периодически всматриваясь в ходовую танка. Вдруг его позвали, платформы за три к паровозу. Ему надо было уйти…он сначала теребил журнал в руках, затем хотел засунуть его за пазуху, но размер для этого не понравился, сделав пару шагов, тот выпал на траву. Он туда-сюда, сложил его вчетверо вдоль, как газету и сунул под трак гусеницы. Побежал к офицеру.
            Васильев обменялся взглядом с Трифоновым. Николай… неловко поддел крупный кусок угля, и, якобы его бросая, отпускает черенок, словно тот от напряжения вырывается из рук. Лопата летит в сторону немецкого танка на железнодорожной платформе, с неловким звуком растяпы. Инструмент улетает метра на четыре, ровно на то место, где в траке торчал… «журнал».
            Полицай со шрамом оглядывается на звон, но ему это не интересно. Опять смотрит на второй вагон, где никак не могли открыть второй затвор донного люка, первый и третий были открыты, а второй не поддавался.
            Васильев медленно поднимает лопату, и… правой рукой забирает «не немецкий» журнал. Журнал моментально исчезает в рукаве его бездонной телогрейки, а он деловито делает несколько шагов к месту своей работы. Уверенными движениями вынимает журнал из рукава, засовывает за ремень брюк, на спине, словно избавляясь от камня, что за шиворот попал, под рубаху… навыпуск. Снова продолжает отбрасывать уголь из-под вагона, не ослабляя наблюдение за паровозом и его тендером.
            Так они зачистили первый люк, затем второй. Работа не была легкой, парни уже чувствовали, что надо экономить силы. В этот момент!.. В этот момент, капитан отчётливо видит на подножке паровоза… Макса!!!

            Макс вновь и вновь крутит барабан своей лейки, подводя после этого фотоаппарат к глазу, затем вновь крутит пленку. Затем вновь крутит пленку, отснимая новый ценный и, конечно, очень важный кадр.
            …Васильев, бросает лопату, хватает Трифонова за грудки, встряхивает его, что у того, на взгляд, чуть не отваливается голова. Громко, что бы все слышали:
            - Ах ты… - подбирает слово… - сволочь!
            За шкирку резко вплотную к себе притягивает, почти шёпотом Михаилу:
            - Бей, как можно сильнее меня!..
            За шкирку от себя, опять громко:
            - Да я ж тебя, б*я, закопаю!..
            Васильев видел воспаленные и растерянные глаза Трифонова…
            - Ну, говнюк!.. – пытаясь сбить шоковою оторопь Михаила…
            Трифонов со всего маха, но нелепо, бьёт командира в грудь. Васильев его, за шкирку, опять к себе, шепча:
            - В морду, со всего маху, и не останавливайся:
            Опять встряхивает, на дистанцию… продолжая мутузить того за шкирку:
            - Раздавлю, сопля!
            Трифонов – размашисто командира, да прямо в нос, а тот вместо того, чтобы согнуть колени, тогда бы вскользь… в лоб, словно подставляется. Капли крови в сторону, в лицо углекопа работающего в двух метрах от дерущихся… а Трифонов уже наносит второй удар, третий, болтаясь на крепких руках своего командира, словно тот соскучился по ударам своего маленького друга.
            Затем!
            Николай отпускает Мишку, Миха отшатнулся, на ногах устоял… и тут же сильно получает прямой, левее носа. Николай бьёт, стараясь не свернуть сопатку, тот валится назад, перекатываясь от удара через плечо, с обалдевшим мутным взглядом, после залпа искр в левом глазу, садится на черный уголь… Эхом слышит вопли немецкого караула:
            - Aufh;ren! Loslassen! Ich werde schie;en! (Прекратить! Разойтись! Стрелять буду!)
            Танкисты, съезжая на платформу с состава, остановили движение своего панциря, смотря на драку русских мужиков, механик-водитель на пол корпуса из люка, и ржали, показывая на тех руками:
            - Das sind die Schweine! Russische Schweine auf der schwarzen Kohle! (Ну и свиньи! Русские свиньи на черном угле!)
            А караульный уже перезаряжает затвор, скинув винтовку с плеча…
            Васильев, тем не менее, вновь подскакивает к Трифонову, опять за грудки, как игрушку поднимает с угля, замахивается на новый удар…
            Караульный кричит:
            - Убью… Гад! - Тыча в Васильева, за метров пять, ствол трясущейся винтовки.
            Васильев оглядывается на него, останавливая действие, отпуская Трифонова. Тот, непроизвольно, делает пару неуверенных шагов назад, смотря на командира…
            В это время, из будки машиниста, Макс уже сделал ряд снимков немецкой техники вокруг, пока, на черном угле разворачивались хулиганские действия Васильева и Трифонова. И он не отдавал себе отчета, что каждая секунда могла быть последней в их жизни. Ну а если бы заметили, что делает он… погибли бы все!
            Но остальные глаза, и полицаев, и немцев, конечно и рабочих, убирающих уголь из-под полувагонов, смотрели на дерущихся. Многие смеялись, немцы подначивали мужиков к продолжению драки, как гамбургских петухов…
            ………………………………………….

            А фотокорреспондент, не останавливаясь, продолжал фотографировать танки. Опомнился, когда кончилась пленка. А Тихон, с помощью Сиротина, за шкирку втащили непослушного фотографа в будку паровоза.
            Оказавшись внутри будки, Альперт, на секунды потерял ориентацию, рыская напряжённым взглядом по приборам паровоза. Затем опомнился:
            - Прощения просим, - сказал растерянно, в глаза находящихся рядом, Тихон.
            Но в следующие секунды азарт и страстное желание, не потерять самый главный снимок, вернулись в его сознание.
            И, словно ничего не случилось, резко пытаясь встать, двигаясь, чуть ли не на карачках в тендер, прямо по углю карабкаясь ногами и одной рукой… во второй – лейка, на самый верх угольного склада паровоза. Добравшись до верха, опять попытался фотографировать, забыв, что пленка кончилась. Сиротин теперь неотступно следовал за ним.
            Спустился чуть ниже по углю, начал перезаряжать фотоаппарат. Сержант Андрей Сиротин, как заворожённый наблюдал за его быстрыми и уверенными движениями, но старался им не мешать, понимая, что тот совсем не способен контролировать, в своей творческой агонии, что всех может привести к смертельному провалу. При этом сержант, будучи всегда готовым к бою, осознавал, что эти фотографии бесконечно нужны там… в Москве.
            Макс перемотал пленку, открыл аппарат, кассету сунул в левый внутренний карман пиджака. С правого внутреннего кармана достал следующую заправленную кассету, через пол минуты накрутил пробный, щелкнул. Он опять готов к съёмке.
            Задумался, только сейчас сообразив, что отснять предыдущую кассету позволили… Васильев и Трифонов рискуя собой… а спасли его… и все, что с ними происходит, Тихон и Андрей. Но медлить нельзя!..
            Молниеносно поднялся к краю борта тендера. Васильев и Трифонов стояли под прицелом. Полицай показывал стволом винтовки, что бы те двигались под конвоем в сторону. Те сделали короткие, неуверенные шаги. Но, вмешался немецкий унтер-офицер, махнув рукой, и, как было понятно, старший полицейский, шрама почти за сотню метров было не видно Альперту, приказал их оставить в покое, опять принуждая тех к работе на угле.
            Он оглянулся вокруг. Огромный танк уже сошёл с железнодорожной платформы и удалялся в сторону пандуса с разгрузочного полустанка. Сфотографировал его задницу три раза. Фашист в люке танка внезапно оглянулся зачем-то – Альперт головой нырнул к углю… скрываясь за бортом тендера, вдруг не на шутку перепугавшись, словно парой минут назад, это не он вылезал из будки паровоза, фотографируя, смеющихся над дракой, немцев в чёрных комбинезонах.
            ……………………………………………..

            - Aufh;ren! (Прекратить!) - Немецкий караульный передёрнул затвор винтовки, увидев, что дерущиеся не очень-то испугались полицая.
            Рабочие разошлись от дерущихся, опасаясь попасть под стрельбу. Работа остановилась.
            Немецкий унтер-офицер это заметил прежде всего, ему плевать было на разбитые носы, у него была жесткая команда от старшего офицера – работа по очистке путей от угля должна быть закончена в кратчайший срок, и никакой задержки маневрового состава по углю - недопустимо.
            - Weiterarbeiten. Weg r;umen. Sofort weiterarbeiten. (Продолжить работу. Зачистить пути. Немедленно продолжить работу).
            Полицаи начали прикладами сгонять всех углекопов к продолжению расчистки угля из-под вагонов.
            Через минуту работа восстановилась, очередной танк слез с железнодорожной платформы и медленно двигался к пандусу, а к разгрузке уже готовилась следующая машина, на третьей платформе состава, рыча и выплевывая в углекопов клубы черного дыма. А приволок этот состав на место разгрузки паровоз Тихона.

            Мишка Трифонов получил удар прикладом по хребтине от полицая со шрамом на лице. Васильева, ущербный командир врага, тоже хотел треснуть, но Николай встал во все свои 190 сантиметров, безразмерная телогрейка сразу стала ему коротка, и зло посмотрел на предателя. Их глаза столкнулись… полицай тормознул…
            - Работай… - опять замешкался, - жлоб.
            Отошёл в сторону, через пару секунд опять зло оглянувшись на Васильева, который уже поднял брошенную, перед дракой, лопату: «Этому бугаю один ..й(хрен), где умирать… а мне нет.» - оправдывал он себя мысленно, отходя чуть в сторону.

            У Макса уже было отснято две кассеты на станции Курск, и были замечательные ракурсы огромного немецкого танка, но никто из них не знал, что это были фотоснимки, еще тогда секретного нового немецкого танка Т-3 «Тигр». Были панорамы самого объекта разгрузки, панорамы объектов железнодорожной инфраструктуры самой станции. Его Душа так хотела быстрее… как можно быстрее превратить негативы в фотографии.
            В это время.
            - Миха, - Николай стоял рядом с Мишкой, говорил тихо, вкрадчиво, чтобы слышал только сержант, - съё….ть надо. – Понял, что Трифонов понимает его. – Переходи, не спеша, к полувагону. Попробуем уехать с составом Тихона. Запрыгиваешь в полувагон, когда команду дам. Я закрываю люк…
            - Пупок не развяжется? – Перебил командира сержант.
            - …Не ссы, я сильный.
            Оглянулся на полицаев, «Шрам» болтался у первого полувагона.
            - Как будет возможность прыгну в последний, после зачистки, люк. Когда полицай будет проверять вагон, будешь его на мушке держать, я буду говорить.
            Трифонов кивнул головой.
            Они спокойно, сначала Трифонов, затем Васильев, перешли расчищать затворы под третьим полувагоном, работая значительно интенсивней остальных углекопов.
            Выгребли уголь с отброшенного, до шпал, люка. Зачистили рельс. Командир внимательно наблюдал за немцами и полицаями, ожидая удобного момента, только вскользь ловя положение гражданских рабочих, зачищающих уголь:
            - Пошёл, - скомандовал тихо, но резко.
            Трифонов двумя движениями оказался в вагоне.
            Васильев начал поднимать люк пола полувагона, чтобы его закрыть. Напрягаясь изо всей силы, чувствуя, что не рассчитал свои жилы до конца. Он победил вес люка, но замок… не поддавался. На четверти паза остались камешки угля… Люк пришлось бросить. Ладонью и рукавом телогрейки зачистил паз, затем еще раз прошелся по нему телагой. Снова начал поднимать люк. Слева, на подмогу, подошёл мужик, ничего не говоря, принял на себя вес люка, Николаю оставалось только сместить щеколду в право.
            - Закрыт, - кинул Васильев. – Спасибо.
            Глаза в глаза с не молодым мужиком.
            - Не зачем. Когда сам полезешь… свисни… - глазами и кивком головы показал на вагон.
            Васильев напряжённо на полицаев, затем вскользь на немцев. Опять глазами столкнувшись с этим мужиком. Тот отвернулся, поднимая лопату.
            Командир опять начал отгребать уголь последнего, восьмого люка, третьего крайнего полувагона, зачищая остатки угля… в том числе и с полки внутри вагона, где в углу притаился Трифонов. Искоса глянул на Мишку, тот уже стоял с пистолетом в руке, не шевелился - замерев. В этот раз полку четверти замка донного люка зачистил тщательно.
            Завершив зачистку и вагона, и рельса до конца, приблизился к уже знакомому:
            - Поможешь?.. – обменялись взглядами.
            Тот толкнул в бок своего приятеля:
            - Залезай. Мы сейчас закроем.
            Васильев, не спеша, продолжая бросать лопатой уголь, вернулся к открытому люку. В течении минуты его уже там не было. Еще приблизительно через пол минуты двое рабочих подошли и начали закрывать последний люк третьего полувагона. Они уже подняли затвор, громыхнув железом вагона…

            Иллюстрация:   фото - под Орлом, 1943 год.
            Продолжение:   http://proza.ru/2023/12/23/1666   

            20.12.2023
            Олег Русаков
            г. Тверь