Разные бывают периоды. То все получается на раз-два; любой случай оборачивается темой, ассоциации переполняют голову, а строчки ложатся в документ как будто сами собой. Рассказики пекутся один за другим, и кажется, что так будет всегда.
Потом благословенный период кончается и наступает тупое безвременье. Не пишется от слова совсем – и обратите внимание на затасканный оборотец, употребленный здесь за неимением сил искать лучший.
Новые темы не появляются. Что-то происходит в мире или по-соседству, что-то вспоминается из прошлого, но все в сознании фрагментарно и ни к чему не ведет. Стихи из сора не растут; чахнут после первой строчки. Прозаические фразы одновременно косноязычны и полны фальшивого глубокомыслия. Наберешь одну и хочется экран с мылом помыть.
Зато сами собой возникают услужливые риторические вопросы. Ну как и что можно писать в нынешней политической ситуации? Что, тебе платят за это что-ли? Десять (в среднем) твоих ежедневных читателей без тебя соскучатся? Делать тебе больше нечего? Что, не знаешь прекрасных авторов, которые давно замолчали? Тебе больше них надо?
Звучит убедительно. Но ведь совесть не обманешь и она тут же услужливо подсовывает контраргументы: “А как же Н., например? Ведь отличный же писатель, и каждый день по рассказику. А ты так не можешь. Наверное у тебя с воображением плохо.”
И ты делаешь ошибку. Начинаешь не читать, а изучать рассказы Н., надеясь экспроприировать сюжетный ход. Так, здесь у него герой живет в Конотопе и работает водопроводчиком. Неожиданно получает сообщение от дяди, с которым не общался долгие годы. Дядя пишет, что стал совсем плох здоровьем и одиночеством тяготится. Решил завещать племяннику двухкомнатную квартиру в сталинке, только хочет, чтобы тот провел с ним последние месяцы, дольше врачи не обещают. И все бы хорошо, но живет дядя за линией фронта – в Краснодаре. И жена у водопроводчика с начала войны москалей на дух не переносит.
Так, это можно использовать. Надо только замаскировать получше. Пусть у меня герой живет в Саратове и работает на овощной базе. А тетя – пусть у него будет тетя – сталинку имеет в Киеве, на самом Крещатике. Жену пропустим, но пусть у героя будет мобилизованный сын, который торчит на СВО уже с полгода. Во коллизия: и хочется и колется и власти не велят!
Теперь, быстренько просмотреть интернет на предмет описания современной российской овощной базы. Как там, все по старому, или продукция, расфасованная в аккуратные картонные ящики, нынче едет по бесшумным транспортерам, а молодые женщины в белых спортивных костюмах нажатием кнопок направляют ее куда следует? Про Крещатик читать не надо, герой там еще не был.
Нет, нет, не пойдет. Длинные уши Н. будут торчать из моего рассказика как бы я их ни прятал. Может быть попробовать В.? У него не так заметен сюжет, но рассуждения и глубоки и широки. Читая его, поражаюсь легкости, с которой, следуя за автором, обозреваю связь между явлениями. Неужели я сам так не смогу?
Вот одна история. Просматриваю снова, только чтобы проникнуться настроением:
Рассказчик идет по неухоженным окраинам маленького города, видит заброшенный дом, повинуясь импульсу, заходит. На улице сумерки, в доме откровенно темно, пахнет сырым деревом, плесенью, мышами. Рассказчик проходит пустыми комнатами, в последней натыкается на стол. На столешнице что-то белеет; оказывается, это большая свеча, рядом валяется коробок спичек. Рассказчик зажигает свечу, осматривается:
Большой дощатый стол придвинут к стене, на последней – застекленный фотографический портрет молодой женщины в гимнастерке и форменной юбке до колен. Женщина, затянутая в талии армейским ремнем, красива и свободна. Ее сильные плечи вольно развернуты, голова слегка наклонена. Она с улыбкой смотрит на зрителя широко расставленными светлыми глазами. Копна светлых же кудрявых волос перехвачена заколками надо лбом и падает каскадом за спину.
Стоящий на заднем плане справа тощий молодой человек представляется скорее деталью фона. У него длинное худое изможденное лицо, клин черных волос, перечеркивая лоб, почти закрывает правый глаз. Одет в белую рубашку с рукавами до локтей и широкие черные брюки. Он зажат и неуклюж.
Молодой человек воспринимался бы случайным посторонним, если бы не скудный букет, который он держит в опущенной руке как метлу; за кончики длинных стеблей соцветиями вниз. И точно такой же букет в руке у женщины. И держит она его точно так же.
Черно-белая фотография очевидно сороковых годов прошлого века выглядит настолько привлекательно, и в то же время несуразно, что рассказчик глубоко задумывается о взаимоотношениях персонажей. Он замечает, что на чистом столе кроме свечи и спичек, частью горелых, ничего нет, и не может отделаться от мысли, что освещение портрета – единственное предназначение свечи.
Далее, рассказчик пытается понять не является ли схваченный фотографом эпизод моментом расставания. Разделенный букет символизирует разрыв, а обращение с ним говорит об отсутствии надежд на примирение. Женщина смотрит в будущее с уверенным оптимизмом, ее ждут новые встречи и новое счастье. Мужчина же разлукой подавлен, он любит эту женщину и понимает невозможность счастья без нее. Но почему военная форма? И если идет война, почему женщина так безмятежна?
Месмеризованный фотографией, рассказчик глубоко задумывается над жизнями собственных предков, над превратностями истории и ее преломлениями в судьбах простых людей. Посторонний шум выводит его из оцепенения. Слышны тяжелые шаркающие шаги. Кто-то проходит домом, приближаясь к комнате с портретом.
Нет, я так написать не смогу. Почему? А вот причина:
Я не могу писать как В.
Не получается
Его тараканы в моей голеве
Не приживаются
Ладно, но мне-то что делать? И я, совершая кардинальную, но типичную ошибку, решаю обратиться за идеями к классике.
Не, ну а что. Как будто они сами сюжеты друг у друга не заимствовали. Да тот же Шекспир:
Ведь отца настоящего Гамлета на самом деле звали Рюриком. И да, Рюрика его родной брат убил, а на вдове женился. И следующим на очереди был Гамлет – дяде наследник трона был не нужен. И, в попытке спастись, Гамлет притворился безобидным сумасшедшим. Только в то время неврозы и душевные терзания не прокатывали. Сумашедший – так сумасшедший. И Гамлет встал на четвереньки, поселился в загоне со свиньями, с ними же лакал из корыта. Говорить членораздельно перестал. А сам, усыпив подозрения, с дядиными сторонниками потихоньку расправлялся. Из-за занавески, мечом насквозь, пока всех не перебил.
Шекспир из этой кровавой истории конфетку сделал. Ну значит и каждому можно, по мере сил. Шекспира, правда, трогать – упаси бог. А вот у доступного народу Шарля Перро – на его сказках кто только не оттоптался – почему бы сюжет и не позаимствовать. Как там у него с маленькими девочками в глухом лесу было:
Не то, чтобы ей хотелось идти. Но ведь родителей не выбирают. Маму то есть. А та, в свою очередь, бабушку не выбирала. Просто родилась у нее, и все. А уж кого там бабушка не выбирала, об этом Красной Шапочке и думать не хотелось. Пирожки-то все равно нести, думай - не думай.
Большая уже девочка. Вон коленками из-под юбчонки сверкает. Все нет времени перешить. В кого она у меня такая? Иногда посмотришь, вроде в Охотника. Мельниковых-то ребят давно не видала. Хотя младшенький со своим котом, он, до того как маркизом стать, в гости захаживал. Интересно, как ему королевская дочка? Видела ее; ни кожи ни рожи.
Ну волк, волк. Хищное млекопитающее из семейства собачьих. Хищное, заметьте. Мясо должен кушать. А где его в этом лесу взять? Сначала всех оленей перестреляют, а потом говорят, что человека ни-ни. Стар я за белками гоняться. Да и за девками тоже, кто бы что обо мне ни говорил.
А вот и она. В корзинке пирожки – чую, с капустой. Не могли для бабушки с мясом испечь. Можно просто с мясом, а можно с мясом и с яйцами. Так даже питательней. Хрена. Вот что теперь делать; девчонку не тронь, пирожки никакие, а жрать охота – сил нет.
Этот Волк. Чего хотел, непонятно. Мама говорит; поосторожней с ним. Жалкий какой-то, все вынюхивает. То к корзинке носом тянется, то к коленкам. Ладно, дорогу показал. Тропинок много, никак запомнить не могу.
Махонькая она, Бабка, целиком пошла. За Бабку-то небось шум поднимать не будут; пожила свое старушка. Тут бы и уйти, но черт попутал. Тепло, сытно, разнежился; на кровать лег, укрылся, глаза от света чепчиком прикрыл. Мысли всякие, которых почитай уже годы не было, в голове зашевелились. Интересно, какой у нас в лесу возраст согласия?
Бабушка приморилась, видно. Вон, даже похрапывает. Будить не буду, мое дело пирожки, корзинку на стол и к выходу... Ох, повернулась, бормочет что-то спросонья, не разобрать... Что бабушка? Тебе холодно? Хочешь, чтобы я прилегла с тобой? Ну... Хорошо, хорошо, прилягу ненадолго.
А почему это у тебя такие большие...?
Нет, сегодня явно не мой день