- О! Марья! Ты-то мне и нужна! Стой! Подожди меня! – маленькая, круглая, как колобок, женщина замахала руками и прибавила шаг, догоняя мелькнувшую в конце проулка женщину.
- Чего тебе, Сима? – та, которую звали, обернулась.
Лицо у нее было странным. С одной стороны, на нем были все ее года до копеечки, все шестьдесят семь, и никак не меньше, а с другой…
Такие лики писали когда-то на иконах. Строгие, одухотворенные, сияющие каким-то своим, внутренним светом.
И глаза!
У Маши они были, черные как ночь, и глубокие, словно озеро в лесу, недалеко от поселка. В нем никто из местных не купался. И даже близко подходить не решались.
Почему его обходили стороной, никто толком не знал. Верили слухам. А уж после того, как несколько лет назад там утонул пьяненький Василий, перепутавший тропинку в лесу по дороге в свой дом, который выделило ему лесничество, слухи сменились испуганным ропотом.
- Это Машка ему за себя отомстила! Ох, и ведьма! Столько лет ждала и все-таки достала его!
Высказать ей в лицо подозрения никто так и не решился, но матери поселка теперь строго следили за ребятишками, каждый погожий летний день начиная со слов:
- Узнаю, что на озере был, домой лучше не приходи!
Молодое поколение во всякие сглазы и наговоры не верило. На озеро, конечно, бегали втихаря, но купаться в нем все же побаивались. Черная, словно смоль вода и манила к себе, и отталкивала, а дна не достать было даже палкой. Поэтому ребятня играла на полянах вокруг, собирала землянику, и пугала друг друга рассказами о водяных и леших.
Куда идти, если вдруг мать узнает, что ее приказ был нарушен, знали все дети в поселке.
К бабе Мане, конечно!
Ее никто не звал тетей или по имени-отчеству. Только вот этим ласковым – баба Маня. Как свою бабушку, чьи руки всегда пахнут тестом.
А так и было! Мария пекла каждый день, точно зная, что прибежит кто-то из ребятни, голодный и заполошный. Чмокнет в щеку, и попросит, приплясывая на месте:
- Баб Мань! Дай пирожка, а?!
Все дети в поселке знали дорогу к дому Марии.
А как иначе-то?
Там и пригреют, и накормят чем-нибудь вкусным, и пожурят. Но так, что не обидно будет, а новая сказка пойдет потом гулять по поселку с обязательной присказкой:
- Не проболтайтесь, что это баба Маша рассказала!
Детей Мария очень любила, и болью неизживной горело у нее душе то, что сама она матерью так и не стала. Вот потому и привечала Мария чужих ребятишек. И весь поселок, конечно, знал, что они бегают в ее небольшой опрятный дом на краю поселка. Знал, и молчал.
И были тому причины.
История эта была грязная и страшная. Ее передавали своим дочерям по секрету, пытаясь уберечь от беды.
- Не ходи вечерами одна! Не надо, доченька!
- Почему, мам? Кто меня здесь тронет? Все ж друг друга знают!
- Марию, вон, тронули! Да так тронули, что всю жизнь девке испоганили!
- Как?!
- Пока отца нет – слушай! И помни! Узнаю, что где-то трепанула языком своим, не помилую! Не посмотрю, что заневестилась! Хворостину возьму и по всему поселку погоню, поняла?!
- Ой, мам! Ну что ты со мной, как с маленькой? Рассказывай!
- Ладно… Историю эту мне бабушка рассказала. Она с Машей дружила, хоть и чуть помладше была. С Машей, и с подругой ее, Танечкой Селиверстовой…
- А это кто, мам? Я такую не знаю!
- И не можешь знать. Селиверстовы давно уже уехали из поселка. Вот как Танюшку свою схоронили, так и подались отсель, чтобы душу не надрывать лишний раз.
- А что с ней случилось? С Таней?
- А вот я тебе и рассказываю. Слушай, а не перебивай!
- Молчу!
- Танюшка была самой близкой подружкой Маши. Дружили так, что в поселке пошучивали. Сестры! Не иначе! Родились с разницей в день, жили в соседних дворах, и похожи были, как две капельки. Но это как раз и неудивительно. У нас в кого пальцем не ткни – двоюродный плетень нашему забору! Отцы девчонок были какими-то дальними родственниками, вот и получились две березки – беленькие, стройные, глазастые! Только у Маши глаза черные, а у Танюшки зелень колдовская. Маменька ее постаралась. Дюже красивая девка была! Привез ее Танин отец откуда-то издалека. Подробностей я не знаю. Не любили ее в поселке. Красивых баб-то не жалуют. Мало ли. А вот Машина мать с ней дружила. Она ее и спасла, когда Танюшкина мамка чуть за дочкой не отправилась. Не побоялась, нырнула в озеро, и вытащила свою подружку. А потом вещи ей собрала, да и отправила отсель куда подальше. Знала, что не выдержит она, придет снова на берег и тогда уж не факт, что кто-то рядом окажется.
- Мам! Ты рассказывай по порядку!
- А я как?
- Как заяц! С кочки на кочку скачешь! Что случилось-то с Таней?
- Беда, доченька! Страшная беда! Хуже беды для девки и придумать нельзя! Ссильничали ее, горемычную!
- Ой!
- Вот тебе и ой! И главное, почти средь бела дня! На вечорках…
- Как такое возможно?! Там же весь поселок собирается!
- А вот так! На то эти ироды и рассчитывали! Что помаячат, сколько надобно, а потом дело свое черное сделают! Алиби, чтоб их окаянных! Танечка ведь очень красивая была… Сватались к ней. Вот и Васька, сын агронома, клинья подбивал. Да только она не пошла за него. С гнильцой был парень. Вредный, мелочный. В школе не раз скандалы устраивал. И, главное, сам всегда ни при чем! Стравит ребятишек, и любуется со стороны. Директором школы тогда Танина бабушка была. Ох, она его и гоняла за это! Умная была женщина! Все видела. Ну и, конечно, когда он в их дом заявился, чтобы Танюшку замуж звать, ему тут же от ворот поворот дали! Не жених…
- А дальше?
- А дальше… Собрал он еще таких же вот, непутевых, да и подбил их на черное дело… Поселок-то у нас большой, всякого люда довольно.
Хороших, конечно, больше, но всякие встречаются. Нашлась же орясина! Что б им черти там на сковородках покоя не давали, подлецам!
- Мам, успокойся!
- Да как тут успокоишься, доченька, если у меня у самой две девчонки! Как вас уберечь?! Чтобы не обидел никто, не сломал, как былиночку! Что может девка против пяти здоровых парней?! Ничегошеньки! Маша с Таней и вдвоем не справились… Эти упыри их прихватили у Машиного дома. Там же, сама знаешь, два шага, и лес. Уволокли их тихо. Те даже пикнуть не успели. Никто ничего не услышал. Матери-то девчонкам верили. Спать ложились рано, а двери оставляли открытыми. Да и кто их когда у нас закрывал?! До полуночи сидеть, да детей повзрослевших ждать – потом днем не управишься. Хоть и небольшое, а хозяйство, да и работу никто не отменял. Девчонки и сами время знали. Помогали же родителям. Старались возвращаться вовремя. У отца Таниного лайка была. Пустобрех страшный. Так этот гад, Васька, ее два месяца мясом кормил, чтобы не вякнула. Она, конечно, брехнула, но отец Танин решил, что дочку встречает. Повернулся на другой бок, да и уснул.
- А девочки?
- А что девочки? Эти нелюди их в лес подальше уволокли. Справились! Там все и случилось. Маша, понимая, что будет, Таню собой закрыла. Просила, на коленях стояла, чтобы взяли ее, а Танюшку отпустили. Васька и сделал вид, что согласился. А сам Таню потом в лесу догнал, да и… Танечка не такая крепкая духом была, как Маша. Понадеялась на ноги свои быстрые. Думала, что успеет. Но то ли испугалась, то ли еще что, а только заплутала в лесу, который с самого детства как свои пять пальцев знала. Выскочила на берег озера, и только тогда поняла, что до поселка ей не добраться вовремя. А там и Васька ее догнал…
- Мам…
- Вот тебе и мам… Домой она так и не вернулась. Прям с того берега и ухнула в озеро. Так ее и не нашли… Там какие-то течения что ли, донные, или еще что… Следователь, что из города приезжал, рассказывал. Мать Танина все ходила на этот берег, звала дочку. Машина мать ей даже сороковины справить по дочери не дала… Понимала, что не удержит. А там еще трое ребятишек мал мала меньше… Как им без мамки-то? Поговорила с мужем, с соседом, да и уехала Танина родня из поселка. Причем не только родители подались. Все пять дворов Селиверстовых снялись. По тем временам это очень сложно было, но они всегда друг за друга горой стояли. И про все забыли, когда увидели глаза Танюшкиной матери. Была зелень изумрудная, светлая, да прозрачная, а стала… Жижа болотная, и то краше… Словно смыли с бабы всю красу…
- Конечно… Ребенка потерять…
- Понимаешь, да? Это такая потеря, какую никто и никогда не возместит…
- А Маша?
- А Маша сильная… Никому ничего не говорила, замкнулась в себе, а только ее не раз на том берегу видели… Может, и хотела за подружкой шагнуть, да только гордость и ярость не дали ей. Она поклялась, что всех, кто это сотворил – накажет.
- Получилось?
- Следователь помог. У него своя дочка такого возраста была, как девчонки наши. Он Машу вызывал к себе, а после сам плакал как ребенок. Это Машина мать рассказывала. Наказала обидчиков своих Маша? Ну можно и так сказать. Посадили их. Дали все, что заслужили, но по мне, так мало! Очень мало! Танечки уж не было давно, а Васька свое отсидел и вернулся. Единственный из той банды. Как его мужики наши сразу не порешили – не знаю. Он в поселке не задержался. В лесничество ушел. И не боялся же, ирод, по лесам шастать! И стреляли в него не раз, а все ему нипочем было. Да только Бог не Тимошка, видит немножко. Дальше я тебе расскажу то, что все в поселке знают, но никто и никогда громко не рассказывал. Только девкам своим, вот как я сейчас. И ты не болтай, дочка! Не надо этого делать!
- Мам, обещаю! Никому!
- Ой, знаю я твой язык! Болтливая, как сорока! Но тут не только Васьки касается! Маши тоже! А потому – молчи! Поняла меня?! Мария не за то столько вытерпела, чтобы какая-то малявка ее в тюрьму отправила!
- Ого!
- Вот тебе и ого! Маша ведь осталась в поселке. Не уехала никуда. Это странно, ведь родители ее могли отправить к родственникам, и жизнь по-другому у нее сложилась бы… Ну да что уж теперь… Быльем поросло…
- Как она жила после всего этого?
- Трудно жила… Ворота ей никто, конечно, не мазал. Жалели. Но и замуж никто не звал. Ни одна мать в поселке сыну своему такую жену не желала. Сложно, девочка, с людской неприязнью жить. Вроде и не виновата ни в чем, а всяк в лужу макнет, да еще и голову придержит. Не поднимай, мол, недостойна! А чем это она достоинство свое запятнала? Не сама же за ними пошла?! Не манила, не просила такой судьбы себе! Танина мать Машу к себе звала. Умоляла переехать. Но Мария отказалась. Родители ее после всего случившегося один за другим ушли, и осталась Маша с двумя братьями и сестрой на руках. Младшенькой тогда лет пять было, что ли… Никого не отдала в детский дом. Никого не бросила. Всех на ноги подняла и в люди вывела. Один из братьев в соседнем поселке живет, помогает ей, а остальные разлетелись кто куда. Приезжают раза два в год, не забывают ее. Маша все сделала, чтобы выучить их. В город отправляла, хоть и говорили люди, что не надо. Тяжело будет. А она косынку перевяжет потуже, усмехнется так это кривоватенько, и в ответ: «Не трудности это! Так, бирюльки!»
- Мам, а Васька?
- Погоди! Дойдем и до Васьки. Как Машины-то разъехались, так вскорости он и вернулся. А Маша одна. Так у этого нелюдя хватило совести прийти к ней и спросить, пойдет ли она за него! Мол, ее-то он не попробовал!
- Мама!
- Ага! Маша с ним церемониться не стала. Ухватила в сенцах топор и погнала Ваську по всей деревне! Чудом не порешила! Мужики помешали. Не допустили, чтобы она грех на душу взяла!
- Может, и зря!
- Про то никто не знает, доченька. И ничего на свете не бывает просто так. Жена председателя, Галина, этот забег видала. Она болела очень. Не одну операцию перенесла. Третьего сынишку рожала, и что-то у нее там разладилось. Врачи помочь хотели, но, видно, не всякой беде можно. А Галина ведь молодая еще совсем была. И тридцати не исполнилось. Муж-то у нее куда старше был. Долго не женился, а потом привез откуда-то Галинку. Хорошая бабочка была, справная! Хозяюшка – любо-дорого в дом зайти! Но странненькая немного. Как узнала, что болеет, все ходила по поселку и присматривалась.
- Зачем?
- Жену мужу своему искала, а детям – мать! Понимала, видно, что ей не долго осталось.
- И впрямь странная!
- Ладно! Тебе ли судить? Своих нарожаешь, тогда поймешь!
- Молчу!
- Вот и молчи! Не о том сейчас речь. Галя как Машу увидела с топором, так в тот же день скрутилась и пошла «свататься».
- Ничего себе!
- Себе как раз и ничего, доча. Галя о детях думала. А еще знала, что муж у нее один не продержится. Приведет кого-нибудь в дом. Вот и обезопасила и себя, и детишек, да и его, как выяснилось. Двух дней не прошло, и Маша к ним в дом перебралась. Все поняла, уступила Галине, и языки злые моментально в узел завязала. Кто-то ей посмел вякнуть про мораль. Мол, негоже ей в дом, где жена еще живая… Так она так его раскатала, что весь поселок замолчал. Бабушка мне не рассказывала всего разговора, который в правлении тогда состоялся. Она секретарем там работала, и все слышала. Но кое-что я запомнила: «Мораль? А что этим детям ваша мораль да правила? Накормит она их? Обласкает? На ноги поднимет? Охота вам думать, что я гулящая – да ради Бога! Он таких, как я, не стеснялся! Но узнаю, что детям кто болтанул лишнего – не обижайтесь! Не прощу!». Бабушка говорила, что на Машу смотреть тогда было страшно. Глазищи огромные, сама вся белая! Как есть – ведьма!
- Вот это женщина!
- Именно! С большой буквы, доченька! Галю она доходила, потом детей ее подняла как своих. А с мужем Галины они, почитай, лет десять, как соседи жили. Немногие об этом знали, ведь расписались они почти сразу, как Гали не стало. Потом уж, сошлись, конечно. Стали мужем и женой по-настоящему. Муж Машу очень любил. Надышаться на нее не мог. И дети ее матерью приняли. Особенно после того, как старшенький на утреннике в школе подбежал к ней, что-то спросить, что ли, и мамой назвал. А кто-то рядом возьми, да и ляпни, что не мама она, мол, тебе. Ой, что там было! Дети-то все знали. Маша никогда и ничего от них не скрывала, хоть и взяла малышами совсем. Портрет их матери, Галины, на самом видном месте в доме висел. Но сердцу ведь не прикажешь… Как ребенку отказать, когда он к тебе руки тянет и мамой зовет? Какое сердце такое выдержит?
- А дальше?
- А дальше, муж Машин воспаление легких перенес, да как-то не долечили его, что ли… А, может, сам где застудился. Про то неизвестно. А только проболел он недолго и осталась Маша с детишками одна. Работала, детей поднимала, себя не щадя. Братья и сестра ей помогали как могли. Сколько-то лет они так жили, а потом Машина дочка приемная подросла. Она хоть годками и маленькая была, а в отца пошла – высоконькая на ножках. Вот ее Васька и заприметил.
- Мама! Как же так?!
- Не кричи! Оглохну! А вот так… Караулил ее после школы. Не раз его видели. И кто-то догадался Маше сказать. На следующий же день она дочку в школу не пустила, а сама пришла в тот дом, где Васька с дружками гулял. Убедилась, что он там, и до поздней ночи ждала, когда он домой направится. Знала, что пойдет.
- И что она сделала?
- А вот слушай! Мужики, конечно, с которыми Васька пил, пьяные были и веры им особой нет. Да только Машу с Василием видели еще Смирновы. Катя Петренкова как раз замуж собиралась за Вовку Смирнова, и торчала у калитки со своим мужем будущим, пока мать ругаться не начнет. Так вот… Они в один голос твердили, что, когда Васька вышел из дома, Маша спокойно так вышла на середину дороги, что к ее дому родительскому вела, и поманила его за собой. Вот так! Просто пальцем поманила, и он пошел! Смирновым интересно стало, и они пошли за ними. Так вот Маша Ваську на берег озера привела, сказала ему что-то тихо-тихо, а потом просто шаг назад сделала. А он с берега сиганул, хотя весь поселок знал, что плавать Васька не умел.
- Ой, мамочки…
- Ага! И знаешь, что еще удивительно?
- Что?!
- Озеро его не приняло. Нашли на следующий же день его мужики. Страшный, говорят, был настолько, что крышку его мать просила не поднимать, когда хоронили. Да никто и не рвался. Плюнули, и даже поминать не пришли!
- Ну и правильно!
- Даже спорить не стану! Вот такая жизнь бывает страшная, доча… Ты все поняла?
- Все, мам… А как Маша обратно в свой дом вернулась? Ведь она там теперь живет?
- А Маша после того, что с Васькой случилось, вроде как успокоилась немного. Посветлела лицом и еще пуще прежнего вгрызлась в хозяйство. Дочку замуж выдала, определила ей отцов дом, а сама в свой, родительский перебралась. Видала, какой он? Мужчины, что братья, что сыновья, не оставляют Машу. Следят, чтобы не надрывалась.
- Молодцы!
- Что-то ты какая-то интересная у меня? Или чудится?! Сказать что-то хочешь?
И щеки девушки начинали алеть, а руки сами тянулись к матери.
- Мам, меня Пашка Севастьянов замуж позвал…
- Моя ты рыбонька! Что ж ты плачешь?! Не хочешь за него?
- Хочу… Я люблю его, мам!
- Вот и слава Богу! Вот и счастье в дом! Павел парень справный и я его сыном с радостью назову! Ну-ка, пусти меня!
- Мам, ты куда?!
- Так, к Маше! У нее ж очередь на караваи свадебные! А такие, как она печет, никто в поселке не умеет!
- А что в них такого особенного?
- Уж не знаю, что там за секрет, а только те, кому Мария в каравае не отказала, живут счастливо. Иногда ругаются, конечно, не без этого. Все ведь люди… Но дома их крепко стоят. И дети там растут здоровые. И в хозяйстве все спорится. Все, побежала я! А ты, давай-ка, тоже поворачивайся! Сватов принимать как положено надо!
И Серафима запыхается, пока добежит от своего конца поселка до Машиного. А потом, не в силах сдержать счастья своего, обнимет ту, к которой в поселке и подойти-то лишний раз боялись.
- Маша… Каравай!
- Сподобился все-таки Пашка? – Мария расцветет в улыбке, и лик ее станет похож на Вифлеемскую Богородицу, которую, конечно, ни Маша, ни Сима никогда не видели.
А если бы увидели, то удивились бы, насколько похожа Мария на этот образ. – Будет каравай, Сима! Самый лучший! Девочка у тебя хорошая, да и Павлик мне не чужой.
И Мария обнимет Серафиму, а потом зашагает к своей калитке.
Дел-то невпроворот!
Через неделю у нее именины, а это значит, что соберется вся семья. И дети приедут, и братья, и сестра. А, главное, внуки! И нужно будет усадить их всех вокруг стола, который сколотил когда-то еще Машин отец. Выдать скалочки, и скомандовать:
- А, ну! Давайте весну звать!
- Бабанька, а как?
- Жаворонков налепим! Они птичек позовут, а за ними и весна придет!
- А я не умею…
- Научишься! Думаешь, легко это, людям счастье скликать? Нет, милый! Но учиться этому – святое дело! Что ты – то и тебе! Вот так эта жизнь устроена. Не всегда справедливая, но ее хорошей мы делаем, а не кто-то еще! Вот ты жаворонка сделаешь, мамочке своей подаришь, и она порадуется. Так?
- Так!
- Вот ради этого и стоит жить, мой хороший! Чтобы кому-то от тебя светло да тепло стало! Бери скалочку, я покажу!