После вопросов, подобных этому, немудрено пуститься в разглагольствования в лучшем случае — о Мессии, в худшем — о Мальдивах и «баунти». Но не трудитесь, не ищите ответа, просит чей-то знакомый голос. Если быть точнее, он спрашивает: «Почему нет рая на земле?», заодно ставит вопрос: «А был ли он, этот самый рай?», и отвечает на все три.
Этот голос принадлежит Вениамину Борисовичу Смехову, и звучит он в спектакле «Почему нет рая на земле?» театра “Alef”. Я долго думала над тем, почему это удачное решение, помимо того, что имя мэтра в афише — это как минимум рабочий рекламный ход, и вот что я поняла: в знакомом голосе Смехова ты слышишь Фиму — Эфраима, а не Смехова. Это очень правильно, потому что фокус внимания зрителя справедливо обращен к единственному исполнителю титанической по объемам и трудоемкости роли — Марине Вершининой.
Возможен ли рай на земле? Хотелось бы задать, пожалуй, ничуть не менее риторический вопрос: возможен ли кукольный театр для взрослых?
И сразу ответить: очень даже возможен. Дальше будьте осторожны, так как текст будет содержать описание некоторых сценических решений.
Литературная основа «Почему нет рая на земле?» — одноименная новелла из цикла “Легенды Инвалидной улицы” Эфраима Севелы, ключевой фигурой которой выступает мальчишка-сорванец по имени Берэлэ Мац. Инсценировка Татьяны Шеремет, (кстати говоря, PR-менеджера театра), привнесла в сюжет события из других новелл и не только и, что важнее всего, оставила простор для творческих решений больших фантазеров — режиссера спектакля Тиграна Саакова и художника-постановщика Александра Зыбина.
У Тиграна Саакова и Марины Вершининой, артистов-кукольников по образованию, огромный опыт в кукольном театре. В Санкт-Петербурге они много лет делали свой театр «ТриЧетыре» и теперь применяют этот опыт в Израиле, основав театр «Алеф».
Надо сказать, что существование артистов драмы и артистов-кукольников на сцене существенно отличается и, не боясь обидеть первых, скажу, что работа кукольника специфичнее и труднее. Высший пилотаж демонстрирует Марина Вершинина, в руках которой сразу несколько кукол действительно живут. При этом Марина так умело переключается между их голосами, что забываешь, что перед тобой одна актриса.
Как правило, в кукольном театре центром внимания являются именно куклы, тогда как артисты обычно остаются в тени в прямом и в переносном смысле. Если актер не спрятан, его появление должно быть оправдано, и в случае этого спектакля, который Марина начинает и заканчивает как артист драмы, а не кукольник, смысл ее существования в обеих ипостасях обоснован сюжетом.
Куклами режиссер создает особый язык спектакля: мы погружаемся в мир детства, где дети предстают куклами (в паре сцен — фотографиями), а взрослые — исключительно предметами. Так отец Берэлэ, который появляется только когда нужно выпороть сына — это ремень, с которым он не может не ассоциироваться. Мама Фимы — кошелка, дрессировщик Иван Вербов — хлыст, очередь за хлебом — склянки, и так далее.
Мир спектакля помогают выстраивать элементы театра теней и видеопроекция с кадрами довоенного Бобруйска, который Севела не называет прямо, но он читается даже не между строк, или кадры исторической хроники, например, с открытия детской железной дороги в Кратово. Виды Бобруйска иногда дополняются наложенными сверху изображениями детей с характерными для немого кино движениями. Дети-куклы, с сероватой, в тон их видео-версиям, «кожей» и очаровательными лицами, смотрят на зрителя потрясающе выразительными глазами даже сидя на столе после окончания действия.
Создатели спектакля рекомендуют его аудитории от 12 лет и не ставят верхнюю планку. Но я бы обозначила аудиторию по другому критерию, общему для театра в целом: по готовности столкнуться с правдой и с последствиями от этого столкновения.
Я прочла несколько произведений Севелы подряд в одиннадцать лет, еще годом позже — «Тяжелый песок» Анатолия Рыбакова, который перечитывала еще раза два или три. Впечатление от спектакля повторило мое потрясение от прочтения именно «Тяжелого песка». Точно так же ты с большим интересом наблюдаешь за жизнью еврейского местечка, сопереживаешь их житейским радостям и горестям, пока тебя гидравлическим прессом не сдавливает ужас: персонажи, чьими радостями и горестями ты проникся, погибают в молотилке Холокоста. И ужас состоит в том, что это не персонажи, а реальные люди, и не одно такое местечко постигла аналогичная судьба.
Что мне кажется особенно символичным, мне вспомнился спектакль, с которого я вообще начинаю свой сознательный отсчет в качестве театрального зрителя — «Это мы, Господи» о Бабьем Яре, который Киевский театр поэзии и песни показал на сцене Школы Современной пьесы в 2007 году.
Так возможен ли рай на земле, почему его нет и был ли он на ней хоть когда-нибудь? Транслировать ответы на эти вопросы я не буду: вы можете узнать их из текста Севелы, а еще лучше — из спектакля театра «Алеф». Одно могу сказать точно: все дети попадают в рай. И все пострадавшие от Холокоста тоже. И даже такой «ґовнюк», как Берелэ Мац.
Спектакль был задуман задолго до событий 7 октября, и, понятно, зазвучал еще звонче. К слову, молодой театр «Алеф» уже заявил о себе, о нем уже знают и говорят в русскоязычном театральном мире, и видно невооруженным глазом, что это заслуга энергичной Марины Вершининой и умело создающей целостный публичный образ театра Татьяны Шеремет (PR-менеджера и автора инсценировки «Почему нет рая на земле?», вы же помните, да?)
Хочется публично пожелать театру зрительского внимания и признания, гастролей, коммерческого успеха и всего прочего, о чем только может мечтать независимый театр в Израиле. Кстати говоря, пользуясь случаем, хочу сказать, что этот спектакль ориентирован не только на русскоязычную публику и идет с титрами на иврите.