ЖИНГАШИ
не открывай дверь, которую не в силах закрыть (арабская пословица)
1.Встреча друзей
Хорошо это или плохо, но когда мы собрались, все согласились, что надо выпить. Я присоединил голос последним. Из накопленной привычки к соглашательству. Я тут родился и рос, а потом уехал в Россию, а тут и прежде была вполне мусульманская земля, но теперь и мусульманские нравы расцветают. Одни мусульмане пьют и ходят в мечеть, другие не пьют и могут вдруг сильно обидеться на протянутый стакан. Мужики, с которыми мы тут съехались, поочередно обнялись, плечо бац в плечо на восточный манер. Они были пацанами, с которыми я дружил, приятельствовал, делишки незатейливые в юности проворачивали. Какие они теперь, что именно у каждого менялось и оформилось в его душе, и глубже в его утробе горячей – я не знал. И надо было притормаживать на поворотах и спусках, чтобы не вляпаться. Не нанести нелепых обид.
Марат больше других на попойке настаивал, а я слушал и головой слегка качал. Я еще помню, как он когда-то, вернувшись из армии, пару лет от язвы загибался, с прободением в реанимации бока отлеживал. Откуда знаю – был там свидетелем еще один наш кент, Борька, он недолго служил милиционером, мечтал стать пожарником, потом его родители сгорели на даче, а он стал фельдшером – этого хотела покойная мать. И работал в той больнице, куда с язвой загремел Марат. Потом Борис стал частным врачом, вдруг начал лечить чудо-настойками все виды рака, и его убили. Подозреваю, за лечебные ошибки. Дурная история и после его похорон длилась – могилу врача-кудесника взорвали, так что доски гроба и ошметки фельдшера веером по кладбищенской округе разметало. Закончим с Борей, крепкий и копченый степняк Марат язву залечил, жрет-пьет за двоих, работает егерем. В этим местах, где лесостепи плюс горы плюс пески, и даже для счастья имеются болота в широкой пойме реки Или, его профессия в почете. При деньгах и авторитете парень.
Выпьем за тех, кого уже нет,– сказал Марат.
Он, как бывалый человек, удобно устроился на скатке из спальника и теплой куртки с поджатыми накрест ногами в ичигах. Мы сидели у большого костра в ожерелье из валунов, тепла всем хватало с избытком. Искры разметывало наверху сизым дымом, но даже сквозь дым в черноте неба тускло посверкивали звезды. Все выпили не чокаясь.
Значит, пьем за Федьку, за Бориса и вроде бы за Гену Гематогена,– стал припоминать Рашид.
Этот мой однокашник уже лет десять жил в Турции. До Турции он какое-то время отрабатывал полученную от матери узбекскую кровь, служил в Ташкенте военным, последние годы то ли контрактником, то ли еще кем-то – и его служебные косяки заставили парня резко перебраться в Турцию. Собственно, рассказываю с чужих слов.
Слушай, Вася, я ведь помню, что Борька давно-давно занимал у тебя баксы. Тыщу баксов, да?– спросил у меня Рашид.
Ну?- сказал я, умильно глядя на палочку шашлыка из свежей баранины в своих руках, оторвал зубами крайний кусок и зачавкал.
Он их отдал? Успел отдать до своей смерти?
Да как-то никак,– сказал я.
Он Василию пять тысяч был должен, и это без процентов,– сказал Марат.– Ничего, что лишнее болтаю, Вася?
Плохое о мертвых не говорят. Был шебутной парень Борька, дружили, пока пацанами были, это очень хорошо. Нет Борьки, нас меньше стало, это точно хуже,– сказал я.
Что Федька на чеченской войне сгинул, я знаю,– вмешался Азиз.– А про Гематогена верняк?
Тела не нашли. Но если бы он выжил, обязательно вылез бы на белый свет,– веско сказал Рашид.– Отсиживаться и молчать Гематоген не смог бы. Вот мы собрались тут отдохнуть, и он бы без приглашения все разузнал и примчался. С такими словами: что за дела без меня, гадом буду, но хочу сильно обидеться...
Пили местный самогон и чачу, которую привез Азиз. Еще один самогон, но виноградный. Азиз расхваливал свое пойло, я нюхнул – отдушкой химической попахивает, тогда попробовал самогон от охотничьего хозяйства – удивительно чистый, без сивушных букетов, напиток с ровный стойким послевкусием трав.
Чудо какое,– сказал я Марату.– Ты сам такой настаиваешь?
Когда самому возиться?– удивился егерь.- Конюх тут есть, а в загоне всего две кобылы и ишак. Он в свободное время бражку ставит и перегоняет. Рецепт там накрученный – и полынь, и кислицу сует, и еще какое-то травы...Он бражку перегоняет, я клиентов по степям гоняю, а вместе отдыхать садимся, вот тут и сидим. Хорошо!
Надо бы нам с собой пару литров взять,– сказал я.– Не для баловства, а на случай простуды.
Уже взял,– кивнул Марат.– На ишаке в баулах поедет канистра. Ну, если что, имей в виду.
Вы два чудака на букву ме,– слегка раздраженно вмешался Азиз.– Ну, наш Маратик вряд ли разный элитный алкоголь пробовал, но ты-то, Вася, ты всегда хвастался, как любишь коньяки выбирать. Посмотри на эту чачу, вспомни школьный курс химии. Моя чача – это коньячный спирт, тот же коньяк, только хорошенько вычищенный от всякой сивушной добавки. Мне под заказ в Баку гонят.
Глядя на Азиза, я думал, что пафосный и расфуфыренный приятель, как только прикинешь, на деле тот, кто прожил самую что ни на есть трудовую жизнь. Пахал и пахал, живя вдвоем с матерью, начав с официанта в кафешке, через все должности, потом стал владельцем отеля. Никто по количеству мест работы и барьеров, через которые надо было сигать, с ним не сравнится. Интриги, подставы, конкуренты, инфляция, вроде и пожар у него был, а он раз за разом влезал на коня.Азиз это знает, а другим наплевать. Ему обидно.
Коньяк ценят за старость,– сказал азербайджанцу я.– Чача под горячее мясо не очень, потому что сладкая она у тебя. А так огонь чача!
В палатку я залез последним. Перед тем долго стоял на краю светового пятна от костра и всматривался в косматую баррикаду из тугайных колючих зарослей. Завтра мы отправимся в поход! Я не был в этих местах лет с пятнадцати. И был много лет уверен, что никогда здесь не окажусь. Уже сам запах – горький привкус пыли в смеси с запахами конского навоза и степного разнотравья, сводил с ума и будоражил кровь. Если бы за поздним ужином не объелся и не добавил двести граммов травяной настойки, не уснул бы. Это ведь не ностальгия, а почти испуг от встречи с местами юности. Ты седой, с брюшком и с частично фальшивыми зубами, а тут все прекрасно и дико, как раньше. Тут даже лучше, чем раньше, это несовпадение меня, пьяного и осоловевшего, сводило с ума. Но надоело нервничать, широко зевнул и полез в палаточное нутро. Азиз похрапывал. Рашид лежал в своем пятнистом спальнике по центру шатра и приподнял на шум голову. Я кое-как влез в свой кокон корейского производства, поерзал на жестком основании из куска кошмы поверх палаточного брезента.
Чего не спишь?– спросил Рашид.
Удивляюсь, как меня в эти края занесло. Ты имеешь представление, куда мы завтра отправимся?
Вроде бы сторону Китая,– сказал он.– Если в сторону киргизов, не пойду, с ними у меня случались недоразумения.
До киргизов тут сутки на хорошем джипе с ветерком, а потом пешочком по тропам. Вряд ли советские дороги до сих пор уцелели,– сказал я.– Меня Марат заманил, кроме возможной встречи с приятелями, сбором разных диковинных травок. А тебя чем?
Будем с ним на архаров охотиться,– мечтательно сказал Рашид.
Я помолчал, а он скоро и сам стал нахрапывать, ну а шумел ли я во сне, знать не знаю. Но не верю.
Проснулся я от рева осла. Мои соседи вылезать из спальников не спешили, а меня уже тревожило выпитое накануне. Литра два кумыса я проглотил, не меньше. А два стопарика с самогоном не в счет, это чисто лечебное от утомления и для сна – и помогло! Проснулся если не огурчиком, то увесистым желтым огурцом. Малость увядшим. Спал одетым, поэтому просто вылез наружу, натянул кроссовки. Узнал, как обидели осла – он сорвался с привязи и перемахнул в загон к двум кобылицам. Ослы те еще джигиты. Но как только кавалер взгромоздился на каурую трехлетку, прибежал конюх, огрел осла камчой и выволок под узду из загона. Не было у хозяина планов скрещивать эти два вьючных племени. А осел осерчал, пару раз вздыбился, сразу всем зрителям грозя неопавшим достоинством, и громко, протяжным ревом жаловался на злых хозяев. Конюх сунул ему ведро с какими-то корнеплодами, брюква или редька, и ушастый переключился на еду. А я прошел к реке, посетив нужник уличного типа и достав из рюкзака, оставленного у очага, ветровку. Рассвет был свеж, ощутимо напирал холодный ветер.
Река Или здесь разметнулась метров на триста. К нашему пологому берегу, где работники охотхозяйства вывалили несколько грузовиков гальки для права указать - «Пляж!», река выкатывала мутные зеленые волны, и следующие метров пятьдесят просто струилась и морщилась вода, белесая в остатках ветренной мокрети и улепетывающего тумана. Но дальше будто широким маркером рисовали раздел, и почти черная стремнина пенилась, шумела, в двух-трех местах гулко хлюпали водовороты, словно пасти речных монстров хищно заглатывали воздух и пускали пузыри. Я почему-то думал, что Или обмелела, и будет скромной речушкой в заросшем русле древнего потока. Ошибка! Огромная мощная река, те же дикие сплетенные тугаи по берегам, и даже в рассвете видны мельтешащие всполохи крыльев – фазаны на утренней разминке. Поют, красуются или хвосты спасают от шакалов и лис-пустынников, корсаков.
Когда я вернулся к нашей палатке, там уже началась движуха. Марат ночевал в административном корпусе охотхозяйства. Длинный саманный барак, обшитый для понта синим сайдингом, с дощатой парой хозпостроек и огороженным двориком – внутри несколько машин, дальше от дороги и ближе к реке конюшня и загоны. Лошади, десяток баранов, несколько худых коз. Наш егерь в щегольском темном камуфляже вел за повода осла-любовника с двумя тюками поклажи. У палатки стоял Азиз, высокий плечистый азербайджанец, курил и нехотя разминал затекшее тело. И у меня после ночевки на кошме ломило поясницу и плечи.
Джигиты, кто оружие брать будет?– спросил Марат.
А какой у тебя выбор?– заинтересовался Азиз.
Могу предложить дробовики на фазана, у меня будет «сайга». Кто захочет, на выбор «вепрь» или двустволка двадцать седьмая. Вася, охотой балуешься?
Рыбалкой балуюсь.
Сходи к конюху. У него ключи от кладовки, там снасти всякие.
К конюху, которого звали Талгат, и от него пахло сивухой и старой козлятиной, я сходил и на складе выбрал себе складной спиннинг, две неплохие шимановские удочки на три и пять метров, большую сумку с блеснами, крючками, грузилами. Вид рыболовных приблуд резко повысил настроение. Еще я увидел полки с обувью, получил разрешение Талгата и прихватил себе походные легкие ботинки. Мой 46 размер иногда выручал – ботинки были почти новые. Когда вернулся, парни сели за столик у кострища завтракать – чай в термосе на 3 литра, вчерашний холодный шашлык, свежие лепешки, помидоры и лук. И большая тарелка с яблоками – лимоновка, сочная и крепкая, тоже лет двадцать не ел. Одно яблоко схрумкал, штук пять в свой рюкзак сунул. Кстати, мой питерский рюкзак «Сталкер» среди имевшихся был самым крутым. Опыт Марата ощущался: парни бухтели, вяло жевали, а низкорослый егерь успевал что-то пояснять, и делал дела – на спину ослу прикрепилась свернутая палатка, наши рюкзаки он встряхнул, посоветовал Рашиду другой спальник, Азизу вместо фирменных белых «соломонов» принес ичиги, новенькие, но промасленные – чтобы легко натянулись в первый раз. И мы выступили по тропе – вверх по течению и держась берега.
Делаем марш-бросок,– обозначил свой распорядок Марат.– Двадцать километров. Сперва вдоль реки, потом будет приток и мы по нему свернем, там уже дикие места. Разобьем лагерь, на вечерней зорьке кому охота, кому рыбалка. Нормальный план?
Все выразили одобрение. Я глубже натянул широкополую стройбатовскую панаму, прихватил ее у конюха, потому что нервничал – они азиаты, а как я перенесу ходьбу при плюс сорока? Отвык на северах-то! Да и с физкультурой тоже завязал, после двух-трех операций в брюшной полости. Не опозориться бы!
Марат пошел первым, а Рашиду доверили рулить ишаком и сторожить тылы. Наш узбек хотел обидеться, но я рассказал, что герои всегда в арьергарде прикрывают спину товарищам, и Рашид даже слегка возгордился, особенно когда услышал, что похож на Багратиона.
Кабаны такую толпу, как мы, обойдут,– предупредил егерь,– но все таки у них подошло время гона. Попрет шальной зверь по тропе, просто падайте в кусты, он мимо промчится. А вот змей всем нужно бояться, в оба глаза глазеть, и если увидел, два шага назад. Лучше прыжками и с криком, чтобы остальных предупредить. Жара, змеи активны, их тут хватает.
Я вышел за Маратом. Тропа была широка, утоптана, землю скрывали слои сухого тростника и веток. В рюкзаке было килограммов двадцать груза, спустя пять-десять минут убедился, что нести поклажу способен, лямки выпущены как надо, ничто не качается и не бренчит. Дыхание поймал. Сбоку к моему рюкзаку были приторочены чехлы с удочками и спиннингом, и я держался левого края тропы, чтобы не цепляться за колючие кусты. Тропа как тоннель, заросли тугаев поднимались на два-три метра, кое-где нависали, перекрывая чистое голубое небо.
А что, хорошо идем!– сказал сзади Азиз.– Привал скоро?
Все мужики хохотнули. Азизу молчать в роли скромного послушника было непривычно, спустя пару минут опять заговорил:
Эй, Марат, а тигры-леопарды у тебя водятся? Раньше тут тигров добывали!
Раньше добывали,– ворчливо сказал Марат.– Лет сто пятьдесят назад. Говорят, одна шкура где-то в ближнем ауле еще висит. Я думаю, козла крупного шкура, перекрасили умельцы для туристов.
А какая живность еще водится?– не унимался Азиз.– Ну, про кабанов понял. Но я свинину не ем, какой дичью правоверному питаться?
Фазаны в сентябре жирные, вкусные. Есть лисы и шакалы, вараны обязательно попадутся. Коты дикие есть.
О, если я котенка жене привезу, сразу все простит,– сказал Азиз.
Коты камышовые злые, хуже рыси,– сказал я, припомнив фильмы про путешествия.– Ты жене лучше ящерок или мелких змей отвези. Будут у вас мух-тараканов отлавливать.
А твоей жене кого надо?– спросил мою спину Азиз.
А я лет пять в разводе.
Нехорошо. Вот у нас теперь другое средство. Надоела жена, или ругает много, вторую жену заведи, в два раза моложе. И первая сразу добрее станет, и вторая захочет соревнование выиграть. Сыр в масле, так люди говорят.
Не верю. Верю, что как курт на ляжках,– беззлобно отбрехался я.
Почему курт? Откуда курт взялся?
Курт в аулах делают, раскатывая соленый творог по ляжкам. Воду выжимают. Если шарик творога в два раза больше посолить и долго-долго катать, станет совсем маленький, сухой, сильно соленый. Камушком станет. Так и мужики с двумя женами – ляжек больше, забот в два раза больше! Или поселить их вместе, а самому в тугаи, как наш Марат, запрятаться.
Ай, правильно говоришь,– засмеялся впереди Марат.– Я в семью один раз летом приезжаю, один раз осенью, и меня ждут, уважают. Если бы жил там долго, побили бы.
Тебя жена побила бы?– удивился я.
У нее три брата, все здоровые. И тупые,– со злостью добавил он.– Ругаются, что к себе их не забрал. Одного десять лет назад брал. Летом он в реке тонул, вытащил его, осенью в горах заболел, вынес его. Зимой ирбиса добывали, с нами богатый клиент был, неделю шли, сутки у логова сидели. И что этот дурак сделал? Он пернул, когда ирбис пришел. Клиент ему два зуба выбил, да. Он захотел ответить, я ему руку сломал. Три брата у жены, все такие вот...Ай!
Всем нашлось о чем погрустить и подумать, с полчаса шли молча. Затем начались проблемы у Рашида с ишаком. Ишак вырывался и коротко всхрапывал.
Марат, твоя зверюга наглеет,– пожаловался Рашид.
Мы место для первого лагеря обошли, он понял это и злится,– ответил Марат.– Еще час хорошо пойдем, привал будет. А ишака пни в брюхо.
Шум, возня, затем короткий смачный стук и крик Рашида. Мы встали и оглянулись. Рашид лежал ничком и держался за лицо. Осел отбежал метров на пять и стал ощипывать листву с куста облепихи. Зачищал ветки вместе с длинными колючками и желтыми гроздьями кислых ягод. Азиз помог приятелю встать – удар копытом пришелся в челюсть, и Рашид даже не смог от боли заговорить. Точнее, выматериться.
Как ты сумел к нему сзади подойти?– удивился Марат.– Ой-бай, бедолага.
Он неприятно рявкнул на осла, и тот, прижав уши, нехотя подошел ближе. Марат стегнул осла плетью, осел обиженно всхрапнул и заржал. Я хранил спокойствие, Азиз старался не смеяться, потому что вид у Рашида был тот еще – желвак на пол-лица. И наливался спелой синевой.
Еще полчаса марша, и егерь свернул вправо с тропы, обнаруживая в незаметном послаблении зарослей лаз, приведший нас на полянку. Вполне себе ровная лужайка с двумя-тремя серыми крупными валунами, что притащили когда-то весенние сели с Тянь-Шаня. Скинули рюкзаки, я потрогал камни – еще холодные с ночи, и не стал садиться. А сзади подскочил Марат, с гневным кхеканьем хлестнул камчой по щели в камнях. И размозжил голову крупному желтому полозу, что совершенно был незаметен в сухих лишайниках и травяном соре расщелины.
Спасибо, Марат,– слегка обалдело сказал я.
Говорю же, везде осматривайся! А то живым не доведу,– он отвернулся и занялся распаковкой одного из баулов на осле. Скинул и второй, давая отдых животному. Достал мешок, распустил горловину и вынул белый пенал аптечки. Для Рашида. Потом сунул мне котелок литра на три.
– Принеси воды. Не с реки, в реке мутная, где-то там есть ручей – кивнул на другой край поляны.
По нежному ковру зеленого мха змеился ручеек от родника в кустах. Я выбрал подходящее местечко, выковырял пару камней и устроил ложбинку, в которой скапливалась вода. Муть осела, пристроил боком котелок – но так набрал лишь четверть посудины. Тогда я вынул из своего рюкзака термос с чаем, свернул запасной колпак чашки и уже с помощью чашки набрал полный котелок. Кто-то требовательно прихватил меня за шиворот. Я обернулся – морда осла нависла в упор, самец скалил желтые зубы. Шмяк-шмяк делали ресничками вывороченные глазищи с янтарным гневным ободком. Лишь я отодвинулся на корточках в сторону, как он наклонился и начал шумно втягивать воду из моей запрудки.
А вы подружились!– хохотнул егерь, принимая котелок. Плеснул воды на голову Рашида, салфеткой протер ему лиц и осмотрел синяк. Я таких синячищ еще не видел. Но кости, судя про прощупыванию, были целы.
Бодяги бы толченой, к вечеру опухоль сдула бы,– сказал я.
Сейчас спиртовый компресс сделаем. И надо фазана добыть, а с желчи фазана мазь намешаю, будет работать как твоя бодяга.
Вы, к лешему, просто треплетесь, или умеете лечить?– с гримасой спросил Рашид.
Тут врачей нет, один в ауле был, простыл, когда выпил, и помер,– весело сказал Марат.– Я и мертвого своими мазями подниму, не робей!
Организовали быстрый перекус. Кроме меня, никто не озаботился чаем. Марат был к нему равнодушен, а Азиз взял из общего термоса кипяток и намешал себе растворимого кофе. Рашид не без гримасы разбитыми губами вобрал родниковой водицы. Остальные еще и по бутерброду съели. Я поднял метрового полоза – упитанная тяжелая змеюка с крепкой кожей. Я полоснул своим ножиком по брюху, выбрал требуху, накрошил грубой серой соли, потом свернул полоза в кольцо и завернул в ткань.
Ужин?- спросил Марат.
Или нам, или рыбе, кому-то сгодится. Зачем добычей разбрасываться?
И снова в путь.
2.Непонятка
Около пяти вечера река сделала петлю, огибая длинное взгорье с редким лиственным лесочком, рябинки в красном изобильи и березки в сарафанах с полосами дегтя или грязи. А мы на противоположном берегу выбрались из тугаев на низине, обувь устало чмокала по болотной почве, отошли от воды по склону холма метров на двести и рухнули как подкошенные. Ишак не рухнул, но сразу отбежал, чтобы мы его не доставали. Это при том, что Марат ему передние ноги уздечкой спутал.
Все, кроме егеря, выглядели плачевно. Рашид вообще стал чудо-юдо, не каждый в существе с такой распухшей рожей и человека признает, Азиз внешне зачернел от солнца и пота и побелел от корки соли на плечах, в подмышках и даже на висках – солончак, а не крутой бизнесмен! Я устал до судорог в ногах, да и плечи от лямок ныли. Вроде обычная прогулка, даже если с увесистым рюкзаком – но донимал беспощадный зной, постоянно что-то колет, кто-то мелкий кусает, жжется и саднит во всех укромных местах. Голод перерос в злую слабину, когда наорал бы на кого угодно, да сил нет. Но я себе не нравился тюфяком с пузом и оттопыренным задом, потому злорадствовал. Собственно, предвидя трудности и лишения, я за ними сюда приехал – вспомнить, что такое херово на самом деле.
Я помог Азизу с установкой палатки, решил, что дальше без меня обойдутся, выбрал из рюкзака термос, коробку со снастями, еще пару пакетов, и пошел к реке. Смотрел под ноги, пару ящериц спугнул, а какое-то время параллельно мне сигал кривыми зигзагами любопытный тушкан. Два уха на длинных суставчатых ножках, больше ничего. Безбашеный какой-то. Берег во многих местах был топкий, но я нашел сперва крепкие кочки, а потом и мысок, укорененный обломками скал, с удобствами там расположился. Разложил удочку, снял с собственного загривка пару слепней на крючок и забросил удочку метров на семь – грузила удержали поплавок на месте.
Выпил чаю. Посмотрел наверх. У палатки маячила фигурка Рашида, а Марат с Азизом ушли на охоту. Это меня нервировало, начнут в кустах да на закате палить во все стороны, вдруг и до меня что-то свинцовое долетит? Марат дядька опытный, но мало ли...Я вынул из пакета мешок с полозом. Достал тушку. Отрезал голову и снял мокрое пахучее мясо со шкуры. Посидел, давая время припомнить навыки рукам и разуму. Шкурка свежая, убил не я, режем на семь полос, заплетаем косичку. Сам не знаю, будет ли оберег работать, но дело пустяковое, а жизнь одна, и у той финал не за горами.
Случился у меня лет двадцать назад в напарниках один татарин, пузатый Камил. Лет на десять был меня старше. Он в Питер приехал на заработки, хотел купить фургончик и в своих краях скупать у людей свежие туши для перепродажи. По пьяни Камил иногда рассказывал, как дома воевал с муллой.
Он был у нас буйный комсомолец. Жил, карабкался как глист в кишках вверх по административной линии, агитатором работал. Все вкалывают на поле, и он сразу прибежит, агитирует, следит, чтобы другие упахались до смерти. Все на свадьбу, и он без спроса придет, речи толкает, уму-разуму молодых учит, пока язык не отвиснет. Но как-то с замужней спутался, его сильно побили. Никто его не любил, били долго. Ну и я там помогал, было так приятно. Он исчез. В Казань перебрался здоровье поправлять. А года три назад вернулся, объявил, что хадж совершил и будет теперь в селе муллой. И меня он сильно достал...
Обложил мулла толстого Камила по всем фронтам: требовал шариатский налог с бизнеса, требовал чисто по уважухе свежего мяса себе, кричал, что мясо продает не халяльное и разное прочее. Даже собственную жену мясника на него науськивал, если верить татарину. Камил сказал – с хорошим человеком нужно по-человечески говорить и дела делать, а если гнида это, тут у любого руки развязаны.Съездил к тетке одной, с умениями которая, и набрал у нее ниток шерстяных. Себе на запястья ноток намотал и пошептал. Улучил хороший момент ночью, под утро, на машину этому мулле ниточку повесил и пошептал. Еще кусок мяса отдал ему, теленка нежного и сладкого, но тоже с приготовлениями. И у муллы машина сломалась, сам вдруг с аппендицитом залег, а его жена сбежала с торговцем. Мулла что-то подозревать начал, и Камил в Питер на время перебрался.
Я уже сталкивался с заговорами на нитках и на шерсти, обычно это трехцветье, в виде браслетов на запястья. Расспрашивал Камила, он действительно был мужик хитрожопый, но добрый – как-никак вкалывали в паре уже год, и не раз, не два я его на халтуру брал плюс помогал в большом городе ориентироваться. Потом он машину купил и уехал. Вот теперь я вспомнил, что у него и змеиных оберегов пара была. А мне защита не помешает. И я поскреб ножом шкурку, а голову змеи сунул в муравейник, до утра зачистят.
Тут в зарослях забахало. Мимо меня вроде бы ничего не свистело. Над зарослями вспорхнули крупные птицы, но не улепетывали воздухом. а тут же ныряли в кусты. Крик долетел, будем считать, Азиз добыче радуется. И у меня клев пошел. Штук пять хороших плотвиц и красноперок вытянул. На спиннинг сперва ничего, потом на кусочек змеиного хвоста жерех взял. Я вовремя подсек, задрав хлыст спиннинга, а катушка предательски завизжала, сбрасывая метры и метры плетенки. Пока перехватил и стал наматывать – бурунчик и плески рыбины удалились до пределов видимости. Но я его вытащил, потому что минут через десять рыбина сдалась, силы кончились, и жерех превратился в снулое полено с зеленоватыми искрами на чешуе. Хороший такой трофей, килограмма на три. Зря я не позаботился запитать смартфон, фотку для хвастовства сделал бы. Уже полноценный ужин на два-три рта приготовить можно. Я почистил улов, собрался и пошел в лагерь. Усталость наваливалась все сильнее, а мы даже не ужинали. И костер ленивый Рашид не запалил!
Оказалось, у него была причина для безделья. У Рашида был гость, из тех что хуже татарина. Наш пропавший Гематоген.
Про него у костра говорили, когда в вечер приезда перечисляли умерших приятелей. И с того момента воспоминание осталось занозой во мне, потому что я не верил, будто он мертв, и не хотел бы встретиться.
Узнал, несмотря на легшие нежной синью сумерки, почти сразу. В тридцать лет, когда мы пересеклись в Москве, он был худой, сильно сутулился, но это был не образ неуверенного ботаника, а скорее собранность обманчиво разболтанной обезьяны, гамадрила или павиана перед прыжком. Да и руки у Гематогена были противоестественной длины. Сейчас гость даже в сидячем положении выглядел еще более худым и напряженным. Я к пятидесяти стал пегим, двое из нас стали лысыми, Марату посеребрило виски и усы. А этот был стрижен коротко, под машинку, и череп будто светился в белом легком пушке. Он когда-то щеголял пышным зачесом назад. Лицо загорелое, одет в тривиальную синюю мастерку и поношенные джинсы. На ногах берцы песчаного окраса. Кстати, Гематогеном его случайно я окрестил, надо запретить себе озвучивать эту кликуху.
Василий, гляди, кто подвалил!– крикнул от палатки Рашид.– Один мертвец воскрес, разве не здорово?
Гена, а это точно ты?– спросил я, приблизившись.
В натуре,– сказал он и протянул руку для пожатия, не вставая с травы.
Я рыбы наловил. Руки воняют,– сказал я и пошел к пепельному кругу старого кострища. В игры с доминирующими жестами играть с ним я не собирался.
Гена вскочил на ноги, пошел за мной. С интересом рассмотрел мой улов, даже приподнял самую крупную добычу за хвост.
Это кто? В рыбе ничего не понимаю.
Жерех, хищник. На кусок змеи его взял,– сказал я. Нашел у себя запас специй, обмазал и посолил рыбу, завернул в фольгу. Потом несколькими пучками сухой травы развел огонь и выстроил шалаш из полешек. Запас дров лежал за стенкой из плоских камней, кем-то заботливо сложенной на походной стоянке.
А кто из вас Рашида разукрасил? Он же боевой офицер в чинах! Не меньше полковника.
Он сам не сказал?– удивился я.
Темнит. Упал, стукнулся...
Вон тот красавец,– сказал я и показал на осла, щиплющего траву. Осел что-то почувствовал, зафыркал и задрал морду. Издал звучный трубный рев. И засеменил ко мне на спутанных ногах. Кажется, Марат был прав – ушастый меня выделил. И его надо было вести на водопой. Опыт ухаживания за лошадьми у меня был ничтожный, но иногда ведь не мы, а нас выбирают.
Гена, он же Гематоген, увязался за мной и ишаком.
Ты из России прилетел? Не поленился?
Так совпало. Работы пока нет, а немного денег было. Сразу сюда-обратно билеты взял. Иногда отчаянно нужно сменить обстановку.
Он хохотнул, возможно, из-за осла, влезшего по брюхо в воду и радостно окунувшегося до грязно серой холки. Потом осел напился, повернулся и присел на задние ноги, омывая круп. Как собака какая-нибудь.
Пока мы одни и на берегу, скажи,– приступил я к разборке.– Ты со мной счеты хочешь свести? Лет много прошло, я не помню, при каких раскладах мы расстались.
Не надо ссать в компот,– сказал он.– Не нужен ты мне мертвым.
Опять хохотнул и пошел к лагерю. Шел враскачку, мягко шлепая ботинками и будто загребал воздух руками. Раз, другой оглянулся на меня. Я почесывал ослу грубошерстную морду, смотрел и думал: верно один парень пел: я знал, что херово, но не знал, что так скоро...
Марат нас сюда привел, и тут ждал Гена. Они вместе. Мог Марат сказать или намекнуть про приятеля в засаде? Мог, но не стал. Я с него глаз не спускал. На кого Марат может обиду держать? Я с ним в давние времена почти не пересекался вроде бы. Раза три туда-сюда на его машине ездили, пара пикников, раз вдвоем в горы поднимались, он сурков бил, я корень искал.
А может Гена его за яйца держать? Этот может.
Я не был в курсе, все ли пацаны знакомы с биографией Гематогена. И сам вовсе не думал, что знаю ее досконально. Он после школы попал в Афганистан, после Афгана стал мутный и дерганый, одно время они с Борей паленый коньяк толкали и разорились. Или всерьез лишь Боря разорился, продал квартиру и потерял жену, тогда я ему случайные шальные деньги одолжил, те пять тысяч. С уговором на год, потому что копил на жилье. Он не отдал, я злился, но плюнул – сколько раз в 90-е мы теряли деньги и строили новые планы? А Гена окончательно ушел в бандиты. Даже криминалом не назовешь его занятия. Вдруг все – и уголовные, и менты, и чиновники всякие стали шугаться его. Появилось для таких точное слово – беспредельщик.
В лагерь вернулся Марат с двумя фазанами – расфуфыренные перьями и дробью, вроде букетов цветов, тушки с мелкую курицу. Гематогену Марат даже для вида не удивился, кивнул, начиная выщипывать перья с тушек.
Ай, Вася, помогай,– попросил меня Марат.– От этих толку нет. Жрать охота!
Жрать и мне сильно хотелось, силы все на тропах оставил. На рыбалке запас яблок подъел. Но сперва я навесил котел с водой на треногу, убедился, что он в огонь не свалится, подсел к Марату. Мне досталась вторая тушка, первую степняк умело выпотрошил. Отложил мешочек желчи.
Ты мазь для Рашида делать собирался,– напомнил я.
Найди тут подорожник, чеснок и какого-нибудь молочая,– попросил он.
Молочая?
Растение, у которого сок белый, горький. Бывают такие.
Я понял и кивнул. Тушки мы покромсали на куски, забросили в котел, где забурлила грязной пеной вода. Сыпанули два пакета с вермишелью и от души специй. Фольгу с рыбой я закопал в угли, отдельно сверток с нарезанным мясом полоза – самому любопытно было попробовать. В запасах Марата был густой соевый соус, у меня фляга с корейским суровым маринадом. Все компоненты для мази я набрал легко, пройдясь по берегу. И пропустил стычку. Азиз вышел к лагерю, ружье свисало в правой руке, и когда он увидел нового гостя, то вдруг вспылил и выстрелил товарищу под ноги. Гена даже не дернулся, с интересом всматриваясь в лицо Азиза. Тот закричал что-то не по-русски. Гена хохотнул. И совершенно неожиданно они обнялись. Я почесал репу и пошел к ним.
Азиз, мы старые мужики,– говорил Гена и затряс руками голову Азиза.– Нам нечего делить, совсем нечего. А если плохое помнишь, бычина ты лысая, один раз ударь меня, я не обижусь. Но один раз.
Марат взял у меня пучок зелени, сноровисто растер – на плоском валуне, постукивая мелким куском гранита, ножом добавил желчь, потом из кармана вынул кисет и сыпанул чего-то, похожего на табак.
Насыбай?- спросил я.
Типа да,– сказал он и ухмыльнулся. Мы обмазали синюю харю Рашида, мазь оказалась с душком и жглась, беглый полковник сперва нас ругал, потом горько жаловался. Спросил, какие вкусные блюда готовят из ослов. Лучше бы он тише говорил, я почти уверен, что наш ишак сечет по-человечески. А Азиз пританцовывал у костра и кричал: Жрать! Дайте жрать!
И снова появился самогон, в трехлитровой канистре.
Вася, давно хотел спросить. Как Гена гематогеном стал?– спросил Рашид, выхлебав вторую железную чашку с супчиком из фазанов. Кто-то подумает, вот лакомство, а черта с два. Марат кинул в пятилитровый котелок два набора для быстрой варки, и посолил сам, суп был пересоленный, к тому же мясо у фазанов оказалось жестким. И с дробинами вместо перца.
Да, колись,– кивнул Гена, который, как и всегда, ел мало и быстро, кусочек фазаньей ножки с баурсаком его удовлетворили.
Я тут ни при чем,– сказал я.
Слушай, все терки кончились, мы выпили по кругу как братья, почему бы не унять наше любопытство,– попытался обидеться Азиз.
Я налил себе в синюю пиалу самогона – божественная настойка, гадом буду, если рецепт не узнаю. Мужики поспешили тоже наполнить емкости. Кроме Марата, егерь затеял чистку двух карабинов.
Когда это было? в 98-м летом вот он приехал в Москву, ввалился ко мне без приглашения,– напряг я память.
Было дело,– кивнул с кривой ухмылкой Гена.
А добирался он из Алма-аты до Москвы в контейнере дальнобойщика. Пять суток сидел в закрытом прицепе. Это ты мне так рассказал, я лишь повторяю байку,– уточнил я, наведя пиалу в руке на героя истории.
Так и было,– повторил он.
Я его спросил, что он жрал, пока ехал в железном ящике. Пять суток в темноте, днем жарко, ночью холодно, как то трудно все представить. А он сказал, что впервые от души наелся гематогена. В детстве его полюбил, но ему старшие не покупали. Прямо перед погрузкой в фуру купил штук двадцать батончиков в аптеке, и ими питался.
Такая простая история?– сказал Рашид.– Я то другое думал...Точнее, не мог ничего придумать.
Да не томи народ, до конца рассказывай,– ухмыльнулся Гена.
Я не был уверен, что хочу дальше рассказывать. Прикидывал в уме так и этак.
Через неделю он решил обратно из Москвы уехать. Денег ни у него, ни у меня не было. Но в те годы иногда и без билета брали, если умеешь договариваться. Я сажал Гену на поезд, в общий вагон. Вроде бы до Астрахани? И сунул ему пакет, а туда положил минералку и опять двадцать батончиков гематогена. И пошутил, что без этих батончиков ему не выжить. Потом он передал мне записку через одного наркомана и подписался «Гематоген», и я его стал так звать. Наркомана того пришлось бить и из квартиры гнать.
Позже я ушел в темноту, нужду справить. За кладку с дровами, еще шагов десять в полной темноте. По памяти вышагивал, надеясь ни во что не упереться и не оступиться в ямку. Когда штаны застегнул, услышал рядом возню. Гена тоже отлучился. Потом он закурил, а я отказался.
Сыкло ты, Вася,– сказал он.– Не рискнул про печенку рассказать.
А нахрена мне про чужие дела трепаться?– сказал я и пошел к костру.
У костра Гена раньше оказался. Он и раньше был очень быстрым и бесшумным. Теперь не хотелось подробно вспоминать, что лет в десять-двенадцать в нашей компании его считали сопливым дурачком(почему то несколько лет ходил с соплями), некоторые даже издевались и, говоря точно, чморили. Я за собой таких грехов не помнил, скорее уж наоборот, заходил к нему в гости, вместе учились на велосипедах кататься, украли один на двоих «аист» и разбили на горной дороге. У него был неприятный папашка, в трусах по дому ходил и постоянно пьяный, он считал, что я сына плохому учу. А сын и тогда был скрытен, нацелен на свою, мне непонятную цель и потехи, и это меня отталкивало.
Я еще глянул на осла, опасался, что бросит нас умный ишак, пойдет искать кобылицу или родное стойло, но животина с выпученным от обжорства пузом стояла на месте, рядом с тюками. Разве что кучу яблок навалил неподалеку, а я в нее впечатался ботинками. Бывает, да и людской помет не в пример вонючее. У костра без меня говорили на казахском. Все его выучили, чтобы выжить при независимости, и это напомнило, как изменилось все сразу – страны, границы, люди и нравы. Я сел, налил себе из термоса чаю. Повесил на треногу котел с чистой водой, чтобы был кипяток для утреннего чая. Ко мне подсел Марат. Остальные продолжали что-то обсуждать по-казахски.
На охоту утром сходим? Азиз сказал, устал слишком, да и свою чачу пытается допить. Чтобы на себе не таскать.
Марат, я не охотник. Никогда не тянуло,– сказал я.
Бывает. Как раз попробуешь,– и он встал и ушел.
3. Второй рейд
Поднял меня Марат, чучмек жестокосердный, часа в четыре утра. Темно, храп, снаружи палатки встречал промозглый воздух. На месте реки вздутое сероватое облако. Меня зазнобило, скорее всего, оттого что я спал в пропотевшей одежде. Не поменял нательное после первого похода. В костре дымилось толстое полено. Мы оба натянули куртки, обувь, наискось вниз пошли к зарослям. От реки долетали глухие, будто войлочные шумы и плески.
Ночью кабаны шумели, слышал?– спросил Марат.
Ни звука. Спал как убитый после перехода,– ответил я.
А рыбу хорошо готовишь,– похвалил егерь.– Жена учила?
Голод,- сказал я, потом увидел, что он не понимает.– Марат, я вырос в доме, где еды было в обрез и всегда одно и то же. Как смог, стал себе вкусно готовить.
Покажи ружье,– прервал он.– Помнишь со школы калаш? Это почти он. Как дослать патрон?
Я наудачу, и вполне ловко, передернул затвор.
Ставь на одиночный, готово,– кивнул егерь. – На траве, внизу, птицу не бей, вот когда взлетит, она будто повиснет на секунду, тогда надо стрелять.
Мы углубились в заросли, он вел к каким-то, известным ему просекам, вышли на узкую лощинку с травой по пояс. Штаны и обувь сразу вымокли. А в путаной мокрой траве двумя различимыми направлениями зашуршало и стихло.
Суки хитрые,– сокрушался Марат.– Здесь слишком все пуганые, бегут, а не летят. Ай, времени нет долго шляться.
Он навел ружье на ближние кусты и выстрелил. После гулкого разрыва сразу с двух мест вспорхнули красно-синие комки перьев. Я не удержался, повел стволом и нажал на курок, сильно дернула отдача. Моя дробь выбила у фазана хвостовые перья, а птица ушли вбок и плавно спикировала далеко в колючей стене высохшей акации и тамариска. Снова выстрелил Марат и достал второго фазана, который решил лететь к воде. Его мы нашли, сунули в сумку, которую я прихватил из лагеря.
Назад,- сказал он, я радостно повернул. Болело от выстрела плечо, приклад в какую-то кость стукнул.
На этот раз Рашид смог рано встать, развел огонь и кипятил котелок. Все же военная выучка у него. Мы с Маратом отвели узбека к воде, а вечерняя вонючая смесь стала коркой, которую можно было убирать кусками. Опухоль спала и цвет ушел. Почти человек. Марат вынул круглое дамское зеркальце, Рашид разглядел себя и остался довольным.
Завтрак с чаем, двое пили свой кофе «три в одном», Гена удивил растворимым какао с какими-то пилюлями. Баурсаки зачерствели, но с холодной рыбой сгодились. Все мы ловко упаковали вещи, осел не сопротивлялся тюкам, цепью пошли вперед и вверх. Угадайте, кому сунули поводья ишака?
За холмом, где ночевали, обнаружился ручей, рядом набитая тропа, устремленная вверх, к близким желтым взгорьям.
За архарами!– бодренько скомандовал Рашид.
Если дойдете,– ответил Марат и что-то сердито сказал моему ишаку, тот упорно не набирал общепринятый темп и отставал. Ишак ускорился, и я с ним. Но рядышком на тропе мы не помещались, и скоро я оказался позади всех. Через какое-то время Марат меня дождался, пропустив остальных, спросил, как дела.
Пузо мешает, ляжки ноют, а так нормально,– сказал я.– Думаешь, я самый дохлый?
Завтра решу, кто дохлый,– сказал он равнодушно.– Нам высоко забраться нужно, чтобы баранов встретить.
Никак не пойму, ты с ишаком на каком языке говоришь?
На дунганском. У нас на базе почти все дунгане, ишак привык такое слушать.
Но ты же казах?
Мать дунганка.
И ты китайца поймешь?
Я китайцу скажу – беги, китаеза, беги, кет наусын, кытайшайтан!– ответил Марат и снова ушел на первую позицию.
Проводник он был злой. Топать и карабкаться вверх гораздо тяжелее, чем прогуливаться вдоль речки по мягкой дорожке, со всех нас ручьями катил пот, на кручах и поворотах мужики норовили приваливаться рюкзаками к любой опоре, а этот низенький командир покрикивал и шел, заставляя остальных ускоряться. Часов в двенадцать, когда я думал, что совсем скоро сдохну, а заодно прикидывал, не взобраться ли мне втихомолку на ишака, Рашид вдруг встал и скинул рюкзак.
Нахрен, даешь отдых,– сказал резко.– Чтобы архара добыть, надо сперва самому не сдохнуть.
Я посматривал на Гену, выдохся ли он. Вроде бы не взмок, а сильно запылился, сразу выбрал куда присесть. Рюкзак свой у него имелся, но тощий, непонятно, на сколько дней он собрал припасы, да и собирал ли? Для себя решил, что он тоже устает, тоже постарел, а значит, не призрак и не дух, лишнего мне страшиться не надо. Я пацаном немало троп прошел и баек вечерами выслушал на Тянь-Шане и Памире, и допускал, что в Гену вселился дух какой-нибудь пакостный. Всерьез? Конечно же нет, но я не в своей квартире обо всем этом размышлял, а в горном ущелье, и рядом были перекошенные небритые хари, в которых с трудом признаешь милых деток-одноклассников. И в Гене - с самым неподъемным трудом.
У осла с хребта на мокрую грудину сползала желтоватая пена, к нему слетелось немало зеленых крупных слепней. Он подергивал мордой и хвостом, тянулся к ручью, а Марат сбросил вьючные тюки и крепко привязал поводья к кусту чингиля, к ручью не пускал – животное должно остыть, иначе перепьет и заболеет.
Марат попросил заняться костром, сухих сучьев вокруг было в избытке. Мы решили варить рассветного фазана, отдохнуть как следует, чтобы сделать еще один мощный выход. Если об интимном, у меня отчаянно болели ноги. Как только забурлила вода в котле и все компоненты были закинуты для варки похлебки, я достал смену одежды, нашел себе запрудку и все снял, пару раз лег в воду, а потом натянул чистую одежду. Штаны последними – подержал ноги в ледяных потоках, чтобы унять боль. Вода освежала и бодрила, будто холод мне чистил мясо и жилы, тут главное – чтобы сердечко от шока не лопнуло. Опять подошел Марат, посмотрел на меня, скинул ботинки с носками и тоже опустил ступни в воду.
Вечером зайдем на озеро, там рыба. Наловишь! Но там уже высота, трав меньше, всего меньше, ты тут хороших трав нарви,– посоветовал он.
Откуда в ледниковом озере рыба?– спросил я.
Я ее запускал. На вертушке четыре бочки нам закинули. А мы с другим егерем озеро зарыбили. Надо же туристов заманивать!– он с удовольствием захихикал.
Рыба прижилась?
Сам скажешь, кто там прижился. Вечером. Или утром. За тем озером ручьи с ледника. К ручьям бараны на водопой ходят. Я Рашида с Азизом поведу в засаду. Какой сейчас архар?
Какой?
-Ай, совсем городской. Архар жирный, к зиме вес набрал. Его кушать как в сказке, не барашек а пломбир в вазочке. Так мне клиенты говорили.
Осел у кустов протяжно закричал. Угрожающе, я бы сказал, забил по камням копытами. Я его отвязал, отвел к воде. Вся хребтина в слепнях, как в бородавках. Я пожалел животное, набрал в небольшой чайный котелок воды и плеснул, распугивая кровососов. Они взлетели, но и осел шарахнулся, а потом развернулся задом и попытался меня лягнуть. Тут уж разозлился я – вот морда неблагодарная! Оттянул мокрые поводья, хлестнул по крупу, и надо же, он успокоился, стал фыркать и нырять огромной мордой в пену ледяную. У меня рюкзак был под рукой, вытащил баллон с реппилентом, себя опрыскал (слепни норовили и человечьей крови попробовать), потом опрыскал осла. Он больше не дрался, наоборот, с интересом принюхивался. А слепни дружно, зеленым роем поднялись и переместились к Рашиду и Азизу, что молотили еду, как стахановцы. Исчезали баурсаки, две лепешки, остатки вчерашней рыбы, упаковки с чипсами и копченым сыром. В меня еда не лезла, с трудом заставил себя выпить бульона и прожевать жесткий кусок фазана. Марат уже открыто нервничал и подгонял нас, надо было идти дальше и выше. Гена тоже ел немного, а потом нашел себе гладкий большой валун, бросил под голову рюкзак и вздремнул.
Перед маршем я забросил на осла два мешка, стянул под брюхом ремнем, осел посматривал с надеждой в выпуклых глазищах – не передумаем ли мы. Мешки были очень тяжелые: палатка, два спальника, запас еды, шмотки и два ствола в чехлах. Три канистры с водой и самогоном. А тропа впереди с наглой бесшабашностью штурмовала в лоб высоченный выжженый зноем склон горы. Я для очистки совести еще раз обработал осла антикомарином.
Не боишься, что ишак от химии сдохнет?– спросил подошедший Гена.– Смотри, если что, палатку ты потащишь. За добрые дела надо платить. Как ишака зовут?
Марат, как ишака зовете?– обратился я к Марату, который тушил костер водой из ручья.
Талгат зовет как-то, а я ему говорю ты, ишак, и он понимает. А Талгат по-тигриному назвал, и потому ишак на него кидается иногда.
Тигром зовет? Нет? Тогда Шерханом?– спросил я.
Точно, Шерхан,– сказал Марат.– Ученый ты человек, быстро догадался. Все готовы? Ноги в руки, алга комсомол!
4. Бивуак
К мореному озеру, длинному и с загибом, фиолетово-черному как клякса чернил на школьной парте, мы добрались около семи вечера. Солнце грозилось скорой отключкой, касаясь хребта, и по огромным елям шумел холодом закатный ветерок. Поднялись за полдня примерно на тысячу метров над морем, до двух с хвостом, и первым делом на привале все полезли за куртками. С дровами по-прежнему проблем не было, я получил от егеря топорик, прогулялся и с каждой из близстоящих елей срубал нижние засохшие ветки. На берегу у воды можно было собрать немного плавника. Затрещал по смолистым дровам огонь, закачался на треноге копченый котелок. Я догадался, что меня сделали поваром, но решил не напрягаться – иначе другие чем попало кормить будут. Но и сам ничего шедеврального не затевал – два кило гречки и три консервы с тушенкой, и без жалости разных ядреных специй для прогревания. У Марата тушенка была самодельной, без этикеток, ну и я не заморачивался, халяль или что там, скажу что медвежатина. Народ от тягот озверел, того и гляди,ненароком друг друга покусает.
Мужики поставили палатку, все рискнули сходить к воде, Азиз и Марат окунулись, остальные ополоснулись, ель за палаткой украсилась вонючим тряпьем - потными штанами и свитерами. Я нашел куст барбариса и развесил свои шмотки там, так лучше ветром обдувало. Были на склоне грибы, сыроеги и несколько подберезовиков – да возиться с ними мне стало лень.
Свободные полчаса до ужина посвятил снастям, снарядил оба спиннинга, нацепил на кусок поролона несколько мушек и самых мелких колебалок. Какая-то рыба в озере была – это я по запаху учуял, есть во мне такая способность. Но мудрец скажет – есть то она есть, да не скажи, что выкусишь. А парни развалились у огня, не сводя глаз с котелка. Ждали команды на хавчик. Не было Азиза, и вокруг не наблюдался, я удивился. Когда рядом длиннорукий типчик, я на все нервно реагирую. Встал, спустился к воде, прошел вперед, за хищные изгибы красных гранитных утесов. И увидел его , Азиз клал поклоны на молитвенном коврике. Не то чтобы удивился сильно, просто сразу напомнило, как сильно мы все поменялись. Я постарался тихо вернуться к лагерю, мелкие волны шипели без пены, ветер воду не трепал, а гудел примерно на высоте моего лица. Когда шел мимо осла, разглядел в полумраке, что он перестал поедать ветки барбариса, а жует мои мокрые штаны.
Ай!- сказал я грозно.– Не стыдно, серый?
Осел прервался, отпустил штанину, потом сделал несколько шагов к ели и стал жевать мастерку Гены. Я решил не мешать – на соленое животинушку потянуло. Да мастерка та о помойке давно мечтала.
Эй, как его! Шанхай! Убью!– от костра прилетел увесистый камень и шмякнул осла по голове. Осел дернулся, максимально натягивая поводья, и переместился за ветки, выплюнув мастерку.
А ты почему смотрел? Оба вы с ишаком больные,– возмущался Гена.– Два чмошника! Марат, официально говорю, как вернемся на базу, серого зарежу.
Тыщу баксов заплати, режь пожалуйста,– сказал Марат, наливая себе похлебки.
За старого ишака тысячу?
Тогда приведи нового молодого ишака, и зарежешь этого бесплатно.
Народ посмеялся, разве что без меня. Я сел и стал хлебать свою порцию.
Ну как, все готовы рвануть за архарами?– спросил Марат.– Это не прогулка, это охота. До рассвета встанем и тихо на ту сторону пойдем. Там впадает ручей, к ручью на водопой с гор звери ходят.
Бараны слезают с вершин,– сказал со смехом Рашид.
Все, кто захочет. Иногда бараны, иногда лисы и волки, а раз я там ирбиса видел. Тут большая вода, они все любят иногда искупнуться. Звери чище людей.
Я сторожем останусь, и попробую в озере половить,– сказал я, когда егерь на меня посмотрел. И он согласно кивнул.
Потом Рашид долго рассказывал, как трудно ужиться в Анталии с турками, какие наглые турки и южные европейцы по отношению к девушкам. А Азиз возражал, говоря, что пусть дочки Рашида оденутся как мусульманки, и тогда никто не посмеет ближе двух метров подойти. Закон шариата будет работать! У Рашида сразу нервишки выздоровеют.
Марат, ты выпивку нам поставь,-= вспомнил Гена.– После такого длинного дня выпить сам бог велел. Верно, мусульмане?– он посмеялся.
Перед охотой нельзя. Будешь кислятиной пахнуть, за двести метров архар учует.
Пацан, я с трехсот любому архару рога отстрелю, если ствол по уму отрехтовали,– ответил Гена. _ Что ты как маленький, пойдем к ветру, а не от ветра, и все дела. Мне тебя учить?
Там одно хорошее месте для засады. И в ущелье как в колодце, ветер крутит, а не дует ровно. Тебя мне учить?– ответил с нажимом Марат.– Хочешь пить, завтра спи и отдыхай. Или последний вариант, на месте возьмешь кизяк бараний и натрешься.
Гена ушел к мешкам и вернулся с трехлитровой белой канистрой. Налил себе большую кружку, выпил. Остальным не предлагал.
Я простой парень, ради дела хоть говном утрусь, или горло зубами перегрызу, только попроси. Верно, Вася?
Хуже,- сказал я.– Ты горло перегрызешь, потому что вдруг захочешь. Мне так кажется.
Вася, да ты гонишь,– неприятно улыбнулся Гена и налил себе в кружку вторую щедрую порцию.
Не гонит, я тому свидетель,– вмешался Азиз.– А если мы приехали архаров бить, нужно слушать Марата, только он в охоте сечет.
И Азиз ушел в палатку, за ним Рашид. Гена больше не пил, встал и собрал свои шмотки, сунул в рюкзак. Марат встал, собрал остальные вещи, свернул и оставил у костра на камне сушиться.
Удачи на рыбалке!– сказал и ушел тоже в палатку.
Я представил, как там тесно, а мне четвертым номером свой спальник раскладывать, потом в него влезать... Кинул на угли два огромных сука, выровнял местечко, убрав валуны и острые обломки, натянул второй свитер. Да ничего вполне! Но врать бессмысленно, спал часа два перед рассветом, и как только охотники стали собираться, я проснулся и зевал, не спеша выбираться из теплого спальника. Марат перезаряжал стволы, меняя дробь на патроны. Гена хотел было кинуть набитый мешок на осла, но егерь сказал, что осел шумный, брать нельзя. Наконец, я вылез и пошел чистить зубы, а мужики быстро выпили по кружке чая, сжевали по бутерброду, и ушли, хрустя обувью по камням на кромке озера. Дальше им надо было взять наискось и в лоб боковой откос, чтобы потом спуститься и перебраться на верха скал над водопоем. Я начертил по загибам рельефа мысленно их маршрут, вздрогнул от тупой боли в ногах и пояснице, и с особой нежностью взял в руки свои спиннинги.
5. Два рыбака
Горы вам не равнина, мореное озеро не теплая, да и не всякая другая река. Шло время, бледнел серп луны, льдинкой растаяла звезда Полярья, а мои воблеры, блесны и мухи заблудившимися тараканами теребили гладь озера. Полностью вылезло солнце, я сам уже согрелся от спортивных упражнений и злых ругательств, сделал короткий перерыв для костра и котелка с водой, а потом поперло. Легко сообразил – рыба кормится, когда вылетают насекомые, а тем мил солнечный свет и теплый ветер.
Легкий спиннинг свистнул, пуская в полет на тоненькой серой плетенке большую муху в красной опушке, она коснулась воды и заскакала, презрев законы физики, в мою сторону как ловкий паучок-водомерка. Вроде плеск, вроде дорожка, а потом рывок. Я подтянул добычу – на тройничке сидел и скромно теребил хвостом изящный голец, длиной в мою ладонь. Сжал сердце в комок и отпустил рыбку. Два заброса вхолостую, снова подсечка и едва понятное руке сопротивление – голец еще меньше. Через полчаса я посмотрел на кучку мелкой рыбешки у ног и решил отвлечься на чай. Рыбок в мешок, мешок к костру. Холодный ветер не даст гольцам портиться. Допил большую чашку, выглядывая каких-нибудь букашек-людей на двух крутых склонах за озером – никаких букажек. Захрустело – осел добрался до пакета, копытом ловко придавил один край и, заводя длинную морду внутрь мешка, быстро поедал гольцов. Я был так поражен, что даже не скандалил.
Ну ты, парень, даешь,– сказал и опасливо смотрел, не выкинет ли ушастый еще какой фокус.
Он перестал чавкать, уронил последний жеваный хвостик на камни, отошел к барбарису закусить кислыми незрелыми ягодами. Синими гроздями они облепляли верхние ветки куста, понизу ишак все ободрал.
Вообще-то вопрос стоял серьезно. Подстрелят ли охотники своего архара, неизвестно, а из еды мы имели крупы и тушенку, ломаные остатки черствых лепешек. Не скажу, что завсегдатай ресторанов или гурман офигенный, но ушицы хотелось, факт. Я набрался терпения, чая, сжевал второй бутерброд из черствого баурсака с куском брынзы, и пошел вокруг озера, непрерывно пуляя муху в его сине-цинковые воды. На пояс зацепил полиэтиленовый мешок, куда сбрасывал рыбу. Часа за три наловил килограмма под два хвостов, причем дважды это была форель. Форелька жемчужная, тоже в ладонь, но вдвое толще гольца. Потом с полчаса чистил рыбу, костер-котел-засыпать все нарезаное. На часах два дня, особая тишина гор, с посвистом ветра, шорохами и треском с ближних склонов, шебуршанием невесть чего в травах и кустах. Вот птиц не было.
Уха вышла приличная, даже поблескивала жиринками навара. Съел плошку, налитую до краев , нашел местечко без поддува, прилег. Осел раз-другой жалобно всхрапнул, я встал и сводил его к воде, вернул к барбарису, и тогда уже крепко заснул. С чувством проведенного отпуска в раю. Или самоволки.
6. Охота
Две фигурки появились из-за косогора, когда я после сна умывался, чтобы взбодриться. Решался целиком окунуться, но не успел. Шли они неспешно, один спотыкался. Который пониже, это точно Марат, приклад карабина выглядывает из-за спины. А второго узнал через минуту – Рашид. Скоро стало видно, что лица у обоих мрачные.
Что случилось?– спросил я.– Такое впечатление, будто там живут бешенные бараны, которые вам вломили.
Пожрать есть чего?– спросил Марат.
Значит, все живы. Я кивнул на уху. Оба стали жадно насыщаться.
Один баран есть,– сказал Рашид, не удержавшись.– Я стрелял.
Марат хмыкнул.
Я стрелял, потом Марат тоже попал,– добавил Рашид. - Я точно попал, он дернулся. А до стрельбы был скандал, и Азиз куда-то полез и ногу сломал. Теперь там с ним Гена остался, ждут помощи.
Втроем пойдем, я и ты, ишак тоже,– объяснил мне егерь. На ишаке Азиза повезем. А архара сами потащим по очереди, он ужас какой здоровый. Собирайся. Главное нам аптечку не забыть. Да, веревку тоже.
Через десять минут мы оставили Рашида у костра, где он себе третью порцию ухи наливал. Для меня было хорошо, что егерь уставший. Не спешил, и мы с ослом вполне сносно успевали за ним по тропке карабкаться, а она лезла и лезла вверх, как ненормальная.
Обычно тропы любую высоту сбоку берут,– сказал я.– А эта дурная.
Эту тропу не люди топтали,– не оборачиваясь, сказал он.– Пока сюда люди не зачастили, по ней к озеру звери ходили. А звери по верхам ходят, чтобы видеть вокруг.
Что потом будем с Азизом делать?
Сам пока не знаю. Будем думать.
Мы одолели склон и пять минут старались отдышаться, стоя на вершине. Ветер тут рвал куртки и гулко бил по ушам, под ногами были голые грани камня. По небу густо плыли белые валы облаков. Дальше маршрут следовал по гребню, потом длинный спуск к группе скал и отвесных утесов, ступенями спускавшихся к задней кромке озера. Осел оробел, стал мелко семенить копытами, но пока соглашался идти вперед. Марат был вымотан, и, впервые на моей памяти, он навалился на ишака, греясь и отдыхая на теплом вьючном помощнике.
Марат, хотел спросить, вы когда озеро зарыбили, какую именно рыбу заказывали? Обычно форель озерную запускают. В холодной чистой воде она способна прижиться.
Ну, так и было. Директор наш говорил, вам форель на вертушке забросят.
В озере совсем мало форели, и это другой вид, самый мелкий. Такая в ручьях водится. Но в основном там голец. Это мелкий родственник форели. Вполне живучая и неприхотливая рыбешка, жаль, что мелкая.
Съедобная, уже хорошо,– сказал Марат.– Супчик был нормальный, ты мне и себе мозги не парь. Есть чем озадачить мозги. Поверь на слово.
Про скандал Рашид говорил.
Обычное дело. Мало кто ждать и терпеть умеет. Сидели над водопоем три часа, никого. Азиз первый стал возникать, его Гена поддержал. Выдумали, что нужно вбок пройти, где больше обзор, вдруг архары там дальше к воде слезут.
И что ?
Там везде сыпучка. Я им это сказал. Но поперлись. Они ушли метров на тридцать, и два архара прямо под нами вышли. Мы с Рашидом стреляли, Гена как дурак тоже попробовал, а сам толком выпрямиться не может. Камни сдвинулись, его потащило. И Азиза потащило, но Гена ловкий, скок-скок и выбрался, а Азиза почти завалило. Я хотел его вытащить, не смог дойти, все шевелится. Дурак он! Идем.
На месте все выглядело даже не как дурость, а безумие двух торопыг. Склон, с двух сторон зажатый отвесными стенами, весь закрытый мелкой и средней осыпью, которая внизу достигает воды, вверх уходит если не до вершины, то очень далеко. Серо-коричневая масса, я по молодости видел, как такая осыпь оживала от выстрела или одного шага неподалеку. Угол уклона был градусов шестьдесят, не меньше, в горном туризме инструктора ведут людей на таком уклоне с веревками, даже когда по чистой тверди, без осыпей. В это место соваться - самоубийство.
Азиза я разглядел, он был засыпан выше пояса, тело сильно отклонено назад, будто собирается упасть. Одной рукой кое-как упирается, второй машет и что-то хрипло говорит. Меня разглядел и ругается? До него было метров сто – фактически отвесно вниз. А рядом со мной сидел на корточках Гена, криво ухмыльнулся и развел руками. Справа на камне черный короткоствол с широким ремнем. Моток белого щпагата у ног – слишком тонкий для нашей задачи. На ишаке мы привезли бухту веревки солиднее, десятка сечением и двести метров длиной.
Марат распаковал бухту, повертел в руках тяжелую вязанку. Кажется, он был в сомнении, слишком она громоздка для него.
Давай я попробую,– взял у него бухту, нашел и распустил наружный конец и собрал скользящую петлю.
Продел веревку на руку, килограмма три, значит, чистая синтетика и это хорошо, подвигал рукой, чтобы примериться. У Марата нашелся и кожаный ремешок, запасной для осла, которым я опоясался, второй конец сам намотал на запястье Гене, его за пояс взял Марат. Гена не сразу все понимал, Марат ему приказал стоять в раскарячку и держаться за выступ. А я на три шага влез в осыпь и вертел ботинками, чтобы самоутвердиться на одной точке. Размахнулся всем телом и запустил бухту вниз. Большую часть пути она пролетела, а шлепнувшись, еще несколько метров скользила по уклону, и легла рядом с Азизом. Он смог ее достать! И был мужиком находчивым, надел петлю, стянул именно так как надо, чтобы держала за подмышки.
Альхамдулилах!- протяжно сказал Марат и отошел к ослу.
Я перекинул ему конец, он пропустил веревку за шею и под живот ушастого. Импровизированная упряжь. Мне осталось вернуться, завести веревку за камень, убрав чужой огнестрел, потом и я сказал: С богом!
Осла погнали по тропе, веревка выбиралась, натянулась, осел закряхтел под крики Марата, и тело Азиза медленно поползло наверх, попутно тревожились камни, сыпались, и его то присыпало, то выносило наружу – даже смотреть на это было неприятно. А он еще и охал, матерился и грозил нам чем попало. Я смотрел на Азиза, не оборачиваясь, следил за веревкой – не рвется ли на камне. И думал, что дальше то будет, потому что увидел на левой штанине азербайджанца, выше колена, дырку от пулевого ранения. Он порядочно вымок в своей крови.
Ну да, неловко вышло,– сказал Гена, встав рядом со мной, когда подстреленного вытянули, сколько возможно.– Клянусь всеми святыми, в него не целил. Он сам на линию выстрела влез.
Ты святых много знаешь?– спросил я, поджидая, когда вернется Марат.
Ни одного. Но моя тупость не отменяет их существования,– он ткнул указательным пальцем вверх, чтобы прозвучало убедительней. Или просто прикалывался.
Меня опять страховали ремнем, а я за капюшон куртки выволок Азиза на скалу. У осла забрали белую аптечку. Оказалась хорошая вещь, два ряда тюбиков с разовыми уколами, Марат разбирался и всаживал поочередно антибиотики, противовоспалительное и бодрящее. И там были большие липучки: мы вырезали ткань, наложили два тампона и, обернув липучкой, все надежно зафиксировали. Пуля ушла навылет, это облегчало и нашу работу, и перспективы излечения. Крови потерял, да, если без инфекции обойдется, то худшее позади. Азиз сильно побелел, кряхтел, смотрел на всех злобно и губу закусил. Типа, взорвался бы, да мочи нет, больно.
Тушу принесу,– сказал Марат и скрылся с площадки, там за строем утесов была вторая тропинка, она по уступам к самой воде вела.
Азиз, ты ослу жизнью обязан, он тебя из могилы вытащил,– пошутил Гена. Осла Ширхан зовут, запомни. В старые времена тебя бы заставили дочь замуж за Ширхана выдать...
Заткнись!- лежащий на камнях Азиз попытался пнуть Гену здоровой ногой.
Гена среагировал, как обычно, молниеносно, отпрыгнул назад. Там стоял злой и усталый осел, а когда мужик качнулся на каменном крошеве и невзначай шлепнул его по глазам, ушастый обиделся. Кто ж его осудит – вытащил тяжелый тюфяк, и вместо морковки или рыбки в морду бьют...
Ширхан с той же кошачьей ловкостью, как и у самого Геннадия, мягко сместился, разворачиваясь к обидчику задом, и без паузы лягнул его копытами слева в грудь. Геннадий был умел, опасен, но когда так сильно бьют, ты вместе с достоинствами летишь прочь как птица. Его отшвырнуло обратно на насыпь, он покатился кубарем, следом оскорблено задвигалось и загрохотало весь опрокинутый склон за скалами. К нам стали прилетать обломки. Ишак поднял уши торчком и отошел метров на пять, я опять за капюшон поволок Азиза. Азиз был в отключке – кровопотеря, нервы, боль и все такое.
Несколько минут клубилась пыль, стихли перестуки и скрежет. Тихо. Я сделал пару шагов, высунулся с крепкого карниза, осматривая провал. Груда обломков, широким горбом насыпанных в воду, увеличилась вдвое, а на склоне осыпь изменила цвет на сырой и побитый. И все – никакого тебе мужика или хотя бы там руки,ноги,одежды. Если считать могилой, то огромная она получилась. И ждет новую добычу.
Я нашупал в куртке Азиза сигареты с зажигалкой, закурил. Лет пять как бросил. Потом появился с черным полиэтиленовым мешком на загривке Марат, тяжело нес его и придерживал двумя руками. Сбросил мешок, из которого в разрыв плеснула кровь.
Это архар или Гена? спросил я.
Чего?- у него разом вытянулось коричневое лицо с острыми скулами.
Ты не поверишь,– я затянулся сигаретой глубже.– Гематоген свалился прямо на насыпь и его с концами утащило. Думаю, он теперь на дне озера, под камнями.
Сам свалился? Ты или Азиз помогали туда прыгать?
Опять не поверишь. Он нечаянно осла стукнул. Осел лягнул его. Мощно так. Но лично я осла не буду обвинять.
Я тоже,– сказал Марат, продолжая подозрительно смотреть.– Нам на осле еще Азиза везти, ишак нужен и полезен. Полезней многих.
Сигарету?
Ну да, покурить вместо водки на поминках,– он выбрал сигаретку и затянулся.- Плохие у тебя сигареты. И ответить мне на один вопрос. Почему ты стал называть Гену Гематогеном?
Один казах, Алдар Косе, говорил: что было давно, станет неправдой,– я махнул рукой.- В общем-то могу рассказать, столько сказочных историй подряд еще не рассказывал. Когда он в контейнере прибыл в Москву, и сильно не в себе был, за ним скоро пришли. Тот шофер узнал, что Гена убийца и за него много денег дадут. И прибежал опять. А Гена его при мне...
Кирдык?
Ага. И кусок печени у шофера вырезал и съел. Сказал, ему посоветовали так делать, для удачи. А я ответил, что не случайно он всегда обжирался гематогеном. Эх, и теперь вспоминать противно. Худший день в моей жизни, точно.
Я сам его грохнуть хотел. Ну, иногда мечтал. Так что все у вас с ослом удачно вышло. Мне Боря жизнь спас, когда врачом в больнице был, а меня из степи привезли при смерти. Он меня в списках заметил, а я валялся в коридоре на койке несколько часов. Мертвых предков видел. А потом Борис и Геннадий закорешились на почве бизнеса, и в конце этот Гематоген разозлился, что и его деньги Боря спустил, взорвал его на кладбище. Я ему не помогал и не спрашивал, просто догадался. А взрывать мертвого нехорошо, и других мертвых обижать тоже плохо.
А кто знал, что Гена к нам приехал?
Никто, кроме нас. Неделю назад он мне позвонил и сказал, чтобы я его на границу с Китаем отвел. Я от шока проболтался, что мы все тут решили отдохнуть. Он говорит , сделаем сюрприз, но пока молчок! Живьем его увидел вместе с вами на привале.
Ну и ладушки.
Да, не было тут его. Мертвые к мертвым.
Это ты правильно сказал.
Обмен пышными фразами прекратил Азиз. Очнулся, застонал, что-то стал быстро говорить не по-русски. Мы не сразу его к ишаку пристроили. Мешком поперек положили, ему так было дышать тяжело и ноге больно. Самостоятельно сидеть не смог. К шее осла примотать – ну, ушастый заартачится. А его гнева я стал всерьез опасаться. Потом посадили Азиза, подстреленную ногу я к подпруге ишака примотал, а сзади влез Марат, который его держал. Хорошо, хоть он низкий и легкий. И я с поводьями и рюкзаком, в нем куски туши архара. Шкуру, ноги и голову у насыпи оставили. Я сказал – тризна, но про тризну Марат не знал. Рога и меньшую часть добычи он в свой рюкзак взял. Вот так пошли – все в крови и всех от усталости мотает. Бойцы после сражения.
Рашид тот еще фрукт. Мы появились, он не сразу от костра встал. Смотрел и смотрел.
Где мой архар?– спросил.
Мясо в рюкзаках. Помоги Марату,– попросил я.
Марат что-то ему коротко на казахском сказал, и словоохотливый узбек больше ни о чем не спрашивал. Меня впечатлило. Стал думать – вот и я приехал черт знает куда, случайно или нет помер бы, и компания вполне могла бы промолчать. Так? С другой стороны, совсем незачем души травить, обсуждая еще одного мертвеца. Которого никто не приглашал к нашему очагу.
Вспоминать и переживать времени не хватало – тридцать килограммов дикой баранины лежат. Я коптильню походную из камней соорудил, часть мяса отварили, хорошие куски с травами коптили, для этого сутки надо было огонь и дым поддерживать. Ночью мы все обожрались, Рашид стал животом страдать, его лечили и он заснул. Я у костра заговорил, что вот были пацанами, смеялись над Геннадием, а оно всем аукнулось, ой-бай.
Ой-бай,– передразнил егерь.– Слабая у тебя голова. Волос мало, ума мало. Не его вы доставали. Меня. Ты как-то меня даже калбитом обозвал. И кто пацана таким ругательствам учил? Я тогда после восьмого класса в суворовское училище ушел и думал хорошим стрелком стать, чтобы вам через годы мстить. Потом надоело злиться, передумал.
Все так и было,– сказал подстреленный Азиз.– Гена был скорее сам по себе, а Марат хотел с нами тусить, но его немножко чморили. Мелюзгой считали.
Наутро Марат сходил ближе к охотничьей базе Жингаши, туда где сигнал с неба ловился, вызвал по мобильнику вертолет. Азиза забрали на лечение, а мы еще три дня охотились и рыбачили. В другом месте, забрались выше по реке Или и опять в сторону тугаев, чтобы фазанов шугать. А на мореном озере нам оставаться не хотелось. Жутко там было.
21.12.23г.