Ночные записки дворника

Раньше меня часто спрашивали:

— Почему ты работаешь дворником? После армии сразу за метлу! Ты же молодой, здоровый, а занимаешься ерундой!

И я отвечал:

— Не хочу писать ежегодные отчёты, там постоянно что-то не срастается и приходится подгонять цифры. Поймают — позора не оберёшься. А дворник — работа честная. Если грязно, значит не подметал. Чисто — подмёл, мусор собрал, траву скосил. Никого не обманешь.

— Раз ты такой тупой, чтобы работать в офисе, поезжай на вахту и зарабатывай по-людски. Могу устроить.

— Если только дворником.

— Ну тебя! — самая распространённая реакция.

Теперь я старый, двадцать пять стукнуло, и меня никто ни о чём не спрашивает. Привыкли уже.

Всю жизнь подметаю детский сад. Менялись воспитатели, нянечки, разнорабочих так вообще не счесть, даже директор поговаривает об увольнении. А я всё подметаю и подметаю.

А по ночам, когда не спится, видимо, совесть мучает, в пустой однокомнатной квартире, больше напоминающей дешёвый гостиничный номер, делаю записи о том, что было, что видел. Пишущий дворник, звучит? Иногда перечитываю особо интересные моменты.

Вот, например…


20 мая

Допустим, вы работаете в детском саду. Это достаточно шумное заведение. Все кричат, смеются, спорят. А один ребёнок сидит в углу и плачет. И воспитатель с нянечкой ничего не могут поделать.

Записывайте.

Подходите к этому ребёнку и строго, но что б не напугать, говорите:

- В моём садике не плачут.

Он смотрит на вас снизу вверх и… верит вам! Рёв прекращается, а вы важно так идёте по своим делам. Воспитательница смотрит на вас с уважением, нянечка с обожанием.

Но есть минус. Этот метод работает ровно один раз. Больше не прокатит.


Однажды был пойман с поличным. Мелкая кража, сразу после школы. Отметил выпускной, называется! Алкоголь — такая вещь, что призывает к подвигам, причём с полным отсутствием благородной цели. Через месяц меня ждала армия и, дабы не ломать жизнь, меня, горемычного, отправили на исправительные работы в этот садик. Почему сюда, а не в ЖЭУ, или на городскую площадь, об этом надо спросить двоюродного дядю, подполковника полиции, который решил оградить меня от общения с более взрослыми хулиганами. И, спасибо дяде, я нашёл своё место.

Честно отмахав метлой пятнадцать суток, на следующий день пришёл с заявлением на работу.

Рубен Аристархович, директор, внимательно всматривался в мои глаза, пытаясь найти издёвку.

— И какого хрена? — мягко спросил он вместо приветствия.

— Хочу у вас работать, — отрапортовал я, — мне понравилось.

— Дворником? — уточнил он, хотя в заявлении всё сказано.

— Хотел директором, но вы же не уступите.

Вообще-то он человек с юмором, за две недели мы здорово поладили, но сейчас даже не улыбнулся.

— А дальше учиться? Нет желания?

— Абсолютно никакого! На досуге покажу аттестат, кроме троек ничего не найдёте, да и те, в большинстве своём, завышенные. Просто не смогу никуда поступить, даже если бы хотел. Балов не хватит. А я не хочу.

— А если оплачу поступление? Отучишься на управленца, возьму завхозом. Потом меня сменишь. Идёт?

— Я не выучусь. Тупой потому что. Только дворник, только подметать.

Рубен Аристархович поизучал попеременно меня и заявление, ища подвох. Ну, действительно, кто же будет так шутить? Мне же действительно понравилось.

Плюсы? Загибайте пальцы! Дети бегают, птицы поют, атмосфера здоровая, свежий воздух, женщины на кухне накормят, мы даже привязались друг к другу. Нянечки, опять же, молодые-смешливые, глазки строят. Я же очень даже ничего. Отчитываться за год не надо. Чем плоха работа? Зарплатой? Социальным положением? Так я ни к чему не стремлюсь, ничего от жизни не требую. И не напоминайте, что там плывёт по течению, на меня давить бесполезно. Отец уже смирился и прекратил читать нотации заплетающимся языком. Хочу быть дворником! Всё! Руководить каждый дебил может, а попробуй подмести территорию так, чтобы комиссия подивилась, слабо?

И видимо директор это всё прочёл в моих глазах.

— После армии приходи, если не перебесишься.

— У меня ещё две недели! Вы же другого возьмёте!

— Возьму. И не одного. За год тут много людей сменится, а ты, возможно, поумнеешь.

Прошёл год, а я не поумнел ни на грамм, зато плац после меня был самым образцовым.

И вот я принёс новое заявление и все документы.

— Работай, коль так, — развёл руками директор.

Что ему ещё оставалось?

На радостях я оббежал весь садик, представился новым сотрудникам, напомнил о себе уже знакомым. Естественно, заглянул на кухню.

— Привет, бабаньки!

Почему-то тогда мне казалось, что дворник должен быть развязным и весёлым.

— Антоха, ты, что ли? — удивилась главный повар, — Опять за старое взялся?

— Нет! Работаю официально! — торжественно объявил я и тут же осведомился, — Когда у нас обед?

— Как придёшь, так и накормим! — смеясь, пообещала повар, — Поможешь со склада картошку принести?

Начинается! Для таких целей должен быть грузчик!

— Я, по идее, подметать пришёл, а не овощи таскать.

— Не хочешь женщинам помочь? Какой же ты мужик?

— Исключительный.

— Тогда забудь про обед.

— А охранник не может помочь?

— Он-то как раз может и будет очень хорошо накормлен.

Коротко и ясно. Ну как тут откажешь?

И вот, одетый в рабочее, с новенькой метлой и отличнейшем настроении я вышел на улицу. Понеслась!

И пока друзья познавали так называемую студенческую жизнь, то есть пили и сдавали сессии, я уверенно махал метлой, оставляя приятные взору чистые площадки, аллеи, улицы, веранды. Со мной здоровались родители, многие знали по имени, папы шутили, мамы восхищались «ответственному отношению к жизни, не то, что мой».

Товарищи-студенты после лекций заходили в гости, мы сидели на какой-нибудь веранде и ни один не посмел достать сигарету или бросить фантик. У меня было всё жестче, чем в армии и тюрьме, вместе взятых. Тут гуляют дети! Проверки, будь они неладны! Начальство надеется на меня! Ответственность, не то, что у них! Работа, это вам не учёба, заваленный экзамен не пересдашь! И, вообще, вы меня отвлекаете!

Я был в авторитете, пока друзья не окончили учёбу, устроились на работу и обзавелись семьями. Приобрели машины и нашли новых друзей, под стать себе. Наши встречи проходили всё реже, тем для бесед стало ничтожно мало.

— Звони, если что, — сказали мне напоследок, и растворились в городском шуме.

И вот я, проснувшись однажды, понял, что остался один.

А когда человек один, он начинает делать опрометчивые вещи.



12 июня

Самое красивое место в нашем саду, это фонтан на пересечении двух аллей. Родители, приводя детей утром или забирая вечером, обязательно пройдут мимо этой достопримечательности. Здесь расположены несколько скамеек, вазоны с цветами, можно посидеть, послушать шум воды, отдохнуть. Но только летом, естественно. В сентябре фонтан отключают. Он ограждён так, чтобы дети ни при каких обстоятельствах не смогли упасть в воду или просунуть голову между прутьями без возможности вынуть обратно.

У любого воспитанника обязательно есть хоть одна фотография у фонтана. А вот в других садиках такого счастья нет. И это нас оправдывает, когда кто-то другой завоёвывает звание лучшего дошкольного учреждения или выигрывает грант.

— У вас есть фонтан? Нет? Тогда о чём разговор!

И это ещё не всё!

Сам сад расположен в бывшем доме для детей-сирот купца-мецената Романа Рубашкина. Огромное здание, в котором любой чувствует себя маленьким. По углам крыши расположены башенки, играющие декоративную роль, но создающие ощущение величия. Актовый зал самый большой в городе с высокими потолками и здоровыми окнами. Угадайте, где стоит самая громадная новогодняя ёлка? Ограда вокруг здания тоже отличается от стандартной сетки-рабицы и профлиста. Изысканные завитушки, лепестки, скрипичные ключи и орнаменты со всякими животными посередине каждого пролёта, будто ограда стоит вокруг художественного музея. А главные ворота и две калитки, это вообще произведение искусства со старинными фонарями, но они давно не работают.

В общем, заморочился этот Рубашкин, а у нас самый крутой садик.



Насчёт опрометчивый вещей…

Много мам отводят своего ребёнка в сад. Пап тоже хватает, но мам больше. Так как я всегда кручусь где-то поблизости, наши встречи неизбежны. Одни здороваются и улыбаются, другие брезгливо не замечают, а кто-то всегда печален и задумчив, особенно осенью, когда сама природа намекает на недолговечность женской красоты и привлекательности. И плетётся этот кто-то аллеей под тихим, еле слышным листопадом, и всё это хрустит под ногами, мельтешит перед глазами и падает на голову и плечи. Деревьев у нас много, это и рябина, и черёмуха, и уже облетевший тополь, и самый противный — ильм, так что от нехватки листьев не страдаем.

И вот идёт она, Маргарита Семёновна с дочкой, а вокруг, будто червонное золото к ногам королевы и маленькой принцессы, летят листья и кружатся по асфальту, подхваченные лёгким ветром. Мне эта пара всегда нравилась, как и многие другие, и будь художником, обязательно изобразил бы их на холсте. Но вместо таланта живописца Бог одарил меня внимательными глазами. И я видел печаль этой женщины. У неё замечательная семья, но без особых чувств. Пора нежности и цветов прошла, зеркало с цинизмом отражает каждую новую морщинку, а так хочется внимания, какого-нибудь незатейливого комплимента, заинтересованного мужского взгляда, скользнувшего по открытым коленкам. Что бы кто-нибудь просто подал руки при выходе из троллейбуса и похвалил причёску.

В тот момент, не желая никому зла и без возможности предсказывать будущее, я крикнул, улыбаясь:

— Куда по мытому?

Видит Бог, я всего лишь хотел, чтобы женщина на миг отвлеклась от проблем.

И Маргарита Семёновна, действительно, расплылась в улыбке. Вначале это было лёгким удивлением, потом она расцвела весенним цветком, затем рассмеялась так, что дочка отошла в сторону, чтобы посмотреть внимательно на хохочущую маму.

Но рассмешил её не столько окрик, сколько листок на моей голове. Видимо, в совокупности это было очень забавно, хотя я почувствовал себя очень глупо. И, тем не менее, с этого дня мы стали общаться, сначала просто здороваясь, потом обсуждать некоторые события из нашей жизни. Этакая лёгкая беседа между двумя немного знакомыми людьми, ничего серьёзного. Но, как учёный-лингвист по знакам, выцарапанным на бересте, узнаёт быт древних людей, так и я из коротких, ничего не значащих предложений, воссоздал жизнь этой мадам.

Муж часто ездит по командировкам. Очень важный человек, то ли правая рука губернатора, то ли левая мэра. Любовь завяла после рождения дочки, осталась привычка и ответственность. По вечерам, оставшись одна, Маргарита пьёт кофе или вино и слушает классическую музыку — странное по моим понятиям времяпрепровождение. Иногда читает, что не может не радовать. Она улыбается, беседуя со мной. Я новый сосед, с кем можно просто провести за беседой три минуты и не почувствовать головную боль от чужих ненужных проблем. Мне она нравится больше и больше. Красивая, взрослая, она смеётся над моими шутками и отмахивается:

— Да ну вас!

Потом уходит и, кажется, что продолжает улыбаться. И вот я прихожу домой, ужинаю и думаю, что она сейчас слушает, Чайковского под кофе или Моцарта под вино? Или Баха под «Маленьких женщин»? Будто для меня это имеет значение.

Однажды спросила:

— Можете повесить люстру? В комнате. Муж купил новую, но когда найдёт время… Я заплачу.

— Люстру, — пробормотал я с сомнением, — я, вообще-то… знаете… не умею вешать люстры.

— Совсем-совсем? — она расстроилась, будто я отказался от чего-то очень важного.

— Не доводилось как-то. Даже с триммером не могу разобраться, а мне траву косить надо. А тут целая люстра. Там же всё под напряжением, фазы всякие… Лампочку вверну. А больше… Я только метлой работаю. И граблями. И пишу немного.

Возможно, она впервые видела мужчину, не умеющего вешать люстры, но я такой.

— А попробовать не хотите? — спросила она с грустью, — Вместе мы что-нибудь придумаем.

Я не стал доказывать свою нетрудоспособность. Попробовать-то можно.



17 сентября

С началом листопада все поэты, расталкивая коллег локтями, наперегонки бегут в городские парки, чтобы ещё раз описать увядающую красоту природы. Уже миллионы стихов написаны, но они с завидным упорством строчат и строчат новые вирши, нацелясь на миллиард. Не понимаю эту поэзию, я больше по прозе специализируюсь. Это я так, к слову.

Не очень люблю убирать листья осенью. По мне так — пусть кружатся по воздуху, шуршат под ногами, собираются у бордюров, лежат, запутавшись в траве. Осень без опавших листьев теряет привлекательность, шарм, да и вообще, весь смысл. Будь моя воля, с сентября по октябрь все дворники отдыхали бы за счёт государства. Но, человек предполагает, Бог располагает, а дворник по уставу должен содержать в чистоте вверенную ему территорию.

Поэты говорят о красоте природы, влюблённые осыпают друг друга листьями, у психов период обострения — каждому своё. А я мету улицы, оглядываюсь назад и вижу новую работу, что заботливо подкидывают мне деревья. Вот спасибки-то! А так хочется после работы посидеть у фонтана, кивать проходящим родителям и жалеть, что рядом нет кофе-автомата. Раз в месяц я бы раскошелился на стакан эспрессо, но после многочасового махания метлой понуро иду домой через парк, подсчитывая приблизительное количество дней до полного прекращения листопада.



— Не привязывайся ко мне, — сказала она вечером в кровати под голой лампой, с которой мы сняли старую люстру, а новую повесить не смогли.

Ночной ветер лизал окно, но шум на улице был тише стука наших сердец в квартире.

— Почему? — пробормотал я, ещё не придя в себя от того, что мы натворили.

— Когда тебе двадцать, а мне тридцать, это нормально. Но когда тебе будет сорок, как ты будешь смотреть на меня?

— Сначала дожить надо…

— Ничего не надо! — оборвала она тихо и жёстко, — Просто лови момент, потому что не уверена, что пущу тебя ещё раз. Наиграешься со мной и бросай. Я тебя брошу без раздумий. Ради дочки и семьи — брошу. Ищи ровесницу, а я только на время.

— Думаешь, это неправильно?

— Думаю, мой сегодняшний вечер лучший за последние насколько лет.

— А если кто узнает?

— Не им меня стыдить. Лишь бы ты под раздачу не попал. Поэтому и говорю, чем быстрее порвёшь со мной, тем лучше для нас. Я пока на распутье.

Но быстро порвать не получилось. Слишком хорошо нам было вместе, да и простое общение, лишённое разговора о семейных тратах и спорах о проведении отпуска, давало нам возможность просто наслаждаться друг другом. Я не часто оставался у неё на ночь, но даже встреча в садике уже доставляла удовольствие. В одно и то же время я старался быть на аллее, по которой она отводила и забирала дочь. Становясь просто знакомыми, мы, тем не менее, словами, жестами, улыбками давали друг другу понять, что близки, у нас есть тайна, интимная, нежная, пусть без будущего, но есть.

Так прошло три года.



25 сентября

Самое неприятное для дворника в осеннее время… нет, не холодные монотонные дожди, листопады без перерыва и перекура, засыпающие следы трудов у тебя за спиной. Не ветра, первые заморозки и некоторые «умные» папы, кидающие бычки в наш фонтан. Сдаётесь?

Голуби!

Да-да, голуби, чтоб им было пусто!

Эти крылатые твари шумно летают в ветвях черёмухи и поедают старые ягоды и мне не жалко, но крыльями обрывают сухие листья и те спешат обречённой толпою упасть на землю, то тут, то там, прямо на чистое. Воробьи такого беспорядка не устраивают. А ещё эти голуби подходят к наметённой куче листьев и не найдя ничего хорошего, взлетают, разметая весь мусор вокруг, будто мстят за что-то. Не успел собрать, считай, пропали старания даром. Материшься, берёшь метлу и наметаешь обратно. А они ходят вокруг, бросают ехидные взгляды и хихикают. Стараются подойти ближе и махнуть крыльями. И, вроде, невелик ущерб, но на лицо целенаправленная диверсия, что очень обидно.

Красивые птицы, но такие падлы!



Листопад начал сбавлять обороты. Уже можно было подмести аллею, оглянуться и увидеть идеальную чистоту без единого упавшего листочка. Теперь листва собиралась в определённых местах. Одни деревья облысели не хуже нашего директора, другие только-только принялись осыпаться, как штукатурка у главной двери.

— Антон! — кричал Рубен Аристархович из окна своего кабинета, — Мастерком владеешь?

— Кем?

— Стену можешь выровнять? Раствором?

— Нет!

— Это как масло на хлеб намазать! Не сложнее!

Очередной наш рабочий уволился. Забивать гвозди, рубить мясо, двигать мебель и латать дыры в стенах стало некому. Все заняты, а вот я будто прогуливаюсь с девушкой под руку по засыпанной листвой аллее! Ещё голуби не дают покоя! Да и я не умею!

— Показать, откуда у меня руки растут?

— Антон! Ну ё-моё, сделай доброе дело!

— Вы потом мне на шею сядете всем коллективом!

— Так! — заорал директор, и это уже серьёзно, — Быстро подошёл ко входу!

— Сразу бы так, — проворчал я, прислонив метлу к дереву, — а то «доброе дело», «хлеб на масло». Будто моей зарплаты хватает на масло…

Завхоз, добрая душа, уже приготовила раствор. Директор торжественно вручил мне мастерок, всем видом показывая, что верит в меня.

— Закончишь, иди домой! — сообщил он, будто я постоянно хочу смыться пораньше.

— Лучше премию выпишите, давно масло не мазал на хлеб.

— А я тебе предлагал дальше учиться. Зарабатывал бы по-человечески. Специальность нам не нужна, работать мы не любим.

Что верно, то верно, но всё же…

— Взяли бы на полставки, я бы всё тут сделал.

— Справишься, возьму, так и быть.

Я посмотрел на мастерок, им бы большущий кусок торта подцепить, было бы здорово.

— Рогатку в руках держал? — спросил Рубен Аристархович, — Значит, разберёшься.

Рогатка, вещь интуитивная. Увидел и сразу всё понял. А тут…

Я зачерпнул из ведра раствор, и он тут же плюхнулся на землю.

— Не могу на это смотреть, — завхоз ушла, стараясь громко не смеяться.

— Смотри, — сдержанно сказал директор, — берём вот так и — хоп! На стену. И размазываешь.

— Вот сами и делайте, — предложил я.

— Давай в том же духе. Марафет наводить не надо, но постарайся, чтобы красиво. Ну, некому больше!

— Да понял я!

Как бы я не отмахивался от не моей работы, всё-таки — если взялся, то на совесть. Всё шло вкривь да вкось, капли раствора летели во все стороны, да и сам устряпался, но для первого раза, как мне показалось, вышло неплохо.

Вот только директор был со мной не согласен.



1 октября сего года

Так как у меня «руки растут не оттуда», а дел много, срочно взяли нового сотрудника. Тот заплатил за медкомиссию, благополучно прошёл её, отработал месяц, получил зарплату и — внимание! — отправился в запой на скоростном поезде под откос! Директор в лютом бешенстве хотел уволить его по статье, но в последний момент смилостивился, глядя на это недоразумение с поникшими плечами и виноватым взглядом.

А теперь, дамы и господа, поиграем во «Что, Где, Когда?». Вопрос к знатокам:

— На-хре-на?



Мы сидели в актовом зале, ждали директора. Раз в месяц он устраивал нам разбор полётов. Одних хвалил, других ругал, озвучивал проблемы и оглашал планы на будущее. Меня эти разговоры редко когда касались, но я всегда со своим коллективом. Весь день шёл снег, первый настоящий в этом году, не какая-то там порошка. Все знают, как я ревностно отношусь к работе и, глядя на меня, вымотанного, уставшего и смотрящего в одну точку, женщины принялись меня жалеть. Есть у них такая привычка.

— Не надо мужчину жалеть, — запротестовал я, — от этого он мельчает и тянется к дивану, где его ждут газета, пиво и футбол по телевизору.

Я знаю, о чём говорю. После смерти мамы все жалели моего отца. Его навещали, утешали, наливали. С такой нахлынувшей заботой он не справился, во что это вылилось, я, по-моему, уже говорил. Но женщины этого не знали и поэтому засмеялись.

— Ну, как не жалеть? — спросила Светлана Тимофеевна, — Первый снег и такой мощный.

— Как и в прошлый год и всегда. Плох тот дворник, что убоится снега, ибо малодушием своим смущает коллег и развращает коллектив.

Иногда становлюсь красноречивым и несу всякую чушь. Выгляжу глупо, зато все смеются. Я вскочил с места и, махая руками, принялся развивать тему.

— Мне вас тоже, может быть, жалко. Только покормили детей, они опять голодные. Опять готовить, опять кормить и мыть посуду. Отправили детей домой, они утром опять в садик топают и снова есть хотят. Вроде бы — всё! — отправили группу в школу, только перевели дыхание, а тут новое поколение стучится в дверь. И так каждый год! И что, мне вас жалеть прикажете?

Никто не принял мои доводы всерьёз, но Алевтина Григорьевна всё же высказалась.

— Дети, это наш каждодневный труд. А тебе сегодня выпало по самое не хочу. Можем мы тебе немного посочувствовать?

— Не можете, — отрезал я, — я знал, на что шёл, когда ставил подпись. И про снегопады знал, и про листопады, так что был готов ко всему. И сколько снега выпадет, столько и уберу. Не больше, не меньше! Пусть хоть каждый день валит…

Тут вошёл директор, и вовремя, потому что я начал выдыхаться.

— А ты чего выкаблучиваешься?

— Развлекаю публику к вашему приходу.

Я галантно раскланялся под хохот коллег и тут увидел этого парня, тощего, бледного как смерть. Я даже опешил немного, настолько не ожидал увидеть в знакомом устоявшемся коллективе новое лицо, причём такое. Он сидел рядом с замом и одобрительно улыбался.



5 июня

Сегодня отдыхал у фонтана. Думал, размышлял, анализировал.

Рядом сидел мужик, на соседней скамейке две женщины. Три девочки бегали вокруг, играли. Обычный вечер после работы, когда родители задерживаются возле нашего фонтана пообщаться.

Я не собирался заводить разговоры, но знаю почти всех своих детей и большинство их родителей, поэтому сообщил, так, между прочим:

— У вас классная дочь, — а что, нормальный комплимент, — сегодня они лепили из пластилина птиц, у неё получился почти лебедь.

И тут!

— Когда она родилась, я её не любил, — заявил отец, смотря в землю.

— Да? — всё, что я смог сказать.

Всю исповедь дословно не помню, но прозвучало примерно следующее:

— Я не любил её мать. Хотел даже порвать. А тут новость — беременна. Мы поженились, естественно, как иначе… А потом родилась Маша и жизнь вообще перестала иметь смысл. Пелёнки, погремушки. Всё постирать, в поликлинику сходить. Никакого футбола и друзей. Тоска смертная. Я, в общем-то, не был совсем уж плохим отцом. Стирал, гулял, мы ходили в магазины, выбирали распашонки и прочее. Сам виноват, значит, надо вести себя по-мужски, без нытья. Никаких любовниц — родители воспитали как надо. Но всё равно, жил без радости. Но однажды склонился над кроваткой, и вдруг Маша узнала меня, улыбнулась и потянула ко мне руки. И знаете, будто сердце растаяло, словно сам Бог смотрел через её глаза. Всё перевернулось, встало на свои места. А что? У меня замечательный ребёнок. Жена… тоже ничего, не хуже меня. Жизнь дала всё и не стоит сокрушаться, ибо это всё может исчезнуть, не успеешь понять, что произошло.

Хорошая философская мысль, поэтому я решил её записать, вдруг пригодится. Всё равно не сплю.



Мы сидели в парке, прямо в центре напротив книжного шкафа. Желаете скрыть запретные чувства — будьте на виду, делайте вид, что так и надо, что вам ни к чему прятаться и встречаться на съёмных квартирах. Вы открыты и чисты, с вами уголовный кодекс и всё войско небесное. Тем более, что мы беседуем о литературе. Точнее спорим.

— Читал «Мастера и Маргариту»?

— Читал ли я? Нет, конечно!

— Почему, конечно?

— Трудновата для восприятия. Какие-то Берлиозы, Бездомные… И это… Аннушка масло разлила, прикинь! На трамвайных путях! Это же как надо было поскользнуться, чтобы башки лишиться!

— И ты запомнил только это?

— А дальше и не читал. Дошёл до говорящего кота, гуляющего по Москве тридцатых годов и всё. Как рукой сняло.

— А чем тебе кот не угодил?

— Так… ну если бы все звери разговаривали, то понятно. А тут только один внятно изъясняется и всем по барабану.

— И про Пилата не понравилось?

— Говорю же, отстойная книга.

— Учитывая поклонников, количество экранизаций и переводы на другие языки?

— Каждому своё!

— Может, сейчас воспримешь по-другому?

— А «Степного волка» Гессе кто будет читать? Пушкин?

Тут уже взъелась Маргарита.

— А вот твой «Степной волк» полная бессмыслица! Десятки аллегорий на три квадратных метра, просто набор сомнительных образов! Там автомобили сами по себе катаются, люди в них стреляют, а тебя смущает говорящий кот!

— Гессе получил нобилевку, а твой Булгаков был наркоманом.

— А «Волка» никто не экранизировал!

— Потому что не родился режиссёр, способный осознать глубину книги!

— Пора бы уже, а?

— Да как можно читать эту бесовщину?

— Я атеистка.

Думаю, лет тридцать назад вокруг нас собралась бы толпа, поддерживающая ту или иную сторону. Но люди проходили мимо, удивлённо поглядывая на спорящих о том, какая книга лучше, чуть ли не до драки. Так что у нас, помимо постели, ещё и одинаковые интересы, только вкусы разные.

Когда у Маргариты кончились аргументы, она пошла на крайности:

— Брошу тебя, пожалуй. Уже жалею, что связалась.

Вот тут-то и помогают ночные записи!

— Жизнь даёт тебе всё и не стоит сокрушаться… и это… как же там… потому что это всё может исчезнуть, не успеешь понять, что произошло. Вот!

Авторство этих строк приписал, разумеется, себе. Навряд ли она прочитает мою писанину. Теперь уж точно.

Глядя на её удивлённое лицо, добавил:

— Умная книга развивает мозги, воображение и обогащает душу.

— Просто ты трепло хорошее, а не книга, — рассмеялась она, — но Булгаков словно нас описал. Вот смотри — главную героиню зовут Маргарита. Получается, что ты — Мастер. Только руки у тебя растут из задницы.

— Антимастер.

— Ну, тот тоже люстры не вешал. У меня нелюбимый муж. Ты один и тоже пишешь, так?

— Допустим.

— Кстати, дашь почитать?

— Нет.

— Вот и тебя никто не читает. Много совпадений, как думаешь?

— А кот кто?

— Да неважно, кто кот! Главное — герои, ставшими любовниками.

— И всё?

— И мы никогда не будем счастливы в этой жизни.

Ну и на фига такая книга?



17 ноября (или уже 18?)

Проснулся вчера ночью от прозрения. Я понял! Понял, почему молодёжь не читает и дело не совсем в интернете. Сейчас родители сажают детей перед круглосуточной «Каруселью» или компьютером, включают мультфильмы, а сами занимаются «более важными делами». Нет, я не говорю, что они плохие. Но такой подход в корне неверен. Мой отец в детстве перед сном слушал виниловые пластинки со сказками, а мне ставил кассеты с аудиокнигами. Те же мультфильмы, только без изображения. Я слушал запись и фантазия дополняла картинку. Именно поэтому я люблю читать! Я дорисую всё, что надо, а моим ровесникам необходимо, чтобы им всё показали, разжевали, объяснили и носом ткнули. Они с детства не способны что-либо себе представить, нафантазировать, приложения и программы всё сделают за них.

Надо срочно принимать меры!

Утром я вбежал в кабинет директора, даже не постучавшись.

— Рубен Аристархович! Важное дело!

Я обрисовал ему свои ночные мысли. Надо детям читать книги! Читать! А не показывать мультики — в каждой группе по монитору стоит! На что директор, кто бы сомневался, захохотал.

— Ты когда в последний раз ходил по группам?

— Не помню, — ответил я раздражённо, — у меня свои дела есть.

— А ты зайди как-нибудь. Может, увидишь, что воспитатели читают книги вслух, а дети сидят полукругом и внимательно слушают. Хотя ты дальше своего носа ничего не видишь.

Я замешкался. Даже если это так, моя теория не должна пропасть.

— А мониторы?

— Показывают загадки, развивающие задачки для определённого возраста.

Я был подавлен, а директор продолжал:

— Кто же будет в детском саду мультики показывать? Если только в дождь, но только хорошие и по чуть-чуть. Дома насмотрятся, а у нас дети развиваются умственно и физически, получают первые знания и готовятся к школе. Знаешь, как у нас называется время с сентября по июнь?

— Ну-у… детский сезон?

— Учебный год. Как в школе.

Так как мне было нечего сказать, директор указал на дверь, но добавил:

— В принципе молодец, что думаешь не только о себе, но иногда надо смотреть, что происходит вокруг.



Не думал, что под старость лет начну ошибаться в людях. Но этот бледный парень, что устроился в мой детский сад, Михаил, здорово удивил меня. Сначала удивил, потом потряс. Юноша, только что окончивший профучилище, ловко владеет сваркой, болгаркой, дрелью-отбойником и, вообще, любым инструментом. В первый же день исправил мою мазню на входе — замазал по-новой и покрасил и это в ни разу не тёплый ноябрь. Получилось очень даже ничего. Он полностью моя противоположность. А как он разводит и точит ножовку! Сам Бог так не может, а на его счету целая Вселенная!

Шутки шутками, но при всём этом Миха, ну ни как не тянет на настоящего работягу, такого шаблонного, с сигаретой в зубах, в заляпанной спецовке и матерящегося через каждое слово. Он весь какой-то нерешительный, забитый, будто в детстве родители ему не сказки читали, а ставили на горох за любую провинность. Бледный, худой до чёртиков. Подойди к нему в день получки, «гони монету!», — отдаст, убежит, забьётся в угол и заплачет. Как он вообще учился — в профучилище одни хулиганы? Там любая студентка может постоять за себя, слабаки не выживают. А этот будто решил сломать стереотипы. И вид у него, будто каждое утро просыпается, как на казнь. Два шрама на лице, видимо, всё же, били. Думаю, в плане общения с девушками он полный «ноль». И при всей своей нерешительности он за месяц поменял всю проводку на первом этаже, что-то выбил у начальства, что-то приобрёл за свой счёт, что с его стороны похвально и неразумно одновременно.

Через две недели я заметил, что трубы в подвале шумят тише. На мой вопрос Миха пустился в объяснения, из которых я понял, что слова «магистраль», «развязка» и «давление» могут как-то взаимодействовать.

И раз он такой мастеровой, я намекнул на триммер, вещь старую и ненадёжную, невыносимо дребезжащую через две минуты работы, а новый начальство купит при хорошем настроении, то есть — никогда. Они только требовать могут.

— До весны сделаю. Тебе же не к спеху?

Ну как тут не зауважать человека!

Видимо, после моего опыта замазывания стен у начальства лопнуло терпение. Миха пришёл в начале ноября, в первый снегопад. Я даже пошутил, что новенький принёс с собой непогоду — убирать-то мне. Хотел и дальше отпускать колкости, пусть и без злобы, но воспитатели и кухня меня не поддержали, и замдиректора попросила заткнуться. Да-да, именно так. Против коллектива, преимущественно женского, не стал идти. Да и что я, в самом деле, буду прикалываться над тщедушным работником. Ещё обидится и тример не станет делать.

Но всё же после первого месяца работы он немного освоился, раскрепостился, даже юмор появился, но как-то это всё осторожно, без особого желания сблизиться, вписаться в коллектив, стать своим. Вскоре все привыкли к нему. Главное, знает свою работу, не затягивает до последнего, всё делает быстро и чётко. Настолько быстро, что залюбуешься порой. Менял ту самую электрику в музыкальном зале, я стремянку держу и подаю инструменты, прям, как на операции хирург с ассистентом. Не успел новый анекдот рассказать, а он уже изолентой концы проволоки заматывает. Операция закончена! Вот кто должен люстры вешать.



14 декабря

Часто вижу молодую пару. Примерно выпускной класс, держатся за руки, дорогие телефоны, никакой наличности, и ни одной прочитанной самостоятельно книги. Этакие короли всего, что вокруг и чуть дальше с родительскими картами. Одеваются утончённо, в гардеробе больше женского — узкие штаны, изысканные шарфики. А ещё ухоженные причёски. Даже так — о-очень ухоженные причёски. Сам я бывал и лысым и с волосами до плеч, чем всех бесил, поэтому ничего не имею против их внешнего вида — каждый угарает по-своему. Я говорю об отношении некоторой молодёжи к людям. Презрение и высокомерие, которое не скроешь даже показушным воспитанием. Естественно, дворников они не жалуют. В принципе, мне тоже плевать на них с высокой табуретки, но сегодня у нас был разговор.

Девушка стояла в стороне, готовясь посмотреть обещанный цирк. Миха находился тут же, но мишенью был выбран я. Опуская приветствия, «разрешите спросить» и прочее, парень с наглой улыбкой обратился:

— Сможете выбросить старое кресло на помойку? Третий этаж, лифт работает. Ставлю бутылку.

Бутылку! Сложно придумать способ более максимально унизить человека.

И как тут не разглядеть подставу! Пранкера всегда видно по наглой роже, когда он празднует победу заранее.

— Можно, — я изобразил неподдельный интерес, — только договоримся сразу, бутылка чего?

Он замялся.

— Водки, наверно. Да хоть чего, деньги есть. Мы люди деловые.

— Предпочитаю «Хенеси».

— Эт что такое?

— Коньяк. Стоит нормально, но мы же люди деловые, так?

— Коньяк? Не дороговато ли?

— Думал, я за гроши буду твоё кресло таскать?

— Ну почему, гроши… А сколько эт стоит?

— Семнадцать с половиной. Лимон сам куплю, так уж и быть, сегодня я крестьян не граблю.

Когда у пранкера что-то не получается, у него падает настроение. Он посмотрел на девушку, которая тоже перестала лыбиться и переступала с ноги на ногу, как кобылица, которой лучше бы пастись на лугу, чем наблюдать, как тускнеют глаза её жеребца. Но разговор надо продолжать.

— Вы, наверно, шутите?

— Михаил, — аристократично обращаюсь к Михе, — какой коньяк я предпочитаю по будням?

— «Наполеон Великий», — врёт на ходу, красавчик! — двадцать семь триста.

— Во-от! А я прошу всего лишь «Хенеси».

— Не, ну-у…

Стан врага подавлен.

— Дорого? Давай «Ричи бел» за восемь. Тоже марка.

— Вы так много получаете дворником?

— Я работаю за идею. А коньяк люблю хороший.

— За восемь? Не, вот у вас запросы!

— Твоё предложение.

— Ну, рублей восемьсот.

— «Град-Франц» полный отстой! Извини, пойло для нищих не пью.

— Да где вы таких нищих видели?

— Если нет денег, чего подходишь?

— Всё есть! Но коньяк за восьмёру!

— Дешевле только бесплатно.

— Да там всего-то третий этаж!

Миха хотел остановить меня, но я завёлся.

— Ну, так сам и спускай свои стулья! На лифте! Деловой нашёлся! Батя наказал мебель выбросить, а ты на меня решил перевесить сыновьи обязанности, так ещё и дешёвым пойлом соблазняешь! Давай сам! Вдвоём справитесь! А на деньги купи даме пожухлую розочку, нищеброд!

Хотел унизить меня на глазах девчонки, бью твоим же оружием, сука!

Вызлил! Даже сейчас, вечером дома, кулаки сжимаются!

В общем, не сторговались.

И эт, мысли вслух. Вот я пишу, пишу. Изливаю душу. Столько накатал, почти что «Война и мир». Так хочется, чтобы эт оценили. А кто-нибудь когда-нибудь прочитает мемуары дворника? Или мы только бухать и можем?



Моя Маргарита Семёновна пропала. Её не было видно неделю. Номер телефона не дала, по понятным причинам, крутиться возле дома было запрещено. Приходить домой самому — запрещено дважды. На тот момент я особо не переживал — дети часто болеют, сидят дома с одним из родителей. Но тут дочка пришла с отцом, и это было уже интересно. Интересно и тревожно, так как вечно командированный муж не смотрел в мою сторону, был хмур и старался так быстро пройти мимо, что дочка еле успевала переставлять ноги. Я прямо чувствовал негатив, исходящий в мой адрес.

Попались — первое, что пришло в голову. Город небольшой, весь район водит к нам детей, глаза везде, уши за каждым углом, а уж правдорубцев хватает. Не им меня судить, заявила Маргарита. Так-то оно так, но как же иногда хочется влезть в чужую жизнь и сломать чьё-то счастье, вытереть об трупы ноги и с чистой совестью спать по ночам!

И если домыслы можно было объяснить мнительностью и тревогой за любимого человека, то на обеде Миха подтвердил мои опасения.

— Вляпался ты, братан, со своей любовью к чужим жёнам.

— Откуда информация?

— От людей.

В таких ситуациях мало кто говорит прямо. Все стараются ограничиться полунамёками, юлить на ровном месте, а это злит.

— Какие конкретно? Наши? Родители? Имена, пароли, явки!

— Все без исключения.

Аппетит пропал. Я почувствовал себя муравьём под сотней микроскопов, голый и беззащитный и все про меня всё знают.

— Тебя никто не осуждает, — попытался успокоить Миха, — ты даже в некоторой степени стал героем.

— Заткнись и ешь, — огрызнулся я.

Но Миха спокойно отодвинул тарелку. Он вообще мало ел, даже для своей тощей комплекции.

— Что было, то было, но мой тебе совет — постарайся избегать подозрительных людей.

— В смысле?

— Огромных и страшных. Похожих на штангистов после отсидки. Мало ли что.

Этот день мне переставал нравиться всё больше и больше.

— Из тебя собеседник так себе, а вот выбесить можешь.

Но Миха не обиделся, поднялся, собирая посуду. При всём своём жалком виде он держался с достоинством, словно и не доходяга вовсе, а вполне себе боксёр со стажем.

— Если бы мою жену использовали не по назначению, я бы или вызвал обидчика на дуэль, или поручил это более профессиональным людям. Безжалостным подонкам, так сказать. Намёк ясен?

— Вполне. Но только я сегодня не настроен боятся.

— И не надо. Просто переходи на другую сторону улицы. Увидят твою осведомлённость, отстанут.

— Смастери мне лучше электрошок. Сможешь?

Миха улыбнулся:

— Не поверишь, смогу. Но это не так просто, а к тому времени твоя челюсть уже заживёт.

— Вот такие у меня друзья, дамы и господа, — громко подытожил я, — сплошь предатели и ренегаты!

— А мы не кидаемся на чужих жён, — парировал Миха, — потому нам электрошок без надобности.

А вечером, в парке, когда меня столкнули на лужайку, и голова превратилась в футбольный мяч, я понял, что бояться, всё-таки, стоило. Это были действительно безжалостные подонки, их не остановили даже крики гуляющих людей.

Даже при наличии электрошока, я не бы смог им воспользоваться.



3 сентября

Сегодня возле фонтана собрались какие-то наркоманы. Курили свою гадость, кидали бычки в пустой фонтан и смеялись. Как они вообще сюда пробрались? Ну, понятно как, но зачем? Ворота на магнитном замке. Не лень лазить по заборам! Пусть в парке ошиваются, там поэты, охрана и видеонаблюдение, быстро повяжут. Но они решили заглянуть к нам.

Не скажу, что прям-таки невыносимо смелый боец со всякой нечистью, чтоб идти против пятерых урукенных придурков, но в том момент я просто озверел.

Вначале мирно попросил их покинуть территорию. Они же принялись заплетающимся языком разглагольствовать на тему свободной страны, и что они ничего такого не делают. Ну, нет, так нет. Я сходил до склада. Вернулся уже с совковой лопатой и со всего размаха опустил её на голову самого неприятного типа, хотя они все, как один, были омерзительны. Его товарищ решил заступиться и тоже получил по башке. Интересно, но они не упали на землю, не кричали от боли. Как сидели, так и сидят, даже макушки не потирают. Но всё же что-то в них включилось, ассоциирующееся с опасностью и не так быстро, как хотелось бы, но всё же ушли. А могли зарезать, запинать, забить, но сегодня была моя победа. Один против пятерых, как вам?

Хотя ноги-руки до сих пор трясутся.



Вначале очнулся в своей комнате, полностью истерзанный. Потом в больнице. Видимо, как-то добрался до дома, а отец вызвал скорую. Так как я буквально чувствовал каждый сектор своей головы, можно предположить, что выгляжу неимоверно жутко. Первый день просто валялся в койке, смотрел, как расплывается потолок и односложно отвечал на вопросы врача.

Лежу и думаю. Вот если ты такой ревнивый, что пошёл на преступление, неужели так сложно лишний раз приобнять супругу и сказать комплимент? Это гораздо легче, чем бить любовников чужими руками. Любишь — держи, не любишь — отпускай! Дети так и делают. Если им нравится игрушка, так не отдадут по своей воле. Да, эгоизм, но искренний. Эта игрушка мне нужна, остальное от лукавого! Нам бы у них научится чему хорошему, а мы их превращаем во взрослых, растим по своим меркам и радуемся — весь в отца, вся в мать! И так — веками!

На второй день пришёл полицейский. Подозреваю ли я кого? Нет. Ругался, ссорился? Нет. Есть предположения? Отсутствуют.

Звонил дядя. Смогу ли я опознать нападавших? Посмотрите на меня! Я своего отца от Винни-Пуха не отличу! Какое там! Скажу только, что вполне дикий народец. Ещё и в ушах звенит и не тошнит только от стакана воды. Если стану инвалидом и не смогу держать метлу, нечего мне делать на этой земле. Встану на стул, голову в петлю и… и тут Миха пришёл.

Он смотрел на меня, будто оценивал маску на конкурсе ужасов и увиденное испугало. Первое место!

— Надо было с тобой идти, — заключил он.

— Двое на больничном? Директор был бы в восторге.

— Да я-то умею руками махать.

Он сел на краешек соседней койки, не спрашивая разрешения у хозяина, и казался таким уверенным, что я почти поверил в сказанное. И эти шрамы на лице. Некоторые доходяги могут за себя постоять, а Миха вдобавок выжил в профучилище.

— Заведу новую любовницу, будешь нас охранять от мужа-рогоносца.

Миха не улыбнулся.

— Вокруг столько девчонок… Осчастливил бы кого.

— Я подумаю.



Сентябрь

Осень, осень, грустная пора,

Падают листья, рада детвора.

Ветер дует яростно с севера…

Думаю, поэта из меня не получится.



Моё возвращение было встречено ахами и слезами. Я не стал ждать, когда пройдут синяки на многострадальном лице. Как только доктор разрешил вставать, я написал отказ от медицинской помощи. Мусор сам себя не подметёт, а сидеть без дела на больничном подоконнике, жалеть и причитать не хочу, а чего-то высматривать в окне надоело.

Капюшон скрывал лицо, переломов не было, лёгкое растяжение правой руки не казалось мне чем-то серьёзным. Голова кружится и стучит в ушах, этим ли нас пугать! Директор не стал со мной спорить, лишь махнул рукой, зная, что выстави меня за дверь, я влезу в форточку. А ещё у меня есть ключ от внешней двери подвала, так что я неотъемлемое зло этого сада, хуже неистребимых крыс, а эти ребята славятся своей настырностью.

Миха, ну что за человек, всё-таки принялся за электрошок, но не для практического применения, а для проверки собственных возможностей. Поставил себе цель и идёт к ней. Молодец!

— Откуда ты всё это знаешь? — спросил я, запив очередную таблетку аспирина, — В голове не укладывается.

— Из сети, — ответил он, тыкая вольтметром в переплетение разноцветных проводов, — так есть всё, что надо. Вот тебя что интересует?

— Котики и девушки.

— Не густо.

— Ну и что там, в мире, творится, новости всякие. И литература ещё. Я лицензионные книги качаю. Серьёзно.

— А ты не такой пропащий, как я думал. А не пробовал посмотреть, как проводку поменять?

— Током же может ударить.

Миха посмотрел на меня, будто отказываясь верить в услышанное.

— Ну так там и объясняют, как и где отключать, чтобы безопасно работать!

— Да?

— Да! Открыл щитовую, отключил нужный тумблер, да хоть всё отключи. Поверил на всякий случай тестером и вперёд! Как ребёнок, честное слово!

Я пожал плечами.

— Как-то не думал, что так надо.

— И в школе не учился?

— Я в школе прочитал больше книг, чем каждый ученик, начиная в семидесятых годов, — с гордостью выпалил я и добавил, — только не по электрике.

— Ну… я бы не сказал, что это плохо… — Миха продолжал возиться с прибором, нехотя отвлекаясь на разговор, а я с нетерпением заглядывал через плечо, — но… напряжение надо уметь отключать. А то, что ты за мужик?

Эту фразу я слышал неоднократно, поэтому не обижаюсь и всегда к ней готов:

— Исключительный.

— Да уж, наслышан о твоих проделках.



18 апреля

Однажды наметилась комиссия. Это такие люди, которые считают себя умнее всех, ходят по организациям и дают распоряжения, где что исправить. Работа нужная, не спорю, но мы и без них всё знаем.

— Почему у вас лампочки не горят, — спросила важная женщина Рубена Аристарховича и посмотрела в бумаги, — целых пять штук?

— Работник по обслуживанию здания уволился, — объяснил тот, — нового ещё не взяли. Электрика плохая, специалист не подошёл. Звонили дважды. Некому делать. Коллектив почти весь женский.

Он знал — всё, что скажет, будет использовано против него. А эти проверяльщики знают своё дело.

— А дети должны ходить в полумраке и постоянно спотыкаться?

Я же говорю, это такие черти, ты им слово, они тебя параграфом номер три, подпункта двадцать семь российского законодательства. И главное, сказать нечего. Всё логично.

— Надо срочно исправить в ближайшее время. Речь идёт о здоровье детей.

— Конечно.

— Вы должны это понимать.

Ну как тут не показать, кто главный!

— А вот этот сотрудник, — женщина указала на меня, проходящего мимо с метлой, — не может проводку поменять? Он же мужчина.

Но меня не запугает какая-то там комиссия.

— Если что, директор тоже мужчина, — ответил я на ходу, — пусть сам меняет, а мне некогда.

И только скрылся за углом, как следом раздался хохот, близкий к истерике.

Кстати, по уборке территории нареканий не было.



Ура! Миха доделал свой прибор!

Коробочка, размером с упаковку зубной пасты, со спрятанными внутри конденсаторами и чем-то ещё, удобно помещалась в ладони, была лёгкой и меньше всего походила на шокер.

Эта вещь не могла обездвижить противника, как показывают в кино, для этого слишком маленький заряд. Но обжечь открытый участок тела, доставить боль и, самое главное, стереть довольную ухмылку самоуверенного оппонента, вполне. Заряд рассчитывался на одного человека, после чего прибор отправлялся на зарядку. Тут главное не промахнуться, не попасть в одежду, особенно кожаную. Также не стоит надеяться на благополучный исход в случае большего количества соперников.

Но это всё было не важно. Миха сделал электрошокер сам, своими руками! Мы смотрели на него и думали, на ком бы опробовать этот чудо-прибор, так как испытания ещё не проходили и все характеристики были чисто теоретическими.

Под руку попался точильный станок. Вспышка, как у старого фотоаппарата, громкий треск, чёрный дым, и пятно на обуглившемся жестяном корпусе в точке прикосновения электродов шокера. Мы стояли оглушенные и испуганные, но через полминуты, когда экспериментальный опыт был зафиксирован и отмечен как положительный, нашему счастью не было придела. Больше радовался Миха, он смог, у него получилось! Исправить электрику в детсаде на всех трёх этажах, это ерунда! Ты попробуй смастерить шокер с нуля. Да, надо решить проблему с силой тока, не многовато ли, если у нападающего слабое сердце. Определиться с частотой, что-то подкрутить, что-то настроить. Ещё один минусом было зарядка аккумулятора в течении двух часов, но первый прототип великолепен!

Было бы странным, если бы вот прямо сейчас в каморку не заглянул директор. У начальства нюх на несанкционированные опыты на рабочем месте. Он оглядел задымлённую комнату, заметил чёрное пятно на станке и вопросительно посмотрел на нас.

— Работаем, Рубен Аристархович! — заявил Миха.

— Готовимся к Новому году! — добавил я.

— Гирлянда взорвалась, чиним.

Тут я представил директора в качестве добровольца на вторую стадию испытания шокера и расхохотался. Следом подключился Миха. Не знаю, что подумал директор, но он лишь махнул рукой и закрыл дверь.

И всё-таки кто-то должен был стать подопытной свинкой. Собаки и кошки отпадали, да и на подвальных крыс у нас вряд ли поднялась рука, а испытывать прибор на себе не решались.

У нас и в планах не было кому-то причинять боль и страдания, мы просто шутили, но, как бывает в этой жизни, не всегда всё идёт по плану человека.



28 февраля

Сегодня в садик пришла бабушка, и говорит мне:

— А где мне Еву найти?

— Бабуля, — спрашиваю, — что за Ева? Кто такая?

— Моя внучка, — говорит, — хочу забрать, а группу забыла.

Ну-у, ребята…

Это воспитатель знает своих детей по имени и фамилии. А у меня детей — целый сад! Пятнадцать групп! Как россыпь разноцветных монпансье из пятнадцати баночек, высыпанных на поднос. Глаза разбегаются, кто здесь Ева, кто Адам! Ну, бывает, это Серёжа их третьей, это Маша из восьмой, а это рыжий Петренко, что родители привозят на «Додже», у него ещё на кепке «Зенит» написано. А вот имени не знаю. В общем, затерялась Ева в этом столпотворении маленьких людей, ничем не могу помочь бабушке. Но охранник быстро сообразил.

— Телефон родителей есть?

— Есть!

Позвонили, те сказали группу, Ева нашлась!

Я это к чему… По всем вопросам обращайтесь к охраннику, следить за порядком его прямая обязанность. Мой порядок в другом.

Хотя и думать головой не мешает. Даже как-то стыдно стало.



Маргарита Семёновна больше со мной не общалась. Мы лишь кивали друг другу и на этом всё. Она проходила мимо, разглядывая землю, чтобы опять не сбиться с истинного пути, я возвращался к работе, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей вроде подойти и поздороваться. Да и вообще, старался быть в это время в другом месте. Наш любовный роман подарил нам много тёплых встреч, приятных моментов и закончился драматически, дав каждому по уроку, и ревнивому супругу тоже.

Не прелюбодействуй, это, конечно, верно. Никто не оспаривает эту важную заповедь. Но если человек несчастен в браке, ребёнок мешает разводу, а так хочется, чтобы кто-то с утра, глядя на тебя растрёпанную и не накрашенную, сказал:

— Ты замечательна!

Не возжелай чужой жены! Так никто и не желал. До чужих жён мне дела нет. Только до своей женщины, пусть постарше, пусть с ребёнком, но с родной душой и одинаковыми взглядами на жизнь. Да, это не могло продолжаться долго, и подобные вещи заканчиваются и порой внезапно, но такого расставания мне хотелось меньше всего. То, что прилетело по башке, это не страшно. Меня больше волновала Маргарита, что было с ней. И если он поднял на неё руку, то покойник.

И как оказалось, на ловца и зверь бежит.



22 июня

Дорогой дневник! Есть у нас один ребёнок, инвалид. Не знаю, что там у него конкретно, но если ему и светит какая медаль, то только паралемпийская. Он живёт в своём мире, выходит гулять с воспитателем за руку, дети не обижают, родители любят. Просто немного другой.

И вот я иду по своим делам, мимо меня шурует третья группа.

— Ребята, что надо сказать?

— За-ат-ву-уй-те-е, Ао-он Сей-ееич!

— Привет, шпана!

Позади, на большом расстоянии не спеша ковыляет Олеся Ивановна с этим пареньком. И тут, поравнявшись со мной, он отпускает её руку и хватает мою, показывает вперёд и тихо мычит, приглашая погулять с ним.

И мы пошли, не спеша, аккуратно. Мне почему-то с ним было хорошо и светло, словно от него шла сама доброта. Будто это мой маленький брат или будущий сын. Мы дошли до фонтана и десять минут любовались брызгами в свете солнца. Обратно шли гораздо медленнее, каждый думал о чём-то своём. Олеся Ивановна, увидев нас, разрыдалась.

— Вы святой, Антон!

Ага, сейчас. Просто детей люблю.



Мой злейший враг припёрся в садик пьяный! И какой бы уважительной причиной он не прикрывался, сколько бы не говорил про новогодний корпоратив, отдавать ребёнка ему никто не собирался. Просто не имели права!

— Звоните жене! — уговаривала заместитель директора, — Она-то трезвая?

— Вы даже не представляете, с кем связались! — пробормотал он, доставая телефон, — Я вам потом такое устрою…

Тут увидел меня, и это поменяло ситуацию.

Уйдёт без ребёнка — проиграл. Позвонит жене — проиграл. Почему? Потому что я смотрел на него. Он просто не мог уронить своё достоинство перед соперником, наставившем ему рога. Никакая месть не смоет такой позор!

Мне бы уйти, не портить праздник всем, кто стоял в коридоре. Проявить хоть какую-то мудрость, не поддаваться гордыне, но где уж нам! У меня появилась наиредчайшая возможность свести недавнее поражение к ничье. Он, решающий проблемы чужими руками, уже стоял передо мной жалкий, отчитанный как пацан за непотребный вид в детсаду. Его публично унижают, не отдавая собственного ребёнка! Я хотел поквитаться прямо сейчас!

— Ты! — началась дуэль.

— К вашим услугам, — я чуть склонил голову.

Вызов принят.

— Да ты хоть знаешь, кто я такой?

— Для меня ты никто, — надменно сказал я, — хотя нет, знаю, ты трус и неудачник.

— Антон! — крикнула зам.

— А жена у тебя классная.

Я хотел сказать, что он недостоин такой женщины, как Маргарита Семёновна, но получилось немного другое.

— А ну-ка, выйдем! — прогремело по коридору.

— Я сейчас вызову полицию!

— Выйдем!

Мне вдруг показало, что терять нечего. Я был на взводе.

Не смотря на протесты зама, мы вышли из здания в самое тёмное место двора, чтобы не пугать людей. Он повернулся, и, как сказал один принц, — быть или не быть! — я тут же ударил его шокером снизу вверх, будто ножом. Честно говоря, я не знал, как им правильно пользоваться.

Он лежал на снегу, не понимая, что произошло. Я стоял над ним и трясся от страха. Боялся, что сейчас на территории моего садика окажется первый труп. Что он станет калекой, что Маргарита не оценит мой поступок. Эксперимент благополучно закончился и схватка выиграна, но не было ожидаемого восторга. Высокие порывы оказались подленьким ударом исподтишка. Среди нас двоих не оказалось джентльмена, мы стоили друг друга, но почему-то именно сейчас мне захотелось промотать назад и схлестнуться всерьёз, до крови, до выбитых зубов, без пощады. Чтобы по-честному. Чтобы исправить свой мерзкий поступок.

— Ты подписал себе смертный приговор, — донеслось снизу из темноты.

Я даже обрадовался, что он продолжает дерзить.

— Вали отсюда. Не загрязняй мою территорию.

— Скоро твоя территория сократится до двух метров вниз.

Впервые в жизни я пнул лежащего человека. До джентльмена мне очень далеко.



Март

Если у Бога было бы хорошее настроение, и он спросил меня:

— Прикинь, Антоха, наконец-то я выспался! Давай, загадывай желание, я сегодня добрый.

Я бы попросил помнить всех детей из моего детсада. Вообще всех.

Шумных и тихих, говорливых и молчунов, послушных и хулиганов. И ту девочку, что сегодня мне крикнула:

— Здорова!

И особенно паренька, который называет меня «дядя-кака», и все подхватывают за ним.

Когда день ото дня смотришь на этих человечков, замечаешь их явное отличие от взрослых. Это абсолютно другой мир.

Вот только что было тихо. Ты подметаешь себе, настроение из-за пьющего отца не очень, пение птиц не радует. И тут наступает время утренней прогулки. Все участки наполняет шум — яркий, мощный, разнотональный.

— Дети, здороваемся с Антоном Сергеевичем!

— Зда-сту-уй-те! — настолько в разнобой, насколько только можно.

— А что мы ему скажем?

— Спа-аси-ибо!

Участки оживают. Дети наполняют их молодой энергией. Одни смеются, другие плачут. Кто-то спрашивает воспитателя:

— Ты меня любишь?

— Конечно, люблю, — в ответ.

Мячики, машинки, куклы достаются из коробок и начинают жить, решаются проблемы. И то тут, то там:

— Спасибо!

Это они мне.

— На здоровье!

— Спасибо!

— Идите, играйте!

— Спасибо!

Отец, говорите, пьёт? Да по фиг!



Перед Новым годом мы собираемся в актовом зале для ежегодной речи директора. Говорить будут об успехах на трудовой ниве, подводить окончательные итоги и награждать одного из всех. Есть такая традиция — Рубен Аристархович премирует какого-нибудь сотрудника и, может, не самого отличившегося, но того, кому он симпатизирует в этом году больше всего. Именно так. Личный презент из своего кармана. Все в курсе правил, поэтому — без обид.

Премия сама по себе символическая, и её хотят получить в основном молодые. Услышать похвалу в присутствии всего коллектива, это ли не круто! Хотя и возрастные тоже не против быть оценёнными. Но опять же, что у директора на уме, знает только он сам.

Я получил свой конверт в прошлом году, так что надеяться на повтор глупо. Ну а вдруг?

— Михаил! — прервал директор мои размышления, — Иди сюда, дорогой!

А счастье было так близко. Но, видимо, мой вчерашний поступок стал достоянием общественности. Ну и ладно, главное, что враг наказан.

Мы похлопали, причём, искренне, так как были в целом согласны с выбором победителя, да и вообще, мы хорошие ребята.

Миха, смущённый и недовольный, вышел вперёд. С натянутой улыбкой принял конверт и что-то промямлил в благодарность. И этот человек умеет махать руками и изобретать шокеры? Тряпка, да тряпка. Уж я бы выдал такое, что стены закачались бы.

Ну, может в следующий раз. Я тут навсегда.



25 декабря

Сегодня видел богатенького-пребогатенького Буратино. Того самого, со старой мебелью, но без подруги. И опять эти узкие брюки, аккуратная причёска, жеманность и женственность. Поколение маменькиных сынков. Нет, я знаю и такую молодёжь, рядом с которой я жалкий червь. Мощные парни, способные и слово держать и морду набить. И подруги у них — загляденье, не подсчитывающие лайки под каждым фото. Классные ребята! А эти…

И что-то меня дёрнуло:

— Эй, Рокфеллер! Помощь не нужна?

Он остановился и уставился на меня с такой неистовой злобой в глазах, что я почти испугался.

— Ищу работу, интим не предлагать!

У меня было праздничное настроение, хотел поделиться, пошутить немного и надеялся на ответную улыбку — Новый год же! Не было абсолютно никакого желания обижать. Но вот, обидел.

— Я смотрю, тебе трудно остановиться, да? Если идти, то до конца, да?

И тут, дорогой дневничок, мне стало стыдно. Опять.

Я же одержал победу в предыдущей схватке. Что ещё надо? И самое главное, зачем? А он почти убегает, одинокий и жалкий, спотыкается на ровном месте, изредка оглядывается. Да не бегу я за тобой, успокойся. И девчонка его, видимо, бросила и всё из-за меня. Как бы не повесился.

Когда была жива мама, она называла меня ангелочком. В какого же монстра я превратился?



А вот и Новый год! Точнее, тридцатое декабря. Ёлка, установленная Михой по уровню (по-уро-в-ню! строго вертикально, понимаете!), своё отслужила, отблистала, и стоит себе в тёмном актовом зале. Утренники с фальшивым дедом Морозом и Люси Паловны в роли Снегурочки прошли, подарки вручили, последнего ребёнка забрали, годовые отчёты сданы. Директор уже ушёл, поэтому разгонять гуляющий народ было некому и те, кто не торопился домой, игнорируя просьбы охранника, праздновали. Два повара на кухне, два воспитателя и нянечка в столовой, и мы с Михой у себя в коморке. Не самый дружный коллектив у нас получился, но лучше отмечать с единомышленниками, это делает праздник более приятным. Не знаю, чем поздравлялись другие, мы взяли самого лёгкого пива. Пьянеть не хотелось, а традиции надо чтить. Так сказать, ни вашим, ни нашим. Зато фисташек и чипсов было навалом.

Вместо тостов за всё хорошее, мы обсуждали вчерашнее противостояние добра и зла. И тут Миха меня ошарашил новостью. Оказывается, шокер был разряжен, а стало быть — бескомпромиссно бесполезен. Я сам был, да-да, в шоке.

— Ты видел, чтоб я его подключил к розетке? После того раза он обесточен. Чего хотел им сделать, непонятно.

Он добродушно улыбался, а я задним числом припоминал отсутствие вспышки, треска и запаха опалённой одежды.

— Я его делал для эксперимента, а не всяких там мужей убивать.

— Ну не получилось.

— И это очень хорошо! Воистину, что ни делается, всё к лучшему. Мог ему лицо подпортить. Там бы очень шикарный шрам остался. Это уже уголовное дело. Нападение, причинение и всё такое. А учитывая прошлое, тебе этого не надо.

Всё-то все про меня знают!

— Думаю, всё равно придётся ожидать нападения, — предположил я, — он пообещал. А настоящий мужик слово держит.

— Не исключено. Хотя, может, проспится, успокоится. Новый год, как-никак, не до зла сейчас. Но на этот раз домой пойдём вместе.

Так он упал от моего удара, получается. Если не брать в расчёт его состояние, и мою атаку исподтишка, получилось неплохо, чем бы это не грозило в будущем. Интересно, Мастер той Маргариты бил её мужа? Должен же мужик драться за любимую женщину. Иначе, что ж такого интересного в этой книге с её многочисленными экранизациями?

Отрывая нас от мыслей, в каморку заглянул охранник. Зная, что уговаривать нас бесполезно, а угрожать бессмысленно он, скривившись, закрыл дверь, бросив напоследок как намёк:

— Все разошлись.

— Закругляемся, — крикнул Миха.

Он тоже задумался, хотя у него нет проблем с мужьями, и все его любят, обожают прям-таки и премии дарят. Но что-то терзало его, я видел по глазам. Несказанные слова просились наружу, если бы не природная деликатность.

— Выкладывай, — попросил я.

— Вот смотрю на тебя и думаю — почему ты такой чёрствый и упёртый. Для тебя помочь человеку равносильно предательству Родины. Что это за принципы, лишний раз не заглянуть на кухню, предложить помочь?

Я такое слышал неоднократно. Изначально это бесило. Но учитывая, что упрёки постоянны, смирился. Да, я такой, но что тут можно поделать?

— Миха, ну ё-моё! У каждого своя работа. Ты для чего тогда?

— Я про времена, когда меня не было. Нет разнорабочего, а женщины перетаскивают картошку на своих сильных спинах, которые от природы должны быть слабыми.

— Я…

— Да, помогаешь, когда тебя несколько раз попросят! Ты начитан и наверняка знаешь слово «инициатива», но никогда не подойдёшь, не предложишь помочь. Это же так несложно!

— Надо, попросят. Я же не отказываю.

— Знаешь, для чего Бог создал женщину? Чтобы указывать мужику, что куда перетащить. Желательно пальцем и кивком головы. Без упрашиваний и повторений.

— Да? А я думал, чтобы детей рожать.

— Вот именно! А они картошку таскают! Это наша задача! Таскать, рубить, сантехника, электрика, а мы как-то пренебрегаем своими обязанностями.

— Да ты за троих отдуваешься.

Миха помрачнел.

— Я пытаюсь искупить прошлые грехи, — и поспешил добавить, — которые тебя не касаются.

— Исповедуйся и всё пройдёт, — улыбнулся я, — главное, быть искренним.

— Я не хожу в храмы.

— Какой же ты тогда верующий?

— Язычник. По твоим меркам.

— Язычник!

Вот это новость! Живой язычник, поклоняющийся берёзам и орлам, сидит напротив меня и пьёт пиво! Ради кого, скажите на милость, Христос принял смерть на кресте и воскрес из мёртвых? Столько людей приняло мученическую кончину во имя истинной веры! А десять заповедей? Для кого это всё? Но вслух не сказал. В конце концов, каждый имеет право верить в то, что хочет, и сколько всевозможных религий, направлений, конфессий, сект — на любой вкус. И всё же хотелось как-то образумить Миху, открыть глаза на несостоятельность язычества, хоть славянского, хоть скандинавского. И Миха решил помочь:

— Выкладывай.

Но все аргументы тут же стали неэффективными. Такими даже пигмея в Африке не убедить. Что говорить об образованном современном человеке, способном создать одноразовый шокер.

— Ну… все же знают, что твой Один или Перун, это сказка. Как можно в такое верить?

— А в кого мне верить?

— В Христа!

— То есть, предлагаешь христианство?

— Настаиваю!

— Тогда объясни, почему твоё христианство распалась на православие, католичество и протестантство? А те, в свою очередь, на староверов, баптистов, пятидесятников, гугенотов, свидетелей второго явления, прихожан седьмого дня, церкви истинного Иисуса и прочих и прочих? Что ж вас так шатает, что нет единства? Христос-то один, десять заповедей. А вы раскололись на… знаешь сколько течений?

— Ну, может сотня! — предположил я.

— Две тысячи!

— Э…

— И каждый готов порвать другому глотку за свою единственно истинную веру!

На это сказать было нечего, так неожиданно был поставлен вопрос, поэтому я что-то промямлил.

— А теперь представь — собрались у врат рая каждый представитель из этих двух тысяч. Ждут, надеются, поглядывают на остальных. И вот врата открываются и один! Только один из всей этой шоблы крикнет: Ага! Я же говорил! Горите в аду, еретики!

Я улыбнулся.

— Ты уверен, что это будет твой единоверец?

— Все попадём в рай! — уверенно сказал я, — Просто люди разные, и каждый молится по-своему.

— А Христос один! — оборвал Миха, — Ладно, давай по-другому.

По всем фронтам бьёт, язычник. И так уверенно!

— Ты точно считаешь, что твоя вера истинная?

— Точно!

— Я не говорю про конфессии, рай и тысячи течений. Ты искренен в своём выборе?

— Конечно!

— И пытаешься соблюдать все правила, уставы и таинства?

— Ну… я стараюсь. Я не исповедаюсь, потому что мне не нужен посредник с Богом, но стараюсь.

— Тогда почему ты просто не помолишься за меня, блудного сына, а кричишь об истинности христианства, как обыкновенный гордец, коих в ваших рядах превеликое множество?

Шах и мат на обе лопатки! Может, священник и нашёлся, что сказать, но я простой дворник. И если бы у меня после выпитого сносила башню, если был бы я импульсивным задирой, то давно бы принялся махать руками, компенсируя бессилие перед железной логикой. Но я тихий мирный парень.

— Где твоё православное смирение, — продолжал мой палач, — и христианская кротость, убийца чужих мужей?

Я только шмыгнул носом и захотел оказаться дома прямо сейчас.

— Нету.

— Во-от! Людям не служим, обидчикам мстим и кичимся Христом, будто каждый носитель крестика гарантированно попадает в рай, а все остальные не имеют право верить в то, что ближе их сердцу! Или я не прав?

Я молчал.

— Вот, говоришь, тебе не нужен посредник… А ты сможешь в своей уютной комнатке раскаяться? Так, чтобы до слёз? Чтобы реально пожалеть о некоторых своих делах?

Я смиренно махнул рукой, мол, твоя взяла. Конечно, он прав, но только в том, что касается меня. Насчёт его религии я остаюсь при своём — неразумно верить во всяких там истуканов. Но, как оказалось, спорить с таким собеседником не с руки. Слишком умный для разнорабочего. Да и праздник завтра, надо быть добрей.

— Вот и отлично, — обрадовался Миха.

Он достал из-под стола пакет и протянул мне.

— Просили передать.

— Кто? — нахмурился я.

— Угадай.

В пакете лежала бессмертная «Мастер и Маргарита». Тут же забилось сердце, будто вновь запущенный мотор после долгого простоя. Понадобилась доля секунды, чтобы определить дарителя, его инициалы и адрес.

Эта книга о нас с тобой, — говорила она, — попробуй прочитать её теперь.

— Наслаждайся подарком, а я пойду, носик попудрю, и по домам, — довольный моей реакцией, сказал Миха

— Целиком и полностью поддерживаю, братан, — ответил я, перелистывая книгу на предмет открытки или записки. Ничего.

Замысловатая история, захватившая многие умы. Даже я, только подержавший книгу в руках, примерно знаю, о чём там говорится. Ничего общего с главными героями у нас не было. Наши женщины — Маргариты, мужики чего-то там пишут и при всём желании не смогут обеспечить своих пассий, вот и всё сходство. Даже если откинуть мистику и древний Иершалаим с Пилатом и Га-Ноцри, разница настолько очевидна, что «Степной волк» Гессе более подходит к нашим отношениям. А вот это книга, я понимаю!

Но после такого подарка, смею предположить, начнётся что-то интересное. Не иначе.

В каморку заглянул порядком надоевший охранник.

— Все ушли, — сказал он с надеждой на взаимопонимание, — не пора свалить?

— Сейчас товарищ придёт и свалим.

— Он уже ушёл.

— В туалет.

— Он попрощался и ушёл, — твёрдо отчеканил охранник, — через входную дверь. Я сам за ним закрыл. Здесь больше никого нет, кроме тебя!

— Сейчас разберёмся.

Я набрал номер Михиного мобильного. Длинные гудки, что особо длинные под недружелюбным взглядом охранника.

Странно. Я взглянул на наши полбутылки пива. Тут ребёнок не опьянеет, не говоря о двух взрослых. Ну, если так получилось, надо идти и не портить праздничное настроение охраннику. У него работа только началась. И может Миха ждёт на улице, кто знает.

Я подошёл к вешалке и — здрасте-пожалуйста! Моей куртки не было. Я быстро прокрутил темы сегодняшнего вечера, может что упустил. Нет, всё шло ровно и непоняток возникнуть не должно. Но раз такое случилось…

Когда не знаешь, что делать — делай что-нибудь. Я надел Михин пуховик, кстати, более тёплый, чем моя куртка, и в лёгком смятении вышел в коридор, будто на тропу позора. В последний раз в этом году прошел мимо детсадовских окон с наклеенными снежинками, мимо поста охраны и вышел на свежий воздух.

— С наступающим, — донеслось сзади, дверь хлопнула, замок щёлкнул прежде, чем я успел ответить.

На улице было темно, холодно и свежо, где-то гремел предновогодний фейерверк, люди желали праздника. Михи нигде не было.



30 января

В группу пришла новенькая девочка. Как и большинство вновь прибывших, на прогулке она сидела одна, теребя в руках шарф и была очень серьёзной, но не плакала. К ней начали подбегать три мелких хулигана в попытке поцеловать её. Я так интерпретировал их наклоны к её лицу. Терроризировать новичков не самый хороший поступок, а девочку тем более. Воспитатель разучивала с другими детьми стих, вступиться некому. Я уже сам хотел объяснить парням несостоятельность их поступка, призвать к чести и достоинству, пробудить в них крепко спящее джентльменство, раз уж родители не в состоянии объяснить своим чадам, кто такая девочка, и как к ней надо относиться. И тут услышал смех. Оказывается, каждому наклонившемуся «джентльмену» девочка надевала на глаза шапку — одному, второму, третьему, по очереди. Это была их игра без названия, никто не плакал, новенькую не обижали, она смеялась и даже была рада такому вниманию.

Так что, мой неизвестный читатель, не лезь в детские игры, если тебе больше семи лет.

И в чужую религию, тоже.



После Нового года, когда были озвучены ещё не все пожелания и праздник только набирал обороты, я отправился на работу. Во-первых, второго числа выпал снег, до будней его затопчут, он слежится, станет коркой, и придётся скрести лопатой по асфальту, действуя людям на нервы.

Я пять минут нажимал кнопку звонка и стучался в дверь. За окном первого этажа кто-то выглядывал, колыхалась занавеска, но открывать никто не спешил. Ну, нет так нет. Я обошел здание, открыл своим ключом подвал и проник внутрь. Охранник был пьян и ошарашенно рассматривал меня, свободно проходящего мимо поста, как в любой рабочий день.

— С Новым годом, служивый!

Во-вторых, надеялся на появление Михи. Но телефон молчит, в садике никого. На столе в коморке пахло прокисшим пивом. Никто не удосужился убрать за собой, будто не хорошие ребята здесь трудятся, а безалаберные свиньи гуляют по поводу и без. Поблагодарив Всевышнего за снег и причину прийти на работу, я убрал беспорядок, и тут мне на глаза попалась «Мастер и Маргарита». Как-то я забыл про подарок своей всё ещё любимой женщины. Как она передала книгу Михе, где встретились, что сказала? Ох уж этот работник помещения! Внезапно исчез, зачем-то забрав мою любимую куртку, оставив только вопросы. Хоть бы просто знать, что он жив-здоров и на другом конце города провозглашает друзьям застольные тосты. Больше ничего не нужно. Но Михи нет, книгу надо читать, а снег умоляет убрать его, чистого, с грязного асфальта. И почему я пошёл не в отца? Пил бы сейчас и советь была чиста, но как гадкий утёнок, решил выделиться из толпы.

Садик без детей похож на потонувший «Титаник» на дне Атлантического океана. Тихо, холодно, спокойно. Без перекуров и чаепития целый день машу метлой, а вечером приступаю к изучению булгаковского шедевра.

Может в этот что-то и есть, но говорящий кот мне так и не понравился.



15 декабря

Иногда во взрослых дядьках просыпается детство и начинает играть ярки красками сами знаете где. Во что я только не играл с пацанами во дворе, только не в индейцев. Этот досадный пробел был ликвидирован полмесяца назад. Раз не спится, опишу в двух словах.

Я принёс со склада три веерных грабли. Они тонкие, лёгкие и очень похожи на копья индейцев племени чероки. Почти один-в-один.

Итак, правила:

1-й игрок кидает три раза в условного противника грабли, то есть копья. Противник безуспешно пытается увернуться. Не считая количество попаданий, ибо это неважно, ответным дружественным ходом он отсылает смертельное оружие обратно, но не достигает цели, так как криворук и косоглаз. В принципе, всё.

Оказывается, увернуться от граблей легко, но на определённом расстоянии. Чем дальше противники друг от друга, тем труднее попасть в цель. Вблизи же попадание почти стопроцентное, и самое главное, это не очень больно. Ну… когда как. Бывает, что и больно. Зато весело, улучшает реакцию и способствует сближению коллектива.

Но есть один недостаток — игроков очень хорошо слышно.

На шум прибежала зам и давай орать. На меня, за то, что был инициатором «безобразья, а дети спят», и на Миху, что «не бережет себя».

Вот этого я не понял — чё за на фиг здесь произошёл, где справедливость, и почему Миха вдруг сник и ушёл, как побитая собачонка, разбившая семейную вазу, и даже грабли не помог унести!

Но игра хорошая, рекомендую.



Новости подоспели к Рождеству и моё и того непраздничное настроение скатилось в минус. Миху избили, причём в том же самом парке. Этот придурок специально взял мою яркую, запоминающую куртку, что бросается в глаза гопникам даже поздним вечером, заблаговременно позвонил полицию и нарвался на тех ребят, что поджидали меня! Вызвал огонь на себя. Принёс, так сказать, себя в жертву! Не знаю, безрассудный это поступок или благородное дело, но мне-то что теперь делать? Восторгаться им или же настучать по его тупой языческой голове? Вместе надо держаться, вместе! Договорились же выйти вдвоём. Захватили бы незаряженный шокер, устроили стенка на стенку. И лежали бы сейчас в одной палате, анекдоты травили, улыбались медсёстрам.

Но как бы то ни было, теперь моя очередь навещать больного товарища. Причём — больного на всю голову. Ни на кого я не был так зол, как на Миху. Спросил бы для начала, нужно ли мне такое «служение».

А выглядел он изрядно плохо, будто люди, решившие преподать второй урок, учли и исправили допущенные в прошлом ошибки. И без того хилый и слабый, Миха контрастно вписывался в больничную койку, но было бы кощунством шутить на эту тему.

— Если думаешь, что сейчас прям рассыплюсь в благодарностях, то ошибаешься, — я сел на краешек соседней койки, — вот, честно, готов завершить начатое здесь и сейчас.

Я не понял, усмехнулся он, или скривился от боли — на таком лице ничего не разберёшь, но выражение глаз говорило, что он ни о чём не жалеет.

— Книгу прочитал?

— Да пошёл ты со своей книгой! — рассердился я, — Слышал, что я сказал?

— Слышал и очень хорошо. Прочитал?

— До полёта на метле. Как она тебе передала?

— Просто подошла и попросила передать. Смущёно улыбалась. Мне интересно, что ты думаешь о вашем с ней будущем.

— Я что тут думать. Она сделала подарок, значит, помнит обо мне. Мужа теперь прикроют, никто мешать не будет. Все счастливы.

— Не прикроют.

— В смысле?

— Это не он.

Я промолчал. А кто же дважды покушался на меня? Не мог же я ещё кому-то перейти дорогу.

— Это тот парень, — ответил Миха на мой немой вопрос, — что не смог купить тебе коньяк.

— Чего-о?

— Слишком высокую цену запросил, братишка. Ну и унизил перед девушкой. Такое не прощается, по всей видимости.

Я не знал, что делать. Хотелось сесть на пол, обхватить колени руками и серьёзно всё обдумать, так как в данный момент все мысли разбежались, как мыши по углам при ярком свете.

— Вот он может загреметь, если не отделается условным. Ну и эти бойцы, они точно огребут. Понимаю, сам в шоке. Тоже грешил не на того.

Не пил, работал, а пазлы в голове никак не сходятся, как не крути, хоть по часовой стрелки, хоть против.

— Сблатовал местную шпану, из наркоманов, — продолжал Миха, — сторговался о цене, эти позговорчивей будут… а когда их повязали… они даже мигалок не видели, настолько были увлечены мной… тут же и заказчика сдали и про первый случай раскололись. Только о причинах не знают. Платили, они делали. Но ты в это не лезь. Тех не помнишь, этих не знаешь, серьёзно говорю… Только не могу понять, зачем ещё раз? Первый, понятно. А второй-то к чему? Ты же с ним единожды общался?

— Да нет. Потом встретились. Я прикололся немного. Хоть и не хотел.

Миха устало закрыл глаза, и только сейчас меня кольнула совесть.

— Вот теперь понятно.

К нам подошёл медбрат:

— На процедуры.

— Это зачем? — спросил я.

— Лечить.

— От чего?

— А это вы у него спросите.

— Ничего интересного, — промямлил слабо Миха.

— Ну что там? Почки отбили?

— Умирает ваш друг.



Май

Почему иногда не могу уснуть? Может, совесть беспокоит? Садишься и пишешь.

Была у нас такая воспитательница, Елизавета Степановна. Профессиональный педагог и хороший человек, но с одним изъяном — она ненавидит чавканье за столом. Мезофония называется. Не знаю, болезнь это или психическое расстройство, но она всегда выходила из группы, когда дети принимали пищу, даже если нянечка отсутствовала, а это запрещено — оставлять детей без присмотра. Так же ела всегда одна, да и вообще была одинока. И не смотря, что наш коллектив достаточно дружелюбный, долго она в садике не задержалась, как и везде. Сразу начиналось обсуждение за спиной, неприязнь, домыслы, перерастающие в сплетни, недовольство. Я, как уличный работник, даже не знал, что у нас существует абьюз лёгкой степени в отношении одного воспитателя.

Через два месяца она уволилась, о ней быстро позабыли, в садике воцарились мир и взаимопонимание. Это я сейчас иронизирую.

Встретил её через какое-то время на остановке. Мы узнали друг друга, перебросились приветствиями, она передавала привет садику, который я, естественно, не собирался передавать. А зачем?

Расстались по-хорошему, с улыбками, а мне было её жалко. Хороший человек с какой-то там незаразной мезофонией обречён на одиночество. И вот сейчас лежу и думаю, что надо было напросится в гости, предложить помощь по дому, но уже как-то поздновато.

Всё-таки жизнь не самая справедливая вещь на свете.



Миху выписали.

Ну как выписали, отправили умирать домой. Ни одна больница не оставит безнадёжно больного у себя. Во-первых, никто не хочет писать кучу бумаг и общаться с полицией. Во-вторых, действительно, какой смысл гаснущему человеку бессмысленно пялиться в потолок и пытаться договориться со своим богом. А дома, всё-таки, родные стены с привычными обоями, книги, игрушки, сердобольные соседи и… рыдающие родители, не знающие, кому звонить, куда податься.

Я ни разу не был у Михи дома, не знаком с семьёй и родословной, откуда он, такой услужливый, взялся. За столь короткий промежуток времени мы не успели стать закадычными друзьями, но и просто знакомые не навещают коллег в больницах, да и граблями не кидаются.

Я пытался навестить Миху, но он не разрешал. Были просто телефонные звонки, в которых я пытался поддержать товарища. Держался он молодцом. По крайней мере, старался.

— Может мне сделать для тебя что-то языческое? — спросил я уже после праздников.

— Языческое? — голос был слабый, какой-то сонный, — Хочешь задобрить Мару, владычицу зимнюю? Это здорово, конечно, но не надо предавать Христа, это будет неправильно.

— Ты же в него не веришь.

— Я верю, что, возможно, был такой человек, по имени Иисус, который в прошлом взбудоражил людей новой философией и, кстати, ничего неправильного он не сказал. Но так ли уж важно, что я думаю. Когда идёшь мимо храма, что видишь на куполах?

— А что там видеть? Позолоченное покрытие, кресты.

— Ты видишь своё отражение. И я там отражаюсь, и даже атеист. Этого не заметно снизу, но это так.

— И что?

— По вере вашей, и дано вам будет.

— Интересно, но не врубаюсь.

— Не важно, во что ты веришь, во что я, во что директор. Мы можем себе представлять что угодно, рисовать свой рай, но когда мы окажемся там, то просто офигеем от увиденного. Это то, во что я верю. А религия нужно тебя здесь и сейчас. И она такая в зависимости от страны, где ты родился, от родителей, времени и, самое главное, кого ты встретил, когда тебе тяжело. Именно поэтому в девяностых расплодилось много сект. Но если ты назвался православным христианином, то будь верен и соблюдай все таинства и обряды. А если отрицаешь исповедь, то ты не христианин, а так, попутчик. Уж лучше просто верить, без религии.

— Для меня так не пойдёт.

— Тогда исповедайся. Докажи, что готов на большее, чем ставить свечки.

— Ну, исповедаюсь. И чем я буду лучше?

— Ничем. У Бога нет любимых детей, он нас любит одинаково. Главное, чтобы всё было от сердца.

— Так я и предлагаю от чистого сердца! Сделать что-нибудь для тебя, пока возможно!

— Да ничем ты мне не поможешь! Людям помогай!

— Но ты же из-за меня…

— Разбежался, из-за тебя. Просто у меня плохая кровь.



1 мая

Один мой кратковременный знакомый как-то ляпнул, что детский сад — это стадо баранов, где все колотят друг друга игрушками и кусаются. Это он так про детей. Мол, его дети на домашнем воспитании, а школу будут проходить с репетиторами. Она у Его Величества тоже не пользуется доверием.

А для меня детсад — это коллектив, где дети находят первых друзей, учатся существовать в социуме, решать конфликты и обходиться без родителей, дрожащих над своими чадами и вытирающие им нос при каждом сквозняке.

Так что, сам ты баран, и сам ты стадо. Я так и сказал.

Больше мы не общались, и не спрашивайте, почему.



Я ничего не знаю про плохую кровь. «Ночной Дозор» и «Дракула» молчат об этом, но что вещь опасная, понял быстро.

Бывает, идёшь по пешеходному переходу на зелёный свет. Вдруг откуда-то гудок, визг шин, удар и ты, не успев понять, что произошло, уже мчишься к свету в конце тоннеля к своему богу. Но это одно.

А иногда ты знаешь, что смерть приближается. Твои часики тикают, но громче и быстрее, чем у других. Ты засыпаешь и не знаешь, проснёшься ли. Улыбаешься утру, а планы на вечер могут и не состояться. Тебе с каждым днём всё хуже и хуже, ты с грустью смотришь на людей, пытаешься улыбаться и говоришь, что всё в порядке, просто устал. А твои родители сходят с ума и не могут звонить каждые пять минут, так как давно включены в «чёрный список». Жуткое испытание для всей семьи. Ты, молодой, уже готовишься к смерти, друзья не приходят, потому что не знают, что говорить, родители не могут с этим смириться и обращаются к очередному экстрасенсу-шаману-лекарю. Но если Мара решила, её не переубедить.

Миху похоронили в самом конце января. Я решил сходить только на прощание, проявив уважение к коллеге и человеку с золотыми руками, который к тому же подставился вместо меня. Но внезапно в ритуальном зале увидел нашего зама. Оказывается, это мать Михи и тут многое проясняется, и осведомлённость Михи обо мне и её забота о нём. Она попросила меня остаться на поминки, так как пришедших попрощаться было немного. Как можно отказать начальнице, тем более женщине с заплаканными глазами. И уже потом, после кладбища и пары тостов об усопшем, я узнал кое-что интересное. Какой-то троюродный брат заплетающимся языком выдал мне кучу информации, будто пытался донести её до массового слушателя.

Оказывается, Миха был далеко не пай-мальчиком, и все мои хулиганские выходки выглядели поступками, достойными истинного джентльмена. Не буду пересказывать «подвиги» моего коллеги, но в профучилище он попал после того, как решил вымогать деньги у своих же одногруппников, и это не самое ужасное в его практике. Поэтому и мало тех, кто пришёл попрощаться. Его не любили и боялись. Его презирали! Миху! Я смотрел на подавленных родителей, вспоминал своего товарища и сам был в ужасе от услышанного. Не может такого быть, и не уговаривайте! Будто говорим о совершенно другом человеке.

Но нет худа без добра, именно в училище он проявил себя мастером на все руки и даже угомонился, но расплата за содеянное дала о себе знать. Да-да, вот тогда у Михи и обнаружилась плохая кровь. Сам он считал это наказанием за прошлую жизнь и всячески старался загладить вину. Отсюда и служение людям и самопожертвование. Так старался для людей, что забывал ходить на чистку крови. Религию себе выбрал оригинальную, точнее, она выбрала, но если такая ему по душе, пусть так и будет.

Что и говорить, необычный человек промелькнул в моей жизни. Или больной, или святой.



7 января

Собаки, сучьи дети, разлаялись. Я им, кстати, спать не мешал. Теперь фиг уснёшь.

Итак! Вера и религия!

(давно хотел написать по этому поводу)

Есть люди, что обходятся одной верой. Бог есть, мы в курсе, аллилуйя! И это здорово, реально. Но некоторые не принимают церковь, свечи, иконы, крестовый ход, будто это абсолютно ненужные вещи. И приводят кучу своих мыслей, кто бы их об этом просил.

Однажды с Максом случилось что-то нехорошее. Это мой кореш. Он запутался по жизни, ничто не радовало, что-то внутри сломалось. В учёбе скатился, девушка его избегала, дома недопонимание с родителями.

Мы гуляли по городу. Макс больше молчал, смотрел под ноги, иногда выражал недовольство тем и этим. И тут у нас на пути возникла церковь, что у Восточного рынка. Я предложил зайти, поставить свечку за маму.

Пока я совершал обряд, Макс сел на скамейку в дальнем углу, спрятал голову в ладонях и замер. К нему подошла сестра-настоятельница и что-то спросила. Потом взяла его за руку и повела к иконе Святой Матроны Московской. Там они вместе молились, потом говорили, сестра что-то объясняла, Макс согласно кивал.

А потом его «прорвало». Он плакал, рыдал, почти выл, качаясь влево-право, словно одержимый демонами. Так обычно ведёт себя человек, по неосторожности совершивший что-то исключительно плохое. Это было какое-то безумие, я был напуган, но на все попытки сказать утешительные слова, сестра строгим взглядом останавливала меня. Но, наконец, с Макса будто упало душное тяжёлое одеяло, ему стало легче, как после тяжелейшего испытания. Он нашёлся, он обрёл покой. После этого и жизнь стала складываться, пусть и не без трудностей, но так, как надо.

Естественно, он стал ходить в церковь постоянно, и даже девушку свою привлёк. И прав был Миха, говоря, что религия выбирается, помимо прочего, благодаря тому, кто рядом с тобой, когда тебе плохо. Будь я мусульманином, ходил бы Макс в минарет.



Миха пришёл со снегопадом. Со снегопадом и ушёл. Может, действительно, его забрала владычица зимняя. Всю ночь шёл оголтелый снег, под утро немного стих, и с утра пораньше я был уже на работе.

Я вошёл в свою (и опять — только в свою) тихую каморку и огляделся. Инструменты на местах, крепёж в подписанных коробочках. Всё подкручено, заточено, откалибровано, смазано и готово к работе. Кого теперь возьмут вместо Михи, с кем мне доводить до ума наш шокер?

Единственное, до чего не дошли Михины руки, это был мой триммер. Хотя…

Я вышел на улицу, прямо под усиливший снегопад, и завёл стартёр.

Работает! Как часы, как по маслу, будто только что украденный с конвейера — ровно и агрессивно, словно хочет улететь отсюда на фиг! Мотор ревёт, катушка с леской вращается! С неба валит снег, а я стою во дворе, машу триммером, будто кошу траву, и радуюсь, как ребёнок — та ещё картина. Из окон выглядывали дети, воспитатели, открылись окна прачки…

— Антон! Ты чего?

…а я всё стою и смотрю, как на кожух оседает снег, пока мир не стал расплываться.



7 марта

Есть у нас нянечка Кристина. Молодая девушка, но настолько начитанная, что знакома и с «Маргаритой» и «Степным волком» и даже с теми, кого я не читал. Умница и красавица, и я даже положил бы на неё глаз, но у неё кто-то есть. И, по-моему, боксёр. А у боксёров разговор короткий, сразу в челюсть.

Сегодня спрашиваю:

— Крис! Какая главная мысль в «Мастере и Маргарите»?

Она с ходу:

— Рукописи не горят!

— Не то… Вот смотри… Одна женщина подарила мне эту книгу с каким-то намёком. Я хочу узнать, с каким.

— Просто женщина, или не просто?

— Не просто.

— Ну, тогда, возможно — тот, кто любит, должен разделять судьбу того, кого он любит.

Кристина ошиблась в одном слове, но смысл передала верно. И я даже нашёл эту фразу, но не в книге, а в сети. Так проще.

И я решился сегодня прийти к Маргарите домой. В наглую.



Я увидел её возле бездействующего фонтана. Как раз шёл исполнять намеченное, как бы моя нерешительность не отговаривала, и будь что будет. Что мне эти книги, если откровенный разговор все прояснит. Да, так да. Нет, так нет.

А тут она. Такая же красивая и грустная, но даже на расстоянии я слышал биение сердца. Приближаясь к ней, я замедлил шаг. Надо было что-то сказать или сразу обнять и закружить, как в лирических фильмах.

— Вам нравятся мои цветы? — спросила Маргарита, настороженно смотря в мои глаза.

— Нет, — ответил я, как в книге, — а зачем ты мне её подарила?

Она пожала плечами.

— Чтобы прочитал, для чего же ещё?

— А зачем я намёки ищу? Подсказки всякие?

— Нет, ну я тебя точно брошу!

— Да за что?

Она только рассмеялась.

— За то, что ты балбес!

Не знаю, когда нам придётся расставаться, но сегодня мы вместе.



4 апреля

То, что я балбес, знает не только Маргарита. Сегодня слышу окрик:

— Антоха! Ты всё ещё тут?

Это Макс привёл первенца в сад. Как же быстро время летит!

Мы быстренько перекинулись общими фразами «где, что, у кого», а потом был вопрос:

— Ты почему не звонишь, не пишешь? Совсем зазнался?

Я даже и не ожидал такого.

— Так вы же сами…

— Что сами?

— Ну… отстранились.

— Мы? То есть, когда ты работаешь, и постоянно занят, это нормально. А когда мы работаем, плюс семья, это уже не в счёт? Мы же сказали, раз всегда занятой — звони сам, будем собираться, когда тебе удобно!

Я молчал. Не, ну а что тут скажешь? Как-то я всю эту ситуацию понял совершенно неправильно и, получается, сам открестился от друзей. Вроде начитан по самое не хочу, а к жизни слабо приспособлен.

— Вот ты балбес! — был озвучен вердикт.

Макс вручил мне свою визитку.

— Видишь циферки внизу? Это мой телефон. Будет время — по-зво-ни! Соберёмся, поговорим. Мы часто про тебя вспоминаем, ждём, когда же ты наконец-то подметёшь свой садик и сообщишь, что освободился.

И вот ночь. И опять мысли. И рядом визитка.



Сегодня зашёл на кухню.

— Что надо?

— В смысле? — удивились повара.

— Ну, там, картошку принести, что ли. Или гвоздь забить. Пока я добрый.

Оказалось, что надо и принести, и забить, и передвинуть, и наточить. Да, и мясо порубить, а то слишком большие куски привезли. В общем, спасибо, тебе Миха, большое.

Надеюсь, моя свечка поможет тебе решить разногласия с твоими Марой и Перуном, или кто там есть.

Странно мир устроен. Один язычник, другой православный, директор мусульманин, Маргарита атеист. Если коллег допросить с пристрастием, то и буддисты объявятся и ещё кто похлеще. И все живут мирно и дружно, проблемы решаются сообща, ссоры проходят, дружба крепнет. Давно погасли костры инквизиции, а крестовые походы и ночи длинных ножей остались в учебниках истории. Может, действительно, религия, это то, что нужно нам здесь и сейчас, а после, когда окажемся там, то просто офигеем от того, кто предстанет перед тобой — единственный Создатель всего, что было, есть и будет. Аминь.