сутью этой истории является проблема эсхатологическая: недавний мир закончился, и (почти) никто не знает, что с этим делать.
разве что: у нас (России) есть некоторое преимущество - мы это всё уже пережили в девяностые; так что дальнейший проект у нас есть:
Общее выше частного.
Справедливость выше закона.
Власть выше собственности.
Служение выше владения.
Духовное выше материального.
(законы Великой Степи)
История - это правда, которая становится ложью. Миф - это ложь, которая становится правдой.
Жан Кокто
Некоторые историки утверждают сейчас, что Жанна, в общем-то, была всего лишь символом, и чуть ли не игрушкой в руках «настоящих» полководцев. Разумеется, никто не утверждает, что Жанна д`Арк была реинкарнацией Юлия Цезаря или Александра Македонского. Дело - в силе личности. Марк Твен вполне справедливо писал в исторически достоверном романе «Личные воспоминания о Жанне д'Арк Сьера Луи де Конта»:
«Богом она послана или нет, но в ней есть нечто такое, что возвышает её над воинами, над всеми воинами Франции, что воодушевляет их на подвиги, превращает сборище трусов в армию храбрецов, и они обретают в её присутствии бесстрашие».
«Она была велика своим умением открывать способности и таланты, где бы они ни таились; велика своим чудесным даром говорить убедительно и красноречиво; непревзойденно велика умением воспламенять сердца разуверившихся, вселять в них надежду и страсть; умением превращать трусов в героев, толпы лентяев и дезертиров в батальоны храбрецов».
(Луи де Конт - земляк и сподвижник Жанны д'Арк, свидетель на Процессе ее реабилитации в Париже в 1455 г., его показания под присягой, занесены в протокол и, наряду с другими документами той эпохи, используются историками в качестве первоисточника.)
Мы, конечно, Орда Темуджина, сотрясателя всех (наших) Вселенных.
Но какое всё это имеет отношение к помянутой в одном из эпиграфов Жанне Деве?
Это показывает, что мы (реальные) - почти ничего не понимаем ни в мифах о Деве, ни о законах той (почти сказочной) евразийской Орды Чингисхана (монг. Чингис хаан, ;;;;;; ;;;;;), чьё собственное имя Тэмуджин, Темучин, Темучжин.
Ничего не понимаем о её культуре и образовании, воспринятых у единственной свехдержавы того времени - Китая; ничего не понимаем о её беспощадно справедливых законах и безопасных торговых путях от «первого» и до «последнего» моря... Ничего не понимаем о своём настоящем будущем.
Вот я и пытаюсь его понять,
А пока что мы самонадеянно говорим, что оплачено это «прошлое» величие (якобы не имеющее отношения к будущему) миллионами жизней; ещё более самонадеянно мы думаем об этих миллионах: а оно того стоило?
А потом убеждаем себя, что такое величие - это слишком страшные сказки!
Забывая, что и сами делаем сказку былью.
Но кто бы знал или попытался поверить, что (не кто-то ещё!) - мы с вами, читатель, даже только выслушивая эти истории на ночь (на Тысячу и одну ночь), уже со-решаем (со-трясаем-версифицируем) судьбы моего (и вашего, конечно же) человечества!
Кто бы знал, как это со-звучно с «со-грешаем»!
Но кто из нас без греха?
Кто бы знал, что даже и праведник - в белые одежды облекшись (это как с хорошо выстиранным бельём «тела души'” - после того, как снята будет Пятая печать) и до само'й «души души» высушивая ветхо-и-новозаветные притчи о «козлах отпущения» и о полученном за их счёт всепрощении, прилагает их смыслы не только к своему пониманию происшедшего...
И происходящего...
И ещё только должного произойти...
Так и происходит своекорыстная версификация мировой истории: она безысходна, хотя и ветвиста как сказки Тысячи и одной ночи... Пока все мы (святые и грешные) - не приходим к простому выходу из этой (запертой комнаты) Тысячи и одной ночей: всё к лучшему в этом лучшем из миров.
И это смертельная ошибка: к подобному выводу следует подходить бес-корыстно.
И что нет в этом (здесь и сейчас!) - никакого выбора.
И что если (эта чаша не минует нас!) - вам бы предложили стать комендантом Освенцима (а в нашей сказке это более чем возможно) - то никак нельзя было бы отказываться: вдруг удастся сделать так, что вместо четырёх миллионов погибнут «лишь» два?
(по мотивам высказываний экономиста Михаила Хазина)
Это - не только современность.
Это - даже не прошлое или будущее, а настоящее будущее.
Хотя и имеет непосредственное отношение не только к конкретному веществу т. н. «сталинских» репрессий (и к не-желанию их тему-джиново - и здесь опять всплывает Тысяча и одна ночь! - повторить в масштабах всего человечества; а ведь в том или ином бес-кровном и кровавом видах придётся), но и к проявлениям невидимых сил бесплотных - во «смертной» пло'ти нам явленных.
Только так тонкий мир явлен в мире материальном: от незримого ко зримому.
Так всё и началось: незримым соприкосновением.
Произошло всё (очень тонко) - сначала вербально, потом ментально.
Продолжилось всё (очень звонко) - в мире явленном и материальном.
В нынешнем (тогдашнем) зимнем Санкт-Ленинграде 2023 года, когда только-только наметилась наша победа на полях СВО - где нам противостал весь т. н. «цивилизованный» мир потомственных расистов и «людоедов»; в этих мировых катаклизмах, казалось бы - всем всё было уже ясно.
Но(!) - в этот волшебный миг пред-чувствия нашей неизбежной Победы мне вдруг достаточно штампованно напомнили о т. н. репрессиях двадцатых и тридцатых годов.
Напоминание произошло - в здании, имевшем формальное отношение к искусствам.
Здание это было аналогом сгоревшего московского Грибоедава, расположенном не в Москве, а на улице Звенигородской дом 22 города Санкт-Ленинграда.
Примечание: поскольку в девяностые годы (точной даты не помню) расположенный неподалёку от Большого дома на Лиговском проспекте и рядом с набережной Невы прежний санкт-ленинградский Грибоедов (так же как и его книжно-булгаковский прототип) сгорел, его нынешний Санкт-Ленинградский аналог являлся новоделом.
В небольшой комнате на втором этаже этого новодела собрались четыре-пять человек; люди эти со-беседовали (я запоздал к началу, попав сразу «с корабля на бал»).
Речь шла о судьбе одного из массы (тогда - почти сто лет назад) «репрессированных».
Подспудно (изначально - и от века, и от невидимых сил бесплотных) я знал, что при внешнем сходстве «тогдашних» судеб - у каждой из них своё глубоко личное содержание (это как с прижизненными реинкарнациями); не менее подспудно (изначально - от века, и от невидимых сил бесплотных) я знал и о взаимной связи происходящего и происшедшего, и должного произойти.
Это тонкие ощущения (со-знания).
Такие же, как и неощутимая метафизика глобальных процессов Вечной Вселенной (от слова «вселить»), что реализует себя в наших вполне плотских мимолётных и хрупких телах и (иногда) чуть более протяжённых делах.
Казалось бы, речь шла о делах (и телах) более чем «дальние», чуть ли не на сотню лет «оторванных» от «современных» людей.
Но здесь мы вспоминаем эпиграф от Жана Кокто и понимаем (не перефразируя Томаса Манна): наш удел - это люди.
Наши ближние дела - «с людьми».
Ведь «дальних» дел (и даже со-грешающих их тел) у нас нет - мы кажемся близки и кратки.
Зато у нас есть наши вечные «ближние» дела - с разбросанными по пространством и временам телами людей (тех самых - т. н. людей Книги, по определению пророка Мухамеда, ;;;;; ,классическое арабское произношение: mu;;ammad); наши «ближние» дела - с теми самыми сущностями, что броуновски вьются рядом с нами.
Что своими «делами тел» пробуют повлиять на внутренние дела наших душ: сакрально взаимопроникают в нас своими множественными душами (взаимоопределимся: при неизбежных прижизненных реинкарнациях мы меняем души, а не тела).
Я не сказал, что эти дела - давние: взаимоопределимся - времени нет вообще.
И это одна из сложностей при попытке «потрудиться душой»: все со-бытия', где бы и когда бы они не материализовывались, в душе происходят - у Бога, то есть даже не сей-час, а в настоящем.
Итак, сначала мы слышим (душой) внутренне «несовместимое» (на деле - более чем обоснованное) имя: Санкт-Ленинград.
Далее, от своего начала мы знаем (душой): это лучшее место и время на земле - для самоопределения: где вы, грани моего понимания? Далее того (больнее того) - теперь мы попробуем взаимо-обособиться: каждый из нас проживает в наивозможно лучшем для себя со-бытии (не только с ближними, но и с собственными душами).
Всё к лучшему в этом лучшем из миров.
Лишь по силе и полноте понимания этого факта (не просто, но - сейчашной душой человека) и определяет тело человека, какая душа в нём сей-час обитает; для невидимых сил бесплотных (к которым человеческие души уже не вполне относятся) - только так и можно ощутить этот плотский мир.
Для простоты - назовём это ощущение Искусством
Потому - будем (в этой истории, где я попробую ощущать мир моими «различными» душами) называть этот мир - Миром Искусств. Что оказалось со-звучно и дальнейшему происхождению смыслов, и дальнейшим «действующим лицам».
Запомним: через каждое «действующее лицо» проявляет себя сиюминутная душа.
Не мудрствуя - не более неизбежного мне мудрствования (от недостатка прозрения), я обратился к «доступной» мне внешности со-бытий, происходившей прямо на «моих глазах»; прямо-таки виделось, как по глазному яблоку ползут отражения происходящего.
Не только сейчашные (как песчинка часов) - но и «всегдашние».
Эти отражения-песчинки словно бы гласят: «Не в теле красота, но красота тела зависит от того образования и цвета, который отпечатлевает душа в существе его.» (святитель Иоанн Златоуст)
Приглядимся к ним поближе.
Так мы и вернулись (из тонкого мира) - «поближе».
То есть (для начала) - в произносимые слова. В переменчивые, как текучая вода человеческие души; потом - во внешность, оттолкнувшись от её содержания: здесь (как и с прижизненными реинкарнациями) происходит круговорот.
Только не вверх (ада) и вниз (рая), а во множестве измерений (того и другого).
Сейчас - когда история эта давно же произошла, и когда ныне у всех на глазах государство Израиль (всей силой своей преисподней) нацелилось на «холокост» палестинцев - чем фарисейски лихо обесценил свой личный монетизированный холокост, многие слова (души, внешность, содержание), что прежде никак не совмещались, оказалось возможным представить рядом.
Хотя имя Санкт-Ленинград кажется мне изначальным: есть в нём что-то вселенское.
Но и это всего лишь дела нынешние (уже почти вчерашние).
Итак, собрание людей в комнате на втором этаже новодела (по крайней мере, его начало) было посвящено некоему прискорбному факту из начала тридцатых годов прошлого века; говорил об этом и рассказывал искренний и (с серовато-лазурной аурой) неброский пожилой человек.
Напомню, начала я не застал.
- Представляете, его подвергли плановой «чистке совслужащих» госаппарата в Саратове в тридцать третьем что ли году («всего лишь» - уволили с запретом занимать руководящие должности сроком на пять лет), но - тогда он остался жив.
- И что?
Я слушал. Более того, я услышал это «что ли», а так же это «что», но - меня не покоробило.
- Потом он устроился в Санкт-Ленинграде в НИИ Растениеводства (кажется, так это называлось, но не ручаюсь за точность), проработал несколько лет...
Я сидел на этом со-брании - брани в невидимом - весьма пожилых (и имеющих «отношения» с искусством) людей и ещё очень невнимательно слушал эту обыкновенную историю.
В моё оправдание скажу: в этот момент Жанна из Домреми ещё не попросилась со-участвовать (параллельно со мной) - в происходящем и со-переживать (что не одно и то же) - происходящее, или даже(!) - воскресать из пепла костра на площади Старого рынка в Руане.
Здесь, как и со «сталинскими» репрессиями, было много не только загадочного и волшебного, но и непередаваемо мерзкого.
Происходящего не только из падшей природы людей, но ещё и напрямую зависящей от небесной непогоды и земной обстановки.
Хотя (даже) - и в системе ГУЛАГа было много аллюзий с различными толкованиями природы человека; хотя (даже) - и в Святейшем трибунале (инквизиции) было много настоящей чистоты (например, впервые в истории у обвиняемого появился - не помню, как тогда назывался - «адвокат»-защитник).
Вообще - и со смертями, и с воскресениями - на всём протяжении истории человечества было много разных историй; на деле - это всё частности, и со всей Благовестием Воскресения Иисуса (выхода Его из преисподней) их не сравнить.
Здесь ведь - человеческое, здесь - всё просто: сделай возможное (и оставь возможное в покое), невозможное сделает Бог (и тоже оставит в покое).
Но продолжу! Тем более что пожилой рассказчик о судьбе репрессированного подошёл (для меня) к кульминации своего проекта... Сам вполне мог не обратить на эту кульминацию внимания: это вещь более чем тонкая.
- Примечательно, что его сыну в санкт-ленинградской школе преподавал черчение человек по фамилии Бенуа (имени не помню); да-да, один из тех Бенуа (родственник создателя Мира Искусств)!
Показалось, что была снята одна из печатей (быть может, Пятая); но (повторю) - эта кульминация (не) только для меня... Эта точка переворота плоскости бытия и есть причина моих воспоминаний о том раз-говоре, сами понимаете.
- А судьба подвергшегося чистке? - спросил кто-то (может, даже я). - Наверняка история имела продолжение.
Это(!) - выглядело оче-видным.
Это(!) - только в нашем Мире Искусств история имеет начало, продолжение и конец; жизнь не заканчивается Миром Искусств.
Имени «вычищенного» из аппарата в Саратове, но - тогда уцелевшего (дабы ему удалось поработать ещё и в растениеводстве), я не запомнил. Человек либо больше своего имени, либо меньше.
Если, конечно, сам человек - не тот самый святой, именем которого его «назвали».
Я, к примеру, долгие годы был влюблён и вожделел к некоей несравненной женщине Жанне, в реальности вряд ли имевшей точки соприкосновения с мифом об Орлеанской Деве; хотя, кто точно может судить?
Так я подумал.
Потом - продолжил измышлять реальности (с их кровью и потом): кто может знать, какова была бы Жанна Дева, не будь она вовсе Жанной Девой, а воплотилась «моей» Жанной; так я «растекался мыслью по древу» и сам не заметил, как заигрался.
А ведь уже прозвучала неслышная нота.
В гамме она - пред-шествовала озвученной до; совсем немного (всего лишь - вся вечность) оставалось, чтобы (да-лее) - уже нота до переступила ноту си и стала нотой да.
Признаюсь: когда-то (но не теперь) я верил в её («моей» Жанны) провиденциальность; не думаю, что тот «я» слишком ошибался: для того моего минувшего «я» и даже крох иллюзорной провиденциальности хватало.
Я услышал:
- Сейчас расскажу, - имелась в виду судьба «зачищенного» (уже после «растительной» жизни в НИИ).
Но я почти не слушал.
Я (уже) - подумал о Жанне (ещё не той, что «стала» святой).
- Тебе не совестно? - спросило меня моё «я».
- С «той» Жанной тоже был я, - ответило мне ещё одно моё «я». - Для того «я» имя Жанна значило больше, чем просто имя Жанна.
Я не поверил услышанному. Более того, пренебрег известным «спросите у профессора, что такое шизофрения». И позволил ещё раз прозвучать вопросу, который ни в каких моих раз-решениях не нуждался:
- Но судьба подвергшегося чистке? Или вас интересует лишь пересечение безымянного человека с носителем славной фамилии?
- Да, только это, - признался рас-сказчик. - - Таких судеб, как у «того человека», было «тогда» (а когда именно?) как песка сквозь пальцы.
Я опять не поверил услышанному. Во всём этом зарождался два-три-и-далее-сказ (Тысячи и одной ночи). Носитель звенящей фамилии, простой учитель черчения?
Здесь - нужды два-сказчик и три-сказчик: совсем как с неслышной нотой да.
Здесь души со-бытий обретают свои очертания.
Прочертил ли (тогда) учитель черчения (в созданном его родственником Мире Искусств) необходимые параллели и меридианы очередного плоского птолемеева глобуса - для-ради того, чтобы все эти слова о чистках в сов. учреждениях стали исполнены некоего света, а не только полоскались застиранным бельём?
Вряд ли!
Нет у одного (слабого) человека такой власти, чтобы статистику несчастий обратить в благодать.
Даже если он носит фамилию Бенуа. Даже если он окажется учителем черчения силовых линий многомерия; всё равно - невозможно.
Но я всё же попробую.
- Того человека арестовали в тридцать седьмом. Родственники долгое время ничего не знали о его судьбе. Писали запросы в самые разные инстанции (что тогда было возможно), им приходили самые разные ответы, вплоть до извещений о смерти по самым разным причинам.
Говоривший помолчал. Добавил:
- Всё это были отписки.
Я знал: различные житейские функции (как и их человеческие персонификации) не злокозненны сами по себе, но - сам поток мелких со-быти’й склонен выбирать направление скорей к распаду (Хаосу), нежели упорядочиванию (Космосу).
В каждом отдельном случае имеет место быть всего лишь мелкая сделка с мимолетными обстоятельствами. Даже нежелание затратить личное время - не более чем мелкая уступка сатане.
А казалось бы: ничего не определяющее не-деяние.
- Равви, возможно ли человекам спастись? - мог бы (своими словами) подумать я, чтобы (своими же словами) ответить: человекам невозможно. Но невозможное человекам возможно Богу.
Я сказал (не только собранию в новоделе Мира Искусств):
- Сталин до тридцать седьмого года (может, и подалее) не обладал всей полнотой власти; была серьёзная опасность для его жизни от т. н. «соратников»... И (вместе с угрозой его жизни - а ведь на ней сошёлся клином Белый Свет Провидения) глобальная угроза для моей Родины
Здесь меня могло бы кольнуть: ты (то есть нынешний «я») решаешь, на ком сошёлся клином Белый Свет; не много ли для тебя?
Ты не бог (именно с прописной - в подчёркнуто языческом понимании).
- Можно было выбрать, какой из смертей (или всеми сразу) он погиб, но - его семья долго ещё верила, что его карма выведет одну из его прижизненных реинкарнаций в нынешний Санкт-Ленинград вполне овеществлённо.
Разумеется, всё это прозвучало не так.
Это я (то есть - всего лишь одно из моих «я») позволил себе приблизить видимое происходящее к его метафизической сути; разумеется, у меня (одного из моих «меня - мня о себе») получился настоящий миф с героями, равными (предположим) царю Гильгамешу или той же Орлеанской Деве.
- «Я не скажу за царя Гильгамеша», - скажете. - а вот Жанна из Домреми - вполне реальный, а не мифический персонаж.
Но это как посмотреть.
Внешне и тот, и другая - это настоящие Герои, как и 300 спартанцев или 28 панфиловцев.
Ведь кто есть Герой?
Это никакой не бог (в понимании - языческий божик), но - именно Человек Последней Правды, своей жизнью выразивший её до конца. И эта Последняя Правда никогда не выглядит идеальной.
Последняя Правда - это как долг перед Родиной или Страх Божий (страх потерять Бога); большего - никому не дано: ни человекам, ни богам, ни героям.
Ничего не дано, кроме долга; и будь что будет.
И всё-таки я «заострился» на этом; но - что же такое на самом деле я сейчас слышу в разговоре этих весьма пожилых людей о давних репрессиях?
А вот что: долгое эхо долга.
Оно раздаётся в пространстве мечущихся человеческих корпускул. Оно пробивается сквозь корпоративные (всегда мафиозно-фашистские по своей сути) интересы местного чиновничества. Сквозь благородство и подлость (и просто быт) человеческого неустроенного общежития.
Оно - раздаётся; но - не как подаяние.
Как со-звучие. Со-озвуча'ние имён. Таких, как Жанна из Домреми и «моя» Жанна: я и не заметил, как произнесённое имя - стало уплотняться и даже приготовилось вступить в раз-говор.
Может, я бы заметил и удивился два-говору или три-говору.
А ещё меня продолжает удивлять, как наш нынешний Верховный меняет парадигму движения моей родины без подобной зачистки «отживших» кадров.
Все эти партийные чистки, все эти взаимные людоедства т. н. «правящего класса», все эти погибели «старых большевиков» (и тогдашних, и нынешних), доросших до уровня местных или столичных феодалов... Это и есть смена парадигм - «как она есть».
Так или иначе она подразумевает смену мышления у людей (иногда - как тогда: вместе с людьми).
Любой класс «власть имущих» - существует, только (для-ради) воспроизводства самоё себя. В этом нет «настоящего будущего» - существуют лишь версификации «прошлых будущих»; в случае с Россией это чревато окончательной погибелью.
Я смотрел на пожилых людей, собранных в новоделе санкт-ленинградского Грибоедова.
Одному, тому самому сухому педанту (лучезарно-серого спектра аура), было около (или чуть более) семидесяти. Двум другим былинкам-мужчинам - за восемьдесят; все(!) - ангельским обликом простовато-лучезарны, любяще-загробны (более чем очевидно: вот-вот)...
Очень хорошая компания.
Для-ради обсуждения невыразимого (и неподсудного).
Повторю оче-видное: именно за этим овеществлением мифа и важна мне Орлеанская Дева (названная так вовсе не за снятие осады с Орлеана), некая Жанна из Домреми (воспитанная в этой деревне), сожжённая в Руане ведьма и «еретичка» д'Арк.
В предыдущей фразе всё верно (почти), кроме написания глагола «сожжённая» - его сразу надо было брать в скобки.
Потому я, слушая страшную сказку о сталинских репрессиях, вспомнил именно о Жанне... А не о том, что среди реабилитированных и выпущенных при Хрущёве были не только генетические изуверы-бандеровцы, изначально предавшие душу (вместе со всей своей греко-каталической ересью) лукавому, но и (к примеру) конкретная администрация детского дома, на протяжении долгих лет грабившая своих подопечных.
Толстый папик-директор (оттуда же) - принуждавший к сожительству несовершеннолетнюю... И бездны подобного.
Кто пожалеет троцкиста-нечаевца, выковывателя нового человека из человеческого материала посредством ссылки на Соловки - отзовись первым; но (все же) - давайте-ка обсудим этот глагол «сожжённая»
- Стоп! - сказал я себе. - Параллели и меридианы этого глобуса оче-видны: сейчас ты углубишься в мистическое Средневековье, вскроешь корни волшебной сказки о Жанне д'Арк, восхитишься прови'дением манипуляторов той ситуации (а так же намекнёшь на сложности внутрипартийной борьбы в ВКПБ в двадцатые-тридцатые годы) и отвлечёшься от конкретных судеб конкретных «маленьких» людей.
- Да, - сказал другой «я». - Непременно отвлекусь от внешности происходящего.
- Не надо. Не делай этого, - сказало мне моё настоящее «я».
- Вы о чём-то своём думаете? - поинтересовался кто-то из моих со-беседником.
Я улыбнулся - молча извинившись.
Не только перед ними.
Каждое горе (как вершина стеклянной горы из сказки) - персонифицировано, словно бы овеществлено.
Какое кому дело, что какой-нибудь Со-лженицын солжёт, умножая число репрессированных в десятки раз. Тогда как количество заключённых в США в то же время было гораздо (или не гораздо - не тем меримся) больше, чем у нас.
Какое мне дело до того, где ныне душа Со-лженицына? Я извинился лишь перед персонифицированным страданием.
Я, не страдавший, извинился.
Но личной вины я не признал, а зря: персонификация (во мне - тех событий) и мне не помешала бы.
Меж тем разговор плавно перетёк с темы на тему.
Одной плоскостью своего (ещё более плоского) со-бытия я бодро соучаствовал (иначе бы прошёл мимо моей со-вести). Другую плоскость своего всё более плоского со-бытия я попробовал чуть-чуть провернуть вокруг тонкой оси (всех этих моих всё более плоских плоскостей).
Третью плоскость моего со-бытия - я не трогал. Иначе мне пришлось бы назвать происходящее всего лишь трёхмерной сказкой.
Нас было четыре человека (я не считал себя: здесь я сказочник). А за нами были все люди, живые и мёртвые (которых, как известно, у Бога нет).
Я (в этой компании и сам себе) мог показаться самым молодым.
В этой компании раз-говор шёл о реальном, а я (сам в себе - сказку рас-сказывая) убегал в сакральное (и кто решит, что более насущно, пусть первый бросит в меня железный довод, облитый горечью и злостью).
Не то чтобы многовековой миф о девочке из народа, которую голоса побудили «спасти милую Францию», а неблагодарный король (на коронации которого она держала знамя) не выкупил её из плена у бургундцев (тогда - почти что не французов) и тем самым довёл дело до того, что её выдали англичанам.
А там инквизиция «сшила» своё дело, и «девочку из народа» прилюдно сожгли (чем не наши процессы тридцатых).
Таков финал будущей (канонизируют её позже) святой.
И обращаюсь я к её имени не только потому, что оно звучит для меня (я невежда, признаюсь) гораздо прекрасней, нежели фамилия славного учителя черчения Бенуа (родственника основателя Мира Искусств), а ещё и потому, что все тогдашние интриги Английского, Французского и Бургундского правящих домов, а так же казуистика двух(!) имевших прямо противоположные результаты инквизиционных трибуналов (мне «наивному» - сквозь века) выглядят гораздо романтичней, нежели быстротечные заседания «троек» (я намеренно не вдаюсь в тонкости сталинского судопроизводства).
Первый трибунал (напомню) не препятствовал Орлеанской Деве стать будущим символом возрождения Франции.
Второй трибунал (напомню) прямо обвинил её в ереси и колдовстве, чем предопределил сожжение.
Не углубляясь в детали (к чёрту подробности): второй трибунал по составу мало чем отличался от первого.
Будет ещё третий трибунал, для признания святости. Почти что через пятьсот лет, в 1920 голу. Согласитесь, для «тогдашней» Жанны он всё-всё(!) изменит.
Если, конечно, речь не о тонком (не путать с плоскостью) мире.
Раз-говор перетёк в другую плоскость (но - не стал пока что ни два-говором, ни три-говором): со-бытия' каждой личности продолжали присутствовать в «прошлом» раз-говоре. А я вновь подумал об Орлеанской Деве.
Орлеанской её называли «задолго до Орлеана» - она была (по одной из версий) внебрачной дочерью то ли самого короля, то ли его брата.
Который как раз и звался принцем Орлеанским.
По другой версии - от украинского учёного (что уже почти смешно, но - рассмотрено быть должно) Сергея Горбенко настоящей Жанной д'Арк была Маргарита де Шампдивер, внебрачная дочь короля Карла VI и его последней любовницы Одетты де Шампдмевер.
Карл воспитал свою дочь как воина, поскольку два его сына в борьбе за трон были уничтожены сторонниками герцога Луи Орлеанского. (Сеть)
Зачем я об этом говорю (не только для-ради красоты имён и фамилий, например: Бенуа)?
А всё просто: любая номенклатура (особенно революционная) есть каста, в которую посторонним нет входа. А вот «Рассказы о почестях, оказываемых ей (Жанне Д'Арк, прим автора) при разных оказиях, кажутся противоречащими предположению о ее плебейском происхождении. Наверное, Робер Амбелен (Robert Ambelain, 1907–1997) - известный французский писатель, прославившийся своими связями с современными тайными обществами масонского и мартинистического толка, - был первым, кто решил связать ее прозвище «Орлеанская», под которым она фигурирует, например, в поэме Вольтера «Орлеанская девственница» (La Pucelle d’Orleans), с еще одним известным «Орлеанцем» - Орлеанским Бастардом (Le Batard d'Orleans, 1403–1468).
Орлеанский Бастард, или Жан Дюнуа, был незаконнорожденным сыном герцога Луи Орлеанского (Louis de Franc, Duc d'Orleans, 1372–1407) и Мариэтты Ангенской (Mariette d’Enghien). В своей книге «Драмы и секреты истории» («Drames et secrets de l'histoire, 1306–1643»), изданной в Париже в 1980 году и переведенной на русский в 1993 году, Амбелен доказывает, что именно на принадлежность к Орлеанской династии указывает прозвище воительницы.
Тогда объяснима та легкость, с которой Жанна была принята при дворе, и те почести, что ей оказывались, и то, что она принимала участие в рыцарских турнирах и командовала рыцарями.
Итак, отцом Жанны был герцог Луи Орлеанский, о чем знали и представители династии (сторонники этой версии утверждают, что в таком случае Жанна д'Арк родилась в 1407 году). Богатый гардероб Жанны был оплачен герцогом Карлом Орлеанским (Charles d'Orieans, 1394–1465), а Орлеанский Бастард, обращаясь к ней, называл ее «Благородная Дама». Но кто в таком случае мать Жанны? Вслед за Амбеленом, Этьен Вейль-Рейналь (Etienne Weil-Reynal) и Жерар Пем (Gerard Pesme) считают, что, скорее всего, это Изабелла Баварская (Isabeau de Baviere, 1371–1435), жена Карла VI, мать Карла VII. Она долгие годы была любовницей Луи Орлеанского...» (Сеть)
Повторю: зачем всё это?
А затем - чтобы показать: без удаления этого слоя номенклатуры невозможна смена парадигмы развития страны; но - ведь тогда парадигма (внутренний уклад и идеологическая надстройка) развития Франции не поменялась!
Зато - она трижды менялась в России: военный коммунизм, НЭП и Сталинская индустриализация (может, даже четырежды - первоначально был испробован классический марксизм, в тех условиях быстро доказавший практическую непригодность).
Но(напомню) - раз-говору пора вернуться в реальность.
Разве что: будет ли возможные (реальные) два-гово'р или три-го'вор - ещё более сказочны, нежели всё выше-и-ниже изложенное: сложно называть страшной сказкой то, что имеет вполне себе счастливое окончание.
Мы хотим, чтобы «слуги народа» исправно делали своё дело.
Кстати, в сказке так и происходит: король (или председатель очередного предстоящего нам того или иного «трибунала») - выглядит, как на картине Чурлёниса «Сказка королей»; в реальности же «мы хотим иметь государственный аппарат, как средство обслуживания народных масс, а некоторые люди этого госаппарата хотят превратить его в статью кормления. Вот почему аппарат в целом фальшивит.» (Иосиф Сталин)
А потом раз-говор вновь плавно перетёк с темы на тему.
Повторю (это - уже два-говор: мир лишь внешне состоит из бескрайних повторов): одной плоскостью своего (ещё более плоского) бытия я бодро соучаствовал (попрёк не прошёл мимо моей со-вести). Другую плоскость своего всё более плоского бытия я попробовал чуть-чуть провернуть вокруг тонкой оси (всех этих моих всё более плоских плоскостей).
Третью плоскость моего бытия я не трогал.
Иначе мне пришлось бы назвать происходящее всего лишь трёхмерной сказкой.
Нас всё ещё было четыре-пять человек (неопределённость моей памяти: я не знал, могу ли себя сосчитать).
Мы сидели в креслах в небольшой комнате некоего официального заведения; что за чёрт нас свёл вместе? Уж наверняка это не были какие-нибудь манипуляторы «мировой закулисы»; если честно, ведь мы всего лишь (по моему нескромному разумению) собирались - почти по корпускулам извлекаясь из ноябрьской слякоти - всего лишь «вечность проводить».
«Ведь мы играем не из денег,
А только б вечность проводить.» (цитата известно чья).
Во всяком случае, я поступал сейчас с своим относительно свободным временем именно так; причём - Жанну из Домреми, как и «мою» Жанну, я не доселе ещё привлекал в качестве незримых со-участников беседы (с вечностью).
Хотя(!) - «мою» Жанну привлечь пытался, счастливо-безуспешно (что это означает, разъяснится в этой истории); мне хочется (перехочется) показать, что наша реальность не менее мифо-логична, нежели настоящий миф.
А за нами - под нами и рядом с нами - были всё те же люди, живые и «мёртвые» (последних, как известно, у Бога нет).
Потому я перешёл к логике мифа.
Зачем были репрессии (и страшные сказки о них - помимо реально ужасающей были), я более или менее показал - по крайней мере себе; а вот зачем «сожгли» Жанну из Домреми? Если (у нас) смена парадигмы развития страны потребовала репрессий, и это было бесчеловечно-логично (хотя и спасло в результате бесчётно и жизней, и якобы бесплотных душ).
Худо-бедно, но - новая элита (сталинские наркомы - чудо самоотверженности) была создана. А вот зачем была проведена эта ужасающе фальшивая мистерия на рыночной площади Руана?
Ни о какой новой элите и речи не было.
Далее в логике мифа: так же(!) - почему любые отношения мужчины и женщины между собой (а так же - с невидимыми силами бесплотными) всегда счастливо-несчастливы? И что означает это счастье-несчастье?
Неужели этот «дуализм» - один из способов посмотреть на развилки истории со стороны?
О последней позиции существуют разные со-мнения.
Далее - в логике мифа: и о наших репрессиях есть разные мнения! Что народ их практически не заметил (и мне об этом не один раз говорила моя мама), что зачищались лишь т. н. руководящие работники и (гораздо реже) т. н. работники творческие, впоследствии люто отомстившие спасителю моей родины.
У людей Мира Искусств них были все средства для создания подлых мифологем о героико-трагическом прошлом. Надеюсь, причина мифа о Жанне д'Арк более благородна (что её не спасли, о сожгли)?
Или нет?
Если верить всему вышесказанному о её происхождении, то - оче-видно: «Нельзя было сжечь по обвинению в колдовстве девушку такого высокого происхождения... Сейчас речь о другом, о жизни Жанны после… ее официальной казни. Чтобы понять, как Жанна смогла избежать казни, стоит обратиться к описанию этого печального действа: «На площади Старого рынка (в Руане) 800 английских солдат заставили народ потесниться…наконец, появился отряд из 120 человек… Они окружали женщину, прикрытую… капюшоном до самого подбородка…». По сведениям историографов, рост Жанны составлял около 160 см. Учитывая двойное кольцо солдат вокруг нее, колпак на лице, сказать с уверенностью, что это была за женщина, не представляется возможным.» (Сеть)
А что за-очно? Я знаю, мои «сказки» о Жанне (и о Деве, и о «моей» любимой, которая здесь лёгкой тенью) - всё это не имеет отношения к страшной сказке о репрессиях: ни к их реальности, ни к мифам о них; так зачем я всё это затеял?
А затем, что я жив и чувствую мысль эпохи.
Даже здесь, в новоделе Мира Искусств, где «Шахразада прекратила дозволенные речи» и перестала переливать из пустого в порожнее: время нашей тогдашней встречи истекло.
Я простился с пожилыми людьми и вышел из помещения, где мы с ними раз-говаривали; но (главное) - и после прощания с ними раз-(и два-и три)-говор продолжился: плоскости бытия опять соприкасались, и я легко своими «обводами» души проникал в них.
Я мог бы остаться и поблагодарить со-беседников - за мои мысли, которыми они меня одарили.
Это ведь очень личное: персонификация мысли или чувства. Если кто-то дарует вам возможность овеществления (даже приближения к нему) невидимого, он заслуживает благодарности.
Тем более, что «мою» (любимую) Жанну точно никто не сжигал, она всего лишь меня оставила.
Тем более, что рост «моей» здешней (любимой) Жанны был меньше 160 см, и если бы на рыночной площади Руана всё же сжигали кого-то (не) похожего на неё, подменить и скрыть подмену личность было бы много проще... Что всё это происходило полтысячелетия назад, не имело значения.
«Рост» моей души (на вырост моего чувства) не позволял честно ответить на вопрос: мог бы я почувствовать, что аутодафе совершают не над «настоящей» Жанной.
Я уже почти догадывался, что у меня будет шанс спросить об этом от оче-видца со-бытий; точно так же - я почти догадывался, что шансом развенчать прекрасный миф я не воспользуюсь.
Я вышел из здания. Вид здания мне не нравился: нечто бухгалтерское при каком-нибудь «отопительном» (прямо-таки предчувствие путешествия в ад Мира Искусств) учреждении, расположенном во дворе.
Далее - следовало пройти сквозь арку с затворёнными воротами (калитка всегда открыта) и выйти на улицу.
И вот здесь все частичные овеществления души, посредством которых невидимые силы бесплотные со-общаются с миром материи, дали о себе знать - вполне молниеподобно: прямо перед дверью в новодел я увидел вперившего в меня пронзительные голубые (чёрные, карие или - даже несколько фасеточные) глаза высокого мужчину с синей бородой.
Сквозь эту синюю густую бороду легко проступало гладковыбритое лицо нездешнего аристократа; мужчина был в странном «средневековом» (богатом: чёрный бархат, серебряное шитьё) одеянии, стоявшего прямо перед аркой и тем самым заступившего мне путь.
Я мог бы подумать о банально заблудившимся реконструкторе (даже и в голову не пришло): казалось бы, что «другое» возможно увидеть (душой) на фоне новодела!
Далее: я не мог знать этого человека лично (а меж тем его прозвище слышали все).
Да и молниеподобное мгновение никуда не уходило (не иссякало, не просыпалось песчинками - сон длился и длился): как-то так получилось, что мановением ока я вспомнил его имя и фамилию! Звали его Жиль де Рэ, маршал Фанции, бывший видный сподвижник Орлеанской Девы; я «вспомнил» (будто наяву при этом присутствовал), что он на свои деньги собрал отряд наёмников и двинулся к Руану освобождать Жанну.
Что будто бы уже на подходе к городу увидел дым от костра.
Так он опоздал, но (следуя продолжению мифа) - не смирился.
Впрочем, это всего лишь одна из версий реально и ирреально происшедшего тогда. Существует ещё несколько - помимо того, что было на самом деле.
Он стоял передо мной, высокий сине-черно-кареглазый (не)синебородый человек с узким красивым лицом. Одет он был странно для нашего санкт-ленинградского ноября, но доспехов (по счастью) на нём не было.
- Синяя Борода? - сказал я.
- Да, - сказал злодей и герой.
Я знал одну из версий этой реальной (то есть страшной) сказки: былой сподвижник Девы, будучи чрезвычайно богатым, знатным и влиятельным человеком, стал реально сходить с ума (в долину, где растут деревья смысла) и восставать против той псевдо-реальности, в которой Деву, перед которой преклонялся, пошло и подло сожгли.
Я спросил:
- Зачем вам борода? В вашей реальности её у вас не было.
- А чтобы мы обошлись без долгих представлений.
Я кивнул.
Он улыбнулся.
Я вспомнил: ходили слухи, Жиль де Рэ (как профан) пробовал заниматься магией. В чём, собственно, его и обвиняли; отсюда и страшная сказка о нём, отсюда его всемирная слава (не такая всемирная, как у прокуратора Иудеи).
Я улыбнулся в ответ: очевидно, его профанации и мои «мысленные» эксперименты-«вивисекции» (и над «телом реальности», и над телами различных мифов) - они просто-напросто сталкивали нас на этих пересечениях плоских овеществлений.
Сталкивали (аж до кремниевого искрения) - сейчас и здесь.
И тогда злодей и герой (сейчас и здесь) - отвечая, поднёс руку к подбородку и словно бы ластиком стёр с него растительность; зачем? Пустое телодвижение.
Бороды всё равно не было, одна мифическая видимость.
- А чтобы осталось красивое умное лицо с решительным на нём выражением, - сказал Жиль де Рэ, словно бы процитировав Хармса: отправляю тебе мой портрет, чтобы ты всегда имел перед собой это умное лицо. (цитата по памяти)
Далее он продолжил:
- Вы правы, - сказал он. - Наши интересы совпали. Если Жанну сожгли, я хочу (хотел, буду хотеть) её воскресить.
Я опять улыбнулся. По одной из версий Жиль де Рэ и занялся чёрной магией с человеческими жертвоприношениями, чтобы воскресить свой кумир.
- Если её не сжигали, я хочу разочароваться в своей наивной вере в чудо и предназначение, - мог бы подумать (я ему не навязываю мыслей) Синяя Борода.
Я опять кивнул.
В нашем времени - всё так же: желая войти в одну и ту же реку времени дважды, мы вызываем тени прошлого и пробуем одеть во плоть и вдохнуть в это «одеяние» прежнюю душу.
Я посмотрел на новоявленного со-ратника.
Звали его Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Рэ, граф де Бриенн.
Блестящий аристократ, один из самых богатых и знатных дворян своей страны, пэр Франции. Разумеется, он никогда не красил бороду в синий цвет. Более того, предполагают, что у него вообще не было бороды: «синебородыми» в то время называли мужчин, выбритых «до синевы».
Здесь - как и в случае с учителем черчения (по фамилии Бенуа), обучавшем профанов (ранне-советских школьников) проводить на белом листе человеческой души параллели и меридианы Мира Искусств и учиться верить в создание нового человека и победу нового строя.
Не удивительно, что профан чернокнижия и (по совместительству) бывший Герой и сподвижник святой Жанны из Домреми пришёл к почти такому же решению: воскрешению тени Орлеанской Девы.
Истинная в своём невежестве человеческая гордыня: вера во всемогущество человеческого (Мира Искусств) чернокнижия... Но не будем отвлекаться! Не станем смотреть на магико-мистические истоки искусства: попутку задобрить-принудить-обмануть к чему-либо конкретному невидимые силы бесплотные.
- Зря вы так поспешны в суждениях, - сказал мне барон де Рэ, пэр Франции. - Есть версия, что вся эта история с чернокнижием и воскресением тени есть не более чем интрига с целью отнять у меня мои богатство и титулы, амбициозные родственники постарались.
- Но вы же признались.
- А пытки? И магистр ордена тамплиеров признавался в поклонении Бафомету и в массовой содомии братии, а потом с костра проклял Филиппа Красивого.
- Хорошо. Оставим ваше вероятное малодушие.
Пэр Франции снисходительно взглянул.
В жёлтом луче уличного фонаря это выглядело почти глумливо, как выражение лица некоего Коровьева-фагота (который, как известно, был-таки демон): вопросы малодушия и многодушия средневекового француза не занимали! В Мире Искусств важна поверхность, пять или шесть телесных осязаний, овеществление собственной невежественной гордыни.
Пэр Франции снисходительно отмахнулся.
- Я не демон и не тень, - сказал бывший Герой. - Вы можете прикоснуться ко мне рукой. Я бы и следы от пыток показал, но мне нет в них нужды, и тело вполне исцелилось.
Пэр Франции предложил мне выступить в роли апостола Фомы.
Но сам он воскресшим Христом явно не был.
- Так зачем вы явились? - без обиняков спросил я.
Он не замедлил подтвердить мою догадку.
- А эти ваши раз-мышления о репрессиях: они меня и призвали, и в этом облике сформулировали. Хочу (вместе с вами) рас-судить и перейти к два-и-три-мышлению: сжигали мою Деву, или это всё ловкая мистификация.
Он явно имел в виду ещё и давешний раз-говор о репрессиях.
- А вам ведь интересно, столь ли правдивы ваши мифы о вашей непобедимости, - сказал барон и маршал. - Так что нам (в некотором роде) по пути.
- Чьей непобедимости?
- Русского мира. Если ваш мир непобедим, нет никакой страшной сказки о так называемых сталинских репрессиях.
Я (не) удивился и (не) заподозрил пэра Франции в подслушивании (моих мыслей). Если нет никакой страшной сказки о репрессиях, то что же тогда есть?
Неужели страшная реальность?
Или всё-таки сказочная.
Разумеется, таковы были мои раз-мышления (до два-и-три мышлений мне было ещё далеко).
Разумеется, Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Рэ, граф де Бриенн действительно (не) подслушивал мои рас-суждения: не переросшие в два-и-три и так далее (Тысяча и одна ночь), они были очевидны.
Более того, у меня даже не оказалось причин осуждать его за это (барон при этой мысли сморщил аристократический нос).
- Вот (у)видите: страшно или сказочно - это всё в процессе и реалиях момента. А так же в сопутствующих факторах среды (которой до Среды Воскресения ещё далеко).
Барон почти слово в слово перечислял мои доводы (которых я не привёл в той беседе о репрессиях).
- Вот (у)видите: палачи и жертвы - это тлюди! -повторил он.- Исходя из падшести человеческой природы: «Раб лукавый и прелюбодейный чуда ищет, и не дастся ему.» (одно из Евангелий, по памяти)
Меня начало настораживать его «(у)видите».
- Тогда о каких репрессиях может идти речь? – въедливо уточнил я.
- О справедливых. Сказка о справедливых репрессиях. В которой (к примеру) бандеровцев не выпустят на свободу в пятидесятые годы вашего века. В которых, к примеру, весьма вероятного сексота Солженицына (без ведома «кума» не стать библиотекарем в лагере) не сочтут совестью нации.
Здесь я окончательно перестал удивляться (если вообще мог удивиться сказке), что средневековый француз в курсе нашей недавней истории.
Впрочем, барон де Рэ и сам мне «себя» разъяснил:
- Я есть явление в ноосфере, архетипических персонаж сказки, отражающих некую метафизику развития личности. Многие, столкнувшись со святостью (мифической или настоящей), проходят мою дорогу: с одного круга ада на другой круг.
- И остаются в аду?
- Да. Но так или иначе от него пробуют отдалиться. Если я и в аду, то пробую пробить небо этого ада.
- И выйти в следующий, якобы более высокий ад, - усмехнулся я.
Это как со «сталинскими» репрессиями: как и все зачистки т. н. «врагов народа» (личностей, чьи парадигмы гибельны для народа и государства), все эти «пробои неба ада» неряшливы и сопровождаются поговорками «лес рубят, щепки летят»; понятно, что «кровавым костям в колесе» совсем не до шуток.
Сначала (не начинайте с начала, иначе начала качнутся) - чувствуешь оторопь.
Зато потом, когда начинаешь в той реальности «жить» (всем бессмертием своего долга перед своей душой) и понимаешь: эта сталинская реальность - ничем не хуже (а иногда и много выше) твоей.
- Так что, из ада не вырваться? - спросил я провокационно.
- Не глупите. Что создать мог Господь, кроме рая? - ответил мне средневековый француз цитатой из борхесовской Розы Парацельса.
И я понял: начинались приключения моей страшной сказки.
Ибо и сама сказка начинала примерять (на всех нас) не только обличия (наименования) происходящего, а ещё и выстраивать мне лествицу восхождения (или падения) по ступеням невидимым и бесплотным.
Так вот, об этих (туда-сюда) ступенях.
А далее (туда-сюда, в прошлое из настоящего и обратно) - было просто.
Я вспомнил подробности о моём новом знакомце. «В 11 лет он осиротел, оставшись на попечении деда, в 16 лет - женился на своей кузине, Катрин де Туар, которая стала единственной женой Жиля де Рэ и надолго пережила своего мужа.
Катрин была родственницей дофина (наследника французского престола) Карла (будущий король Франции Карл VII). Если верить семейным преданиям и некоторым историческим хроникам, чтобы заполучить для внука столь престижную невесту, дед Жиля просто выкрал ее у родных.
Правда сам дофин в это время находился в самом отчаянном положении и даже сомневался в законности своих прав на французский престол. У него не было ни настоящей власти, ни денег, ни авторитета. Его малочисленные и плохо организованные войска с трудом контролировали лишь города, расположенные в долине Луары. Небольшой двор Карла в Шиноне жил по принципу «после нас хоть потоп», деньги, получаемые от ростовщиков (а порой - и от грабежа проезжающих мимо караванов) тратились на всевозможные придворные развлечения - турниры, балы, пиры, у некоторых историков звучит также слово «оргии». Богатый молодой повеса Жиль де Рэ, который постоянно одалживал деньги и придворным, и самому дофину, был встречен там с радостью.
А между тем вяло продолжалась война с Англией (позже названная Столетней) - крайне неудачная для Франции. И с 1427 года Жиль де Рэ принимал участие в военных действиях против англичан. Особых успехов он тогда не добился, но приобрел боевой опыт. Военная ситуация была на грани катастрофы. Уже овладевшие Парижем англичане, неуклонно и неумолимо продвигались к Шинону. Незадачливый дофин всерьез подумывал о том, чтобы, оставить свою страну на произвол судьбы и укрыться в южных провинциях, но именно в этот момент ко двору Карла прибыла Жанна д'Арк.
Орлеанская Дева произвела на Жиля де Рэ поистине потрясающее впечатление: на его глазах произошло настоящее чудо - пришедшая неведомо откуда пастушка вдруг привела в чувство трусливого дофина.
Судьба Жиля была решена: один из самых знатных баронов Франции безропотно подчинился безродной деревенской девушке, став ее телохранителем и полководцем.
Несмотря на достаточно сомнительную репутацию, к тому времени прочно закрепившуюся за Жилем, Жанна д`Арк полностью доверяла ему. Рядом с Жанной д`Арк, избалованный и распущенный Жиль де Рэ неожиданно стал героем: он следовал за ней по пятам, сражался рядом в битвах - во всех, кроме последней. Заслуги его были настолько велики и очевидны, что в 25-летнем возрасте он не только получил звание маршала Франции, но и исключительное право носить королевский знак Лилии.»
- Да вы, милейший, многое обо мне знаете, - усмехнулся тонкогубый пэр Франции.
- Я не знаю чуда, которое произошло с вами, - сказал я. - И как случилось, что вы (как и наши репрессированные «старые большевики», ставшие бесчестными рантье своих прошлых заслуг), сумели это чудо разменять на магию; согласитесь, пробовать воскресить пепел - чушь.
Я не сказал: особенно, если никакого пепла и не было.
Но маршал и пэр Франции меня услышал.
Он стоял передо мной, такой весь из себя чернокнижник, и смотрел откровенно сверху вниз. И не только потому, что роста я весьма среднего: пэр Франции уповал на свою голубую кровь.
- Кровь не спасает от пыток, - напомнил я.
Я ведь уже указывал, что мой со-беседник встретил меня при выходе из здания на Звенигородском проспекте Санкт-Ленинграда.
И действительно, это следовало услышать самому: звон колоколов, сорокоуст над святым городом имени Ленина, колыбелью трех кровавых революций (все эти лукавые мысли о переходе от подвижничества к магии далеко могут завести - а ведь нам их ещё и на поверхность извлекать).
Напоминаю: сорокоуст может быть и во здравие, и во упокой.
Теперь мы символично шли к метро.
Я намеренно вёл Жиля де Рэ к подземному спуску в рукотворный «предбанник» преисподней; зачем? А чтобы француз и католик осознал разницу между тем внутренним своим внутренним преображением в присутствии Жанны и внешними удобствами туннеля сквозь санкт-ленинградское болото.
Через оный туннель каждый хотел «доехать» (жаргонизм: от въехать в вопрос) до какой-нибудь цели.
Например, к такой (когда качнутся начала всего):
- Но если Деву не сожгли... - сказал мой со-беседник.
- А что было бы, если бы мы не распяли Христа? - сказал я. - Что было бы с его (якобы) Воскресением, которое стало бы «отсрочено» - до смерти от человеческой старости?
Я промолчал о сошествии Христа в ад, где Он освободил ветхозаветных праведников. А ведь без этого факта не было бы никакого будущего у нашего настоящего.
Но Жиля де Рэ заинтересовал другой момент (вечности):
- Мы? - молча удивился (якобы) чернокнижник.- Именно мы?
- Был бы человек, а распятие (и вина за него) найдётся, - молча добавил я, помятуя процедуру дознания.
Помятуя, зачем оно вообще (изначально) проводилось.
И, главное, кто получил ещё выгоду от самого процесса смены парадигм развития страны (и элит моей родины); кто неизбежно примазывался к любым репрессиям и получал прямую выгоду от (предположим) того, что написав донос: либо вселился в квартиру-замок-поместье оболганного (или действительно разоблачённого) человека или получил преференцию на социальной лестнице.
Причём просто из преувеличенной бдительности (хорошо, не со-знательно подлости).
- Кто получил выгоду от распятия Христа? Кто получил выгоду от сожжения Девы? Кто получил выгоду от моего сожжения? - удивился француз. - На последний вопрос у меня есть ответ. Мои родственники. Мои взаимодавцы. Даже король, которому я когда-то тоже одалживал деньги.
- Я не о вас, я об учителе черчения по фамилии Бенуа и о Мире Искусств (желанием искусственно поиграть версификациями несравненного, поторговать душой - к примеру, занимаясь магией).
Француз взглянул.
Француз опять возмог просчитать мою поверхностную память.
Для этого не требовалось магии: недавнее прошлое я только что сам изложил на бумаге. Поэтому не славянской фамилии он не удивился и вернулся к предыдущей теме:
- Вы полагаете, что Христа распяли все мы?
Я, меж тем, уверенно вёл его к станции метро.
Я не отвечал. Сам увидит.
- Я уже увидел, - сказал Жиль де Рэ.
Мы перешли на другую сторону улицы. Француз не удивлялся светофору и «самобеглым» экипажам: это всё была внешность ирреальности (происходящего). Мы оба следовали невидимым параллелям и меридианам вселенского глобуса.
Но не это представлялось (хлебом) насущным.
Камень в протянутую руку всегда наглядней.
- Кто получал выгоду от «чисток аппарата»? - мог бы риторически вопросить я.
Кроме самой страны, еще и нижестоящие сотрудники аппарата (и не всегда эти выгоды не совпадали).
- Кто вселился в мой замок? - мог бы не менее риторически воскликнуть пэр Франции.
Он умолчал, что замок у него отобрали за долги, которых барон наделал уже после своих подвигов подле Жанны. А я вспомнил весьма уважаемых мной пожилых людей, обсуждавших лишь поверхность истории с родственником Бенуа (с чего всё и началось).
Причём и мы с Жилем де Рэ особо не углублялись.
- Я вам благодарен, - сказал я тем моим со-беседникам (перед расставанием). - В мою реальность вступила новая сказка. Я назвал это «вступление» страшной сказкой о репрессиях.
На что мне одним из собеседников было отвечено:
- Репрессии всегда страшны.
Я ответил банальностью:
- Каждому Бог даёт Крест по его силам. Следует только помнить: сегодня силы даются на сегодняшний Крест.
- Да-да, нас учили священники: пусть завтрашний сам думает о завтрашнем, довольно сегодняшнему дню своей заботы, - мог бы ответить мне со-беседник.
Но не ответил.
И я был с ним (с его не-до-сказанным) со-гласен: в реальности мы не думаем о настоящем (настоящее - очень тонкая материя), мы имеем дело и думаем о прошлом и будущем.
Говорить об оче-видном - пустое (если это не признание в любви).
Взамен этого прозвучало другое:
- А поскольку сил на настоящее будущее у нас нет, мы скатываемся в магию (пытаемся изнасиловать тонкие материи настоящего), - резонно сказал мне шедший со мной рядом сожжённый чернокнижник. - А что этим воспользовались мои родственники и кредиторы, чтобы меня обвинить - вполне закономерно: не одни, так другие.
- Так вы действительно занимались магией и приносили человеческие жертвы? - повторил я вопрос. - А ведь в современных «научных» кругах есть версия, что это поклёп.
- Как и о ваших «сталинских» репрессиях, - сказал мне пэр Франции.
Он опять (почти) не ответил на прямой вопрос.
Но мы уже подошли ко входу в метро и ко глотке ада (почти рукотворной).
Казалось бы, всё сказано.
Благие намерения - одно, их воплощение (связанное со множеством пересекающихся интересов) - другое; и всё же я посмотрел на сожжённого за чернокнижие пэра Франции.
Не важно, занимался ли он в реальности чернокнижием, важен результат: он не воскресил из пепла в Руане Деву; хотя и говорят - едва не успел спасти (и всё дело в этом «едва»); важно - около Девы он был подвижником и настоящим патриотом «милой Франции»; и ведь не он один!
Вся армия наёмников становилась героями.
- Это ваш ад? - спросил меня Жиль де Рэ, указывая на вход в метро.
Интересно, как он угадал?
- Я не гадаю на кофейной гуще, - сказал Жиль де Рэ.
Интересно, никакого кофе в Европе в его время и в помине не было.
Над комфортным входом (в рукотворное) цвела весьма большая и красного цвета неоновая буква М.
Наверное, первая буква слова «мудрость» (мужество - другие варианты отвергнуты).
Наверное, нам следует обрести оное качество, прежде чем начинать вглядываться в бездну.
- Я отвёл взгляд от бездны, когда скакал в сражение рядом и под знаменем Девы, - сказал Жиль де Рэ.
- Вы хотите ещё раз повторить дознание Святейшего трибунала?
- Меня судил самый обычный мирской суд, не Инквизиция. Но и его я повторять не хочу. Вы вот тоже не хотите ещё и ещё переживать ваши репрессии (и всё равно их внутренне проживаете), - сказал Жиль де Рэ.- Только так нам и удаётся вскрывать подноготную прошлого.
Очень многозначительная метафора.
И я принялся за подноготную. Всё равно мы наши репрессии переживаем многократно; итак:
«Война с англичанами продолжалась, но разочаровавшийся в своем короле Жиль де Рэ оставил службу. Лишь в 1432 году он ненадолго вернулся к активной военной деятельности, оказав Карлу VII помощь в снятии осады Линьи. Жиль де Рэ поселился в замке Тиффож, где жил, в окружении многочисленной свиты, наслаждаясь славой и богатством. Его охрана в то время насчитывала 200 рыцарей, в его личной церкви служили 30 каноников.
Следует сказать, что, в отличие от большинства французских аристократов того времени, Жиль де Рэ получил неплохое образование. Он слыл знатоком искусств, разбирался в музыке, собрал большую библиотеку. Приезжавшие в его замок художники, поэты и ученые неизменно получали щедрые подарки. Большие средства были израсходованы на прославление Жанны д`Арк, которая в те времена совершенно официально считалась ведьмой (реабилитирована спасительница Франции будет лишь через 20 лет - в 1456 г.), в частности, была заказана и поставлена в театре грандиозная «Орлеанская мистерия». Но в финансовых вопросах Жиль проявил редкостную беспечность и уже через 8 лет столкнулся с нехваткой средств. Между тем, отказывать себе в чем бы то ни было, барон не привык, и потому пошел по традиционному и пагубному пути: стал закладывать свои замки и продавать земли. Но и в этих обстоятельствах Жиль де Рэ проявил определенную оригинальность, и, в попытке предотвратить разорение обратился к алхимии и магии. Помощник в этих сомнительных делах у него, разумеется, отыскался очень быстро: итальянский авантюрист Франческо Прелати, утверждавший, что имеет в услужении демона по имени Баррон, который способен направить их поиски по правильному пути. Родственники Жиля де Рэ негодовали, его жена уехала к родителям, а младший брат Рене добился раздела имущества. Карл VII, до которого дошли слухи о сумасбродствах Жиля де Рэ, ещё помнил о заслугах своего маршала и попытался остановить его разорение. В 1436 г. он запретил ему дальнейшие продажи имений, но король по-прежнему был очень слаб и его указ в Бретани попросту проигнорировали. Главные покупатели и кредиторы Жиля де Рэ - бретонский герцог Иоанн и его канцлер, Нантский епископ Малеструа, уже крепко вцепились в свою жертву и не желали отпускать её, даже про приказу короля. За бесценок скупившие почти все владения Жиля де Рэ, они все же испытывали некоторое беспокойство, так как договоры, заключенные ими с Жилем, давали ему право обратного выкупа. Сосед мог «взяться за ум», и его широчайшие связи при королевском дворе могли позволить ему со постепенно вернуть себе заложенные имения. Но в случае смерти Жиля де Рэ, его владения навсегда отошли бы в их собственность.» (Сеть)
- Вы совсем не верите в высшие и низшие силы, а так же в изначальную греховность человека? - спросил средневековый образованный француз. - Вы всё сводите к материи?
Я улыбнулся и сказал:
- Пойдёмте-ка в ад, посмотрим на Высшие и Низшие Силы.
Я сделал движение рукой, указывая на литеру М.
Сожжённый пэр Франции кивнул, и мы бодро шагнули в рукотворную преисподнюю.
- Сейчас посмотрим, была ли Жанна (подобно идее коммунизма - как Царства Божьего на земле) всего лишь символом, иллюзией: для-ради достижения поставленных элитой целей, - сказал я.
- И что будет, если Дева всего лишь символ для знатных кукловодов? - спросил сожжённый чернокнижник.
- Мы не выйдем обратно, - просто сказал я.- Тогда вера моя пуста, и мы могли бы и не распинать Христа: оставались бы в весьма комфортном аду фарисеев, где умершие лишь пребывают в безысходности такого же, но - лишённого чуда бытия.
Так я подумал; быть может, зря.
На самом деле я много на себя брал. Даже если Жанна - ложь манипуляций, сие не отрицает невидимых сил бесплотных. А вот выйдем мы или не выйдем - так же зависело не от адова изволения: когда Бог отдаёт приказ, дьявол подчиняется.»
Жиль де Рэ мог бы мне возразить. Он всем видом давал мне понять это.
Мог бы сказать:
- Но я же вышел оттуда (за вами), - но не сказал.
Тогда я мог предположить, что он стал слугой ада.
А он полагал себя слугой Девы. Тоже тяжёлый бред, конечно: он был слугой мифа о Деве. И явно плутал в приоритетах. Хотя это и позволило маршалу Франции стать героем. А потом и злодеем из сказки.
Перед нами был вход (в ад). Над ним литера М.
- Но это всего лишь «ваше» метро, средство коммуникации.
- Вот мы сейчас и коммуницируем с запредельем, - согласился я. - Вам это не впервой.
Мы миновали (замечу, Жиль де Рэ - совершенно бес-платно, почти как сила невидимая и бесплотная, а я приложил к сканеру проездной) загородь турникетов и ступили на вполне вещественную самодвижущуюся лестницу, ведущую прямо в глотку давней истории.
Сейчас мы увидим, как Жиль де Рэ низвегался в преисподнюю.
«А между тем по всей округе вдруг пошли слухи, что у бывшего маршала и недавнего героя Франции проявились наклонности маньяка и садиста, что он, пользуясь своим высоким положением в обществе, якобы, приказывает своим слугам похищать мальчиков, которых неизменно убивает после надругательства над ними. Утверждалось, что подвалы замка завалены останками невинных жертв, и что наиболее симпатичные головы де Рэ сохраняет, как реликвии. Говорили также, что посланники Жиля под предводительством его главного ловчего де Брикевиля охотятся за детьми в окрестных городах и деревнях, а старуха Перрина Меффре заманивает детей непосредственно в замок. Народная молва связывала с Жилем де Рэ около 800 случаев исчезновения детей. Однако эта деятельность бывшего маршала не подпадала под юрисдикцию духовного или инквизиционного суда. Может показаться странным, но впоследствии эти преступления рассматривались в качестве второстепенных, вскользь, между делом, наравне с обвинениями в пьянстве и кутежах. Дело в том, что в XV веке во Франции ежегодно исчезали не менее 20 тысяч мальчиков и девочек. Жизнь ребенка бедных крестьян и ремесленников в те времена не стоила и гроша. Тысячи маленьких оборванцев, которых не могли прокормить родители, скитались по округе в поисках мелкого заработка или прося милостыню. Некоторые периодически возвращались домой, другие исчезали бесследно, и никто не мог с уверенностью утверждать, погибли они или прибились к какому-нибудь торговому каравану либо к труппе бродячих акробатов. Слишком вольное обращение с детьми на подвластных французским баронам территориях, как бы страшно это сегодня не звучало, в те времена не являлось чем-то из ряда вон выходящим, и не могло служить основанием для вынесения знатной особе смертного приговора, в котором были кровно заинтересованы многочисленные враги маршала. И потому главными преступлениями, которые следовало вменить в вину Жилю де Рэ, должны были стать богоотступничество, ересь и связь с дьяволом. Занятия алхимией также принимались в расчет, так как все еще оставалась в силе специальная булла Папы Иоанна XXII, предававшая анафеме всех алхимиков.» (Сеть)
Итак!
Говоря о перерождении элиты и смене парадигмы развития, мы словно бы загодя спускались в сословный (читай - чиновный, иерархический) ад.
Мы препарировали благие порывы наших прежних большевиков-нечаевцев нынешних душегубов-перестройщиков, видели их эволюцию (или регресс) и понимали: руководящие обществом элиты всегда упираются в эту стену (своей делянки, с которой кормятся).
Они образовывают привилегированное сословие, устремлённое к самосохранению и воспроизводству; итак!
Когда была запущена сталинская репрессивная машина, дабы очистить от этой накипи несущие конструкции общества, сама накипь стала использовать этот механизм в своих целях.
- Так всегда бывает, - сказал пэр Франции. - Если уж кто-либо обретает статус, то редко когда исполняет другую функцию, нежели сохранения статуса.
- А ваше преображение подле Девы? - сказал я.
- Деву сожгли. А если не сожгли, никакой Девы не было, была бесстыдная манипуляция коллективным бессознательным, - сказал сожжённый чернокнижник.- Посмотрим, поможет ли нам светлый образ её вернуться из вашего «рукотворного» ада.
- А вас ведь не совсем сожгли, - уточнил я.
- Да, меня сначала повесили, сожжён был уже труп.
- Когда бы не распяли мы Христа, - сказал я. - Посмотрим, сможет ли этот незначительный (на первый взгляд) факт сказаться на нашем будущем.
Пэр Франции усмехнулся:
- Вы об общем будущем?
Я промолчал. Речь шла не о прошлом или будущем «будущем», речь шла о настоящем. Эскалатор нас нёс вниз. Дно ада (которое - небо другого ада) уже близилось.
«Повод для открытого выступления против него дал сам де Рэ. Он поссорился с братом казначея бретонского герцога Жаном Ферроном, который имел духовный сан и на этом основании пользовался личной неприкосновенностью. Жиля де Рэ это не остановило: барон захватил свой собственный замок, проданный брату священника, в котором в тот момент находился его обидчик. Священник в тот момент служил обедню в церкви, что не помешало Жилю схватить его и, заковав в кандалы, держать потом в подвале. Это было уже чересчур, герцог Бретани приказал освободить пленника и вернуть проданный замок новым владельцам. Однако за время занятиями магией де Рэ, видимо, уже потерял всякое чувство реальности: он не только отказался выполнить это законное требование своего сюзерена, но даже избил его посланника. Результатом стала самая настоящая карательная военная операция: замок Тиффож был осажден войсками герцога, и униженный барон вынужден был покориться силе.
Однако положение Жиля де Рэ было настолько высоко, что даже теперь его светские враги не решались привлечь барона к суду. А вот духовные власти действовали более решительно. Первым выступил епископ Нантский Малеструа, который в конце августа 1440 года во время проповеди сообщил прихожанам о том, что ему стало известно о гнусных преступлениях «маршала Жиля против малолетних детей и подростков обоего пола». Епископ потребовал, чтобы все лица, располагающие существенной информацией о таких преступлениях, сделали ему официальные заявления. На самом же деле, Жан де Малеструа опирался на единственное заявление об исчезновении ребёнка, которое было подано в его канцелярию супругами Эйсе за месяц до этого, никаких фактов, изобличающих Жиля де Рэ, в этом заявлении не содержалось. Тем не менее, проповедь Малеструа произвела впечатление в обществе и скоро в его канцелярию поступили заявления о пропаже еще 8 детей. 13 сентября 1440 г. епископ вызвал Жиля де Рэ на духовный суд, где ему были предъявлены первые обвинения в служении дьяволу и ереси. Двое наиболее доверенных и близких слуг де Рэ (Силье и Брикевиль) бежали, но сам барон смело явился на суд, где неосторожно согласился признать за епископом право судить его. Давая согласие участвовать в процессе в качестве ответчика, Жиль де Рэ, почему-то, забыл о своей неподсудности светскому суду города Нанта и суду епископа. Он легко мог избежать разбирательства, апеллируя к своей неподсудности любой власти, кроме королевской. Худшее, что ему грозило в этом случае – суровая епитимья и денежный штраф за оскорбления, нанесенные Церкви в лице ее служителя. Но барон, словно ослепленный самоуверенностью (а может быть, надеждой на заступничество демона Прелати), согласился ответить на все обвинения епископа, тем самым добровольно отдав себя в руки врагов.» (Сеть)
Так же и «старые большевики»-подвижники (с их реальными «грехами» - жертвователи своей и чужих жизней) легко подпадали под массовый психоз - их оказывалось просто обвинить в чём угодно; и (даже) - не обязателен был наличествовать «первый пропавший ребёнок», вовсе не привязанный к обвиняемому.
Пэр Франции (замечу) - католик, ни с того ни с сего процитировал мне «нашего» (православного) святого:
- «Не оскорбись, друг мой, на мои предостережения, внушаемые желанием тебе истинного блага. Отец, мать, добрый воспитатель не будут ли страшиться за невинного, неопытного младенца, когда он захочет невозбранно входить в комнату, где между съестными припасами множество яду?
Смерть души бедственнее смерти тела: умершее тело воскреснет, и часто смерть тела бывает причиною жизни для души; напротив того душа, умерщвленная злом - жертва вечной смерти. Душу может убить одна мысль, содержащая в себе какой-нибудь вид богохульства, тонкий, вовсе не приметный для незнающих.» (святитель Игнатий Брянчанинов)
На что я ответил ему словами (противного его естеству) англосакса:
- «Нельзя правильно любить человека, пока не любишь Бога. Естественные чувства не высоки и не низки, и святости в них нет. Она возникает, когда они подчинены Богу. Когда же они живут по своей воле, они превращаются в ложных богов. Если любовь не преобразить, она загниёт, и гниение её хуже, чем гниение мелких страстей. Это - сильный ангел, и потому - сильный бес.» (К. С. Льюис.)
Мы друг друга стоили.
Он возлюбил Деву - превыше Бога; богопротивными деяниями возжелал уподобиться Богу («изнасиловать» тонкие материи» своей чёрной магией); я «пронзал взором» всю глубину страданий репрессированных и измышлял закономерности в человеческой и социальной природе людей.
Куда, как не в рукотворную преисподнюю нам отправиться; продолжим!
Вот один (предыдущий) судебный процесс: «Однако в окружении слабого и безвольного Карла VII такие люди, как Жиль де Рэ и Ла Гир, были не правилом, а исключением. Высокомерные аристократы не могли простить безродной провинциалке Жанне ни военных успехов, ни влияния на короля. Первый тревожный сигнал прозвучал уже менее чем через два месяца после коронации Карла: 8 сентября 1429 года во время неудачного штурма Парижа Жанна д`Арк была ранена в ногу стрелой из арбалета и до наступления темноты оставалась без помощи, хотя рядом находились войска герцога Алансонского Ла Тремуайя.
Развязка наступила 23 мая 1430 года, когда перед отступающим отрядом Жанны д`Арк были закрыты крепостные ворота, почти все ее воины были перебиты на глазах злорадствовавших французских баронов. Сама Жанна попала в плен к бургундцам, которые в то время были союзниками англичан. Историки до сих пор спорят: посмел бы комендант замка закрыть ворота, если бы рядом с Жанной находился безмерно преданный ей маршал и пэр Франции Жиль де Рэ?
Но Жанну д`Арк ещё можно было спасти. Согласно обычаям того времени, в случае предложения справедливого выкупа воюющие стороны не имели право удерживать у себя попавшего в плен неприятельского воина. Существовала даже своеобразная шкала, по которой производилась оценка военнопленных, согласно которой никто не мог требовать за рядового рыцаря выкуп как за знатного барона, а за барона – как за герцога. Но Карл VII не проявил ни малейшего интереса к судьбе Жанны д`Арк и даже не попытался вступить в переговоры с бургундцами. А вот англичане предложили за Жанну цену, равную выкупу принца крови. Право судить Жанну д`Арк они благоразумно предоставили самим французам, и те весьма успешно справились с поставленной перед ними задачей. Пытать народную героиню они все же не решились, но подвергли искренне верящую в бога, но не искушенную в вопросах богословия юную девушку жесточайшему моральному давлению. Они обвинили её в отрицании догмата Unam Sanctam etc и кощунстве во многих других положениях католической веры, в сквернословии, идолопоклонстве, в нарушении завета о почитании родителей, выразившемся в самовольном оставлении своего дома, а также в том, что она «бесстыдно отринула приличия и сдержанность своего пола, приняла без стеснения позорное одеяние и обличье воинское». Объявили подстрекательницей к войнам, «злобно жаждущей крови людской и понуждающей к её пролитию». Заявление Жанны о том, что «святые говорят по-французски, ибо они не на стороне англичан», было признано кощунством по отношению к святым и нарушением заповеди о любви к ближнему. Уверенность Жанны, что она попадет в рай в случае сохранения девственности, было признано противоречащим основам веры. Также она была признана суеверной, идолопоклонницей, вызывающей демонов, обвинена в ворожействе и предсказаниях будущего. Высшие иерархи французской католической церкви и самые авторитетные профессора Сорбонны «установили», что голоса, которые призывали Жанну д`Арк к защите отечества принадлежали не архангелу Михаилу и святым Екатерине и Маргарите, а демонам Велиалу, Бегемоту и Сатане. Наконец, её обвинили в том, что она не желает положиться на суд церкви и подчиниться ему. Давление на Жанну не прекращалось даже во время её болезни, вызванной отравлением рыбой. Покинутая всеми, испуганная, усталая и разочарованная Жанна согласилась подписать отречение и согласиться с приговором церкви. 24 мая 1431 года она была приговорена к вечному заточению на хлебе и воде и переоделась в женское платье, но уже 28 мая она вновь надела мужской костюм и заявила, что «плохо осознавала смысл её отречений». 29 мая те же судьи подтвердили факт рецидива ереси и вынесли постановление о передаче Жанны светскому правосудию. 30 мая Жанна была отлучена от церкви и в тот же день приговорена к сожжению на костре. Перед казнью она попросила прощения у англичан и бургундцев, которых приказывала преследовать и убивать.» (Сеть)
- С вами вышло наглядней, - прокомментировал я вышесказанное.- Хотя и менее возвышенно.
- Там была чужая подлость, а со мной - мои глупость и самодовольство.
И здесь я впервые устрашился: не слишком ли я самодоволен, чтобы так о себе судить?
Чего уж! Ни в недавней беседе с пожилыми людьми, видя заштампованность (быть может, оправданную) их мнений о т. н. репрессиях (это очень сложное явление, и его начинал не Сталин - скорей, машина кровавая тридцатых годов была создана большевистской номенклатурой - для его устранения), ни увидев средневекового призрака (более чем: ещё и созвучен моим мыслям) во плоти, я не боялся попробовать договорить до конца вопрос:
Что было бы, если бы не распяли мы Христа?
Предположим, Господь бы прожил человеческую жизнь, излагая и дальше невиданные притчи красоты, умер бы от старости и (уже после земной дряхлости) сошёл во ад освобождать ветхозаветных праведников, и через три дня воскрес, но - не искупив нечеловеческими страданиями все грехи мира.
Тогда Апокалипсис начался бы ещё до его описания Иоанном Богословом на острове Патмос.
А что было бы, если бы Деву действительно не сожгли?
Здесь и предполагать не надо: Франция была бы спасена благодаря умелым манипуляциям над коллективным бессознательным.
А что было бы, не будь сталинской ротации кадров и смены парадигм развития страны? Признаюсь: мне страшно договорить ответ (хотя бы потому, что правильно заданный вопрос и сам есть ответ на самое себя).
Не было бы ни страны, ни меня, ни Русского мира... Чего уж, иногда бояться следует не того, «что было бы, если».
Но путь наш - в сторону страха: давайте увидим, что будет (было бы) - дальше; это и есть сошествие в ад: бесконечные манипуляции над коллективным бессознательным, а так же всяческие телесные трансформации (нынешние гендерные кульбиты - это ещё цветочки).
На этом пути - в сторону страха (не только Данте с Вергилием пройденном), нам предстоит услышать долгое эхо долга, отразившееся от Свода не-бес (это и есть искус искусства); нам предстоит называть вещи по имени - до самого последнего обозначения какой-либо сущности; дальше - только первый шаг в преисподнюю (узнать, что это такое и возможно ли менять участь на участь).
Итак - всё для происходящее более чем неслучайно, как и то, что для меня роль Вергилия собрался выполнять патентованный герой и злодей Синяя Борода.
А это значит: мне предлагается описывать круги нынешнего ада.
И всего-то - спустившись на несколько метров (пусть даже их с пару десятков) под землю; а так - почему бы мне (жителю Земли) не описать ад?
Казалось бы, ни фактическим материалом не владею, ни должным прозрением.
Хотя с последним утверждением могу и не согласиться.
Ладно, глаза боятся, а «руки души» (если у неё есть руки) делают.
Начинаем продолжать спуск (ногами души)! Вот «следующий» судебный процесс: «С этой минуты Жиль де Рэ был обречен. Прелаты и некоторые слуги барона были арестованы и отправлены в Нант. Там их подвергли пыткам, выдержать которые обычный человек просто не в состоянии. В результате были получены признательные показания, в которых ужасная истина причудливо переплеталась с чудовищным вымыслом.
Первоначально Жиль де Рэ держался твердо, отрицая все пункты обвинения. Опомнившись, он подверг сомнению полномочия духовного суда, утверждая, что все приписываемые ему преступления подпадают под юрисдикцию суда уголовного. Однако церковные власти и инквизиторы не собирались выпускать из своих рук столь драгоценную добычу, Жиль де Рэ был отлучен от Церкви и прокурор, разобрав пункты обвинения, пошел навстречу духовным властям. В его заключении о распределении подсудности, преступления против детей уже даже и не рассматривались, зато фигурировали дебош в церкви и оскорбление святынь, которые были отнесены к суду епископскому, и служение дьяволу, богоотступничество, ересь, которые отходили в ведение суда инквизиционного. Жиль де Рэ был сломлен. В обмен на снятие отлучения, 15 октября он покаялся во всех приписываемых ему преступлениях. В своих показаниях барон утверждал, что брал пример с правителей Древнего Рима, о чьих варварских извращениях он прочел в иллюстрированных манускриптах, хранящихся в семейной библиотеке. «Я нашел книгу на латинском языке о жизни и обычаях римских императоров, написанную ученым-историком Суэтонием (Светоний - Suetonius), - сказал Жиль де Рэ, - Книга эта содержала прекрасные рисунки, изображающие поведение этих императоров-язычников, и я смог прочесть захватывающий рассказ о том, как Тиберий, Каракалла и другие «цезари» забавлялись с детьми и находили единственное удовольствие, терзая их. Я решил походить в этом на упомянутых императоров и в тот же вечер начал делать то же самое, что и они…»
Как мы помним, народная молва приписывала Жилю де Рэ убийство 800 детей, однако судом доказана была его причастность к 140 исчезновениям. При этом признавалось, что в магических целях был убит лишь один из этих детей. Данное обстоятельство очень разочаровало судей и потому признательные показания барона не удовлетворили инквизиторов, которые «в интересах истины» потребовали подвергнуть его пытке. Обескураженный таким поворотом дела Жиль де Рэ крикнул обвинителям: «Разве я уже не взвел на себя таких преступлений, которых хватило бы, чтобы осудить на смерть две тысячи человек!». В конце концов, Жиль де Рэ был приговорен к повешению и сожжению трупа. С ним были осуждены также и двое его слуг. Приговор был приведен в исполнение 26 октября 1440 г.» (Сеть)
- Моё предыдущее следование за Девой очистит меня от последующих преследований, - уверенно заявил (напомню: удавленный и сожжённый) пэр Франции.
Имел ли он в виду наше путешествие, не знаю.
Я не стал говорить, что былые заслуги - пустое: Крест нам дан на сегодняшний день (на следующий день - следующий Крест, как и силы на него); к примеру, у Иосифа Виссарионовича очень хорошо с этим было поставлено.
Но сожжённый пэр сразу же возразил (бы):
- Время (ваше или моё) - вообще не имеет значения, речь о провиденциальности тех или иных решений (для судьбы страны), а так же о святости Девы.
Но(!) - сожжение имело значение.
Даже если Деву не сжигали (а была ли тогда святость?), то труп Жиля де Рэ сожгли; быть может (лишившись кумира и прибегнув к чёрной магии) - это было для него наилучшим исходом.
Для меня - точно: иначе кого столь же инфернально-романтичного мне было бы ожидать в проводники? Овидий (которого я не слишком-то читал) явно не годится.
Но сказал я другое:
- «Даже и добрые дела только тогда имеют цену пред Богом, когда делаются ради Бога, потому что такова воля Божия, иначе сказать, такова заповедь Божия. А если добрые дела делаются по другим причинам, то они не угодны Господу Богу.» (игумен Никон Воробьёв)
- Это ваш очередной схизматик написал, - ответил мне осуждённый за чернокнижие католик (для него все, кто не католик, лишены прав на Слово о Боге) - Тем более что сам этот схизматик - не из моего и даже почти не из вашего (для меня грядущего) времени.
- В (почти) наше время он тоже был репрессирован.
- За чернокнижие?
- За веру.
Мы почти достигли «своего» дна ада.
Это был самый обычный человеческий путь: поставить на место Бога человека (да простит меня сам Алигьери: даже при сошествии в ад).
А потом уповать лишь на милость Бога (человеки не пощадят).
Я понимал соблазн француза, наследника куртуазности провансальцев, воскресить кумир даже ценой души: так легко подменить почитание вожделением, даже изысканно оформленным.
Понять не значит не судить: все мы подлежим суду (даже и человеческому, который именуют судом Истории).
Но я не случайно помянул провансальскую куртуазность: ведь оказалось возможным поставить на место Пречистой Божьей Матери - человека (женщину), и это не вызвало никаких возражений у просвещённого общества.
К тому же: Дева Мария (и это усиливало куртуазность) - на ней сошлись всё упования смирения, чистоты и праведности человеческой (точно так, как в Образе Жанны Девы сошлись все упования французов на чудо).
Более того, считалось: куртуазность подвигает рыцаря и его Прекрасную Даму на вершину любовной чистоты и открытости.
Знакомо: любострастие оказывается облечено в одеяния доблести.
«Словно утонченная субстанция, полученная неведомым алхимиком, куртуазная любовь, несомненно, явилась продуктом соединения различных материй, произошедшего на основе христианского феодализма, впитанного опаляемой солнцем и овеваемой ветрами землей юга и претерпевшего изменения при дворах тамошних сеньоров. Среди этих материй и мистическая драма любви Бернара Клервосского, утверждавшего в своих проповедях, что «мера любви заключена в любви без меры», и восточная роскошь, пришедшая из Испании и увиденная во время Крестовых походов, и чувство греховности в христианской культуре, ведущее к восхвалению аскетической жизни; это и продолжительное отсутствие мужей, отправившихся в Крестовый поход, и повышение роли женщины, оставшейся дома и получившей в свое распоряжение огромные владения, и притягательность и одновременно боязнь земель, лежащих за далекими морями, откуда везут дурманящие своими ароматами пряности, и тяга к торговле для скорейшего и верного обогащения, для обретения благосостояния и почета, и музыкальные изыски лимузенских монахов, и музыкальные инструменты, привезенные очаровательными пленницами-мусульманками… Разного рода влияния должны были сыграть свою роль, внести свою лепту, чтобы в результате прозвучал гармоничный, неслыханный прежде аккорд, получивший за свое совершенство название fin’amor (букв.: «изысканная», «истинная», «утонченная любовь»), fin’amor подобна острому концу меча, которым посвящают в рыцари молодого оруженосца, изысканна, словно легкий восточный шелк, в который закутываются очаровательные мусульманки, чиста, словно совершенная любовь, соединяющая тех, кто любит телом и душой, любит той любовью, которая сама есть Бог. Ибо, если верить святому Иоанну, наиболее почитаемому - в соответствии с новыми тенденциями в христианстве - евангелисту, «Бог есть Любовь», даже когда любовь эта, приходя к своему завершению, оказывается вполне плотской.» (Сеть)
Тонкие черты лица Синей Бороды исказились.
- В присутствии Девы даже грубая солдатня переставала скабрезничать, сие зафиксировано в показаниях трибунала инквизиции.
Помолчал и добавил:
- Деву не вожделели. Во всяком случае, при ней не было никаких таких помыслов.
- Что как не вожделение есть это ваше желание её воскресить? А если её всё-таки не сжигали? Что тогда представляет из себя ваша магия?
Мы достигли «дна» и сошли с ленты.
Что такое представляет из себя эта наша реабилитация (предположим) заведомого русофоба Бухарина или патентованного убийцы (и почти наверняка использованного троцкистской оппозицией - это уже наша история) заговорщика Тухачевского, как не желание магически овеществить эти персоны в совсем ином (удобном для нас) формате?
- Но ведь есть же и совсем простые люди, например, те самые дети, которые в расчёт французским правосудием не принимались, - мог бы подумать я. - Их обязательно надо бы реабилитировать.
- А были ли (в моём случае) хоть какие-то дети? - мог бы сказать злодей Синяя Борода. - Особенно, если Деву не сжигали.
Действительно, мы достигли ада: что если Деву не сжигали? И что было бы, когда бы не распяли мы Христа?
А вот это и было бы. То, что мы увидели в аду.
Увидели, что кармические потоки душ (в водопадах невидимых и бесплотных сил), переходящие с поезда на поезд и с линии на линию, поступили совершенно как многонациональный советский народ: люди в массе своей никаких репрессий вовсе не заметили.
Репрессировалась (в основном) обладающая возможностями репродуцировать свое мнение в общественное сознание элита, которая впоследствии постаралась создать эту страшную сказку о репрессиях.
Что вовсе не означало, что репрессий с их издержками не было.
А вот то, что (повторю) основные массы народа их не приметили - наверное, это было правильно (не только для рукотворного ада метро, но и для рассудочного понимания: помимо рукотворного, никакого другого ада нет).
При сходе с ленты я не стал задерживаться.
Следом за мной с ленты сходили мужчины и женщины, юноши и девушки, старики и старухи; о сопровождавшем меня герое и злодее я вовсе не беспокоился, не смотря на его экстравагантный вид.
Скорей всего, для ощущающей плоть плоти пассажиров метро некто барон Жиль де Рэ, маршал и пэр Франции являл себя чем-то невидимым и бес-плотным.
Я не причислял его к сонму невидимых сил бесплотных, скорей - он был той самой застрявшей в т. н. инферно (безысходности своего бытия) личностью, чей астральный вопль пронесся со дна своего ада, пробил тамошние небеса и оказался на дне следующей (более «высокой») преисподней.
Он помнил о своей «былой»чистоте.
Он думал, что лишь потеряв Жанну, он утратил её.
Не воскресив Жанну, он с помощью тех самых невидимых сил бесплотных перенёсся в вероятность, где Деву (быть может) и не сжигали вовсе.
Но(!) - перенёсся, не обретя при этом явной (ощутимой) плоти, зато - предъявляя мне некую мою же иллюзию. То самое моё плотоядное эго, которое есть в каждом; то самое его плотоядное эго, посредством которого он когда-то стремился наделить «новой» плотью саму идею Орлеанской Девы.
Не зависимо, была ли она сожжена или же - по одной из версий - через какое-то время после «сожжения» даже вышла замуж за некоего аристократа.
Наша страсть ко плоти (и её «усовершенствованию»-модефицированию - посредством плотоядного эго) - это тоже ад; и вот здесь я понял: станете как боги (сказал змий) - согласитесь, некая разница со словами Господа: разве не сказано вам, что вы боги? (цитата по памяти)
Это тонкая материя.
Надо уметь её чувствовать: вы - уже боги, или вы ещё - только станете (съев плод с Древа); вот как раз о богах ада и рая эта история.
Мы сами выбираем, в аду мы или в раю.
А ведь «боги» - это лишь ещё одно слово среди других наших наименований (самих себя).
Я вошёл в пневматическую дверь вагона. Вагон был из новых, подземный мир метрополитена вполне рукотворно развивался. Радовало, что мир меняется прямо на глазах (вот и метро преобразилось); одно «но» - меняется его рукотворная внешность.
Обо всём остальном, когда я был на ещё платформе, я вполне мог бы сказать:
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
Банальностей из серии «земную жизнь пройдя до половины» я не бы произносил вовсе: не я отмеряю сроки!
И если внезапно появятся новые технологии, и мы действительно перекинемся в нано-боги (читай, демоны) - кто удержится от соблазна вернуть молодость и обрести сверхспособности?
Вот и я сейчас поеду в ад в новеньком вагоне электропоезда метро.
При этом я совершенно не знаю, новый ли у состава локомотив? И действительно ли разные вагоны соответствуют тем или иным моим прижизненным реинкарнациям?
Но - это отвлечение от происходящего.
Я вошёл в вагон, а мой иссеня выбритый псевдо-Вергилий замер на платформе и спросил:
- Вы уверены, что нам по этой дороге?
Я вспомнил: «По этой дороге, мастер, по этой», - говорил некий Воладн.
- Не уверен, - сказал я. - Но иногда верю, что любые дороги в аду (не) ведут в рай.
Но это так же означает, что рая на земле (якобы) нет.
Что противоречит Евангелиям: Царство Божье внутри человека;. а ведь там же находиться и ад... Куда ещё можно отправиться, если во мне бродят подобные умозаключения.
Только дальше (по этой дороге). Тогда любые дороги из ада - в торону рая.
Когда бы не распяли мы Христа,
То тщетною была бы красота!
Когда бы после смерти не воскрес,
То не Христос он был, а просто бес!
Как смутный свет в том сумрачном лесу,
Где ветви словно души на весу,
А выхода и нет! Но распинать?
Уж лучше мне рождения не знать.
Но коли распинал и не узнал
В самом себе во исполнение воли
Своей и не своей... Звезда полей!
Или звезда морей и кораблей!
Укажет мне простая красота
Единственный из множества путей. (Niko Bizin)
- Так зачем же вы сели именно в этот вагон? - спросил Жиль де Рэ.
Я не стал повторять: любые дороги из ада - в сторону рая.
- А почему я родился именно в этот век? - мог бы ответить я.
Но - не стал.
Прижизненные реинкарнации - это не путешествие по временам (пусть даже сменяются лишь обстановка и достаток); мы меняем души - чистим от накипи, а не тела (всё - в полном соответствии с православной традицией).
Чистая душа - идеальна в своих белых одеждах небес, а вот какой она станет в - «другой» реальности, когда земное её тело облекается в одежды белые, а Искупление (воскресением после Креста) не исполнено?
Может быть, я просто рассматриваю большее инфернальный вариант ада. Но я веду речь и о не называемом (по крайней мере - исполняющим обязанности не называемого, насколько человекам возможно).
Что там происходит с душой - на другом кругу дантова странствия (когда тело внешне - на места) - согласитесь, будущее человечества (или - будущее человечество) будет таким, каким его сделают решения «над нами»: какая коллективная душа вселится во все то же коллективное тело.
Вот и с отдельным индивидом - так же.
- Вы понимаете, что за ответом на этот вопрос отправляетесь в тот вариант мира (тот ад), где мы не распинали Господа?
- Кто бы говорил, - ответил я Синей Бороде. - Вы из своего мира (где Деву несомненно сожгли) прибыли в мир (или - докричались до мира), где с некоторой вероятностью её не сжигали, и она даже вступила в брак (есть и такие документы в средневековых канцеляриях).
Он промолчал.
Согласитесь, воскресить Деву из пепла - это надо уметь захотеть.
Средневековый магический профан Жиль де Рэ - ничего не знал о нанотехнологиях, не представлял, как рассеянные корпускулы раскрошенного пепла некие невидимые силы бесплотные собирают по всему Мирозданию и вновь сооружают из него биологический механизм по имени Жанна из Домреми.
Зато (как он полагал) - его вела любовь.
Я всё это (о нанодвижениях) - представлял.
Я даже мог бы вообразить, как некое устройство, имплантированное в мой мозжечок (не хотелось бы - в мошонку, не люблю смотреть на модные в Европе гульфики), удаляет из организма шлаки, правит погрешности генетического кода.
- Хватит, - сказал мне мой псевдо-Вергилий.
Действительно, он всё ещё не зашёл за мной в вагон.
- Хватит мудрить, - сказал сожжённый чернокнижник.
На самом-то деле (если свысока - и через века - судить по материалам дела) он был невежда, профан, начитавшийся неких разрозненных текстов.
- Отчего вагон не трогается? - спросил Жиль де Рэ.
Я не стал отвечать словами Воланда о пластичности времени и вневременности ноосферы: они всем известны. Вон даже средневековому французу, спознавшемуся с вершками тёмного знания. Более того, его незримое для всех (кроме меня) присутствие в Санкт-Ленинграде на станции метро Звенигородская есть прямое на пластичность и вневременность указание.
- Заходите уже.
- Вам известно, куда нас увезёт вагон?
- В вариант мира, где Христа не распинали, а Деву не сжигали, - вынужден был повторить я. - Можете считать такую реальность ещё одним дантовым кругом.
Ещё один ад. Хотя это нам с моим псевдо-Вергилием было заведомо очевидно.
Жиль де Рэ шагнул в вагон, и двери за ним сразу же (наконец-то) стали закрываться
- Решили от меня не отставать?
- Нет. Но, скорей всего, мы одно и то же: оба в своей жизни перемудрили.
- Почему вы так решили?
- Иначе бы мы не встретились на дороге из одного ада в другой.
В этом был резон. Мне предстояло этот резон опровергнуть.
Я давеча не стал описывать средневекового француза подробно: что его описывать? Загляните в яндекс или гугл (этот - хуже), и всё расставите по местам: ноги, руки, панталоны или ещё что; а вот этого вам мало кто изъяснит:
Насмехайтесь, Руссо и Вольтер, всюду дерзко роняйте
Свой смешливый, смеющийся, вечно-насмешливый взгляд,
Против ветра песок вы пригоршнею полной бросайте,
Тот же ветер его вам немедленно кинет назад.
Отразивши в песчинках божественных светов узоры,
В драгоценные камни сумеет их все превратить,
И, откинув песок, ослепит он бесстыдные взоры,
А дороги Израиля светят и будут светить.
Демокритовы атомы, точки, что носятся, споря,
Световые частицы Ньютоновой детской игры,
Это только песчинки на береге Красного моря,
Где Израиль раскинул свои золотые шатры. (Уильям Блейк. Насмешники. Перевод Константина Бальмонта)
Золотые шатры Израиля - в данном случае это ось веры, вокруг которой вращаются наши миры (не хочу говорить про круги ада, слишком это однобоко).
Пневматические двери вагона метро закрылись, и состав с гулом сдвинулся и стал разгоняться.
- Не притормозите ли? - вдруг спросил меня пэр Франции. - Может, мы с вами обсудим главного героя.
Я ничего не успел подумать.
Например: а чем же это мы всё это время (начиная с санкт-ленинградского но-водела - не поминая Ленинградского дела - и до всех этих прошлых, нынешних и будущих титанов Мира искусства) занимаемся?
Но поезд послушался (меня?) и, наполовину втянувшись в подземелье, торопливо замер.
Но люди, наполнявшие вагон, даже не покачнулись - и словно бы остекленели.
Более того - стали даже где-то прозрачны.
Не в том смысле, что выявились их внутренние органы. Скорей, прояснились составляющие их личностей: все эти со-мнения (взаимные проникновения друг в друга поверхностных со-знаний).
Помните, у Гессе (Степной волк, по памяти): мы состоим из множества разных людей, и у каждого почти что «своя» душа; быть может, отсюда я и взял мысль о моих прижизненных реинкарнациях.
Я сказал:
- Моя сегодняшняя встреча с вами - была предопределена; первоначально словно бы загадана беседой с весьма пожилыми и достаточно консервативных взглядов людьми. Касалась она судьбы некоего учителя черчения по фамилии Бенуа, однофамильца знаменитого создателя Мира Искусств.
Поезд - не двигался.
Время - тоже.
Жиль де Рэ (словно бы) - знал и об этой моей встрече, где мы «говорили» слова.
Как ранее уже (словно бы) - пользовался моими со-знаниями; казалось, сейчас (как при нашей встрече у новодела) сходятся различные плоскости вероятностей бытия.
Потому (не обязательно от его присутствия) - сейчас слова стали Слова и обернулись прозрачны.
Стали видны их составляющие, некие слога и буквицы невидимых сил бесплотных.
Это было наглядно и поучительно.
Синяя борода, злодей и герой, мне улыбнулся. Повторю: чёрную магию тоже называют искусством.
- Когда вы говорите, что ваш Сталин - спаситель вашей родины и вашего этноса, как и многих других этносов, разве вы не подменяете понятия? У нас у всех один Спаситель, распятый Христос. Подменяя понятия, вы тоже прибегаете к искусству.
Пэр Франции был прав.
Но я ответил с присущим мне самосарказмом:
«Так ты Вергилий, ты родник бездонный,
Откуда песни миру потекли? -
Ответил я, склоняя лик смущенный. -
О честь и светоч всех певцов земли,
Уважь любовь и труд неутомимый,
Что в свиток твой мне вникнуть помогли!
Ты мой учитель, мой пример любимый;
Лишь ты один в наследье мне вручил
Прекрасный слог, везде превозносимый.
Смотри, как этот зверь меня стеснил!
О вещий муж, приди мне на подмогу,
Я трепещу до сокровенных жил!»
Я никак не ожидал, что барон Жиль де Рэ смутится.
- Я не был трубадуром, не владел Словом, - сказал он. - Это не обо мне.
По моему, был даже проблеск румянца на его бледных (почти пепельных - цвета давно затушенного костра) щеках. Очевидно, что версифицировать он хоть раз в жизни пробовал, и не далось ему.
Впрочем, как и возвращение Жанны Девы из мёртвых. Со-гласитесь: перемещение в вариант мира, где её (возможно) не сожгли - это не лучший исход; хотя - для Мира Искусств - в самый раз.
Тоже ведь версификация бытия. В прямом отличии от меня: мне повешенный и сожжённый барон - явился-таки (пусть даже не видим многими); главное - вполне разговаривает со мной.
Более того, легко пользуется моими знаниями.
Прямо-таки пришло время «спросить у профессора, что такое шизофрения».
Здесь я тоже мог бы смутиться (подумалось мне - что с присущим мне самосарказмом), когда бы Синяя борода меня не «перебил» (производными от Слова - об искушении малых сих) словами:
- Я (лично) - никого не хочу вести в ад. Согласитесь, эта роль чревата последствиями (о них мы ещё поговорим, прим. одного «я» автора... или позабудем за ненадобностью, прим другого «я» автора).
Я (все мои «я») понимающе кивнул (сам грешен): повешенному и сожжённому барону тоже хотелось быть реабилитированным, но - не так, как нашим репрессированным: всех сразу, почти оптом, а чтобы кропотливо, за пядью пядь.
А потом - понять (что именно, как раз сейчас определяется); не первый и не последний запрос у Вечности.
И сорок лет спустя мы спорим,
Кто виноват и почему.
Так, в страшный час над Черным морем
Россия рухнула во тьму.
Гостинодворцы, царедворцы
Во всю спасались рысь и прыть;
Безмолвствовали чудотворцы,
Не в силах чуда совершить.
И начался героев - нищих
Голгофский путь и торжество,
Непримиримость все простивших,
Не позабывших ничего. (Георгий Иванов)
Я сказал:
- Вам нужен «козёл отпущения». Чтобы, глядя на его прижизненные мытарства, моделировать ответы.
- Козёл отпущения нужен всем; например: сослаться на выбитые пытками показания и самому (благодаря пристрастию допросов - не смотря на реальность прошлых поступков) очиститься реабилитацией.
Я представил себе пустыню (предположим, древнегреческой преисподней); зачем нам древнегреческая пустыня аида, где Одиссей (вполне ещё во плоти) напоил кровью принесенного с собой агнца иссохшуюся тень Ахилла?
А чтобы изгнать туда - в аид - заранее приготовленного бес-словесного «козла отпущения».
- Это смело до наглости: считать меня козлом отпущения - за мою веру в Деву.
- Король её предал, - напомнил я вассалу короля.
Если сюзерен не исполняет своих обязанностей перед вассалом, то это уже не сюзерен. Но пэр Франции вступился за честь короля.
Вступление это - вышло у него плохо: по принципу «сам дурак».
- Тогда и ваши репрессированные - тоже «козлы отпущения» за спасённую страну, - сказал средневековый французский аристократ.
Эка он замахнулся.
Напомнил мне, что и я зарвался.
- Человекам такие выводы делать нельзя, - молча сделали свои выводы мы оба.
Мы с Синей Бородой, героем и злодеем, стояли посреди замершего, полупроглоченного тоннелем (в очередной «ад») вагона электропоезда метро.
Мы делали выводы не для людей. По силам ли это нам: выводы не для людей?
Я вспомнил:
«О мой поэт, - ему я речь повел, -
Молю Творцом, чьей правды ты не ведал:
Чтоб я от зла и гибели ушел,
Яви мне путь, о коем ты поведал,
Дай врат Петровых мне увидеть свет
И тех, кто душу вечной муке предал».
Он двинулся, и я ему вослед.
- Нет, сам я не двинусь, - сказал пэр Франции. - И вам не советую.
Он подталкивал меня к нечеловеческим решениям.
Тогда как сам барон (там, у себя) - в них уже весьма поучительно свалился.
Но - разве негативный чужой опыт кого-нибудь останавливало от насилия над невидимым? Другое дело, что силёнок на насилие над невидимым ни у кого из людей нет.
Но - люди об этом не знают.
- Ну же, выбирайте! - сказал пэр Франции. - Или вы трус?
Я был, разумеется, трус; а кто не трус? Нет, ты скажи! (цитата).
Но ведь мой псевдо-Вергилий (который не хотел быть Вергилием) прямо таки подхватил мой посыл: что если нам придётся победить ад, сначала в него снизойдя?
А для этого следовало выбрать жертву.
Вот как единственного ребёнка, в жертвоприношении которого Синяя Борода вынужден был признаться (и, скорей всего, себя оговорил).
Жертва.
Для-ради версификации реальности в мою (нашу) пользу. Всё в мире - языческая жертва, для-ради получения выгоды в миру. Хотя всем оче-видно: не было ещё никого, кого бы мир не убил.
А если бы мир не убил Христа?
Я и этого не договаривал полностью.
Более того, я болезненно не хотел придти к такому решению: бросить в мир, в котором мы не распяли Христа, какого-нибудь «козла отпущения»; зачем, казалось бы, при этом мне Синяя Борода?
Та самая Борода, что (почти) стал(а) мне Вергилием - во рукотворном аде Санкт-Ленинградского метро; но - барон Жиль де Рэ, сподвижник Жанны д'Арк, во-время отказался от этой незавидной роли.
Он хотел остаться - во времени и (быть может) впоследствии даже воплотиться в реальность.
Согласитесь, все (кто всё ещё жив) - хотят жить.
Во плоти, а не кем-то ещё.
Теперь злодей и герой использовал меня как болвана: отправляя в ад - без себя (мотивация: он уже там); себя самого версификациям он подвергать не хотел: предлагал мне «уровняться» с ним и тоже «принести» жертву.
- Так вы себя не оговаривали?
Он промолчал.
Версифицированный мир; что есть проще?
Что далеко ходить за примерами такой разветвлённой реальности?
Когда т. н. «цивилизованная» Европа познакомилась со сказками Тысячи и одной ночи, поразилась ли она бесконечным версиям со-бытий, произраставшим из одного Древа Истины?
Я этого не знаю.
Тем не менее - от Синей Бороды (реальной страшной европейской сказки - в обработке Шарля Перро) мы подошли к арабской классике.
- Разве мы подошли? Разве мы вместе выбираем? - сказал француз. -Я уже в аду, а вы ещё только подходите; но вас - нет другого выбора.
Он бесплотно стоял напротив меня. Он словно бы опять знал - моей памятью.
По памяти: можно представить борхесовскую библиотеку или или маркесовские сто лет одиночества - всё же эти ветвления схематичны, согласитесь; тогда как история Шахрияра и Шехерезады если не более глубока, то - наиболее предпочтительна благодаря своим просторам.
Она тоже (внешне) развивается на плоскости - пусть даже супружеской постели; внутренне же оказывается бегством (отсрочкой) от смерти сказочницы - посредством множества направлений, где эта смерть могла бы произойти.
И произошла бы, если бы сказка сама стала плоской и завершилась на плоскости.
- Вы, оказывается, сказочник. Вам известно, что это означает?
- Что я (все мои «я») не рас-сказываю (два-три - и до Тысячи и одной ночи) сказки, напротив - они происходят со мной: в тонком мире, где невидимые силы бесплотные овеществляются до «со-стояния» души; в свой черёд душа сказывается на будущем тела, в которое она (с теми или иными переменами в ней) определена.
- Жёстко, - сказал Жиль де Рэ. - Свобода - это ещё одно название для смерти.
Я (все мои «я») молчу.
- Смерти, которой нет: все мы бываем ею настигаемы.
Опять я молчу.
Не знаю, что сказать.
- Выбирайте, - сказал(а) Синяя Борода.
Он имел в виду «козла отпущения».
Вот так же происходило и с нашими репрессиями. Так же произошло и с Иисусом Христом. Казалось бы, какое отношение я имею к Синедриону? Какая мне разница, кто там считался первосвященником?
Не знаю, что сказать.
- А что тут выбирать? Куда (и на кого) взгляд упадёт.
Оно понятно.
- Вообще, вы понимаете, с чего начались версификации Шахерезады в сказках Тысячи и одной ночи, - спросил я.
- А с чего всё и начинается: с немедленной женской измены. Стоит только мужу отлучиться.
- Да и отлучаться не надо, - сказал я. - Часто женщина, произнося своё «люблю», уже изменяет.
- Мужчина тоже, - вновь по принципу «сам дурак» отреагировал Синяя Борода (хотя кто бы говорил).
А что тут выбирать? Мы оба (живой и «мёртвый») старались выйти сухими из воды; получалось: из воды Живой и Мёртвой.
Пэр Франции был по прежнему невидим окружающим.
А на меня внимания попутчики не обращали. Потом я перестал глядеть вовнутрь (своего личного ада) и решительно посмотрел на случайного соседа.
Так всё (в «нашем» аду) продолжилось. Но мы не торопились в ад, следует признаться.
Не торопись!
Не толокись, как в ступе толокно.
И не разбейся, ежели в окно
Тебя забросят камнем.
Если равным
Я буду камню, что в окно влетел,
Разбив стекло.
По полу расплескав добро и зло.
И даже мелкие вопросы пола
Вознесши на сияющий Олимп.
Не торопись - не значит очи долу.
Во мне присутствует совсем другая высь.
Ты хочешь нимб примерить?
Примеряй!
А я не тороплюсь и научаюсь верить,
Что рай вокруг! И я есть этот рай,
Который ад пока.
Не торопись считать мои века,
Но проживай! И я их проживу.
Я не во сне живу, а наяву. (Niko Bizin)
Я (более не медля) - выбрал (никто этого не заметил).
И (сразу же) - словно бы развоплотился и оказался столь же бес-плотен, как герой и злодей Синяя Борода (но и этого никто не заметил - все и так почти что смотрели сквозь).
Выбранный мной посторонний человек стоял совсем рядом (словно бы тенью становясь для Жиля де Рэ): лицом по движению, прислонившись спиной к металлическим поручням; даже не знаю, как их (поручни) иначе назвать...
Разве что: великанскими подпругами судьбы.
Дорога, которую мы с моим псевдо-Вергилием ему уготовили, действительно могла казаться титанической; честно сказать, я сам так люблю ездить в метро, но - сегодня наш «козёл отпущения» меня опередил.
То есть - занял «моё» место.
И здесь - я опять подумал: все эти вещи мы должны были пройти.
Революции, репрессии и потрясающие победы. Все эти построения (достижения и потери) Царства Божьего СССР - мы должны были их - не понять (как изменения в невидимом).
Тем самым - обречь (в видимом).
И вот теперь «козёл отпущения» всё это продемонстрирует.
Для этого ему (ни много, ни мало) придётся стать тем, кем мы с моим Вергилием никогда не были: вспомнить, что мы боги.
И забыть о простых радостях жизни. Я улыбнулся.
27 простых радостей жизни.
1. Лечь спать в постель со свежими простынями.
2. Чихнуть три или больше раз подряд.
3. Болтать ногами в воде.
4. Поскользнуться и не упасть.
5. Ощутить песок между пальцами ног.
6. СМС-ка, которую ты ждал.
7. Проснуться после очень реалистичного кошмара и понять, что это был лишь сон.
8. Откусить пирожок/булочку/эклер с той стороны, где начинка.
9. Сесть на диван после целого дня на ногах.
10. Срывать защитный слой с экрана новеньких электронных гаджетов.
11. Когда тебя поздравляют с праздником люди, которых ты не знаешь.
12. Найти заначку, про которую ты уже забыл.
13. Когда холодная постель, в которую ты нырнул, наконец согревается.
14. Нечаянно точно ввести свой старый и давно забытый пароль.
15. Полный холодильник вкусностей, которые остались после праздников.
16. Издалека попасть точно в мусорное ведро.
17. Ощущать, что в книжке, которая тебе уже очень сильно нравится, осталось еще много непрочитанных страниц.
18. Перевернуть подушку на прохладную сторону.
19. Плакать от смеха.
20. Надеть то, что ты только что купил.
21. Проснуться за час до звонка будильника, понять, что еще уйма времени и снова лечь спать.
22. Случайно где-нибудь встретить запах из детства.
23. Снова и снова слушать песню, которая тебе недавно понравилась.
24. Покрыться мурашками от услышанной музыки.
25. Когда тебе удалось все-таки выдавить последнюю порцию пасты из безнадёжного тюбика.
26. Перебрать коробку со своими детскими игрушками и вещами.
27. Лежать в кровати и слушать, как тяжелые капли дождя барабанят по крыше или подоконнику.
Жиль де Рэ улыбнулся тоже.
Наш «козёл отпущения» (тень Жиля де Рэ) продолжал свои бормотания.
Благодаря тому, что Синяя Борода всё же был (как бы ни отпирался, боясь остаться в преисподней один - когда я из ада выйду) моим проводником, псевдо-Вергилием, незнакомые термины в вышеперечисленных радостях жизни его не смущали.
Но это всё отвлечённости.
Боги не отвлекаются от своих «козлов отпущения».
Будете как боги.
И я, сквозь прошлую (уже) улыбку стал рассматривать предстоящие перемены, которым ещё только предстояло произойти с человеком, который меня опередил и занял любимое мной место: лицом по движению поезда, спиной прислонившись к поручням.
- В ваше время ещё не перевели на французский арабские Сказки тысячи и одной ночи, - сказал я.
- Всё равно! Тем более, первый достойный перевод сделал именно француз, и уже с него переводили на русский; так что я знаю, с чего всё началось, - сказал Синяя Борода. - Началось с неверности женщины, при отъезде супруга услаждавшейся своим чёрным невольником.
- Вы всё же наследник провансальцев (имеются в виду великие трубадуры Аквитании). Вам следует чтить куртуазный кодекс.
- Вы это Шахрияру с братом скажите: оба оказались знатными рогоносцами.
Жиль де Рэ кивнул на выбранную мной «жертву наших репрессий»:
- Ведь мы его сейчас развернём и отправим домой. И что он там, дома, найдёт?
Я предполагал, что там найдёт наш (мой) «козёл отпущения». Ещё я следил за переменами в жертве (которые ещё только предстояли).
- Да делайте уже! - чёрный маг почти процитировал булгаковского Бегемота.
Я не был богом.
Всего лишь - вышел на некий экзи’станс своего бытия: вот как православие - вершина, на которой ветрено и может сдуть в любую сторону (но только в том случае, если сам «сорвёшься» с вершины); сейчас - для-ради собственного просвещения - мне (посредством псевдо-Вергилия) предстоит убедиться, что вся наша история развивалась по наилучшему из возможных сценариев.
С учётом всех наших катаклизмов с репрессиями.
С учётом, что мы всё же распяли Христа. Не будь этого, миру было бы хуже.
Я не был богом, но - я смотрел на занявшего «моё» место. И «подтолкнул» его в сторону божественности.
- Вот увидите, - сказал Синяя Борода. - без вашего вмешательства ему будет хуже.
Но прежде чем приступить описанию происходящих с «жертвой» внутренних и внешних перемен и последующего за тарансформацией изменения парадигм мироформирования (ни к чему иному моя история - ещё с помянутого чертёжника Бенуа - и не могла привести), я хочу связать Мир Искусства и репрессии (и то, и другое - инструментарий), поэтому приведу некий текст реальной миро-формированной жизни.
А как иначе можно сказать (даже предположить), что наша трагическая Мировая История есть наилучший вариант со-бытий?
А просто это до(с)казать: мы всё ещё живы.
«Холодным вечером 1950 года в Нижнетагильскую музыкальную школу зашла измождённая женщина в лагерном ватнике и стоптанных ботинках. На плохом русском она попросила проводить её к роялю «сыграть концерт». Села за инструмент, долго смотрела на клавиши, затем подняла руки, и… из актового зала понеслись, сотрясая старинное одноэтажное здание, мощные, наполненные бешеным темпераментом аккорды. Учителя и ученики, побросав занятия, кинулись в зал. Странная незнакомка сидела за роялем и кривыми от артрита пальцами играла Баха, Моцарта, Бетховена, Шопена. Взгляд её был устремлён в бесконечность, лицо озарено вдохновением. «Кто вы?» - спросила директор школы, как только незнакомка закончила. «Меня зовут Вера Лотар-Шевченко, - ответила та с сильным иностранным акцентом, - и я тринадцать лет играла эту музыку на доске!»
Когда-то ей рукоплескали Европа и Америка, а Ромен Ролан назвал её «самой выдающейся пианисткой XX века». Вере же на славу было плевать. Самым главным для неё была музыка. Она была её счастьем, жизнью, и Вера отдавалась ей без остатка, соединяя в себе требовательность учителя и вечное рвение ученика.
Родилась Вера Лотар 10 марта 1901 года в Турине в семье итальянского математика и испанской пианистки. Затем отец получил место профессора в Сорбонне, и семья переехала в Париж. В 6 лет Веру отдали в музыкальную школу, а в 12 она уже давала сольные концерты. Однажды она пробилась к Тосканини за кулисы и попросилась играть в его оркестре. Требовательный Тосканини отказал.
Тогда Вера села за рояль и сыграла Листа так, что великий дирижёр заплакал. С его оркестром Вера объездила весь мир. Через два года – в 18 лет начала давать сольные концерты. Ромен Ролан, знаток Бетховена, был потрясён её исполнением. Она играла американскому президенту, играла в Букингемском дворце, объездила Европу и Америку. Фирма «Стэнвей» подарила ей рояль и сделала лицом своей кампании. Впереди - усыпанный розами путь. Слава, богатство, поклонники – в общем, всё, чего можно только пожелать. Но всему помешала… любовь.
В середине 30-х Вера знакомится с Владимиром Шевченко - русским эмигрантом и скрипичным мастером, которого в Париже называют «русским Страдивари». Это была любовь с первого взгляда. Владимир старше её, у него двое сыновей, но Веру это не останавливает, и в 1936 году она выходит за него замуж. А потом влюбляется второй раз – в Россию, о которой рассказывает муж, и загорается переехать в эту удивительную страну, где живут замечательные люди. Они пишут прошение в посольство. Через несколько месяцев Владимиру разрешают вернуться. Счастливые супруги переезжают в Ленинград. А на календаре меж тем страшный 37-й год…
Живут туго. Комната в общежитии, общий туалет и кухня, денег не хватает, Вера продаёт парижские туалеты. Но через пару месяцев благодаря протекции пианистки Марины Юдиной Вера устраивается в Ленинградскую филармонию солисткой.
Муж получает работу. Казалось бы, самое трудное позади. Но однажды ночью к общежитию подъезжает чёрный воронок. Владимир арестован по доносу. Ему дают 10 лет без права переписки.
Вера бросается защищать мужа. Со своим бешеным темпераментом она ходит из инстанции в инстанцию и доказывает, что муж любил Россию, что он патриот, но ничего не помогает. Тогда она, потеряв терпение, крикнула: «Значит, и меня арестуйте!» И, конечно, её немедленно арестовали за «сотрудничество с врагом». Следователь НКВД на одном из допросов медленно, смакуя, ломал ей рукояткой пистолета каждый палец. Чтобы больше не могла играть.
Вера отсидит «от звонка до звонка». Сменит шесть лагерей. Будет валить лес, пилить дрова, работать на кухне. Мужа расстреляют, но узнает она об этом через много лет. Дети попадут в детдом, где старший погибнет при бомбёжке, а с младшим она встретится лишь через двадцать лет. Ни разу в лагере она не прикоснётся к роялю. Но однажды два зэка вырежут ей из фанеры клавиатуру. И вот на этом «лагерном Стэнвее» она по ночам проигрывает весь свой огромный репертуар. И, глядя на её озарённое лицо, женщинам в бараке кажется, что они слышат бессмертную музыку.
Она освободилась в 1950 году. Ей было запрещено проживать в крупных городах.
Но она мечтала только сесть за рояль, и потому просится в любой город, где есть музыкальная школа. В Нижнетагильской музыкальной школе она играет несколько часов без остановки. А в коридоре молча рыдают учителя. Они догадывались, откуда она пришла в этом зэковском ватнике…
Её взяли в школу иллюстратором на уроки музыкальной литературы. Тагильским ученикам очень повезло - они слушали прославленную пианистку дважды в неделю. Но повезло не только им - повезло всему городу. Вера давала бесплатные концерты в местном Доме культуры, устроилась работать в драматический театр музыкальным оформителем, а потом взяла учеников. Но учить не любила. Сперва слушала, как ребёнок играет, затем говорила: «Играть надо так», - и показывала. А соседи, бросив дела, бежали на этот импровизированный концерт. Одна из её учениц, Татьяна Константиновна Гуськова, вспоминает: «…она жила в каком-то особом мире, была абсолютно непрактична в делах житейских, бытовых. <…> Музыка заполняла её всю без остатка, была смыслом существования, жизнью и счастьем».
К слову, о концертах. Они были крайне редкими, а Вера Августовна, восстановив форму, мечтала о больших залах. Ближайший крупный город - Свердловск. Но в Свердловской филармонии надолго она не задержалась - к ней относились крайне подозрительно. Она была «чужая», притом «бывшая зэчка», да ещё и играла не так, как принято в русской школе. Концертов ей давали мало, а если давали, то в основном в сёлах. Не выдержав прессинга, Вера переехала в Барнаул. Давала концерты в полупустых холодных залах, очень мёрзла и страдала от этого. Но однажды на её концерт случайно зашёл корреспондент «Комсомольской правды» Симон Соловейчик. Он был потрясен её игрой, и на следующий день о Вере Лотар-Шевченко узнал весь Советский Союз.
Последние 16 лет жизни Вера Августовна даёт концерты в Москве и Ленинграде, и уже никто не говорит, что играет она «как-то не так». Живёт в Новосибирске, в Академгородке. Восторженные почитатели её таланта всеми правдами и неправдами выхлопотали ей двухкомнатную квартиру, купили мебель и рояль «Беккет». Дверь в квартиру всегда была полуоткрыта, и соседи слушали её игру, сидя на лестнице.
Она была абсолютна непрактична в быту, не знала, как готовить, могла забыть обед на плите, сесть за рояль и опомниться, когда уже из кухни валил дым. Ученики местной школы установили над ней шефство - убирались у неё, покупали продукты, выполняли поручения. В это же время - где-то в конце 60-х – из посольства Франции приходит письмо: её зовут обратно. Предлагают восстановить концертную деятельность, обещают турне по Европе и Америке, условия жизни и гонорары, несопоставимые с советскими. Но Вера… отказывает. «Мой отъезд будет предательством по отношению к тем советским женщинам, которые помогли мне выжить в лагерях». Недаром Веру сравнивают с библейской Руфью - родина, убившая мужа, стала её родиной. На её концерты билеты на первые ряды никогда не продаются. На них бесплатно приходят те, кто вместе с ней прошёл лагеря.
Иногда на неё нападало озорство. Однажды после концерта в Новосибирске она пожелала вместе с друзьями ехать «кутить». Ей хотелось пить шампанское и играть на рояле. Таксист привёз их в замызганную рюмочную. Сизый дым, небритые лица, разговор на фене, женщин почти нет. «О… - удивилась Вера Августовна, - здесь нет рояля?» Она взяла две бутылки водки и попросила мужиков привезти сюда инструмент. Через час полупьяные мужики привезли на грузовике концертный рояль. И несколько часов алкоголики, воры и уголовники молча, сняв шапки, слушали Моцарта, Бетховена и Баха.
Вера Августовна умерла 10 декабря 1982 года. Похоронили её на кладбище в Новосибирске. За её гробом шёл весь город. На могиле установили белый памятник, на котором выбили её собственные слова: «Жизнь, в которой есть Бах, - благословенна». (Анна Гурина)
Итак, я посмотрел на занявшего «моё» место.
Мужчина был с меня ростом и моложе, но уже с явным брюшком. Одет он был (это вам не Синюю Бороду описывать) в кургузое не новое пальтецо, зато на ногах дорогие зимние ботинки коричневого цвета и какие-то модные джинсы-шаровары с накладными карманами.
Наушников в его ушах не было, но что-то он явно слушал (должно быть, музыку небес). Он, человек вполне славянской внешности, что-то спрашивал и отвечал на непонятном гортанно-восточном языке.
Если это была не шизофрения, тогда благословение.
Жизнь, в которой есть Бог.
Лицо у мужчины было иссеня бритым, но не здоровым. Узкое с одутловатыми щеками и впалыми мутноватыми глазами. Он говорил про себя (почти вслух, что иногда слуха достигало) нечто внешне бессвязное - такое же, как внешняя жизнь, когда не видны незыблемые струны миропорядка.
Те самые многомерные оси, вокруг которых вращаются наши плоские глобусы.
- Вот-вот, - отозвался на эту мысль Жиль де Рэ. - Мы не можем полностью представить мира, в котором Христос не воскресал. Просто потому, что для Него - нет времени, и Он воскресает(!) - и до, и после, и во время распятия. С Жанной Девой - всё иначе, факт подмены и манипуляции представить легко. Сжечь какую-то постороннюю женщину, представить её «козлом отпущения» и тем очистить «милую Францию» от грехов (дабы начинала смело тонуть в новых).
Я подумал: кто мог бы знать, что простой разговор о чистках в сов. учреждениях и об учителе черчения по фамилии Бенуа не только приведёт к версификациям смыслов нашей истории, но и к заранее известному утверждению: всё - к лучшему (в этом лучшем из миров).
Что (неизбежно) - скажется на нашем понимании Миропорядка.
Что (неизбежно) - признать и принять всё происшедшее с нами, как лучшее из возможного: ад следует за нами по пятам (в то время как мы полагаем себя самостоятельно в него бросающимися.
- Сказать, что всё к лучшему в этом лучшем из миров - банально; обоснуйте! - попросил француз.
Занявший моё место «козёл отпущения» в пальтеце вдруг ещё глубже погрузился в себя и опять что-то бормотнул. Явная шизофрения, поскольку на этот раз я (будучи и вовне, и изнутри его его) - бормотание услышал правильно:
- Мы не сможем повлиять на земную ось, зато - переходя от широте к широте и меридиану от меридиана (или наоборот), сможем быть чуть дальше или ближе (от) к нынешнему миропорядку, а иногда даже сможем сойти с ума...
Здесь я перебил мою жертву:
- Прямо как царь Шахрияр.
Я гнул (как земную ось) эту идею с Тысячей и одной ночью.
Перебить не удалось. «Козёл отпущения» договорил:
- Иногда можем сойти с ума в долину, где растут деревья смысла (с яблоками познания добра и зла), и заглянуть таки в мир - где (пусть лишь отчасти) Христа не распинали. Или - распинали, но Он чудом выжил - и не сходил в ад после смерти своей на Кресте...
Начиналась Тысяча и одна ночь (наших душ).
Я гнул (как земную ось) нашу сакральность:
- Где мы вступили в Царство Божье СССР - без репрессий.
«Козёл отпущения» (исподволь, под поверхностью внешности) - изменился уже настолько, что уже почти мог бы меня (и даже барона) увидеть.
Вот эти перемены: бормотание становилось чуть ли не анализом происходящего.
«Козёл отпущения» продолжил:
- Вы собрались в ад (надо же, ещё минуту назад я и слова такого почти не знал); все там будем, к чему торопиться? Я вот никуда не спешил, но - встретил вас, и вы (во имя себя) сдвинули моё восприятие реальности.
Он стал меняться.
Началось всё это - мгновение назад (или вперёд): я сразу увидел, как некие светлые ручейки образуются в желтоватом освещении вагона.
Как они проникают в мою «жертву» - здесь я подумал, что именно должно быть закавычено: моя или жертва? Как они пропитывают рыхловатую плоть человека, что казался заведомо моложе меня...
Что становился сейчас древней меня: мы с бароном - здесь и сейчас, а «козёл отпущения» со своей предполагаемой шизофренией - и в прошлом, и в будущем.
Так вот откуда мой выбор жертвы: раздвоение настоящего на прошлое и будущее.
И вот уже наша «жертва» смогла нас увидеть:
- О, вас тоже двое, местечковых демиургов. Вы не спрашивали у профессора, что такое шизофрения?
И этот копается в моих архетипах.
Я взглянул на безучастного Жиля де Рэ. Тот лишь развёл руками: что делать?
Был бы человек, а раздвоение личности на него всегда найдётся (впрочем, что-то похожее мы - я или сожжённый и повешенный француз - уже говорили).
Но здесь «козёл» взглянул на меня и извинился:
- Простите за банальность.
Я присмотрелся. Он явно был (стал) умней меня. Хотя внешне это почти не проявилось. Разве что связи между органами (клетками и корпускулами) его тела напитались золотистым сиянием.
Он спросил:
- Твой спутник, псевдо-Вергилий, он ведь по времени ближе к тебе, нежели к сошедшему с ума Шахрияру.
Он и про Шахрияра всё понимал.
Барон Жиль де Рэ отмахнулся:
- Ты помнишь (он полагал «козла отпущения» простолюдином и обращался на «ты» - тогда как мой статус определить не смог), по какой причине сошёл с ума Шахрияр? Готов ли ты пойти по этому пути?
- Тогда я (тоже) царь? - сказал «козёл отпущения» - я червь, я бог! А ты со мной на «ты»; непорядок.
Я вспомнил: «Некоторые товарищи думают, что главное в наступлении социализма составляют репрессии, а если репрессии не нарастают, то нет и наступления.
Верно ли это? Это, конечно, неверно.» (Иосиф Сталин)
Пора было с шизофренией прекращать.
Мало того, что я занимался «материализацией чувственных образов» и сотворял себе оппонентов, так ещё и они во-вот начнут заниматься тем же самым.
В полном соответствии с логикой репрессий: это цепная реакция.
Барон де Рэ взглянул на меня и сделал жест, соглашаясь: сколь бы ни было многомерно человеческое прозрение, все нити не втиснуть.
- Нам придётся его оставить, - сказал кто-то (из нас с бароном).
- Меня зовут Иосиф, - сказал вдруг «козёл отпущения». - Вы не продадите меня в рабство?
Он намекал на своего библейского прототипа.
Жиль де Рэ хмыкнул: прекрасного в нашей жертве (т. н. «козле») было мало.
Хотя после трансформаций на корпускулярном уровне (по своему самоощущению) наш «козёл отпущения» сравнялся по возможностям с ифритом (джинном) - и не слишком ошибался.
Скорей, недооценивал себя. Могло бы прозвучать:
- Вы не продатите меня в боги?
- Не будем оттягивать, - сказал я.
Поезд сдвинулся и тотчас оказался в тоннеле.
Помчался быстрей и быстрей, и мы с моим псевдо-Вергилием следили, как последний вагон вот-вот скроется с глаз; да - именно так: мы оставили Иосифа Прекрасного в одном из вагоном поезда (сейчас уже не важно, в каком).
Важно, что «козёл отпущения» отправился в свой ад - как в пустыню бесплодных версификаций - без нас: он сможет там не только выбирать себе оппонентов (тех, кто попробует с него спросить), но - ещё и решать для самого себя: один он будет отвечать на вызовы миропорядка, или таки шизофрения пригодится ему?
По крайней мере, будет с кем обсудить происходящее.
Нас ведь рядом с ним уже нет.
Я протянул руку и хотел взять Жиля де Рэ за рукав его одеяния.
Мы, покинув вагон метро (так получилось: словно бы поезд и мы - пропустив друг друга насквозь - избавились друг от друга), так и остались в воздухе, прямо перед глоткой тоннеля.
Жиль сделал жест, отстраняясь.
Мы переместились к платформе и плавно на неё опустились. Казалось бы, мы взвалили все наши грехи и все чаяния на «козла отпущения» и должны были стать легки и быстры; ничего подобного!
Мы стояли друг напротив друга.
Люди обтекали нас (причём - происходило это лишь в прошлом и в будущем: наше настоящее словно бы умчалось вместе с поездом.
Мы (получив желаемое) - не получили ничего, кроме знания: мы можем задаваться вопросами, ответы на которые сотрясут почву под ногами у богов, злодеев и героев, но - ответы нам будут даны лишь те, которые мы способны услышать.
Дела совершать будет постороннее (модифицированное) тело, унесённое от нас в рукотворную преисподнюю.
Я не то чтобы не способен услышать ответа на вопрос: что стало бы с миров, в котором мы не распяли бы Христа? Что стало бы с Россией, если бы не «сталинские» репрессии? Мне и не надо думать об этом: Христос Воскрес!
Жилю де Рэ и проще, и сложней: вероятность того, что в нашей версификации реальности Жанну Деву не сжигали, существенна, но - тогда все его дальнейшие эскапады, связанные с Миром Искусств черной магии, попросту лишены смысла.
- Сейчас наш Иосиф покинет вагон и перейдёт на другую сторону платформы, - сказал средневековый француз.
Он явно намеревался возвращать себе свой смысл.
- Да, собирается отправиться обратно, - согласился я. - Мы не можем менять несущие конструкции миропорядка, но изменить направление допустимо.
- Он внезапно вернётся домой и застанет свою жену в объятиях эфиопа? - средневековый француз намекал, что наша с ним история никак не закончится на этой станции метро.
Кроме того, намекал на А. С. (на «наше всё» - барон мстил за своё бес-силие в трубадурском художестве).
Если в сказках Тысячи и одной ночи жёны сплошь и рядом, стоит только супругу отлучиться, наставляют ему рога и в результате (часто не сразу, а по размышлении супруга о закономерностях жизни) бывают им убиты вместе с любовником, то как поступит преображённый Иосиф?
Которого - мы со-распяли, сделав «козлом отпущения».
Которого (тем более) - уравняли с «нашим всё», так и никого не убившим.
Если наш со-распятый - примет себя рогоносцем и захочет поступить формально (именно как «козёл отпущения»), и убьёт обоих прелюбодеев - искусственно устранив факт данного греха из своей реальности...
Или (в свой черёд) - взяв нас за пример, как ифрит искусно подвергнет их трансформации; тогда (в свой черёд) - весь этот мир так и не изменился за сотни тысяч неизменных лет.
- А вы в этом сомневаетесь? - спросил француз.
- Нет.
окончание первой части предполагаемого романа, пока что безымянного. «Твоя судьба значительно мудрее и щедрее тебя самого; страшно представить, что бы ты натворил, если бы действительно сам ею распоряжался.»
кстати, так и назову: безымянный роман.