Мы с начальником моего отдела плотно застряли по служебному вопросу в одном городишке, спрятавшемся от цивилизации далеко за пределами географии. На целых полмесяца затерялись в диком краю, где для его обитателей основным местом работы являются 4 (четыре) Исправительно-трудовые колонии и буровая. И где для командировочных из всех известных человечеству способов проведения досуга доступны лишь два- пить горькую или отчаянно влюбиться. Слово "отчаянно", в контексте данного речевого оборота, следует понимать исключительно, как «Эх, где наша не пропадала», ибо в городе, окруженном со всех сторон ИТК, романтический контингент, скажем прямо, не "вдова Клико". Впрочем, это лишь мое субъективное мнение.
Так или иначе, мне, растерявшему в долгой рутине семейных будней остатки молодецкого задора, больше подошел первый способ.
Для моего же относительно молодого и абсолютно неженатого коллеги были настежь открыты обе опции. Но тот настолько основательно остановился на второй из них, что напрочь забыл про первую.
Впрочем, иного ожидать от этого отпетого дамского угодника и не приходилось. Движимый своим прямо-таки собачьим чутьем он, при необходимости, нашел бы себе объект влюблённости хоть на земле Франца Иосифа, хоть еще в какой-нибудь Марианской впадине. Чего уж тогда говорить про целый, пусть и захолустный, но все-таки город? La ville de l;amour, практически Париж.
Так что вечером накануне нашего отъезда этот вечный романтик сидел на диване в фойе гостиницы "Луч" подле своей местной пассии, добросовестно скрасившей ему производственные будни, и трогательно прощался, молча уткнувшись бледным мокрым лицом в ее сведенные колени.
Обладательница коленей- очаровательное хрупкое создание лет двадцати пяти- двадцати семи в джинсовой короткой юбке, и с ювелирным украшением в носу, осторожно гладила его голову и, чтобы не расплакаться, кусала себя за натуральный белокурый локон.
При виде этой мизансцены даже обладатель самого черствого сердца не остался бы бесстрастным ее созерцателем и, смахнув украдкой соринку с глаза, продекламировал бы что-нибудь наподобие: «Любовь нежна? Она груба и зла. И колется, и жжется, как терновник...»
- Это значит, все? - прервав молчание, едва слышно спросила она.
При звуке ее жалобного, как у раненой птицы, голоса у меня, сидевшего на соседнем кресле с газетой, защемило в районе солнечного сплетения, несмотря на разгулявшийся радикулит и давно утраченную способность к лирическим переживаниям.
- Это все?
- А знаешь что, Сонечка? - сказал мой товарищ, решительно отняв девичьи ладошки от своего лица. - Давай утром уедем вместе. Ты и я. Нечего тебе делать в этой черной дыре со своим муженьком- библиотекарем. Ты достойна лучшей доли. Арбат, Манеж, Ленком, представляешь? Короче, встречаемся завтра ровно в шесть на станции возле билетных касс. Не опаздывай только. Умоляю.
- Ты… ты это… сейчас серьезно? - завибрировала от счастья блондинка, смешно сморщив свой очаровательный носик, - Скажешь ведь тоже.
- А как же иначе? После всего. Как иначе? Впрочем, если у тебя есть причины остаться…
- Да, то есть, нет. Причин, в смысле, нет, - быстро поправилась красотка, словно боясь вспугнуть удачу, - А в остальном -да. Короче, где ты, там и я, любимый. Просто все неожиданно так. Выходит, мне можно идти собираться?
- Нужно, родная.
Начальник кинул короткий взгляд на часы, висевшие над стойкой администратора.
- Ого, уже десять. Иди, время не ждет.
- Значит в шесть? - не веря еще своему счастью, уточнила девица в дверях.
- В шесть, - сказал начальник, помахав ей рукой, - До встречи, мышка. Жду…
- Почему в шесть-то? - удивленно спросил я его, любуясь тем, как счастливая Сонечка идет к остановке, освещая неземным светом центральную городскую улицу с ее нерабочими фонарями, - У нас ведь поезд в пять.
- Именно поэтому. Не хочу смотреть, как эта дуреха за составом несется. Долгие проводы- лишние слезы.
- Так значит ты изначально не планировал ее? - чуть не задохнулся я, - Ну, знаешь ли, это подло. Тебе надо срочно ей во всем признаться. А еще лучше взять с собой, раз уж наобещал златые горы. Мы в ответственности за тех, кого приручили.
- Что бы ты понимал, Петров, в приручениях? - строго посмотрел на меня начальник, - Экзюпери нашелся. Если я бы тащил домой всех, кого приручил, у меня в квартире места для себя б давно не осталось. Хоть она и трехкомнатная.
Я смотрел на него и совсем не удивлялся его оглушительному успеху у слабого пола. Выше среднего роста, поджарый, с крепким раскачанным торсом и ироничным прищуром зеленых глаз на загорелом скуластом лице. Эдакий принц Гамлет в исполнении Смоктуновского. Добавить сюда немаловажные в/о и ч/ю, а также без м/п и ж/п и тогда становится понятно, почему он до сих пор не женился.
- А как же тогда она? - безвольно опустив взгляд, выдавил из себя я, не смея больше перечить начальству, - Жалко человека все-таки.
- Как она?
Вместо ответа начальник достал сигарету и стал рассказывать назидательную историю из своего детства.
- Мне тогда пять было, - сказал он, с удовольствием затягиваясь, - Бабушка родителям с курорта позвонила и между делом заметила, что купила для меня игрушечный самолетик. Причем, разговор состоялся еще в самом начале ее отпуска. Так вот я на подоконнике целую неделю просидел, ее встречая.
- А она на самом деле не купила ничего. Обманула, - поспешил проявить проницательность я, - И вот с тех пор ты, уязвленный в самое сердце, мстишь всем особам женского пола за их природное коварство. Комплекс из детства, понимаю.
- Почему не купила? – пожал плечами он, - Купила. Так себе, к слову, вещица оказалась. Я ее уже на следующий день раскурочил. Захотелось узнать, есть ли там внутри человечки. Зато мое недельное бдение на подоконнике вышло ярким и незабываемым. Даже сейчас помню. Веришь? Другие игрушки забыл давно, а эту помню. Ожидание счастья оказалось сильнее самого счастья.
Лицо начальника, воскресившего детские воспоминания, просветлело, разгладилось, но тут же снова стало скучным.
- Так к чему это я… Ах да…Ты хоть подумал, что будет, если я приведу эту дурочку в свою холостяцкую трешку, где холодильник забит только пивом и воблой, а по стенам развешаны постеры с длинноногими моделями? После мужа библиотекаря-то. Шок и трепет. Или взять мой характер? Сам знаешь, какой у меня характер. Сто к одному, она через неделю такой жизни сама сбежит. А так я ее просто уберег от грядущих разочарований. Вот и все. Или, к примеру, скажи я ей сейчас, что мы расстаемся и все такое. Ну чего бы я добился?
- Ты бы открыл ей тем самым глаза и...
- …И траур у нее наступил бы на день раньше, - не дал договорить мне он, - Я же подарил ей ожидание счастья. Целый вечер и всю ночь безраздельного ничем не омраченного счастья. Можно сказать, что я старый добрый сказочник Оле- Лукойе. Или точнее Коля с Лукойла.
Начальник рассмеялся своей довольно ловкой остроте, продемонстрировав милые ямочки на щеках, которые, наверное, так нравятся его воздыхательницам.
Назавтра около пяти я, навьюченный нашими с начальником сумками, шел по сумеречному перрону и то и дело оборачивался, в надежде, что увижу эту блондинку с чемоданом наперевес. Только бы у нее хватило ума уточнить расписание поездов. То-то было бы шороху. Я даже ехидно улыбнулся, представив себе, как наш волшебник начнет выкручиваться в ответ на ее всхлипы и упреки. Как она даст ему в конце концов звонкую пощечину, когда тот, выпучив глаза, будет плести что-то про амнезию от любви.
Но она не появилась.
«Как это подло и низко с твоей стороны, - думал я, закидывая наши поклажи на верхние полки купе, - Сказочник хренов. Сейчас она из-за твоей сказочки, Коля, с мужем объясняется или прощальную записку ему пишет. Спустя час прибежит сюда в растрепанных чувствах от совершенной ею низости, которой есть только единственное оправдание- любовь. Потом, растеряно скуля и и дрожа, точно брошенная собака, начнет метаться по перрону в поисках этой любви и названивать на номер, симку с которым ты купил по приезду сюда, и только что выбросил за ненадобностью.
А когда твой обман откроется, то от избытка чувств под состав бросится. Как Анна Каренина. Эх, раскурочил ты очередной свой самолетик, Оле- Лукойе. Трус потому что ты заурядный. Никакой не сказочник.»
Не успели мы с начальником более- менее обустроиться на своих местах, как дверь в купе без стука откинулась и помещение заполнили собой двое красномордых плечистых парней в кожаных куртках.
«Откуда попутчики еще взялись? - занервничал я, - Мы же купе под себя целиком взяли»
- Кто тут Николай? - деловито осведомился один из попутчиков, распахивая свою безразмерную куртку.
- Ну я, положим, - нерешительно приподнялся с дивана мой начальник, - А по какому собственно вопросу…
- Привет тебе от Соньки…
Короткий замах извлеченной из-под куртки резиновой дубинки и вот мой начальник уже лежит ничком, закрыв руками разбитое лицо. За первым натиском последовала целая серия быстрых ударов в корпус и по голове.
- Эй, вы чего себе позволяете, - пискнул я, понимая, что не могу вот так сидеть и безучастно смотреть на избиение своего руководителя, но тут же забрал свои слова обратно, после того, как берца сорок шестого размера заставила мою хребтину испытать на прочность купейную перегородку.
По поводу сорок шестого размера я говорю с полной определенностью, потому как эта цифра хорошо отпечаталась на моем бедном лбу.
Только когда тяжелая поступь ангелов мести стихла, мы с начальником осторожно начали шевелить ослабшими конечностями, попутно проверяя целостность своих органов. Начальника потрепало конечно изрядно. При малейшем движении он кряхтел и стонал так, как будто только что вылез из под упавшей на него лошади. Опухшая с синим отливом физиономия бедолаги напоминала собой грустное рыло поросенка с прилавка на колхозном рынке. Ветеринарного клейма только на лбу не хватало.
Вдобавок ко всему выяснилось, что у него исчезли золотые часы, бумажник и телефон. А самое главное, мешочек с несколькими зелеными камушками, которые он удачно прикупил, мотаясь, от делать нечего, по местным приискам.
У меня, слава Богу, не взяли ничего. Видно потому, что брать было особо нечего. Так что мой ущерб ограничился лишь тяжелой головой и прострелами в пояснице и позвоночнике.
- Ну что, ноль два? - спросил я начальника, потирая ушибленное плечо.
- Да ну их на….- сказал он смешно шлепая роскошными, как у фитоняшки, губами,- Тут же вокруг на пятьсот верст все свои. Замучаемся, как говорит наш президент, пыль глотать. Бирюльки вот жаль только.
- Тогда может ноль три?
Начальник отрицательно покачал головой.
- В Москву…в Москву.
- Сотрясения-то нет хоть?
- Кажется нет. Котелок вроде варит.
- Это хорошо, руководить, значит, сможешь. Но месячишко на любовной диете все равно посидеть придется. - хохотнул я, давая выход нервным импульсам, - Пока товарный вид не вернешь.
- Если не больше. Нет, ну какова Сонька-то, а? Тихоня.
- Золотая ручка.
- Не, теперь уже изумрудная...
Вот так жестоко пострадал добрый сказочник Коля из Лукойла от местной примитивной публики, не сумевшей оценить его благородных столичных манер. Ну и я с ним заодно.
После горестных размышлений под бутылочку сорокоградусной мы все-таки пришли к утешительному выводу, что с нами случилось еще меньшее из тех зол, которые можно было бы ожидать в сложившейся ситуации от жителей захолустного города, окруженного со всех сторон ИТК.
И, устроившись, насколько это было возможно в нашем состоянии, поудобнее, захрапели…