Федечка (рассказ)
Федечка был очень ласковым и добрым. Уж таким добрым, таким ласковым, что при взгляде на него, при одном только упоминании его имени, невольно наступало какое-то умиление, охватывала волна нежности и тёплые слёзы подступали к глазам, а в горле першило, словно ты только что надкусил незрелый персик. Уж такой добрый ко всем близким, такой заботливый.
Имя его – Федечка, - так и перекатывалось по языку, так и хотелось произносить его часто, вкладывая всю нежность, всю заботу, хотелось придавать этому имени какую-то бережность, даже трепетность.
С самого рождения Федечка был колченог. Обе ножки у него не распрямлялись в коленочках и были тонкие, как былиночки. Однако он ходил, ходил, переваливаясь с боку на бок и торопливо помахивая при этом ручками. Пальчики на руках у него были длинными и удивительно тонкими, просвечивали при этом до синих жилочек. Личико, чуть вытянуто к подбородку и расписано, словно у девицы, и брови, и ресницы, аккуратный, прямой нос и губы девичьи. С первого взгляда определялось, что мальчик нежный, ласковый, добрый.
Был у Федечки старший брат, здоровяк, высок под самый потолок, широкоплеч, длиннорук, Кирька. Был Кирька так здоров, так широк и огромен, что издали походил на какую-то разлапистую, береговую корягу. И силён был, зараза, к любому коню подходит, у того задние ноги подгибаются от страха. Кулак имел, чуть меньше, чем голова у коня.
Очень любил младшего брата. Купаться ходили на реку, он усаживает Федечку себе на одно плечо и шагает с ним до самого берега, а расстояние приличное, более километра. Так же и обратно несёт, после купания. Федечка тоже очень сердечно относился к своему брату – богатырю, называл его непременно Кирюшей. Только он один и называл его так, остальные, и мать тоже, звали Кирькой.
- Кирюша, братик мой, уж так ты мне люб, так люб.
Кирька умилялся этим словам и благостно улыбался.
Братья лежали на полу, в комнате. Кирька вытянулся на свежих половиках, блаженствовал после тяжёлой работы. Федечка пристроился рядом, положил свою маленькую головку на огромный бицепс брата, о чём-то задумался. Сквозь приоткрытое окно было слышно разбредшихся по двору кур, а иногда петух подавал голос, но не кричал, не кукарекал, а просто переговаривался с курицами, чему-то их наставлял.
- Знаешь, Кирюша, а ведь я бы тебя обязательно спас, - задыхаясь от волнения, произнёс Федечка. – Непременно бы спас, если бы с тобой что-то случилось.
Кирька снова улыбался, как делают все силачи, и как делают люди очень уверенные в себе, - снисходительно и широко улыбался.
- Да что же со мной может случиться? Ничего не случится.
- А вдруг бы случилось! Вот шёл бы ты, шёл, и захотел испить водицы из колодца. Перегнулся бы, чтобы ведро поднять, а тебя сзади бы раз, и толкнули в колодец. Ты бы кричать стал, на помощь звать, а тут я. Уж я бы расстарался, чтобы любимого братика вызволить из беды, уж расстарался бы.
- Да ты что, Федечка! Кто бы меня толкнул, у меня и врагов-то нет, одни друзья кругом. Друзья, да приятели.
- В том и опасность, - задумчиво проговорил Федечка, - в том и опасность. Ведь когда враги рядом, то ты остерегаться станешь, оглядываться. А друзей не станешь опасаться, а они раз, и предадут. Ведь бывает же так, самый близкий, уж вроде бы самый доверенный, - а он возьмёт, да и предаст, за корысть малую. Бывает…
- Выбрось из головы эти дрянные мысли. Никто нас с тобой не предаст, мы всем любы, дружим со всеми.
- Да это и хорошо, когда вокруг друзья, это и славно! Ведь если вокруг друзья, то и забота вся только о них, о друзьях. И так славно, так славно.
Федечка осклабился, потом сконфузился и мило, мило заулыбался. Старший брат проникся нежностью и бережно обнял его, мягко прижал к себе. Матушка брякала посудой у плиты, вполголоса что-то напевала.
- А если тебя деревом привалит? – Федечка даже высвободился из объятий и сел, широко и тревожно раскрыл глаза. – Сколько угодно таких случаев, когда людей деревом придавливает.
- Милый мой братец, да я и в лес-то почти не хожу, редко, редко. И с чего бы это на меня дерево упало?
- Ой, Кирюшенька, не зарекайся от беды, она всегда рядом, а откуда подступит и неведомо. Придавит тебя, а я вот он, рядом, - спасу любимого братика, вытяну из-под проклятого дерева, домой принесу, буду тебе примочки делать, чтобы боль снять.
- Ну и дурные мысли бродят у тебя в голове, откуда они такие. – Кирька нежно прикоснулся к волосам брата, погладил их. Федечка убрал голову, даже отодвинулся чуть в сторону, смотрел в пустоту:
- А ведь может так случиться, что дерево тебя покалечит, вдруг ноги переломает, или спину, что ты вообще не сможешь больше ходить. Ужас! Ужас! И ты будешь лежать в постели и постоянно плакать. Вот уж я тебя жалеть стану…. Уж так бы я тебя жалел, так бы любил, так любил. Ты даже представить себе не можешь, как бы я тебя любил! Я бы не отходил от твоей постели, и днём, и ночью. Любую бы твою просьбу исполнял бегом, бегом и со старанием. Воды бы тебе приносил, и другое что….
- Ой, Федечка, давай оставим этот разговор, что-то он мне не очень нравится. Я и так знаю, как ты меня любишь, крепко любишь. – Кирька поднялся и широко шагнул за порог комнаты, вышел на двор, где его ждала работа.
Федечка ещё сидел, охватив немощные колени руками, что-то соображал, потом тихонько, почти шёпотом, продолжил разговор:
- А как бы я тебя любил, бедный мой братец, Кирюшенька, как бы я тебя поминал, кабы ты вдруг помер…. Как бы я тебя поминал, как бы бегал к тебе на могилку каждый день. Истинный Бог, каждый день бы бегал. Каждый день….
Матушка из кухни окликнула:
- Федечка, ты с кем там говоришь? Или просто блажишь….
- Ой, маменька, я игру играю, вот и слова.
Федечка вышел в кухню, приласкался к маменьке, та поцеловала его в головку, мимоходом.
- Маменька, а ты помнишь, недавно ты тараканов травила, всю ли отраву извела? Или чуток осталось?
- Осталось, конечно, считай, половина пакета и осталась. А тебе зачем? Или снова видел где таракана?
- А ты хорошенько спрятала отраву-то? Вдруг кто нечаянно, вместо сахару в чай засыплет….
- Ой, да Бог с тобой, Федечка, конечно прибрала, вон, на божничку положила. Уж там никто не достанет.
- Вот и хорошо, вот и славно.
Федечка ещё какое-то время ласкался к матушке, потом снова ушёл в комнату, плотнее задёрнул шторки. Табурет поставил рядом с этажеркой, забрался сперва на табурет, оглянулся на задёрнутые шторы, медленно, аккуратно стал забираться на этажерку. С трудом умостился коленочками на верхней полке, подтянулся и достал рукой до божнички. Длинные, тонкие пальчики стали ощупывать полочку, в глубине которой стояла маленькая, совсем тёмная от времени иконка. В ближнем уголке ничего не было, только маленький паучок выскочил и торопливо убежал в угол, под самый потолок. Федечка ещё вытянулся и вот, пальчики нащупали упругий пакетик с порошком, он притянул его, зажал в ладошке и медленно, осторожно спустился с этажерки на табурет, а потом и на пол.
Пакетик положил в карман.
Со двора доносились мерные, хлёсткие удары, это Кирька колол дрова.
- Маменька, подай водицы, снесу братцу, пусть охолонётся.
- Не снесёшь, расплещешь только.
- Снесу, маменька, снесу. Уж я постараюсь. – Федечка облизал острым язычком пересохшие губы, на лбу у него выступили бисеринки пота, словно это он колет дрова. Руки, длинными, тонкими пальчиками, чуть подрагивали.
- Ну, возьми, вон кружица, а вон в ведре водица.
- Нет, маменька, уж ты сама подай, так приятно братцу будет, когда узнает, что из твоих рук водица.
Матушка зачерпнула воды и с улыбкой подала. Федечка припал к кружке трепетными губами, но сделал лишь один глоток, медленно поворотился и стал неловко, едва переставляя ноженьки, спускаться в сени. В сенях полумрак, прохлада. Удары топора по чуркам становились ближе, ближе.
Андрей Томилов andrei.tomilow@yandex.ru