ПЫЛЬНЫЙ ВКУС ЖАРКОГО ЛЕТА
Улыбаясь смотрю на Ярика: мой сын сидит прямо напротив меня и задумчиво смотрит в запыленное окно «маршрутки». На его щеках еще не высохли слезы. У Ярика в глазах заметно глубокое разочарование: как несправедлива жизнь!.. Сыну предстоит остаться в садике на целые сутки, и это его совсем не радует. Поверь мне, сын, это еще не самое плохое!
Хотя, если честно, и у меня портилось настроение от одной мысли что нужно идти в садик и я, при первой же возможности «закалывала» это дело, притворяясь больной. Помню, как однажды, услыхав от кого-то из воспитательниц, что в соседнем садике карантин, и по такому случаю все дети сидят по домам, вечером того же дня выдала маме ложную информацию о закрытии нашего сада на карантин. До сих пор не понимаю, почему тогда моя мама не позвонила в мой «любимый» сад и не узнала подробностей. Так или иначе, а моя уловка удалась, и я успела просидеть дома целых два дня, пока звонок от воспитательницы не прервал мой «отпуск». Точно уже не помню, что говорила по этому поводу моя мама, но в углу, усердно ковыряя пальцем обои, пару часов я героически отстояла…
Извините, забыла вам представиться. Зовут меня Олеся, Олеся Ефимова. Работаю я фельдшером на «Скорой помощи». Работа – сутки через двое. В общем-то, это удобно, многое успеваю сделать по дому, поэтому в нашей маленькой «однушке» всегда чистота и порядок, если Ярик, конечно же, не разбалуется или же к нему не заглянет его закадычный дружок – сосед по лестничной клетке Сережка Легков.
А мужа, как вы догадались, нет. Мы развелись с Никитой сразу, как родился Ярик. Так получилось. Не буду долго объяснять, почему. Просто, Никита оказался не готов к появлению в нашей семье Ярика… Может быть, он прав? Ведь после родов я немного располнела и стала меньше внимания уделять Никите: бутылочки, пеленки, подгузники… Короче, надолго моего мужа не хватило, и однажды он ушел. Больше мы не виделись. Несколько раз он присылал мне немного денег, и однажды даже позвонил, спросил, как там сын… Да хорошо сын, все нормально! Ветрянки, скарлатины, ангины – весь этот набор не обошел Ярика стороной, но знать об этом моему бывшему мужу было вовсе не обязательно…
Вот и наша остановка.
Хватаю своё чадо и вырываюсь, наконец, из душной «маршрутки» на пыльную московскую мостовую.
Ярик послушно семенит рядом. На его лице все то же разочарование. Стараюсь не задавать ему глупых вопросов: и так все ясно.
В садике чмокаю его на прощание, говорю дежурную фразу о хорошем поведении и убегаю…
«Ребров, все Ребров! Никуда без Реброва!..» - Виталий закуривает и останавливает свой джип «Хонда-пилот» перед светофором.
Наверное, можно было бы уже и расслабиться, вкушая плоды проделанной работы: огромный мебельный бизнес, павильоны с мебелью во многих городах России, и он – Виталий Ребров – генеральный директор всех этих «деревяшек». Да и, по большому счету, – именно «деревяшек»: российскому контингенту в массе своей не «по карману» настоящая мебель из ореха или палисандра. Да мало ли настоящей древесины! Ан, нет! Подавай им из стружек и других отходов производства: дешево и сердито! Спят на опилках, сидят на них же, да и едят такое же дерьмо…
Наконец-то «зеленый»… Надо бы позвонить Семенову: что там с поставками в Ярославль? Ну ничего решить без него не могут, какое уж тут «расслабиться»!
Как назло, заболел Людкин водитель Пашка, так что встречать любимую женушку, отдыхавшую в Эмиратах и обожравшуюся там же какой-то дрянью, приходится ему. «Ох, Виталик, я наверное чем-то отравилась!... Ох, мне так нездоровится! Ну что это за сервис – травят людей!...» - позвонила ему Людка. Вспомнила, когда «хреново» ей стало! Хоть бы поинтересовалась, как он тут? Ведь все приходится делать самому, чтобы эта кобра сисястая по эмиратам разъезжала!... Жрать меньше надо, тогда и «хреново» не будет!..
«До аэропорта еще минут сорок, успеваю» - морщит лоб Ребров…
…Да, еще годик – и сын пойдет в школу. Странно, Ярик – мой маленький Ярик – и в школу! Надо, наверное, уже сейчас начинать понемногу собирать на школу… Пальтишко надо? Надо! Костюмчик, портфель, да и так по-мелочам… Собирать… Попробуй-ка, собери! «Мы стали жить лучше!» - сказало Правительство, «Мы за вас рады!» - ответил народ…
А лето в этом году опять жаркое… Я отвлекаюсь, наконец, и смотрю в окно.
Наша «Скорая» мчится на очередной вызов, и если не попадем в «пробку», может успеем: женщине плохо, похоже на гипертонический криз.
- О чем задумалась, Олеська? – шутливо толкает меня в бок Сан Саныч – наш водитель.
Сегодня вся наша бригада – это я и Сан Саныч. Саныч – дядька хороший, и уже не раз мне помогал, я на него всегда очень надеюсь.
Мы успеваем. Заезжаем в темный двор, застроенный одинаковыми «девятиэтажками», словно костяшками домино. Лифт не работает, и на седьмой этаж придется ковылять ножками. А сколько еще будет этих неработающих лифтов… Нет, вы не подумайте, я вовсе не жалуюсь! Мне нравится моя работа, ведь это так здорово: помогать людям.
-… Да что вы, доктор, это у меня гости вчера были, юбилей мой отмечали: пятьдесят лет все-таки! Поэтому и накурено. А так-то я не очень курю, разве когда выпью, - пытается улыбнуться Надежда.
Крашеная блондинка в выцветшем халатике, судя по обстановке, живет одна. Работает на кожгалантерейной фабрике. А насчет курения – врет… Курит, и судя по всему, очень. Делаю укол и объясняю Надежде, чтобы бросала свои вредные привычки. Она обещает, но по глазам вижу, что это только слова. В общем я её понимаю: нелегко жить одной, когда и поплакать в жилетку некому. Но со мной – Ярик, а Надежда – совсем одна. Нехорошее это слово – «одиночество».
- Скорей, Олеська, садись! – торопит меня Сан Саныч. – Срочный вызов. Пожилой мужчина, похоже на инфаркт!
Смотрю на его крепкие руки , как ловко он крутит «баранку», умело обгоняя машины, выруливая в сложнейших ситуациях…
А мне ужасно хочется в отпуск… Отвезти бы мальчишку к морю, он еще ни разу его не видел. Представляю, как сын плещется в воде, и мне совсем нелегко уговорить его выйти, чтобы немного погреться. И, когда это удается, Ярик с посиневшими губами, покрытый пупырышками от холода садится рядом со мной на песок и счастливыми глазами смотрит на меня…
- …Успеем, Олеська, не переживай! – врывается в мои мечтания голос Сан Саныча.
Мы въезжаем под арку во двор. На лавочке у подъезда, привалившись к спинке скамейки – пожилой мужчина, на рубашке орденские планки. Бледное лицо. Рядом суетятся две бабульки. Увидев машину «Скорой помощи» машут руками и что-то говорят.
- … Как вас зовут? – всматриваюсь в его бледное морщинистое лицо.
Дедуля лежит на носилках в машине, рядом – я. После сделанного укола ему немного легче. Он держит меня за руку своей натруженной ладонью.
- Дроздов я, дочка, Иван Степанович…, - тяжело дыша отвечает мне старик. – Довезешь ли? – вдруг спрашивает он, и мне понятно, как хочется жить этому старому человеку, наверняка прошедшему войну, не раз рисковавшему своей жизнью, столько повидавшему…
- Довезу, - улыбаюсь ему, поглаживая обветренную, натруженную ладонь, - обязательно довезу!...
«…Семенов, это не мое дело! - кричит в трубку Ребров. – За что я плачу тебе деньги, и, между прочим, не «хреновые», а?! Заказывай другие фуры, мне все равно, где ты их найдешь! Все, вечером жду отчет по Ярославлю».
Он бросает трубку на сиденье.
«Ребров, все Ребров! – ворчит он, - ничего без Реброва не могут. И для чего мне, спрашивается, такой штат бездельников? Семенов, сволочь, уволю к чертовой матери!»
Виталий нервничает, и эта нервозность передается несущемуся джипу.
До аэропорта минут десять, а впереди откуда-то взялась «Скорая», горит проблесковый маячок. «И везде ей дорога, да? Его не проведешь! Знает он эти кареты «Скорой помощи»! «Извозом», небось, занимается. Нет уж, Реброва не проведешь!».
Он нажимает педаль «газа» и обгоняет «Скорую», подрезая ей дорогу, прижимая к самой обочине. В боковое зеркало Виталий видит, как «Скорая», налетев на бордюр, переворачивается и с грохотом падает на дорогу, разбрызгивая во все стороны осколки стекол. Натужно и уже не замолкая гудит ее клаксон.
«Доездились, ребята, - ухмыляется он, - на самолет, небось, опаздывали. А не надо торопиться вперед Реброва!». Виталий смеется и мчится дальше и еще быстрее…
… Откуда столько пыли? Я ничего не вижу, всюду пыль, она набилась в рот и скрипит на зубах… А что-то липкое заливает мне глаза… Это, наверное, кровь…
Наша «Скорая» лежит на боку, а я почему-то на дороге.
- Иван Степанович, где вы? – кричу , вспоминая о старике. – Вы живы?
Тихий стон… Да вот же он!
- Потерпите, Иван Степанович, сейчас я вас вытащу!
Слава Богу, жив старик! Оттаскиваю его к обочине и укладываю на газон.
Да, старик жив. Он бледен и дышит тяжело, но он – жив, а вот Сан Саныч…
Ужасная усталость охватывает меня всю, сил больше нет, ноги подкашиваются. Отключаюсь падаю на дорогу и погружаюсь в темноту.
… До аэропорта остается совсем ничего. Впереди дурацкий переезд, горит красный огонек светофора. «Хорошо, что без шлагбаума, успею! « - радуется Виталий.
Джип вылетает на рельсы и вдруг резко останавливается. Тишина, наступившая в салоне, бросает Реброва в пот. Виталий судорожно пытается завести мотор, ощущая, как уже дрожат рельсы под приближающимся тяжелым товарняком. И, холодея от ужаса неизбежности наступающего финала, он успевает увидеть бледное лицо машиниста, управляющего его смертью.
Дмитрий Грановский