Боб Кошелохов
Его звали Боб. Однажды я назвал его Борей, зная, что это его настоящее имя. Так он меня чуть не убил.
- Не называй меня так, - сказал он сурово,- иначе перестанем общаться.
Что может быть страшнее – быть вычеркнутым из жизни близкого человека! Это я запомнил крепко.
Обычно он приходил в нашу мастерскую на Лиговке ночью. Сквозь снежную пургу за окном издалека приближались звуки радиопомех сквозь бубнежь « вражьих голосов». Это шел Боб с транзистором подмышкой и вечным мешком через плечо. Мы откладывали кисти в сторону и заваривали свежий чай. Будет общение до самого утра! Он безжалостно, но с интересом мог раскритиковать любую нашу работу, а в конце сказать: « Но ты меня не слушай и никого не слушай. Делай по-своему». Боб никогда не матерился, но имел обыкновение любые части тела называть своими именами. Его с хитринкой серые глаза сверлили собеседника и безошибочно определяли, что это за птица. Молодой журналистке на вопрос, как он пишет свои картины, он ответил: « Да так, занимаюсь ононизмом перед холстом и что-то выходит». Чем вогнал ее в краску. Все картины до полутора метра он называл малышами. И свои и чужие. На свои малыши он сбрасывал остатки краски с палитры, когда заканчивал большие холсты. Не столько для экономии, сколько для имприматуры и новых идей. Работал Боб мощно, энергично, не выпуская сигареты изо рта и выпивая неимоверное количество крепкого кофе. Работы получались экспрессивно-дикие. Его так и называли – новый дикий. Мастерская Боба была метров пять высотой и холсты свисали от потолка до пола по всему периметру комнаты. Писал он тогда серию «Куклы мира шествуют по миру». Это была бесконечная серия холстов на пятьдесят. Каждый холст пять на три метра. Чей был это заказ, Боб не распространялся. Вроде бы для подземного виадука где-то в Германии. Эскизы к своим «куклам» он делал на работе по ночам, в ожидании хлебовозки. Это были небольшие, размером с мужскую ладонь, масляные пастели. Он их нам показывал с удовольствием и о каждой мог что-то сказать.
Наша мастерская находилась примерно посередине между его работой и жильем. Жил он, кстати, напротив Сайгона на третьем этаже. Спать было тогда не модно, и свет в наших окнах всегда горел. Боб любил к нам заглядывать особенно зимой, в непогоду. Кофе у нас не было, но всегда был чай. Однажды Боб увидел одинокую крупную луковицу на пустом столе.
- Что это?- спросил он меня.
- Луковица.
- Убери.
- Зачем?
- А то я ее съем.
- О, Господи! Съешь, конечно! Я буду только рад!
Он взял луковицу, слегка очистил и съел как яблоко, не морщась. Возможно, борода скрывала его мимику, но мы были в восторге.
Зная любовь Боба к большим размерам, в качестве шутки, мы подарили ему на день рождения миниатюрный холстик на подрамнике, в рамочке и крупный мастихин. Боб отнесся к этому очень серьезно. Он засопел, сосредоточился и виртуозно кончиком мастихина написал заснеженный лиговский дворик с фонарем и аркой. Потом в Манеже на выставке он повесил ее рядом со своим огромным холстом. «Нельзя писать с холодным носом» - это один из его постулатов. Еще мне запомнился другой: «Лучше быть голодным маэстро, чем богатым уличным художником». Вот мы и писали свои бескомпромиссные холсты изо дня в день, из ночи в ночь, перебиваясь случайными продажами.
Помню, Бобу предстояла поездка за границу. Он доверил свой таинственный мешок Максу на хранение до возвращения. Оказалось, что там были деньги, обыкновенные рубли. Сумма неопределенная, просто мешок денег. Боб таскал его с собой вынужденно, не зная где оставить. А Макс – самый надежный в Питере человек. По возвращении, Боб повел нас троих в дорогой кавказский ресторан и заказал столько еды, что мы еле вынесли себя оттуда. У художников бывают удачные дни. С его легкой руки, я поучаствовал в выставке с Ковчегом XXI от Фонда Свободная Культура. Чуть позже и вообще перебрался к ним на Пушкинскую 10 в свою мастерскую.
Как ни странно, но видеться с Бобом мы стали реже, хотя обитали в соседних парадных. Видимо, в этом дворе атмосфера была особенная, и все неистово работали и художники, и музыканты, и театралы, и фотографы. Знаю, что у Боба был новый более масштабный проект Two Highways. История этого проекта мне неизвестна. Одному человеку по двум дорогам одновременно пройти не под силу. Ну разве что Бобу Кошелохову…