Хреновый выдался год – а, всё ж, было не так и плохо. Ведь рядом были старшой группы Дэш – ну вылитый «майор Пэйн», разве что с на фиг отшибленным чувством юмора (что, в принципе, норм для провинциальных вояк и полицейских), бывший балерун какой-то там труппы Дэнсер, стендапер Прэнс – плюгавый и пузатый, и за что только бабы на него в своё время пачками вешались? А ещё были туповатый качок Блитцен – «братишка» из Гарлема, у которого пушка является логичным продолжением правой руки и самым сильным аргументом в любом споре; качок Дондер, который, я прям вижу, и до всего этого дерьма одевался в сплошное милитари. Я даже сначала думал, что они братья – если только чёрный может быть братом белому, как нам всем пытались доказать эти толерастичные политиканы из столицы.
Последними к нам присоединились рыжая лисичка-Виксен, эдакая христианочка с ниткой жемчуга на шее и вечным зудом между ног, её никчёмный муженёк Куп и малютка Комета.
Комету я обожал. Честно! Потрахивал её мамашу (все мы так делали холодными зимними ночами, да она и не возражала; видать, кудряшка Куп давно уже был исчерпан как ресурс), а подарки – мятую пачку «Скитлс», найденную в давно разграбленном магазине, медвежонка с оторванной лапой (как вообще уцелел?), – дарил розовощёкой девчушке в ободке с ушами Минни Маус. Ободок был криповый, да. Одно ухо оплавилось так, что стало похоже на кучу мышиного говна, будто специально наваленного на младенческие кудряшки, но Комета – малышка с характером (видать, не в папашу пошла!), ободок снять отказывалась напрочь. Даже когда Прэнс именно эту «шуточку» про мышиное дерьмо озвучил, а Блитцен с присущей только ему чуйкой надыбал где-то настоящую бриллиантовую диадему от «Тиффани», Комета ободок не сняла. Конечно, диадема тоже не пропала – после очередной ночёвки довольная Виксен рассекала по разрушенной концом света Америке уже не только в жемчугах, но и в бриллиантах. Королева всея Апокалипсиса, мать её! Сейчас диадема зачем-то лежит в большом красном рюкзаке, который я ношу на спине.
Апокалипсис, слово-то какое! До Начала Конца, как я это называю, 99 процентов средних американцев и не написало б это греческое словцо без минимум трёх ошибок – как в своё время не писали «quarantine», заменяя его простецким «lockdown». А как вы хотели? Греческий, знаете ли, не самая нужная школьная дисциплина. Как и логика, философия, литература… Любая шняга, позволяющая научить дебила думать.
Короче, случился апокалипсис – само собой, в лучших библейских традициях: загорелись трава и деревья, «пукнул» в атмосферу вулкан Килауэа на Гаваях, в океан с небес хряпнулась «звезда Полынь», на фиг отравив воду, землю, воздух – в принципе, пока всё ок, да? Вроде б я не перечислил ничего из того, что мы сами с нашей природой не творили!
А на прошлое Рождество Санта приготовил подарочек особый: вместо новых айфонов и плэйстейшн – толпы оживших мертвяков, тащащих свои разложившиеся задницы «поздравить» родных и близких.
Вот радостная была встреча!
Говорю по личному опыту: меня самого хотели «обнять» бабушка Сара и дедушка Мойша, вылезшие из своей уютной могилки на Маунт-Хеврон*. Или это были тётя Роза и дядя Аарон… Знаете, по скелетам особо не разберёшь, кто есть кто, а у нас, как известно, родственников больше, чем нужно человеку для счастья!
Ну и пошло-поехало…
CNN сначала искали во всём то русский, то китайский следы. Может, и нашли бы – если б по Пекину и Москве не маршировали парадным строем точно такие же любители мозгов, как и по Вашингтону, Парижу, Барселоне, Женеве…
Потом не стало ни CNN, ни желающих искать какие-бы то ни было следы. Остались только те, кто вот такими же, как наша, маленькими группками колесили от штата к штату, обшаривая моллы и аптеки, пригородные коттеджи, салоны красоты и зоомагазины, подбирая всё, что было так мало нужно тем самым зомбякам, которых Дэшер ловко валил метким выстрелом в остатки лба, а Дондер крушил бейсбольной битой.
Дэнсер оружия не признавал – я уже говорил, что наш балерун был на хрен отмороженный на всю бошку? Мы нашли его на 50-й Уэст-стрит, под развалинами бывшего Радио-сити**, в конце февраля. Как он там один продержался два месяца, никто не знал. Сходил на «Rockettes»***, да уж, соблюдал традицию! В общем, Дэнсер валил зомбяков ногами – какое-то там шаолинь-кунг-фу, или просто балетные «па» хитровыдуманные. Вот первым и довыделывался: Дэнсера мы сожгли уже в начале апреля.
Прэнса мне было вот совсем не жаль. Язык у этого поца был без костей! Представляете, предлагал привязать меня к капоту, когда перегорела последняя лампочка в фаре, я, мол, с таким «шнобелем» точно могу дорогу на пару миль вперёд освещать! В общем, я не расстроился, когда хренова стендапера, попытавшегося отгрызть ухо Дэшу, мы сбросили на дно Гранд-каньона в мае.
Дондера не сжигали и никуда не сбрасывали – после той стычки с оравой голодных зомби прямо в центре Стрипа**** от здоровяка немного осталось, а какой смысл вырывать из голодных пастей мизинец, или, скажем, пятку, чтобы устроить грандиозные похороны?
По Купу вообще никто не плакал. Даже малютка Комета. И наша рыжая Виксен, к тому моменту прям на глазах у мужа каждую ночь удалявшаяся в «Додж» Дэша, уж наверное, слёз тратить не стала. А когда в июне и сама «лисичка» захотела откусить ту часть Дэшера, которая так часто бывала у неё во рту, майор, истекая кровью, успел-таки засадить ей пулю промеж глаз.
Майора было жалко, но никто бы не решился подходить к нему, ещё пару миль тащившемуся по следу наших внедорожников, с канистрой бензина и зажигалкой. А меткостью майора, способного попасть движущейся мишени точно в лоб, из нас не обладал никто – даже Блитцен.
Вот так мы и остались втроём: Блитцен, я и Комета.
Кто бы мог подумать, что дети такие живучие! Хотя, может, так оно и правильно: если ты пока так мало прожил на этом свете, жизнь и все те годы, что лежат пред тобой, ценишь как-то поболе, чем, скажем, в изгаженные прожитым тридцать пять.
Да, забыл сказать, что это Комета придумала нам всем имена. «Большая восьмёрка»*****, надо же! Дэшер – Стремительный, Дэнсер – Танцор, Прэнсер – Скакун, Виксен – Лисичка, Дондер – Гром, Блитцен – Молния, Купидон и Комета. И я – девятый, которого и переименовывать-то не пришлось. Вот так всегда: даже после апокалипсиса новые имена могут получить все, кроме евреев!
Но я на Комету не обижался. Наоборот: кажется, впервые за тридцать пять лет имя моё обрело хоть какой-то смысл. Кроме шуток (особенно, Прэнсовских): нос у меня практически всю жизнь краснел, шелушась то от Нью-Йоркских зимних ветров, то от августовского солнца Кони-Айленд******. В школе я огребал за него и за своё имечко по полной, особенно перед Рождеством. Думаю, догадались уже, как я ненавижу этот праздник? Особенно после того парада на Мэйн-стрит, когда зомбяки в костюмах эльфов пережрали половину послушных налогоплательщиков.
Но Комета, как любой ребёнок, Рождество обожала.
А я обожал Комету.
И вот, ровно год спустя, мы решили на Рождество вернуться в Нью-Йорк, город, где для нас троих всё и началось. Или закончилось – не знаю, как правильно сказать – помните про Начало Конца?
И, вообще, тогда нас было не трое, а девять.
Таки чего б нам ни вернуться? Разве не всё равно теперь, в какую сторону двигаться?
В это трудно поверить – особенно после ракетного удара, что нанесли союзники по городу – но ёлка перед Рокфеллеровским центров уцелела. Да, хвоя осыпалась. Да, справа выгорела дотла. Но пара блестящих серебряных шаров уцелела – и именно их я, пока Блитцен следил за развалинами в оптический прицел, и снял с ёлки для Кометы.
Пусть порадуется – видит Бог, не так много радостей нам всем в этом мире осталось!
Комету мы оставили в наполовину выгоревшей студии NBC за углом – на вылазки мы её с собой не брали, слишком мала для «глока» или снайперской винтовки, и ноги коротковаты, чтобы, в случае чего, быстро сматывать.
Блитцен тоже особо на вылазки не рвался – но с Кометой я его не оставлял.
Он вообще последнее время меня напрягал: чаще стал размахивать пушкой (ха, как будто раньше он в своём Гарлеме так не делал!), пугая малютку, да и нервы у пацана всё больше сдавали. Не то, чтобы у нас у всех нервы время от времени не шалили, но… Напрягал меня Блитцен – по-другому и не скажешь!
Ну, мы вернулись в студию, когда город, который никогда не спит, погрузился в первобытные мрак и тьму. Ещё и снег пошёл – настоящее «белое» Рождество! Где же ты, Фрэнки, со своим бессмертным «Let It Snow», когда ты так нужен? Неужели тоже бродишь где-то, лишённый плоти и голосовых связок?
Комета была сегодня тише, чем все последние дни. Сидела себе на подстеленной мной картонке, мерно раскачивала обугленным ухом Минни Маус на покрытых липким кудряшках и мычала.
Я прислушался и, убедившись в том, что и так знал уже две недели кряду, подпел: «They never let poor Rudolph join in any reindeer games»*******.
— Грёбаный псих, когда ж до тебя дойдёт? – в очередной раз завёл Блитцен, опуская на пол рюкзак. Консервные банки грохнули о цемент, и Комета, зарычав, бросилась вперёд, в последний момент повиснув на сдерживающих её ремнях. – Сраные зомбяки с Кони-Айленд!
Я закрыл глаза, в очередной раз за последние две недели признавая свою и только свою вину, позволяя всепоглощающей тоске наполнить до краёв и вновь опустошить мою душу.
Моя вина.
Я не доглядел.
Комета сказала, что никогда не была на Кони-Айленд перед Рождеством. А у меня никогда не было дочери, которой я бы мог показать любимый парк своего детства.
— Девчонке хана, – продолжал Блитцен, деловито разбирая наши припасы. – Жаль, конечно! Без её мамаши у меня в штанах уже всё дымится. Годик ещё я бы, может, и потерпел. А теперь…
Я выстрелил Блитцену прямо в его нагло разинутую пасть.
Посадил тяжёлое тело, пока не окоченело, на колени, подпёр парой штативов от NBC-шных камер. К двум его рукам с помощью скотча я примотал блестящие шары – те самые, с самой известной ёлки всей страны, а к пробитой голове на манер звезды прикрепил фонарик.
Ну, и чем не Рождество?
Сейчас мы с Кометой сядем перед этой ёлочкой, я обниму свою маленькую девочку за плечи, возможно, мы даже хором споём песню про Рудольфа «Красного Носа» – ведь если что в этом умирающем мире и не способно умереть, так это дух настоящего Рождества.
Подумать только: из меня, оказывается, вышел отличный отец!
___________________________
* Кладбище Маунт-Хеврон – еврейское кладбище Нью-Йорка.
** Мюзик-холл «Радио-сити» – театрально-концертный зал в Нью-Йорке.
*** Рождественское шоу Радио-сити (Radio City Christmas Spectacular) – волшебное шоу для всей семьи с участием танцевальной группы Rockettes, идёт ежегодно с 1933 года.
**** Las Vegas Strip – главная туристическая улица Лас-Вегаса.
***** «Большая восьмёрка» – восемь оленей Санта-Клауса. Рудольф «Красный Нос» – девятый, главный олень Санты.
****** Кони-Айленд – район на полуострове и развлекательный район летних парков в юго-западной части нью-йоркского района Бруклин.
******* John Denver, «Rudolph the Red-Nosed Reindeer», перевод строки: «Они никогда не давали Рудольфу присоединиться к их оленьим играм».