Так и быть, продолжу повествовать, именно повествовать, а не рассказывать, (рассказывать – это всё же отвлечение), о том, что мне небезразлично, то есть – о самых разных людях монгольского мира, своих земляках и сородичах, их хронологиях жизни, судьбах, приключениях, поскольку они интересны мне и, надеюсь, моим читателям. К тому же, я и многие мои читатели – потомки героев этих повествований.
Другие мнения мне совершенно фиолетовы, к тому же моя тема помогает очиститься от всяких информационных помоев, промывающих мозги, которыми наполняют современный мир, когда в душе многих звучат слова Меркуцио из «Ромео и Джульетта»: «Чума на оба ваших дома!», даже если они совершенно не знакомы с Шекспиром, тем более с Меркуцио.
Что ни говори, а моя тема возвращает человека к человеку. Тем более, что все мои повествования документальные, то есть не высосанные из ниоткуда, а потому в них пульсирует жизнь и оживает история. Художественные же они поскольку любой факт и слово должны быть очеловечены, облагорожены ради современников и потомков, ибо невозможно жить с глухими и слепыми к добру и человечности, к своему прошлому, красоте и музыке жизни вообще. Или же их надо очеловечивать.
Объяснились? Продолжим…
1. Лето 1906 года. Нечистая сила и лама
Страх был какой-то странный, беспокойный что ли, подступал откуда-то издали, временами. Присутствовал не всегда, то исчезал, то снова появлялся, вовлекая в тёмную пучину, и не было тогда никакого света, а всякая мысль исчезала. Что ей делать без света?
Конечно, страх был связан с предстоящим делом.
Вообще-то Лувсангийн Дарима была не из робких, и коней обучала из табуна, и в страшные шурганы пробивалась вместе со своим скотом к стойбищу, бывало, и от волков отбивалась, и от настырных мужиков. Чего только не бывало. Многое видела женщина за свою тридцатитрехлетнюю жизнь. Все знают: сама справляется с большим хозяйством, где верблюды, косяк лошадей, коровы, овцы, козы. А вокруг – тайга и горы. Вот и живи тут.
Хорошо бурятам, живущим в степи – гони и паси скот в любую сторону, а здесь – Алханай, вершины, быстрая река Тулутай со множеством рукавов, редкие проплешины лугов и опушек. Загдачей называется местность, полная таинственных преданий, где тоже хватает страхов, особенно ночью, когда глухо шумит тайга, озаряемая острым клинком нарождающегося месяца, а в тёплых юртах, где на жарком очаге булькает котёл, а ноздри щекочут запахи и вкус жирного мяса, люди рассказывают друг другу сказки и предания. Дети слушают, раскрыв глаза и затаив дыхание.
Но эти страхи известные и преходящие.
Буряты Алханая в этих в таёжных падях и лощинах живут издавна, уже и не помнят с каких времён. Разноцветье тайги, стремительные горные реки, птицы, животные, берёзовые и лиственничные колки, кустарники, высокие сосны и кедры, осенний рёв изюбрей и гуранов, дымки на стойбищах, открывающиеся с вершин лазурные и голубые просторы на все четыре стороны и до самой Монголии – всё здесь для них родное и трепетно близкое сердцу.
Кого и чего бояться взрослому человеку в таком раю?
Но странный страх, подступавший всё чаще и чаще, продолжал беспокоить. Дарима даже посмеиваться стала над ним и собой. В первое время женщина корила себя: зачем согласилась на это дело? Справишься ли? Но она отгоняла от себя эти вопросы. И чем ближе подходило назначенное время, тем решительнее становилась женщина. Тогда страх снова отступал и развеивался в неведомых закоулках женской души.
Но и дело предстояло странное. Необычное дело: Лувсангийн Дарима должна была выкрасть ребёнка, совсем ещё младенца. Обстоятельства не оставили выбора: если не выкрадет, то мальчик умрёт. Так сказал лама. А пренебрегать его словами никак нельзя, ведь до рождения этого младенца умерли уже четверо. Все мальчики. Из этой же семьи. Всех унесла какая-то нечистая сила – ш;дхэр или ороолон, насылая болезни. Год за годом. Этот был пятым. Надо успеть до появления страшного упыря, уносящего детей...
В предгорьях Алханая, а конкретнее в Загдачее, живёт много бурятских семей – Намсараевы, Шадаповы, Шулушутоновы, Доржиевы, Дамбаевы, Бадмаевы, Лыгдыновы, Пунсуковы, Дармаевы, Золтоевы, Эрдынеевы, Ошоровы, Нимаевы, Базаровы, Цыбеновы. Всех не перечесть… А какие скалы, горы, пади, кустарники, речушки, родники, какие названия – Саган Шулуута, Мадага, Махидун, Тамхи Баряашан, Мухар Хунды, Шэхэндэ, Бухусан, Кусочи, Хара Хада, Соктуй, Тарбагатай, Такеча, Улача,Тулутай…
Всюду живут и работают буряты: пасут и умножают скот, приучают коней, доят коров, косят сено, выделывают шкуры, стригут шерсть, мастерят телеги, мухулики, сёдла, сбрую, разную утварь. В кузницах – огонь и искры, в изгородях – мычание коров, ржание коней, блеяние овец, в юртах – разговоры людей, запахи варёного мяса, разных колбас, топлёного молока, на ярмарках и праздниках – звон украшений, нарядные одежды, весёлые голоса, смех парней и девушек. Жизнь правильная, болтунов и бездельников не терпит. Кто много работает, тот много имеет, а кто – меньше, у того и добра меньше. У неработающих, выходит, ничего не будет? А как ещё надо жить? Вопросы простые и понятные любому нормальному человеку.
Иногда случаются народные молебны, иногда лам приглашают в юрты. По самым разным причинам.
И в семью рыжего Бадмын Базара, летнее стойбище которого недалеко от берега реки Тулутай, пригласили ламу. Настояла его жена – Дамбын Сэрэмжид. Да и как было не пригласить. Ведь семья потеряла четверых сыновей, всех унесла нечистая сила, наславшая на младенцев болезни.
Но не зря люди говорят, что сломить рыжего здоровяка Базара невозможно. И жена под стать ему: крепка духом и здоровьем. После всех последующих трагедий и смертей, в 1906 году, Сэрэмжид родила Базару пятого ребёнка. И снова мальчика! Какая ждёт его судьба, можно ли избежать беды? Может быть, изгнать всех возможных злых духов, насылающих болезни? Родителей тревожит то, что в последнее время новорожденный редко плачет, будто не хочет жить, слабый ребёнок. Неужели в юрте снова нечистая сила поселилась?
И вот у коновязи Бадмын Базара спешился лысый и большеголовый лама в коричневом халате, широкая красная полоса материи перекинута через смуглые плечи. За седлом коня две большие сумы. Вид ламы строгий и отрешённый, даже не боящийся никого и ничего Бадма немного оробел, а Сэрэмжид, глянув на ламу, будто в росте убавилась. Но сами ездили приглашать в Тарбагатайский дацан, специально – для изгнания злых духов. Лама известный, изгонит. На том и успокоились
В юрте гостя усадили перед божницей, поставили перед ним столик, на него – варёное мясо и разные домашние колбасы в деревянном корытце-тэбшэ, рядом в блюдах – калачи, сладости из русской деревни. Чай лама пил из собственной деревянной чаши, которую извлёк из-за пазухи и резко, сильно, обдул с внутренней и тыльной стороны.
После чаепития лама в сопровождении Бадмы отправился в другие юрты Загдачея, где исполнял разные обряды и просьбы своих прихожан. Вернулись они только вечером.
Лама снова сел за стол. И тогда напряжение стало нарастать. Наступила сумрачная, безлунная ночь. Новорожденный крепко спал в люльке на левой стороне юрты, возле встревоженной матери, с великой надеждой смотревшей на важного и лысого ламу, пытаясь упредить его малейшее желание.
На божнице, в лампадках. мерцает густое и жёлтое пламя, за стеклом керосиновой лампы огонь почти белый. Жарко от лампы.
Лама сосредоточено листает прямоугольные страницы тибетской книги, шевелит толстыми губами и что-то бормочет. Потом, наклонившись и пошарив в большой суме, стоявшей возле столика, вытащил оттуда чёрную материю, накрыл ею столик. Далее появилась ещё одна кожаная сума, из неё – бубен, обшитый зелёным шелком с кистями. За ним поочередно были извлечены медные или латунные тарелки, чаши, колокольчики, гандан – костяная труба. Говорят, что такую трубу или флейту делают из берцовой кости умершей молодой девушки. Даже думать об этом страшно.
Взяв из божницы медную чашу-тахил, наполненную зерном, лама поставил его перед собой и неожиданно для присутствующих начал громко читать мантры, позванивая в паузах колокольчиком. Таинство началось. Ароматно кадят благовония, раздаётся монотонный, рокочущий голос ламы и звон меди, гандан – флейта из берцовой кости зияет чёрными дырочками. В процессе таинства лама надел на голову высокую жёлтую шапку с мохнатыми кистями, которые сразу закрыли его лицо, пододвинул себе колокольчик и бубен. Таинство резко усилилось. Керосиновая лампа давно потушена, в юрте – грозный и оживающий мрак. Возникает ощущение, что здесь, возле новорожденного, собрались все злые духи и упыри природы.
Кажется, что темнота сгущается и шевелится. Внезапно загремел бубен, потом зазвенел колокольчик. «Бум-бум, бум-бум! Дзинь-дзинь!». Мать укачивает новорожденного, а тот даже не проснулся. Живой ли? Но кто будет думать о нём в такие магические минуты?
Утробное и рокочущее чтение ламы стало превращаться в неясные звуки, обретая далее смутные слоги: «Лаа малаа сулваан доо, гэндэн малаа сулваан доо!» Было заметно, что лама начал погружаться в экстаз, раздались его выкрики: «По-ой! По-ой! По-ой». Потом снова продолжилось монотонное и рокочущее чтение.
На рассвете лама в изнеможении затих, наступила тишина. Каким будет его решение? И оно прозвучало с первыми лучами солнца.
Вердикт был следующим: новорожденные умирали по причине того, что женщина, то есть дочь Дамбы по имени Сэрэмжид не подходила и не подходит для сына Бадмы Базара, их рода и семьи. Муж и жена совершенно разные люди. Их совместное житьё было исключено ещё до их рождения. Разве могут жить души новорожденных в неподходящем для них месте? Конечно, их легко уносит нечистая сила в образе всяких ш;дхэров и ороолонов, насылая на них болезни. Следовательно, Сэрэмжид должна навсегда оставить Базара, его род и семью. Счастье её находится в совершенно другом месте. Беды эти, вероятно, случились из-за того, что при создании новой семьи родители Базара и Сэрэмжид, может быть, и сами Базар и Сэрэмжид, не посетили дацан и ламу, после чего они могли бы принять правильное решение. Но, если даже и посещали, то лама мог ошибиться. Бывает и такое. Ни один брак нельзя заключать просто так, по причине того, что этого захотели чьи-то родители или дети. И этот брак был неправильным, а потому его следует расторгнуть.
Теперь Сэрэмжид должна оставить Базара без всяких обсуждений.
Новорожденный должен остаться с отцом, который обязан сам вырастить его. Это тоже не обсуждается. При произнесении последнего пункта решения ребёнок в люльке заплакал, на что лама не обратил никакого внимания. Домашние, конечно, всполошились. Ситуация стало тягостной и невыносимой.
Этим и закончилось приглашение ламы в семью рыжего Базара. Семья распалась. Не стало семьи. Теперь каждый должен начинать свою жизнь заново. Но где и как?
Лама уехал. Проблемы и вопросы остались. Главный из них – будет ли жить новорожденный, остались ли в юрте ш;дхэры и ороолоны? Но даже если и покинули, то ведь всегда могут вернуться? Как быть?
Во избежание подобных вопросов лама на прощанье дал совет, который известен всем бурятам с давних времён: обмануть нечистую силу. Убить упырей невозможно, ведь они, в отличие от людей, бессмертные. Единственное и верное решение: изменить имя младенца, выкрасть и унести его в другое место, растить вдали от родного стойбища, то есть лишить нечистые силы возможности обнаружить его. Другого выхода не было и нет.
Но кто исполнит роль такого вора, способного обмануть упырей? Выбор пал на молодую и крепкую Лувсангийн Дариму.
Так решили земляки и родственники.
Рыжего Бадму, которого никто и ничто не могло сломить прежде, теперь сломило решение ламы. Сэрэмжид, оставив новорожденного, уехала к родственникам. На летнике поселилась племянница Базара. Новорожденный плакал почти непрерывно, замолкал только ночью. Затихал как-то испуганно, будто прислушивался, боялся кого-то или чего-то. Во сне часто вздрагивал.
Затосковавший отец новорожденного запил, благо молочную водку-архи гонят на каждом стойбище, где держат помногу дойных коров. Уважали рыжего Базара все – от людей до собак, которые даже не лаяли при виде здоровяка. В каждой семье пытались утешить Базара.
Ночью отец и сын крепко спали в окружении паров архи. Один похрапывал, раскинув руки, на войлочных матрацах-ширдыках на правой стороне юрты, другой – посапывал в люльке, подвешенной на левой стороне юрты, где на кровати его матери спала незнакомая ему девушка, заранее предупреждённая о предстоящей краже. И она, конечно, случилась, ибо чему быть, того не миновать.
Стойбище Лувсангийн Даримы находилось на другой стороне реки и горы, а потому нечистая сила, конечно, никак бы не догадалась о местонахождении младенца. К тому же, Дарима решила, что приедет к стойбищу рыжего Базара с правой стороны вершины Мадаги, а уедет, уже с ребёнком, по левому склону, где дорога сложнее и длиннее, но таким образом, она окончательно запутает этих тварей, убивающих новорожденных.
В назначенное время, ближе к вечеру, оставив на стойбище младшего брата и взяв походную меховую люльку для мальчика, она отправилась на кражу. И в этот момент страх улетучился. Как будто и не было страха. Его поглотила и растворила в себе решительная отвага, невесть откуда появившаяся во всём теле Даримы, она даже почувствовала, что вся преобразилась.
В предвечерних сумерках конь осторожно пробирался по таёжной дороге, а душа молодой женщины летела навстречу новорожденному.
Залаявшие было две собаки тут же замолчали, одураченные и поглощённые брошенными им кусками мяса. Дарима помнила, что сейчас она не должна поступать, как обычный человек, то есть заходить в дверь, ведь задача – обмануть нечистую силу. Племянница Базара, которую предупредили, должна сделать всё правильно. И она, конечно, подготовила всё заранее.
Решётки и полог левых стен юрты, как и договаривались, были приподняты и застопорены коротким бревном, и Дарима змеёй проползла в образовавшуюся щель, разглядела во мгле люльку, испуганную племянницу, притворившуюся спящей. Лампады на божнице не горели. Хозяин храпел и от него разило архи. Как можно пьянствовать, когда твой сын в опасности? Почему мужчины такие неразумные? Когда мужчина остаётся в юрте без женщины, он становится сиротой, а в юрте – темно, неуютно, холодно.
Думая так и клокоча тихим гневом, она подошла к люльке, вытащила ребёнка из мехового ложа, сняла с него рубашонку, надела новую и, завернув в новое меховое одеяло, положила в свою люльку, висевшую на ней. Удивительно, ребёнок всхлипнул только три раза, а оказавшись в новой люльке снова уснул.
Дарима работала молча, чётко и быстро, без лишних движений, как и подобает действовать нормальным людям, не допускающим ошибок. Осторожно вытолкав люльку с ребёнком наружу, выползла вслед за ним, и встав на ноги, чуть не рассмеялась от великой радости, охватившей её. Но надо было спешить, и взяв люльку, она поспешила к привязанному недалеко коню. Собаки обнюхивали её и виляли хвостами, признавая хозяйку.
Теперь её душу согревали всё: и тихая радость от того, что мальчик спасён, и люлька, охватывающая кожаной верёвкой спину, и спокойное дыхание ребёнка, и тёплая летняя ночь, во мглу которой погружён Алханай, и приветливо журчавшая неподалёку речушка Загдачей. Дариму даже не удивляло, что ребёнок не проснулся и не заплакал. Ведь так и должно быть.
Вспомнив о задуманном, она направила коня по левой стороне горы Мадага. Базар, конечно, проснётся и, обнаружив пропажу, накинется на племянницу, потом бросится на поиски, но ему всё объяснят родственники, которые должны приехать к рассвету. Может быть, они уже на стоянке Базара? Он умный человек и должен всё понять. Ведь это очень древний обычай: обманывать злых духов, нечистую силу или упырей, насылающих на людей болезни. Убить их невозможно. Остаётся только обмануть. Другого выхода нет.
Подъехав к своей юрте на рассвете, она, опять же, не вошла через дверь, а – проползла с ребёнком в щель, образовавшуюся от приподнятой заранее левой стены юрты. И снова обманула нечистую силу.
Женщина сделала всё правильно. Теперь мальчик будет жить.
2. Что случилось после кражи?
Итак, Лувсангийн Дарима привезла пятого сына Бадмын Базара на своё стойбище. Что же было дальше? А дальше – большая история, известная бурятам Монголии из официальной и неофициальной информации, бытующей в разных изданиях и народе.
Сначала женщина съездила с младенцем в дацан и получила ему имя – Цэдэн-Иш. В тот период, недалеко от Загдачея, работал Тарбагатайский дацан, от которого в наше время не осталось никаких следов. Вероятно, туда и ездила женщина.
Поставив мальчика на ноги, она растила и воспитывала его до семи лет. Теперь он был крепок и жизнеспособен. После этого Лувсангийн Дарима собрала земляков и сородичей, кровных родственников мальчика, устроила большой пир, на котором показала мальчика народу. После обильного пира посадила маленького Цэдэн Иш на телегу, в которую был запряжен конь, подарила ему белый, расшитый узорами, кисет, добавила к этому подарку корову, которую тут же привязала к телеге. И процессия двинулась к стойбищу рыжего Базара, откуда семь лет тому назад был украден новорожденный.
Так спасённый мальчик был возвращён в свою семью.
К большому сожалению, кроме того, о чём я рассказал выше, мне ничего неизвестно о Лувсангийн Дариме. Может быть, предания о ней есть у потомков Базарын Цэдэн-Иш?
Алханай-1.jpgДругих подробностей о краже 1906 года у меня нет. Известно только, что родная мать Цэдэн-Иш Дамбын Сэрэмжид после ухода от Бадмын Базара сошлась с другим человеком, родила от него одного сына и двух дочерей, в жила в городе Чите, где и умерла в 1971 году, прожив девяносто лет. На её похороны приехал её пятый сын Базарын Цыден-Иш, командовавший в те годы пограничными войсками Монгольской Народной Республики в звании генерал-майора. На следующий год он получил звание генерал-лейтенанта.
Вообще, судьба Базарын Цэдэн-Иш – уникальная история или книга, о которой я постараюсь поведать отдельно. Родившийся в 1906 году в предгорьях Алханая, в местности Загдачей, в годы Гражданской войны он эмигрировал вместе со своим отцом в Монголию, где и прошла его удивительная жизнь. В детстве и юности жил в сомоне Баяндун, служил на границе, которую в 1918 или 1919 году перешёл со своим отцом Бадмын Базаром и родственниками.
Предваряя последующее повествование о Базарын Цэдэн-Иш, скажу только, что в 2006 году, в свой 100-летний юбилей Указом Президента Монголии Намбарын Энхбаяра он удостоен звания Герой Монголии. На церемонии был в полном здравии. Умер в 2009 году, прожив 103 года.
* * *
Мне легко вести это художественно-документальное повествование, ибо о людях живописного Алханая в разное время мной написано так много материалов и книг, что иногда я вижу окружающий мир с его вершин. Образно говоря, оттуда проявляется Монголия, конкретнее – сомон Баяндун, куда и перекочевали в годы Гражданской войны многие жители предгорий Алханая.
Как и обещал, я продолжу повествование о своих земляках и сородичах, составлявших некогда субъектную часть бурят-монголов, ушедших в Монголию и Китай. Там о них много материалов. Характерно, что авторы их обращены не к себе, как принято у нас, а к современникам и потомкам. В этих текстах нет ничего близкого к мемуарам о собственной карьере или достижениях, раскрытие каких неизвестных (и никому не нужных) тайн и секретов, в них – только жизнь народа, земляков, друзей, близких, то, что бытует в памяти современников и должно перейти к потомкам.
Официальная часть биографий людей, адресованная нам и состоящая из сухих фактов, не может быть правильной, ибо она лишена метафизики, то есть субъектности человека, его совести, души, мировоззрения. Тем более, что в наше время принято утверждать о каком-то расчеловечивании или ампутации души, но я полагаю, что если в каком-то живом существе имеется душа, то изъять её невозможно, ибо она должна пронизывать весь организм без остатка, а потому исчезает только вместе с ним. Следовательно, никакого расчеловечивания не существует, проблема в очеловечивании…