Нажрались

Пётр Буракевич
  Идём  на  рыбалку  с  дядькой  -  двоюродным  братом  моей  мамы. Дяде  Пете  уже  далеко  за  пятьдесят,  но  ещё  даст  фору  молодым  и  в  ходьбе,  и  в  рыбалке,  и  юмором  не  обделён. Идти  нам  до  озера  километров  пять  и  надо  как-то  скрасить  и  сократить  это  время  ходьбы,  а  сделать  это  можно  только  интересным  разговором. Зная,  что  дядька  был  на  войне,  правда  в   последний  её  год,  решаю  расспросить  его  об  этом  трудном  и,  наверное,  интересном  этапе  его  жизни.

- Дядь,  Петь,  а  ты  кем  на  войне  был? - Без  всяких  "вступлений"  задаю  неожиданный  вопрос.

- Как  кем! Пулемётчиком. Я  же  тебе  показывал  фотографию  в  книге  мемуаров  Василевского,  где  я  шагаю  в  строю  с  ручным  пулемётом  на  плече,  - нарочито  недовольно  отвечает  дядька.

- Да  помню,  показывал,  но  там  не  чётко  видно  лицо. Может  просто  немного  похожий на  тебя   солдат -

- Да,  вот  ведь  сам  говоришь,  что  похожий. Это  я  и  был -  помню  нас  фотографировали -

- Ну,  да,   раз  фотографировали,  наверное,  на  фото  действительно  ты,  -  соглашаюсь  с  родственником,  чтобы  совсем  не  разозлить  его  и  послушать  что-нибудь  интересное  о  войне.

- Расскажи,  что  интересного  было  и  больше  всего  запомнилось  на  войне,  -  продолжаю  "провоцировать"  дядьку  на  интересный  рассказ
 
    Но  дядю  Петю  уже  не  остановить  и  он  продолжает.
    Я  ведь  пошёл  на  войну,  когда  мне  не  было  и  восемнадцати  -  не  хватало  пару  недель. Скажу  правду  -  не  особо  хотелось,  но  когда  твоего  деда,  отца  твоей  матери,  в  44  году  забрали  люди  из  НКВД  за  то,  что  он  взял  брошенные  финским  офицером  сапоги,  снятые  с  мёртвого  русского  солдата,  я  пошёл  в  военкомат  и  попросился  на  фронт. Я  ведь  тоже,  как  и  некоторые  деревенские,  смотрел,  как  финны  в  тот  день  хоронили  убитых  солдат  в  силосной  яме. И  ведь  почти  всех    мужиков,  кто  помогал  финнам  хоронить  солдат,  потом  посадили.
    А  интересного  на  войне  мало. Я  ведь  был  в  пехоте,  а  это сплошные  дороги  -  редко  удавалось  сесть  в  машину. Уставали,  как  черти,  только  и  думали  о  привале. Постоянно  спать  и  отдохнуть  хотелось,  а  ещё  и  жрать. Эта  полевая  кухня  постоянно  плелась  сзади,  а  у  местного  населения  строго  настрого   приказывали  ничего  не брать,  особенно  за  границей  СССР. Но  был  один  случай  в  Венгрии,  запомнился  на  всю  жизнь,  хотя  ничего  особенного. Идём,  как  обычно,  пёхом  по  дороге,  голодные,  да  и  пить  хочется  -  летняя  жара. Уже  почти  прошли  красивую  венгерскую  деревню  и  объявляют  привал  на  пару  часов. И  тут  кто-то  из наших  нашёл  за  кустами  на  обочине  дороги  убитую  разрывом  снаряда  свинью. Подошли  к  этой  пятнистой  туше,  понюхали  -  не  пахнет. Свежатина  -  видать  недавно  попала  под  обстрел. Ну  и  зажарили  на  костре  несколько  кусков  свинины,  наелись  до  отвала,  угостили  ребят  из  других  взводов. Жрали  без  хлеба,  хорошо  хоть    соли  попросили  у  венгерской  тётки. Да  и  остатки  туши  ей  оставили. Привал  в  тот  раз  немного  затянулся:  через  три  часа  посадили  нас  в  бортовой  "студебеккер"  -  счастья  "полные  штаны".  Не  знали,  что  действительно  будут  полные  штаны. И  вот  через  какое-то  время  у  нас  в  животах  что-то  стало  нехорошо  -  не  прижилась  свининка! Начались  спазмы  и  позывы  очиститься. Застучали  по  кабине,  чтобы  остановили. Какой  там остановили,  только  трёхэтажные  маты  и  слышали. Делать  нечего  -  надо  на  ходу  "опорожняться". Выставляли   корму  за  борт,  двое  держат  за  руки  -  вот  так  и решали  эту  деликатную  проблему. А  дорога,  как  назло  -  брусчатка. В  общем  и  смешно  и  грустно.

        После  дядькиного  рассказа   и  у  меня  что-то  засвербило  в  животе.
- Дядь  Петя,  я  в  кусты! -

- Стой,  стой  -  я  ещё  не  всё  рассказал! -
Но  мне  не  до  этого.