Продолжаю обращаться к забытым песням, будящим воспоминания. Под определённую мелодию, в сочетании с текстом, легче воспроизвести прошлое, чем я, используя подсказку, бессовестно и пользуюсь, – так легче.
Третий курс учёбы был, пожалуй, самый насыщенный дружеским смыслом. На Курсе все уже передружились и на этой основе проявились у каждого – самые лучшие качества. Творчество бурлило через край и каждый из моего окружения проявлял его в соответствии со своими склонностями и талантами. Очень популярна в нашей компании песня Высоцкого «Ещё не вечер».
Четыре года рыскал в море наш корсар, / В боях и штормах не поблекло наше знамя, / Мы научились штопать паруса, / И затыкать пробоины телами. / За нами гонится эскадра по пятам, / На море штиль и не избегнуть встречи, / Но нам сказал спокойно капитан: / "Еще не вечер, еще не вечер." Нам казалось, тогда в академии – «ещё не вечер», всё ещё впереди, а жизнь – это бесконечное продолжающееся творчество.
Мой близкий друг Миша Веселовский, известный на Курсе, как Майкл, удивительно тонко чувствовал стихи и умело передавал их смысловые акценты. Пожалуй, именно он привил мне любовь к иному поэтическому виденью мира. В школе к этому литературному жанру я был безобразно безразличен.
Сергей Воликов своим голосом, игре на гитаре и, можно сказать, особенным репертуаром приобщил меня к авторской песни. Те песни, которые мы слышали в его исполнении, до сих пор звучат у меня в голове. Думаю, и не у меня только. Любая авторская песня в его исполнении приобретала неповторимые индивидуальные оттенки. Наполнялась силой тембра его голоса и эмоционально насыщалась, прорывая все преграды к душам слушателей. Дольский, Окуджава и др. блекли на его фоне. По экспрессивному исполнению, его можно было сравнить с Высоцким, но последний проигрывал Воликову в передаче великолепно прочувствованной душевности.
Сергей Шустов, находился с первого курса в творческом тандеме с Воликовым. Первое время они были настолько неразделимы, что нельзя было понять: какие строки курсовых песен принадлежали одному, а какие другому, ибо оба легко зарифмовывали слова на заданную тему. Единственная разница, на мой взгляд, Шустов являлся поклонником мысли изысканной, задрапированной в тончайшие одежды, а Воликов обнажал слова с некоторой грубостью, пряча за ней свою ранимую душу, которая рвалась с кулаками наружу.
Однажды Шустов, зайдя в комнату общежития, где я проживал, увидел мой рисунок, закреплённый на стене. Надо отметить, что в то время мне легче было выразить себя графически. Этот «автопортрет» отражал состояние, обозначенное мною, как «Нет сил молчать». Вглядываясь в него мой друг своё впечатление выразил в стихах на популярную в то время и задушевную песню Дольского «Пианист».
Шустов очень точно выразил все чувства в стихах, которые я испытывал, находясь в творческом трансе, рисуя свой автопортрет. Эта нарисованная «душа» на картоне, на обратной стороне которого сохранены стихи Шустова, помещённая под стекло в рамку, до сих пор висит у меня в комнате, подобно картине Дориана Грея, с единственной разницей, она никак не изменилась, разве что – пожелтела от времени.
«Случилось так, что горький крик
Совсем не слышен,
А просто он к стене приник,
Висит не дышит.
А вы смотрели на квадрат –
Ни смех, ни ропот,
Потом забыли, говорят:
Ни крик, а шёпот.
Ты душу заново повесь
На лист картона –
Тебя понять, ты в это весь –
Никто не понял».
(С.Б. Шустов. 1975)
Замечательное было время! когда творчество одного продуцировало творчество другого и взаимность творчества развивало и обогащало друг друга
Рекомендую прослушать песню Дольского на ютубе: «А. Дольский – Пианист»