По рождению я северянин, проживший первые тринадцать лет в Норильске. Потом стал геологом, и тянула меня на Севера непонятная сила: работал в низовьях Колымы, на Чукотке, на арктических островах, а когда судьба занесла поближе к родным местам, и в Норильске тоже.
Арктика - так именуется область, лежащая к северу от Северного полярного круга. Человек, входящий на эту территорию становится другим - меняется характер, самопознание и отношение к окружающему миру. Он чётко понимает: его это место или нет, сможет ли он стать частью северной ауры или, как я назвал для себя, короны.
К сожалению, сегодняшняя всеобщая монетизация убила в людях романтику. Нынешние северяне перестали мечтать «о садах на вечной мерзлоте». Приехал, набрал кредитов на квартиру, машину, бытовую технику и попал в кабалу до конца жизни.
Лишь у некоторых еще осталась гордость: я – металлург Норильска, я – полярный геолог, я – строитель северных трубопроводов.
Не думал, что смогу узнать ещё что-нибудь о Большом Севере, или найти что-либо удивительное и неизвестное. За свою полевую жизнь пролетел на больших лайнерах и маленьких самолётах и вертолётах полярной авиации, проплыл на судах, катерах, моторных лодках, прошёл санно-тракторными поездами и пешком в маршрутах не одну сотню километров по побережьям и льдам Северного Ледовитого океана…
То, что я увидел, пережил… перед тобой, читатель.
Итак…
10.07.17. Вылетел из Москвы в Красноярск. Поехал, конечно, к Сергею Даниловичу Кузнечихину, писателю, поэту и заведующему отделом поэзии в двух красноярских журналах «Енисей» и «День и Ночь». Он отдал мне четыре экземпляра журнала «Енисей» №1 за 2017 год. В нём два рассказа Юрия Кострова, норильского друга геолога, и мой цикл рассказов «А помнишь, Серёга?». Саша Ёлтышев верстал прозу номера и добавил от себя хороший эпиграф «Подожди, не пой… я вспоминать буду…». Правильно сделал, я ему пузырь пообещал и в конце концов исполнил обещание. У Данилыча, как всегда, тепло, душевно и по-дружески.
Из Красноярска предстоит лететь в Хатангу, оттуда на вертолёте тысячу километров до Западного Таймыра. Нас семь человек в небольшой партии, и не все друг с другом знакомы: пятеро геологов, вездеходчик Володя и Алмаз (как корабль назовут, так он и поплывёт), художник, симпатичный и дипломатичный парень.
Геолог Анатолий, примерно моего возраста, У нас с ним есть общие знакомые. Хочет все полевые моменты по методике решить заранее.
Пётр, начальник партии. Василий, главный геолог. Иван, начальник отряда. Молодые, энергичные, уверенные в себе, это радует, хотя видно, что весь опыт ещё впереди.
Все из ВСЕГЕИ - Всероссийского научно-исследовательского геологического института им. Карпинского. Сейчас он головной, и почти единственный институт, занимающийся геологической съёмкой в России. Рухнули, закрылись геолого-съемочные экспедиции по всей необъятной стране.
У нас из оружия на всех одна гладкоствольная пятизарядка МЦ-21. Смешно сказать. В золотой век геологии при советской власти у каждого геолога в труднодоступных местах был карабин, да и ружьё у многих имелось. А сейчас, чтобы привезти зарегистрированное оружие в Красноярск, начальник поехал поездом. Идёт чемпионат мира по футболу, на самолёт с ружьем нельзя.
14.07.17. Добрались до Хатанги. +10 град. С утра холодно и промозгло. Сейчас 19:00, дождь. Комар крупный, прожорливый, как на Колыме, ну и в Норильске.
Двое суток общался с Геннадием Шнейдером, геоморфологом из соседней партии ВСЕГЕИ, собратом по профессии (познакомились ещё, когда работал в Норильске). Он просветил меня насчёт четвертичных отложений Таймыра, кепку подарил «Норильский Никель».
-У меня их десять штук, - сказал он. Что ж, патриотично.
Я ему – журнал «Енисей» с подписью (и от Кострова).
У меня же их всего четыре штуки, не пожалел за кепку.
Его партия залетает на залив Фаддея, северо-восточный Таймыр, мы -Ленивенская партия — на западный. Разговор наш стоил мне литра водки и трёх банок тушёнки. Шучу, поговорили мы действительно хорошо, для меня Таймыр – белое пятно. Один геоморфолог для Таймыра – совсем мало. Два геоморфолога, это я про нас с Геннадием, - лучше, но всё равно недостаточно.
Хатанга – (основана в 1605 году) напоминает Чокурдах (национальный посёлок в низовье Индигирки). Живут ненцы, энцы, нганасаны, долгане, русские. И приезжие, как мы, залетают.
Есть памятник погибшим партийным работникам и чекистам. Как же глубоко на Север проникла гражданская война, официально закончившаяся в 1921 году, а фактически продолжавшаяся здесь, в Хатанге, на Колыме и Индигирке до 1932 года. На Нижней Колыме известен не один памятник-могила, в основном с латышскими фамилиями.
Памятника заключённым, «стёртым в лагерную пыль», в посёлке нет. Хотя Хатанга была перевалочным пунктом на пути в страшный радиоактивный лагпункт «Рыбак» и другие лагеря Восточного Таймыра. Известны воспоминания геолога Л. Д. Мирошникова (в книге «Очерки по истории открытий минеральных богатств Таймыра», 2003 г.), умершего от лучевой болезни.
Ходили с Анатолием в музей при дирекции заповедников Таймыра. Этнографически интересно, животный мир показан. Но исторических моментов – освоения и Гулага - нет. Рядом с администрацией посёлка стоит памятник первопроходцам, в том числе Ерофею Хабарову, уроженцу Великого Устюга.
К слову, Семён Дежнёв тоже родился в Устюге, там есть памятник великому казаку, а вот портрета его не сохранилось. С Вологодчины - из Великого Устюга, Тотьмы и Вельска начиналась в 17 веке дорога на крайний Северо-Восток и на Аляску. Трудно представить, что в то время сухопутное путешествие из вологодских краёв до Охотского моря занимало в лучшем случае два года: ехали купцы и царские курьеры на лошадях, оленях, собаках. В Тотьме, в небольшом городке на реке Сухоне, так далеко расположенном от моря, есть памятник мореходам и первопроходцам - поморская ладья с ажурным парусом, есть и музей мореходов в бывшей церкви, построенной одним из тотемских купцов, и напоминающей парусный корабль, - они единственные в России.
Звонил Ленгезу (Г.И. Легезин - геолог). Семнадцать лет в Хатанге прожил – это круто, исходил Таймыр вдоль и поперёк, добрался и до самой Северной Земли, и в Норильске по геологии платиноидов стал бесценным специалистом, - на международной конференции, проходившей на Путоранах, французские геологи из огромного уважения попросили срезать с его робы эмблему Норильского комбината, взять с него больше было нечего, не заберёшь же с собой его голову…
Что такое Хатанга – вот с трудом купил два блокнота для дневника. Хатанга – это до сих пор по укладу жизни крохотная часть Советского Союза, а для Таймыра — столица, большой аэродром и порт. Хотя официально столицей Таймырского национального округа считается Дудинка, расположенная в тысяче километров южнее. Двухэтажные деревянные домишки, стандартные для Севера восьми квартирные. Есть кирпичные, 12-ти этажные, один или два дома, хороший проект, как в Норильске, с эркером, но вернее, эркер без окон. И так бывает, всё-таки Арктика, нужно добротно строить, чтоб из щелей не дуло. Есть даже один банкомат Сбербанка!
Делать нам нечего, ждем экспедиционный груз из Питера.
Геоморфолог Геннадий сказал: – А из Норильска тебе надо валить.
Вот, и свалил…в апреле этого года, но ностальгия… Может, она меня сюда и привела? Он уже четыре года, как уехал, а встретились здесь, в Хатанге, опять же на Севере. Стариканов-геологов, кто бы мог в поле поехать, мало осталось. Дай нам, бог, полей, здоровья и сил!
Горячую воду дают с пятницы по воскресенье. Вода из крана чёрная, это тоже обычная история.
Огдо Аксёнова – великая национальная таймырская писательница, здесь её литературный музей. Валерий Кравец, почётный гражданин Норильска – её переводчик. Обоих уже нет в живых. Вот и фото хатангского журналиста Владимира Эйснера. Работал он и промысловиком в шхерах Минина и я с ним знаком по переписке.
На рейде буксир «Ярославец», пара танкеров. Река Хатанга шириной метров семьсот.
Есть клуб, продают изделия из мамонтовой кости.
Цены в Хатанге:
-водка от 400 р.
-сайра в банке 170 р.
-помидоры свежие 390 р.
-пучок лука 650 р. (может, это 1 кг – тогда дёшево, но это вряд ли)
-Ханкуль-вода 100 р.
-тушёнка Абакан 150 р.
-лимоны 270 р.
В разговорах: 1 кг нельмы свежей – 200 р. При этом 0,8 кг сахара + халва =300 р. Северный завоз, цена идёт от веса.
Водка «Песец» самая дешёвая, песцовая лапка на горлышке.
Помню, как отменяли Северный завоз в середине 90-х, по Первой программе телевидения серия передач - экономисты, юристы «да не нужно Север снабжать, не нужна там инфраструктура, нельзя там жить», лет через десять опомнились, когда решили на углеводородах жить, но ввели вахтовый метод. Он, конечно, дешевле постоянной инфраструктуры, но с этим «методом» привнесли на Севера временность и головотяпство: «мне здесь не жить», мерзлота от разгильдяйской эксплуатации оттаяла, дома стали разрушаться и дальше по экологической цепочке.
В этом году ВСЕГЕИ планирует работы на реке Имангда (под Норильском) на твёрдые полезные ископаемые. Но геологов не хватает.
15.07.17. Утро. +12. Прочитал в том же альманахе «Енисей» очерк некоего Б** о В.П. Астафьеве. И что Кузнечихин мне посоветовал это читать, о русофобах и русофилах? Наши писательские ряды и так редеют. И опять споры. Опять делиться будем, как амёбы, а потом в могучие кучки собираться.
Струну у гитары порвал, потом не ту поставил. Васина гитара, главного геолога. Тут я вспомнил, как Юра Костров, гитарист и сочинитель философских геологических песен, добывал гитару на Диксоне, пришлось ему выпить с хозяевами гитары и спеть «Купола» Высоцкого - гитара к Юре перешла на неделю.
Вездеходчик Володя вчера чуть с геологом не подрался. Меня в краже тысячи рублей обвинил, и тоже в драку. Это от того, что бездельничаем, как говорят, не могу о моряке судить, пока мы в шторм не попали, а я о геологе, пока не увидел, как он шлихи моет.
Балагур Вова, служил на Тихоокеанском флоте, сидел в основном в каземате на острове Русский, в дисциплинарном батальоне. Но будь он плохим механизатором, не взяли бы его в такой отрыв от цивилизации. Видимо, в своём деле он мастер. Плюс кладезь поговорок, анекдотов и стёба.
В Хатанге встретил двух бурильщиков из Норильска, Сашу и Антона. Поднимаюсь по лестнице в общагу, полно народу нашего стоит, и слышу:
- Сергей Александрович, а вы-то как здесь оказались!
Вот это встреча! А вы-то как здесь! Такой Север маленький. Подарил им экземпляр альманаха.
Очень много собак на улицах Хатанги, псы ездовые, серьёзные, с голубыми глазами, влияние хасок.
16.07.17. «Два корифея лысых, сидят и разговаривают о геологии, на Вы». Смешно, это мы с Анатолием.
29.07.17. Река Ленивая. 21.07. наконец улетели из Хатанги. Садились на дозаправку на южном берегу озера Таймыр. Лёд отогнало к северу за день до нас. Женщина с нами летела, улыбалась всю дорогу и в глаза заглядывала – гордилась, к мужу лечу, а он на краю земли! Рыболовецкая точка? Нет, заповедник. Гольцы килограммов по пятнадцать. Нам дали два мешка рыбы: некогда и лень им уже рыбу шкерить. Голец, муксун, чир. Жара, комарьё. Рыба в озёрном льду, как в холодильнике.
Начальник точки:
- Купите череп овцебыка…- За туристов нас принял.
- Конечно, в тундре сами найдёте, их тут полно… Вот белый медведь проходил недавно, по своим делам, даже не зашёл на рыбку.
Да, они везде, «белые умки», даже в центре Таймыра. Непонятно, что у них в голове. Идут куда-то за тысячу километров к своим загадочным целям, а мы пытаемся их очеловечить, придать интеллектуальные черты, а им просто кушать хочется.
Пролетели над горами Бырранга – красиво, необычно – чёрные выгнутые спины гор, как ныряющие дельфины. Оленей – впечатление, что они везде, закрывают землю и бегут, бегут. Сейчас их миграция. Пятьдесят (или сто) тысяч голов бегут по тундре, с вертолёта это хорошо видно, я такого никогда не видел. В сужениях долин собираются в цепочки, сверху - спины и следы. Идут на северо-запад от комара.
Летели часов пять. Западная часть озера Таймыр – осушки, косы, острова. Увидел лодку с мотором. Кто и откуда? Заблудиться среди этой бескрайней воды пустяшное дело.
Стоим на первом лагере, на слиянии двух рек - Ленивой и Непонятной. Полуостров. Трое тем же вертолётом улетели за сто двадцать километров к вездеходу, простоявшему в тундре два года, там же склад ГСМ, солярки и кое-какой провиант.
В первом маршруте Анатолий попросил меня зачитать из полевого дневника описание террасового аллювия.
Я прочитал.
- Галька 3 класса окатанности…
- Вы что, геоморфологи, всех геологов идиотами считаете? Это хорошо окатанная галька.
«Окатанная, так окатанная, мне же проще», - подумал про себя, чтобы не нарваться на продолжение. Притираемся.
И вот сегодня, через неделю после заброски, пришёл, наконец-то, наш долгожданный вездеход МТЛБ, встал на другом берегу реки Ленивой перед впадением в неё реки Непонятной. Пришёл он задним ходом, раненный, словно танк после Прохоровки, - проехал сто двадцать километров за восемь суток. Имена героев-танкистов – Пётр, начальник партии, механик-водитель Володя, рабочий, в миру художник Алмаз.
Первый раз такое видел, чтобы вездеход проехал столько километров задом наперёд. Что случилось: танкист Володя ехал, как считал нужным, по водоразделам, где для ходовой части вездехода безопасно, потому что мягко по сырой травянистой тундре ехать. Петя заставил ехать по GPS-навигатору, по прямой. В результате в речке наехали на снежник, буксанули, и прицеп с солярой застрял в валунах. Вова стал сдавать назад и обломил оба кривошипа, без которых не поставишь и не натянешь гусеницы, да и двигаться нельзя.
Алмаз профессионально заснял на видео, а произошло это на реке Наблюдений. Катастрофа, нынче купить и привезти запчасти вертолётом – это несколько миллионов стоит.
Вот и сели мы все семеро вокруг вьючного ящика - стола и стали думать. Есть вариант ехать задом девяносто километров до брошенной погранзаставы «Эклипс», там и техника подобная стоит, и соляра есть. 20.09.мы должны быть на полярной станции мыс Стерлегова. А до этого надо лагеря менять и работать – мыть шлихи, брать донку и проводить геологическую съемку.
Это у нас обычная для Арктики ситуация. Многовариантность. Что хочешь, то и делай. Единственно хорошо, что отряд воссоединился.
Сегодня пьём. По прилёту сетку поставили, попался крупный хариус: и уха, и малосол есть. Ребята пол-оленя привезли, единственная мясная добыча при таком-то её изобилии. А спирт отвратительный…
Володя, конечно, – мастер. Ремонтировал вездеход в ледяной воде, это входит в профессию, но… Он из ничего собрал эту каракатицу, мэтл (разговорное прозвище вездехода МТЛБ) наш, укоротил обе гусеницы до четырёх катков, и она едет ещё при этом. Только задом. Вперёд ехать пружины на катках не дают, катки цепляются друг за друга.
Когда мы, в начале выгружались, забыл в вертолёте рюкзак с нужными вещами и бутылка водки там была. Хорошо она им пригодилась! Петя - апологет трезвости - спирта с собой не взял, оставил у нас.
С погодой очень повезло. В одном маршруте только холодно было: термобельё, свитер, штормовка и куртка на флисе. Продувает. В зимних перчатках! Хорошо, что тёплые резиновые краги выдали шлихи мыть, они красного цвета, на точке не забудешь. Мы, пока вездеход пятился к нам, успели сделать работу с этого лагеря пешком. На холостой ход приходилось от шести километров.
Тундра очень неудобна для ходьбы, что верховая, моховая, что травянистая: подушка, пропитанная водой, под ней мягкопластичные суглинки, оттайка, по-научному сезонно-талый слой, на глубину 30 сантиметров, вязнешь и опоры нет.
Геологам-съёмщикам нужны коренные выходы пород, чтобы измерить падение и простирание пластов. Здесь их надо искать, а у меня, геоморфолога, попроще, занимаюсь четвертичными отложениями, они везде. Хотя без обнажений тоже нельзя. Ну и рельефом, который эти отложения слагают.
Между геологами и геоморфологами всегда были некие «тёрки», потому что геоморфология находится на стыке географии и геологии. А если вам скажут «география», вы сразу представите школьного учителя географии с указкой и картой полушарий, и вспомните, что Земля стоит на трёх китах, или слонах, - тут у кого какая фантазия. На самом деле, в изучении Земли ни у кого нет приоритетов. И каждый делает это в своей области. Для геолога основная стихия: недра. Для геоморфолога – земная поверхность и рыхлые отложения, ее слагающие. Ему важен процесс, образовавший осадки.
С террасами на Таймыре полная чехарда, уровни «скачут». Прозрел только в третьем маршруте, что это не классические речные террасы, а эрозионные уступы, подрезанные рекой конусы выноса (потому высоты террас и «пляшут»), но и наличие конусов не всё объясняет, стройной системы здесь нет, слишком много вводных в истории развития территории – несколько оледенений, оставивших свои морены, и межледниковий с флювиогляциальными отложениями, несколько морских трансгрессий, и всё это размыто, уничтожено следующими друг за другом событиями. На самом деле, по лоскутку материи мы пытаемся восстановить платье. Во всех смыслах Ленивенская площадь - гнилой угол Таймыра.
На реку Скалистую, где склад ГСМ, ехать не можем, хотя соляра нужна, вездеход неисправен, а Анатолий хочет сразу всюду попасть и ещё на Гусиную реку, поближе к Карскому морю. Где белые медведи. У нас одно ружьё, и в маршруты мы ходим поодиночке без оружия, что техника безопасности категорически запрещает. Но мы это делаем, потому что иначе не успеем сделать работу за короткое лето. Впрочем, геологам всегда приходилось в маршруты ходить по одному. Не всегда это заканчивалось благополучно.
А насчёт белых медведей… это недотроги, которые записаны в Красную книгу… Вася, вот, оказался опытным злодеем, отбивался под Магаданом от бурого, правда, медведя бензопилой.
Мы уж серьёзно про плоты думаем, сплавляться по Ленивой до полярной станции Мыс Стерлегова. Тут недалеко, около ста километров. Правда, известны на Ленивой серьёзные пороги. Зато рядом с лагерем есть материал для плотов: старые балк;, конца 1980-х, возле них полно бруса, реек, гвоздей, лежит щитовой дом два с половиной на три метра - готовый плот. Насчёт плота - шутка. Хотя хрен ево знат…
Ходил по тундре: олени, оказывается, кричат, как варган. Вернее, варган имитирует голос оленя. Старый мелодично гундосит, подзывает молодого:
- Где ты бродишь? Тут чужие в деревянных ящиках прячутся.
Олени думают, что люди – тоже животные. Так оно и есть. Мы даже глупее, чем олени. Важенка на стрёме, на меня смотрит и молчит. До них метров триста пятьдесят. Вообще, все тундровые жители проверяют любой предмет на движение. Если движется, значит, живое. И может представлять опасность или добычу. Поэтому лучше иногда замереть, но запах они всё равно учуют. Хотя, я думаю, каждый камень или кочка этой местности известна животным, как нам собственная квартира. И нам в чужом жилье не спрятаться.
Песцы ведут себя совсем по-деревенски. Щенок, видимо, в дальней норе сидел, я иду, мамаша его тут же зовёт, - домой, сынок, домой! - а меня пугает, кричит, как резаная. Тот долго не решался, потом сиганул через болото изо всех сил, еле отдышался, сел рядом с мамашей рядом и наблюдает за чужаком.
Животные забавно беспокоятся друг о друге. А лемминги – попрошайки и кокетки.
А уж у чаек! Базар минут на 20. Особенно у полярных крачек, которые летают два раза в год с полюса на полюс. Того и гляди, в темя клюнут.
В балк; ГУГКа (Главное управление геодезии и картографии) на стенке, сбитой из ящиков: «МОРЕМ ДЛЯ АРКТИКИ». Приятно такую маркировку видеть. Это же забота о полярниках.
Хариус ловится, не успеваем сетку проверять, ездим туда-сюда через реку на резиновой лодке.
Володя про свой вездеход: «Я его за гуски тянул, вмятины от пальцев остались, иначе бы застрял». Да, действительно, это Вова мэтл вытянул.
На альманахе «Енисей» нужно написать – побывал на Западном Таймыре. Это почётно. Книжка пообтрепалась и подмокла, начала жить свою нелёгкую жизнь.
В маршруте много о чём передумаешь, вспомнишь и поругаешься, бывает, с кем-нибудь…Но больше миришься. Отсюда, с Таймыра, всё видится по-другому. Осознаёшь, что познал истину бытия: ты не один. А потом думаешь о чём угодно, что в голову взбредёт…Главное не бояться белых медведей. И женщин, добавлю в шутку, ведь после нас всё достанется именно тем и другим.
03.08.17. Вездеход едет задом со скоростью три-четыре км/час. Вчера переехали на второй лагерь на реку Гусиную на слияние со Старой, это ещё внутри нашей территории.
До этого был очень сильный ветер, ураган. Летел с ветром ещё и ледяной дождь. Проснулся от того, что мокрая стенка палатки надулась парусом и хлопала по раскладушке. Васю с Ваней я разбудил и сказал, что палатка уже переехала на метр под напором ветра и вьючные ящики едут вместе с ней. А сам спустился с терраски в затишек, где у нас был гальюн. Ребята тем временем попытались палатку укрепить, привалить камнями. И не смогли удержать её.
Палатка длиной метров шесть была, с двойной стенкой, со стильными полукруглыми дверями на молниях, которые заедали всё время.
За считанные секунды её оторвало от земли и понесло. Смешно было, когда она надо мной пролетала, а я в гальюне, ничем не защищённая фигура в таймырском пейзаже на фоне гудящего ветра и стегающих струй воды…
Ваня пытался её догнать, когда палатка, звеня колышками по камням, кувыркалась через долину, форсировал реку, в сапоги набрал, а палатка уже за горизонтом была.
Конечно, всё у нас намокло, и мы все насквозь мокрые были. Смех смехом, а по сути, мы лишились казённого имущества и стали бездомными бродягами. Искать её бесполезно было, к утру она уже над Карским морем, скорей всего, была. Хорошо, шлихи и пробы к палатке не привязали.
«Вдали, за холмами», так мог бы назвать этот сюжет Хемингуэй. И в этом рассказе тоже присутствует эротика, свойственная раннему периоду творчества писателя.
Ну, мы – Вася, Ваня и я передислоцировались в другую такую же палатку к Толе и Алмазу, больше собственного жилья у нас не было.
Пете очень хотелось, чтобы мы, после «ночь не спавши», перетаскали бутор, то есть наши пожитки и гору провианта и проб, за километр через реку в вездеход и пешком пошли на второй лагерь. А это тринадцать километров. Бутор перетаскали и поскольку уже валились с ног, устроили серьёзное собрание, даже думское заседание. Анатолий предложил голосовать «за» и первый поднял руку, его никто не поддержал, а Петя не на шутку разошёлся, он грозно восклицал «но люди же отдохнули!», а все устали, еле языком ворочали, жратву, конечно же, тоже на тот берег утащили. Главное, и чаю не было, чтобы восстановить силы. В конце концов, Петра удалось урезонить.
Мы не пошли на новый лагерь, но пришлось спальные шмотки тащить под дождём и ветром обратно с берега. Оставшаяся палатка едва устояла под ураганом, мы её камнями по периметру очень хорошо обложили. Теперь мы в такой же, «как унесённая ветром», палатке впятером. Вася, Ваня, надутый Анатолий, Алмаз и я. Алмаз произнёс несколько деликатных фраз и разрядил обстановку.
Вчера не смог, сегодня позвонил отцу по спутниковому телефону, поздравил с днем рождения. 91 год ветерану Норильского комбината!
Всё время холодно, +2+4. Ветер и дождь, но хожу в маршруты по десять-двенадцать километров. Вспоминаю Большой Ляховский остров, не было там так трудно. Может, молодой был.
Петя всё время делит груз на части, называя их лабазами. Для меня «лабаз» - это склад провианта на деревьях, стволы утыканы гвоздями с откушенными шляпками, чтобы медведь не добрался. Я их, лабазов, много в приколымской тайге видел. Трогать, разорять их нельзя, за это можно жизнью поплатиться. Но если ты действительно в беде, лабаз, может тебя спасти, и никто тебя не осудит. Тут всё по-человечески понятно, и колымский (назовём его так) закон родился среди северян и в Сибири не просто так, он был выработан и построен, как свод правил общения в дикой природе, где «медведь хозяин», а не исправник или сельсоветчик, на смертях и крови. Олег Куваев, автор «Территории», озвучил его в литературе: с общего стола ты можешь налить себе, сколько хочешь, и выпить в одиночку и без тоста.
Но как у любого закона, у него есть производные. Смысл производных – ничто не даётся просто так, за всё нужно платить, и не совсем деньгами.
Мы днями складываем «лабазы», накрываем брезентом, делим и перекладываем, таскаем ящики и тюки.
Вова не хочет переезжать глубокую в полтора метра реку. То волна, то ветер, вдруг наш мэтл встанет посреди реки. Володя - вездеходчик с Алтая, из Барнаула. Конечно, мастер! Он действительно переживает за нас, хочет, чтобы мы вернулись домой целыми и невредимыми, как он вернулся из дисбата.
За такое небольшое время, в общем, родиться коллектив не может. Все со своими тараканами. Вася с Ваней, например, могут вдруг после ужина выпить, и под утро начать петь песни. Так-то, ладно, взрослые же люди. Но в ноты не попадают! Любимая – «Родники мои серебряные». Она у меня тоже любимая была в их возрасте.
- На, выпей!
- В маршрут же утром.
- Ну, как хочешь, а мы за персиками на лабаз пошли.
- Родники мои!..
Ну, ладно, я не против.
Уже пошёл разговор о конце сезона: забирать нас будет вертолёт с «Михаила Сомова». Во как!
Видел следы волка. Ваня видел живьём. Худой, одиночка. Lobo Solitairio.
Алмаз нашёл щепку мамонтового бивня, для него это событие.
Есть в Хатанге такой *****ов, вертолётчик, воевал в Афгане, местный олигарх. Контролирует всё. И мамонтовую фауну тоже. Хорошую кость берёт по двадцать пять тысяч рублей за килограмм. Если через перекупщика, то пять-шесть тысяч. За коллекционные, хорошей сохранности, – платит «миллионы». Люди реально зарабатывают на этом, покупают квартиры, лодочные моторы, снегоходы, чтобы добывать больше. С ним, говорят, летать страшно, он бивни прямо с вертолёта высматривает. И прямо на них пикирует.
Но мне попадались в полях другие командиры, олицетворявшие государственный дух нашей работы. Один сказал, стаскивая мокрые от пота перчатки после сложной посадки в бухте Амбарчик:
- Эх, геологи… Весь Советский Союз в вашем распоряжении, а вы такое место для посадки выбрали!
Конечно, это была шутка. И я знал, что он прекрасно понимает наши трудности, и потому постарался, залез хвостом в частокол столбов старой гулаговской зоны, поближе к бочкам с бензином, чтоб катать эти бочки было удобнее. Тут всё понятно: мы делаем общее дело.
На Ленивой видел два балк;. Один выше слияния с рекой Непонятной. Это ГУГК, уже говорил, примерно 1988 г., видно по датам на консервных банках. Потом его, видимо, охотники с полярной станции Мыс Стерлегова заняли. Это там на дощечке на стене штамп - «Морем для Арктики». Другой – ниже слияния, чисто охотничий. Лежит в тундре разобранный «Нептун», лодочный мотор. Известно, как капризны эти моторы, и здесь непонятно, что случилось, как они добирались до станции, это же сто километров.
У балка прямо на скале два кустика золотого корня, или родиолы розовой, которую ещё называют северным жень-шенем. Спиртовой настой корня восстанавливает силы усталому путнику, а действие его сходно с действием чифиря, варёного чая.
На Большом Ляховском острове мы ходили в маршруты сутками, но никогда не ночевали в тундре, на так называемых «холодных ночёвках». К вечеру или к утру, в какой бы ни были усталости, выходили на побережье, где можно было найти дрова – набросанный прибоем швырок и плавник, которых в глубине острова не было. Холостой ход по песчаному пляжу до лагеря мог составлять и пять километров, и десять. Мы заваривали на двоих пачку чая в 800-граммовой жестяной банке из-под персиков и по глоточку выпивали эту чебурду. Примерно час после этого мы неслись по береговой кромке, как два самолёта. Действие волшебного напитка заканчивалось так же резко, как и начиналось, но в большинстве случаев нам удавалось добежать до дома за один приём. Желательно использовать, тратить эту чайную силу до конца, иначе она начнёт рвать сердце.
Всё, ложусь спать. Вечер тихий, и не тёплый.
04.08.17. Солнце. Тепло. Ходил на местный «Стоунхендж» за четыре километра, мыл шлихи из морской террасы. Нашёл фауну. Теперь точно уверен, что это морские отложения. Место приятное. Огромные глыбы гранита пять-шесть метров в поперечнике, тринадцать штук, как место для общения с богом или богами. Маленький красивый водопадик, струйки журчат, пить хочется. Всё истоптано оленями и овцебыками. След у овцебыков без прибылых пальцев и глубокий, поскольку тяжёлые. Действительно, намоленное место, или «место силы». Во всех широтных зонах есть такие места, в некоторых отдыхаешь, в других непонятный ужас тебя охватывает. Ну, это отдельная тема.
Работы здесь, на Гусиной, осталось на один день, а кривошипы привезут только через неделю. Вова боится, что при постоянной езде задним ходом может полететь главная передача. Полететь, как та самая палатка.
Ходить действительно тяжело, километра два нужно только в режим входить. Всё время мокрый, в добавок ветер. Появился кашель и голос на исходе. Перед маршрутом и вечером жру таблетки, суставы уже не те, требуют смазки. Думаю, а как «на золотых моих россыпях» заключённые работали, таблеток, кроме пенициллина, не было, а от боли в суставах хвойные побеги заваривали. Тут что-то близкое, мучения за убеждения, терпи!
Бани ещё ни разу не было, не мылись с 16 июля – в Хатанге горячая вода только по выходным, а улетели мы в четверг. А Юрка Костров рассказывал – они в советское время каждый год на свою территорию из Хатанги забрасывались, - что в поселке мылись – хоть каждый день!… Кто бы мог подумать, что такая проблема будет. Но в аэропорту есть котельная, которая питает аэропорт. А там душ, в него пускают всех. Хорошо там отмокать, особенно с похмелья.
Дозаправка на озере Таймыр, на которую мы залетали по пути сюда, называется ЮКОЯМА. Название само из памяти всплыло. Как бы японцы на территорию претендовать не начали.
Видел на снежнике старый след росомахи, он напоминает медвежий, но меньшего размера, - первые следы хищных аборигенов.
Обогреваемся в палатке каким-то прибором с электронными мозгами под названием «Планар». Он иногда коптит и не заводится, и пишет на табло какую-то ошибку, если солярку не отфильтровать, или аккумулятор не зарядить. А солярка из старых ржавых бочек. А бензину у нас не очень много, чтобы включать генератор и заряжать аккумуляторы. Поэтому практически ходим во всём мокром, портянках, куртках. Из опыта, тельняшку и носки можно высушить на себе, в спальном мешке. В поле за всем нужно постоянное внимание.
Какая же тишина в тундре!
Нашли останки оленей. Самцы сцепились рогами и погибли. За самок бились. Один лежит вверх ногами. Так сцепившихся их и съели. Волки или песцы. Победителя не оказалось, а кто-то третий всех самок поимел.
Прочитал повесть «Циники» Анатолия Мариенгофа, друга Есенина, понравилось, надо ещё почитать. Вот времечко было, или безвременье, революция и гражданская война. И от такой безысходности людям не хотелось жить… Интересно, что будут думать о нашем времени. Но в книге литература, а здесь жизнь, не тусклая и не скучная, освящённая особым смыслом. Служи Родине, делай, как умеешь и что можешь, но не мешай другим делать больше и лучше. Все бы так думали и жили.
Сегодня Норильск вспоминается. Наверно потому, что пятница. И Костров там беседует со своим коньяком. «Всё достанется белым медведям» - это его строчка. Хотелось ему про овцебыков написать, как они там выживают на острове Врангеля. У нас теперь есть две песни, которые с этой строчки начинаются.
05.08.17. Вечер. Холодно. Когда сломался кривошип, Вова разбирал гусеницы по локоть в воде. И тут случайно обнаруженная в моём рюкзаке водка очень пригодилась. Даже Петя выпил сто грамм. Север уравнивает пьяниц и трезвенников.
Север един во всех смыслах.
Вездеход МТЛБ, военный, танк с противопульной защитой, тяжёлый, весит 6.5 т, соляры ест мало, 0,7 л на 1 км. Институт купил его в Швеции, специально, потому что нашу технику вылизывают перед продажей заграницу. В конце концов, он не подвёл, задом, но приехал. Надписи на панели приборов на шведском языке – пришлось разбираться. А вообще, если бы не Вова, до сих пор там сидели бы… наблюдали реку Наблюдений.
06.08.17. Маршрутная погода. Хорошо в тельнике, он дышит. А в синтетике - весь мокрый и холодный.
Над нами тонкий блин облаков, а вдоль всего горизонта на триста градусов узкая оранжевая полоска. Точно, как в одной хорошей песне, - над левым плечом закат, над правым – восход. К ночи облака утащило, похолодало, а заряд аккумулятора кончился, и мы после бани остались без тепла. Для Пети эта таймырская реальность, как компьютерная игра, – можно остановить в любую минуту. Например, залезть в мэтл, там есть свой обогреватель.
Лишнего барахла 40%, и нет нормальных печек-капельниц. Всё нужно заряжать электричеством. Да и вездеход МТЛБ не может всё это утащить, он ещё и прицеп тянул, из-за которого кривошип и отломился.
А что будет, когда действительно похолодает?
Что у нас с едой? Мы с Анатолием наловили хариуса, солили его, жарили и уху варили. Но Петя истратил на того первого и единственного оленя четырнадцать патронов, палил в белый свет. Сегодня ушёл куда-то с ружьём. Наверно, на охоту.
В день я прохожу десять-пятнадцать километров. Тяжело. Толя бегает, как олень, он и альпинист и марафонец. Пробежал как-то пятьдесят три километра, забыл остановиться на сорока двух. Ходит с финскими палками. Вова смеётся: лыжи, говорит, потерял ещё зимой. Поражаюсь Толиной выносливости. Ребята тоже хорошо ходят. Вася ушёл километров за десять, и рабочий ход ещё, получится тридцатка. И Ваня молодец. Но с вездеходом лучше. Сделали по съёмке примерно сто двадцать квадратных километров.
Сегодня Юля приснилась, из ляховского прошлого. Снится что-то каждую ночь, цветное и осмысленное. Точно, геопатогенная зона. И «Стоунхендж» этот ещё.
Ладно, пойду еду готовить, я дежурный, и скоро 23:00, все вернутся из маршрута.
Да, рассказ бы написать «Пельмени по-якутски», как мы оленя на мясо сдали. Потому и Юлю вспомнил.
Это было рядом с осушкой Боруога на острове Большой Ляховский, соседи-геологи с вездехода охотились на оленей в три карабина. Подранков не добирали, и они расползлись по всей тундре. Один прихромал к нам, на речку Тарскую, и лёг в солёную воду лечить рану. Нас не боялся, как будто знал, что у нас оружия нет, только ракетница на случай, если белый хозяин придёт.
То есть олень нам доверился… И лежал сутки, а мы, занимаясь своими делами, как-то подумали, что оленины, привезённой из Чокурдаха, осталось мало, да и воняла она уже серьёзно. Юля промывала её раствором марганцовки. И уходя в маршрут, я связался по рации с теми охотниками-геологами, чтобы они добрали нашего оленя.
Решалось это непросто, и последнее слово было за Юлей. Она потом и рассказала, что пришёл вездеход ГАЗ-71, олень пошёл в море, забрался на припай. Его застрелили, зацепили тросом и утащили к себе на базу за десять километров. Через день пришёл на Тарскую помбур и вывалил из рюкзака оленью ногу и пачку писем для нас. Из оленины мы навертели пельменей, мясорубки не было и мы тёрли мясо на обычной тёрке. Может, и не надо было того доверчивого на мясо менять.
В своем рассказе «Пельмени по-чукотски» я описал всё как-то менее драматично. В нём герои хотели наделать пельменей из лисятины, потому что окрестных евражек, полярных сусликов, всех съели.
Есть в партии два спутниковых телефона, минута рублей шестьдесят стоит. Мальчишки вечерами по полчаса болтают или СМС пишут.
Насчёт запчастей звонили Проскурнину, начальнику отдела ВСЕГЕИ, и другим. Быть может, дней через пять привезут на «Робинсоне», если геофизики, занимающиеся гравиметрической съемкой рядом, снизойдут. Видимо, будем сидеть на этом лагере, на Гусиной, так как Вова боится за главную передачу – ездим-то задом! Если она крякнет – тогда эвакуация!
Вася предложил поработать во ВСЕГЕИ в удалённом доступе. Он сделал вид, что предложил. Я сделал вид, что подумаю.
08.08.17. Солнце, но сильный ветер и холодно. Вчера переехали на следующий лагерь, вверх по Гусиной. Здесь сплошные коренные обнажения. Очень красиво - белый снег и голубой лёд, чёрные скалы, жёлтая трава.
В маршруте нашёл, вроде бы, отпечаток фауны, но породы ведь докембрийские, когда жизни на Земле не было. Потом сообразил – выщелачивание, кубик пирита выпал или растворился за два миллиарда лет.
Правый сапог порвался. Не у меня первого. Качество такое.
Сапог заклеил, посмотрим. Это начальник питерский посоветовал купить именно такие сапоги, он их на рыбалке в Питере проверял. А они «пластмассовые» оказались, ломаются у всех в одном и том же месте. Прямо Каверин, «Два капитана».
Оказалось, ребята этот роман не читали… Ну, о чем с ними разговаривать!.. Прообразом капитана Татаринова из этого романа был лейтенант флота Г.Л. Брусилов, руководитель одной из трёх полярных экспедиций, ушедших в Арктику в 1912 году. В романе версия гибели экспедиции в плохом снабжении, гнилая солонина и одежда, истлевшие постромки для собачьих упряжек и т.д.
Вторая экспедиция, которой командовал В.А. Русанов, тоже исчезла.
Вернулась только третья, но без руководителя - Г.Я. Седов умер от пневмонии при попытке достичь Северного полюса весной 1914 года.
09.08.17. Донки и шлихи с этого лагеря взяли, мы начали простаивать. Запчасти для вездехода в Хатанге за тысячу километров. Вертолёт летит в Норильск и в воскресенье, а сегодня среда, будет работать у геофизиков на соседнем листе. В понедельник к нам. Соляры, не считая той, что в баках, осталось мало и та мутная и красная от ржавчины. Решили экономить на печках и до вертушки никуда не переезжать.
Петя не любит крепкий чай, поэтому заварен у нас «жидок» и все сами ещё себе подсыпают. А вообще, чай не идёт, все пьют кофе, как привыкли в камералке.
Сегодня никуда не ходил, пробалбесничал. Кино с Вовой посмотрели по мотивам «Отеля Большой Будапешт» Стефана Цвейга. Занятно.
«Сомов» намечен на 15.09 плюс-минус две недели. Сейчас он встал под погрузку в Архангельске. Идет подготовка уже ко второму рейсу по Севморпути, грузиться будет две-три недели, ну а сколько дней с заходами и разгрузкой на полярных станциях мы не знаем.
Снегом накроет, будем ещё сапоги жечь, как Вася! У него тоже прохудились.
11.08.17. Утро. 04:30. Ветер, ветер на всём белом свете… ветер… Днями и ночами – ветер. Лицо, как стелька. Сегодня немного пьём. Будем всё-таки переезжать с этого лагеря.
Видел четырёх волков, шли по следам вчерашнего оленьего стада, но в обратную сторону, к нашему лагерю. Оказывается, ловили одинокого оленя, отбившегося от стада. Он с выпученными глазами прибежал к вездеходу и пронёсся дальше.
А Вова из лагеря это всё наблюдал в бинокль и за мной тоже, как я свернул в маршруте, не пошёл навстречу волкам, а ушёл на другую точку. Хотя четыреста метров до них было, когда я свернул с их пути, видел, как они там суетятся, для них вся жизнь была в этом олене. Скорее всего, съели…
Говорили с Алмазом о книжной графике. Он третий раз в Арктике, так и ездят: художник, физик и ещё кто-то. Северная Земля и Таймыр.
Спать. Давыдов Сергей Петрович, колымский геоморфолог, трубу не берёт, а у него день рождения.
Анатолий на Скалистой нашёл морскую фауну. Вот и славно. Будем купаться и пальмы посадим.
Ветер, ветр… Ветр. Холодно… Ещё ведь лето.
12.08.17. 04:30. Дождь с сильным ветром. В палатке плавают ботинки. Нас залило. Прокопали обводной канал. Питерцам, видать, это не в первой. А нижнетагилец Толя лопатой пытался весь ручей забросить в пластиковые тазы, вычерпать воду из палатки. Так вот они зачем, тазы-то! А не для бани. Хотя, как экстренное решение, пойдёт.
Промокли все, ветер с дождём пробивает любую одежду, даже пластиковый плащ, как в ту ночь, когда палатку унесло. Выхлоп этой… печки-электронки тоже залило водой. Аккумулятор разрядился. Всё погасло и потухло.
Ваня сделал чай и сварил лапшу. Вова под шумок хватанул полстакана спирту, и началась война. Петя обещал вылить спирт в речку.
Сколько в Арктике было начальников, которые пытались таким образом справиться с этой проблемой. У них же ничего не получилось. Как и у наших, пардон, президентов. Ну и флаг ему, Пете, в руки. Я молчал, могу ведь и оскорбить ненароком за такие вещи. Ваня забрал спирт у Пети с условием, что мы можем пить его только втихаря от Вовы. Что всегда и было. И ладно, есть повод посмеяться.
А ведь это подпункт Колымского закона. Трактористы и вездеходчики сутками, бывало, сидели за рычагами, тащили грузы и буровые, исполняя неписаный закон Дальстроя «Делай, или умри». Как тут без чифиря, ещё и спирту в чифирь добавляли, чтобы не уснуть. Никто же не мог им запретить или пожурить их, что пить нехорошо, а чифирь выедает сердце.
Наконец поздравил Давыдова с днём рождения. Он говорит: - Что ты там забыл на Западном Таймыре?
Раньше говорил, когда узнал, что поеду, что это круто. Вот и пойми друзей, которые тебе добра желают.
Печку включили часов только через пять. Спирту ни грамма. Честь начальника спасена. Но он раздражён. Из строя вышли почти все болотные сапоги, печка плохо греет, тушёнки осталось ящик-два (один на Ленивой, на лабазе), впереди снег и холод, отряд к нему не готов. Мне всё равно. Будет то, что будет, очень интересно, что скажет тебе судьба, когда ты сам у неё ничего не просишь. Самое раннее в понедельник (сегодня пятница) прилетит вертолёт на Ленивую с кривошипами, сигаретами, хлебом и палаткой.
А надо было бы и сапоги заказать…
НАЧАЛО РАССКАЗА:
- А как же это произошло? – спросил один, которого звали Алмаз. – С палаткой?
- Стихия, - ответил другой.
- А с мэтлом, почему кривошип отломился?
- Это, знаешь… кто-то грешил, да не покаялся…
- То есть виноватых нет?
- Нет.
- Ну… тогда это судьба.
Короче, уже два испытания. Что следующее? Живём дальше.
Вася, наш главный геолог, грустит. Соскучился по дому, по жене и дочке. Ну, это же ерунда, если любовь и понимание, и общий ребёнок.
Трудно быть женой геолога, но… ощущаю их тепло и любовь… Всё у вас, ребята, будет хорошо!
Хотя про себя тихо думаю, что там, где начинается Север, начинается развод.
Как-то жена моего друга, тоже геолог, отчитала меня:
- Вот, во всём виноваты ваши бардовские и литературные богемные посиделки! Мужа потом неделю ищу по всему Норильску.
Что я мог объяснить? Ведь пагубную привычку к неумеренному питию приобрёл мой друг не в богемных попойках, а в геологических. И те, и другие отнюдь не тупы и бессмысленны. Ни литература, ни геология, ни тем более Север, в этом не виноваты…
Сегодня камералю на коленке, вынес точки на карту, чуть глаза не сломал. Как же неудобно в поле в очках. То одни надеваешь, то другие, - и всё равно ни черта не видишь! Вова приваривает шарнир к правой дверце вездехода, Петя ему эту дверцу отломил. Опять дождь. Сапоги не заклеишь, протекают.
Позвонил в Норильск. Так-то скучаю, а представил, как они там – вроде и не надо. Костров, видимо, в ванне лежит, не отвечает, а с Афоновым поговорил.
Юра Афонов художник. Из министерства культуры РФ пришла ему золотая медаль, единственная на Красноярский край, за особые заслуги в области изобразительного искусства. Медаль в Красноярске, а Юра в Норильске. Мы по месту пребывания этот факт отметили коньяком. Юрин знакомый должен был медаль в Норильск привезти, но не получилось что-то.
Через неделю Юра заказал курьерскую службу, деньги заплатил, звонит, приходи, будем медаль обмывать. Спрашиваю: чем? Отвечает: вискарём. Отмечаем, люди подтягиваются. Ждём курьера. Звонок – курьер опаздывает, будет завтра. Ладно, не вопрос. Собираемся через два дня и видим, наконец-то, Юрину золотую медаль. В красной сафьяновой коробочке. Диплом. По традиции Юра бросает медальку в стакан с вискарём. Пьём, поздравляем в третий раз!
Ещё через неделю Юра приглашает на торжественное вручение ему его золотой медали на сцене большого зала Городского центра культуры в день Работника культуры. Сидим с ним на верхотуре, ждём. Начальница управления культуры, уже норильского, поздравила, условно, 380 воспитателей детских садов, учителей музыки и рисования. Каждому вручила диплом в рамке, женщине букет, мужчина и так обойдётся. Наконец, вызывают Афонова. Он красивый такой, в творческом шарфике. Начальница ухитрилась сказать так, что 600 человек в зале ничего не поняли. Вообще ничего! А Юру ведь заранее попросили отдать медаль для этого торжественного вручения. Для Норильска это важное событие. А чтобы в доставке помочь, об этом и речи не было! Про диплом вообще никто не вспомнил.
Он когда забрался ко мне наверх, я говорю, зная уже ответ:
- Юр, отмечать будем?
- Ну, млин, я им устрою!
И устроил. И правильно сделал. Сколько ж можно заслуженное получать! И гордиться, какая мы «норильская нация».
Работал когда-то в Израиле, интересная страна. Написал повесть, переделывал её четыре раза - не получается и всё. А сейчас подумал, писать надо не об Израиле, а о человеке в Израиле, страна сама приложится. В любой же стране главное – люди, граждане, население.
Так и здесь, рассказываю о людях на фоне и внутри Севера, а полноценная картинка опять не получается. Значит, мало моих рассказов о людях севера?
13.08.17. Вода в реке спадает. И это никак не влияет на то, что сегодня мы не переезжаем, опять все решения изменились. Якобы из-за погоды: солнечно, ветер, чуть-чуть дождя из быстрых облаков.
Терпение – высшая добродетель полярника, так сказал Фритьоф Нансен после двух лет зимовки, одну из которых провёл в ледяной норе на острове Ева-Лив на Земле Франца Иосифа.
Терпение – это подавление желаний, как ещё можно назвать это состояние, когда лежишь на сырой медвежьей шкуре под низким потолком тоже из шкуры, только моржовой, и обогреваешься светильником из моржового жира? А за валунной стеной собрался весь холод и кошмар Арктики? Ты не можешь влиять на обстоятельства, ты их терпишь. Можешь принимать решения, но исполнить их не можешь, всё происходит только в твоей голове. А здесь ты уже полный хозяин. И не зависишь от обстоятельств и каких-то там нерешаемых решений.
Значит, ты мечтаешь! Так связаны терпение и мечта.
Чтоб дождаться мечты нужно терпение. Вот о чём говорил Нансен.
Вертолёт уже на площади рядом с нами, но нам нужен МИ-8. Мы ждём кривошипы, палатку, пятнадцать блоков сигарет и семь буханок хлеба.
Вова сказал про северное сияние: СЫПЛЕТСЯ. Очень точно. Льдина летом состоит из вертикально поставленных, едва скрепленных ледяных иголок. Если её пнуть, льдина рассыплется сверкающим каскадом, так и северное сияние, сыплется.
А радуги здесь цветные. Это что-то знакомое и привычное, не из этого серого невесёлого мира. На Большом Ляховском радуги были белые, свет не раскладывался по цветам.
Алмаз показал карандашные рисунки. Очень даже. Хатанга вообще отлично: сараи кривые, дома на сваях, разобранный АН-2, церковь на берегу. Он и меня рисовал два раза. Похож по фигуре.
Читаю Джека Лондона «Путешествие на «Снарке». Особенно хорошо в начале, где про постройку «Снарка» и о море, и качествах моряка.
Иногда над нами пролетают самолёты. Что думают пилоты и пассажиры, глядя на унылую и суровую землю под названием Таймыр.
А что же они, действительно, думают? Не дай бог, здесь оказаться, знаю, потому что самому приходили в голову такие мысли, когда смотрел в иллюминатор. Но и оказаться в самолётах, пролетающих надо мной в небе Нижней Колымы или Чукотки, или сейчас, тоже никогда не мечтал.
А вот мнение того самого пассажира: «когда мы пролетали в Хабаровск над Таймыром, я не могла представить, как можно работать в таких тяжелых условиях. Особенно в горах Бырранга».
Когда лежишь дома на диване, всегда трудно представить обстоятельства минувшего сезона или другого давнишнего поля. Видимо, так человек устроен. Я начинаю понимать, что я здесь не только для картирования отложений и отбора донки, - любовь всегда требует испытаний.
14.08.17. 4-й лагерь, река Скалистая. Ещё будет два лагеря. Потом дембель.
Очень лёгкий, юный снежок. Место ещё красивей - скалы, снежники. Ну и бульники.
15.08.17. Прилетал вертолёт! Значит, привёз долгожданные запчасти и всё остальное. Я был в маршруте, только видел его издали. Лихой пилот, нырнул под ветер с боевым разворотом. В это время мимо меня пробежали испуганные шумом олени, чуть не снесли.
Ветер с дождём, промок. А сапог уже давно наполнился водой.
Завтра Вова с Петей двигают на реки Ленивую и Наблюдений ремонтироваться и за солярой, дней пять-шесть их не будет.
Холодно и сыро.
Сюжет: «Шкипер Ваня и кладовщица Люся»
Индигирский посёлок Чокурдах. Она, Люся, просила Ваню спасти её от приставаний старого и лысого директора торга с овощной фамилией Репин. Директор в полной мере пользовался своим положением. А шкипер Ваня ей не помог, он, видимо, побоялся директора или любил другую. И кладовщице Люсе пришлось жить с директором.
...Директор был в шляпе, а мальчик, сын кладовщицы, шёл между ними, они держали его за руки. Это было утром, часов в восемь, они вели мальчика в школу. Навстречу шкипер Ваня, приплыл через год, в навигацию. Она на него даже не посмотрела. А он глупо сказал: - Здравствуйте…
В Чокурдахе тоже было тогда холодно и сыро…
16.08.17. Отличная погода. В маршрут в свитере и двух куртках!
Оторвалось солнце! Как шарик,
Догоняет меня и летит.
Луч последний над тундрою шарит
И себя обгонять не велит…
Солнце такое доступное и понятное и идёт с такой же скоростью, что и я. А я шёл и думал, что это моё последнее поле. А написалось про какой-то дурацкий шарик.
И** тогда столько мне шариков подарила на день рождения! А я взял и отпустил их. До сих пор где-то над Норильском, может быть, летают. Не хочется же думать, что они упали куда-нибудь в вонючую речку Щучку и их замыло хвостами обогатительной фабрики. Жалко мне те шарики и того, кто их подарил.
Нашёл ещё один морской уровень со створкой моллюска. Среди бурой тундры, из пяти холмов-останцов выбрал один, и именно в нём морские пески оказались, разноцветные и радужные как напоминание о солнце и пальмах.
Песец встретился – иду, не вижу его против солнца, чуть не наступил, а он не уходит, смотрит, потом позировал, даже лениво потянулся.
- Пока, дружок!
Не могу же я с тобой тут прохлаждаться, весь маршрут впереди.
Полежал на двенадцатиметровой террасе, подумал, как это всё из космоса выглядит. Видимо, никак.
Времени здесь, как и в космосе, нет, пути маршрутные меряются не временем, а шагами, пространством. И даже, если ты побежишь, время не пойдёт ни быстрее, ни медленнее, просто устанешь мерить землю и остановишься. Только в этот момент поймешь, что прошёл уже большую часть своей жизни.
Вот для этого и нужно иногда полежать на террасе и попробовать представить…
18.08.17. Тёплые дожди зарядили. Хорошо, что успели с этого лагеря сделать, что в пешей доступности. Скоро и вездеход придёт.
Опять поговорили о белых медведях. Петя инструкции оставил, как заряжать ружьё и стрелять, а ружьё завышает на полтора метра, кривое, что ли. Они, медведи, могут прийти сюда в сентябре. Не прийти, а вернуться! Есть фальшфейеры и шумовые гранаты. А настоящего оружия нет. Всё это до первого случая, а случаи для кого-то бывали, естественно. Не хочется быть этим самым «первым случаем». Чем ближе к побережью Карского моря, тем больше вероятность встречи.
20.08.17. Наши вернулись позавчера. Вчера ездили за грузом на реки Наблюдений и Ленивую, на устье Скалистой, Вася с ними. Остальные были в лагере, смотрели кино. Печка не работала, никто причину выяснять не стал: инициатива наказуема. Замёрзли.
Проходил волк. Сфотографировали, здоровенный, рассматривал нас сверху, с террасы. Собираемся в маршрут, хотя уже 14 часов и, видимо, не пойдём, но поговорить-то надо.
«Михаил Сомов» вышел из Архангельска несколько дней назад, и от этого сразу прощальное настроение, ничего неделания, хотя до нас он будет идти, думаю, около месяца. У него сложный маршрут с разгрузками на полярных и радионавигационных станциях, погранзаставах, военных объектах.
Вчера Толя намыл золото, думаю, получилась весовая проба с четырёх лотков, но взвешивать не стали, видно и на глаз, да и весов у нас нет.
Вспоминается остров Большой Ляховский… Полярники собирали сверкающие чешуйки мусковита в спичечные коробки и подходили, отзывая в сторонку: посмотри, это золото? Как пишут в романах, глаза их были полны надежды.
А настоящего золота на острове нет, только «золото дураков»…
21.08.17. Маршрутная погода, солнце. Вечером стало известно: нас снимают 27 августа или 21 сентября. Такой разброс, но до конца сентября сидеть тут никто не хочет. Вася даже сказал:
- Да что я, два с половиной месяца, что ли, сидеть здесь буду!
Эх, а если страна потребует восемь месяцев, и не сидеть, а работать? Зачем тогда такую профессию выбрал.
«Сомов» на подходе. Мы будем звонить прямо на пароход. Я говорю «пароход», потому что на Севере так принято называть корабли.
Если встать лагерем на побережье, есть опасность встречи с белым медведем. Тут же куча историй при обсуждении. А Тикси и Якутск – это уже потом, после побережья. Вообще-то, так всё и задумывалось.
Честно? Я рад. Хочется увидеть материковское «индейское лето», по-русски – «бабье».
24.08.17. Вчера выпал снег. В маршруте сплошные снежные заряды, штук двадцать один за другим, между ними – солнце. Выходил с верховьев Скалистой через озёра, их там целый десяток. Кругом вода и ничего не видно. Спасибо навигатору, вывел из лабиринта. Озёра мелкие, по колено, но по воде идти не стал, дно вроде твёрдое, а постоишь и засасывает, как на осушке. Мелкая волна, озеро метров сто в поперечнике, в глазах рябит.
«Сомов» хотел забрать нас 27-28 августа, но сегодня перенесли на 1-2 сентября, и у нас есть опять три-четыре дня на работу.
Шлихи и донки берём с вездехода, не хочется бродить в одиночку сквозь снежные заряды по залитой водой тундре, да и гораздо быстрее с него.
Сегодня на хозяйстве, сушил пробы в лагере. Позвонил маме.
На ребят чуть не обрушился ледяной мост в ущелье, где они чай пили. Только ушли, и сразу грохнуло.
Хорошо бы сидеть сейчас в тёплом доме и ни о чём таком не думать. И чтоб кошка грелась у печки, или ходила и ловила мышей. И собака была, и дружила бы с кошкой. И может, ещё кто-то был бы. Например, пингвин. И мы все четверо дружили. И чтоб было тихо-тихо, и ходики стучали, такие, с гирькой… как в песне.
Западный Таймыр нас все-таки приласкал, надо что-нибудь написать про Север. Например, про Боруогу…
Сгонный ветер угоняет море в пролив Санникова. Течёт бесконечной ширины река. И ты уходишь по этой бегущей воде на три километра в море, сзади сапог буруны. Идти тяжело, ты вязнешь в этом сером, чёрном и жёлтом алеврите, тебя засасывает, что-то или кто-то пытается стянуть с тебя сапоги. Ты знаешь, это Боруога - чудовище с языческим именем. Солнце закрывают летящие над Боруогой облака, видны их плотные, холодные струи, и больше ничего. Ты сбиваешься с направления, видишь, оглядываясь, обнажившийся серп своих следов - тебя уводит в сторону. Достаёшь компас. Пока ты боролся с «чудовищем», у компаса слетела стрелка… Открутить крышку со стеклом ты боишься - у тебя от холода не гнутся пальцы. А если ты уронишь стрелку в жижу под ногами, то будешь потом идти, не зная куда, по липкому морскому дну! А если переменится ветер и погонит море Лаптевых в обратную сторону? Для Арктики это обычное дело: пять минут штиля и ветровой парус начинает тащить воду к далёкому невидимому берегу. Ты представляешь этот неглубокий ещё поток и понимаешь, куда надо идти, но это три километра! И похоже, ты не успеешь…
Поставили в кухню печку, до ужина сидели, байки травили, чай пили – хорошо!
Быстрей бы на пароход. Капитана на нём, говорят, заменили, до этого был настоящий пират, тащил с брошенных полярных станций всё подряд, вплоть до цветных металлов. Можно поверить, зная, каким был север в те годы. Был бы пьяница, для Северов не страшно, а вот если и самодур в придачу, - вот это сливай воду, не то замёрзнет!
У нас такой на рефрижераторе был, когда мы с Колымы на Лену рыбу везли, а буфетчицей была его жена, - экипаж был неполный, все сбежали с этого Корабля Дураков.
Слышал байку, что на полярной станции «Мыс Шалаурова» был в начале 80-х случай. Работал там начальником такой алкаш и самодур. Полярники устроили революцию и выгнали его со станции, а на берегу перед баркасом проверили, что он собрал в свой чемодан. Там оказались редкие книги из библиотеки, собранной Главным управлением Северного морского пути с 1934 года, и памятная табличка, которую привезла на остров вдова Эдуарда Толля в начале ХХ века. Хорошо, не грохнули его там же, на пляже.
Река серебряная стала: и вода, и берега. Что же тут зимой творится?!
26.08.17. Молодёжь всю ночь борогозила, сломали только что доставленную вертолётом палатку системы Фуллера, которую мы втроём, матерясь, собирали на ледяном ветру и дожде. Много было шуток по поводу сложности сборки этой палатки, бедный Фуллер в гробу перевернулся десять раз. Хорошая, кстати, палатка, надёжная, каплевидная. А Петя скинул остатки палатки с вездехода, куда мы их с Толей закинули (всё пригодится в Арктике!), и даже выругался матом. Чем она его достала?
Петя наш зануда. Говорит, электронная печка «Планар» очень хорошая. А на ней сапоги впятером не просушить. Я, например, ни разу не смог этого сделать.
Все ходят в дырявых сапогах, а я и сам Петя в двух левых. Зато печенья и всяких сладостей было ящиков тридцать или больше из ста десяти мест, прибывших из Питера.
Ну ладно, план мы сделали: двести шлихов, четыреста донок и четыреста с лишним километров маршрутов. У одного Анатолия 150 километров рабочего и 150 холостого хода! У меня рабочего чуть больше сорока.
Сегодня переезжаем на предпоследний лагерь, ближе к побережью на тридцать километров. Там останется лабаз для следующего года, а мы 30.08 двинем на последний лагерь, где оставим вездеход и откуда нас заберут вертолётом с «Сомова».
Гуси собираются лететь. Уже тучи их по нескольку сотен, как на Крестовом мысу на Колыме, как на всём побережье Ледовитого океана.
Вчера намыли большую пластину золота. Толя и сейчас на реке, моет.
На маршрутных рюкзаках у нас есть маленькие красные свистки в виде пряжки. Наверно, пугать кого-нибудь или звать. Тут хоть обсвистись… Петя потом объяснил - пугать белых медведей.
Вернулись наши с нового лагеря - до него двадцать девять километров, а от него до точки снятия на побережье пятьдесят.
27.08.17. Предыдущая съёмка таймырских листов проводилась на Хутудинской площади - это на запад от нашего листа. И я только сейчас сообразил, что поиски экспедиции Русанова велись именно на ней в районе полустровов Михайлова и Минина, в так называемых шхерах Минина, изобилующих мелкими островами и проливами-фьордами, где между островами Песцовым и Утиным на небольшой глубине экспедицией Орловской гостелерадиокомпании были подняты 65 предметов, относящихся к шхуне «Геркулес», свеча зажигания, клапан двигателя и т.д.
Видимо, здесь шхуна была раздавлена льдами и затонула.
А куда же делись люди? Они не могли пропасть бесследно.
Там же у подножия горы Минина были обнаружены человеческие останки: череп, несколько костей рук и ног и очень старая консервная банка. Сотрудники Российского центра судмедэкспертизы сошлись на том, что это останки капитана «Геркулеса» Александра Кучина. Севернее на небольшом острове нашли останки ещё двух человек из команды Владимира Русанова, матросов Попова и Чухчина...
Погибли они, видимо, весной или летом 1913 года, после зимовки, запас продуктов был рассчитан на один год, но причиной смерти эксперты считают заболевание, известное в Арктике как цинга. В отсутствие свежих продуктов и постоянной усталости начинают шататься и выпадать зубы, воспаление проникает дальше, в мозг...
Сейчас события, которым почти ровно 100 лет, находятся от нас в пятидесяти километрах. И Толя вспомнил тот сезон, сказал, что это они с товарищем нашли кости и череп…
И о том почему русановцы разъединились, почему двое с острова не захотели или не смогли идти с капитаном, скорее всего мы никогда не узнаем, но я понял, почему капитан Кучин шёл в двух километрах от берега – чтобы не переплывать реки, а в низовьях они глубокие и широкие.
Арктика лишь немного приподняла занавес тайны, но эти находки очень значимы для всех, кто занимается историей географических открытий в Арктике или работает здесь, да и для каждого просвещённого человека. Не говорю уже о потомках самих первопроходцев.
Но сколько же было их, добровольных и наивных смертников, пришедших в Арктику, знают только размытые Ледовитым океаном острова и растаявший полярный лёд...
В этом и есть их подвиг и покорение, в конце концов, себя и собственных страхов.
А вчера к нам на лагерь приходила росомаха, необычно крупная, только кажущаяся неуклюжей, вела себя совершенно непринуждённо, галсами к нам подбиралась.
В вездеходе что-то стучит под клапанной крышкой. Вова нервничает. Сегодня все поехали затыкать очередную «дырку» на карте. Я не поехал, по четвертичке там ничего нет. В лагере один. С удовольствием дочитал С. Моэма «Скелет в шкафу». Как приятно читать книги в поле, особенно в непогоду, дождь или снег!
Сейчас в палатке холодно. Печка гудит, а ноги отмерзают. Карту четвертичных отложений буду рисовать на пароходе.
Вова говорит - если что случится, ремонтировать мэтл не будет, а уйдёт пешком. Тогда и мы с ним. Ну да, семьдесят километров успеем пройти до 01.09.
31.08.17. Мы на побережье Карского моря, километрах в двух от берега, в устье реки Гусиной.
Четыре дня было тихо, и вдруг резко подул ветер.
Последний маршрут был 29.08. Все встретили следы Белого. Свежие. Видимо, ночью проходил, но к нам почему-то не зашёл. Алмаз видел что-то белое в тундре, и оно двигалось. Убежал. Я тоже начеку. Только непонятно, что делать при встрече. До моря с реки Светлой пятьдесят километров, а они бродят, они дома.
Скалы здесь невысокие, берег низкий, лагунного типа. Лежит лёд на морском берегу. В бинокль видно зимовье.
Позади нас в глубине острова горка с отметкой 216, к её подножию в июле 2002 года упал горящий вертолёт МИ-6, погибли геологи ВСЕГЕИ, летевшие из Норильска на работу на Северную Землю.
Вода в реке солёная, а когда ветер восточный – пресная. Гонит речную воду, она же легче морской. У моряков есть такое понятие «мёртвая вода», встречается это явление в устьях больших рек, древние первопроходцы-мореходы отмечали его в своих отчётах, - парусный корабль стоит на месте, держит его тяжёлая солёная вода. По-моему, в «Одиссее» у Гомера это тоже описано.
В сеть попали: голец, пескарь, рогатки, неприятные, уродливые из-за мягких шипов на голове рыбы, и мальма почти на килограмм, с икрой.
Приплывал морской заяц – лахтак. У животного морда, как у зайца, светло-серого цвета. Наблюдал за нами, потом нырнул, сделал дырку в сети, видимо, выедал попавшуюся рыбу.
Гусей уже тысячи. Галдят, как будто перекат шумит. Вдруг все срываются и куда-то летят, тренируются перед перелётом. Низко надо мной и серые тяжёлые гуси-гуменники прошли, и белозобые казарки, видно каждое пёрышко.
Петя объявил трёхчасовые дежурства от Белого. Ночью. Мы шутим, без пропуска в лагерь его не пускать. Везде лежат шумовые гранаты.
«Сомов» придёт 01.09. на полярную станцию «Мыс Стерлегова» разгружаться, а потом пойдёт за нами.
Вероятность, что медведь придёт к нам за эти полтора суток очень мала.
Поле заканчивается. Я вернулся почти на тридцать лет назад.
01.09.17. Завтра утром ждём вертолёт.
Сварили трёх гусей, Вова ночью добыл, не побоялся медведей и запретов. А теперь недоволен, что поперчили… У него язва, а никто не знал. Он мне и макароны простить не может, муку твёрдых сортов.
Холодно. Солярка и бензин на исходе. Толя с Васей на разрезе. Остальные слоняются возле кухни. Посмотрели кино. Собираюсь.
02.09.17. «Михаил Сомов» пришёл утром, вернее, мы его увидели утром, когда поднялся туман, километрах в трёх-четырёх от берега. Потом с другой стороны пролетел вертолёт. Мы решили, что это с «Сомова» ребята решили поохотиться или порыбачить. И ждали мы ещё часов пять или шесть. Сняли палатку и кухню, полностью приготовились. «Сомов» опять скрылся в тумане, но у нас видимость была хорошая. Вова заворчал, почему не забирают, наехал на Петю. Тот позвонил на пароход. Оттуда ответили:
- У нас даже бака не видно! Как туман поднимется, прилетим!
Мы тему сразу поддержали:
- Сейчас придём, покажем, где у вас бак!
Вова говорит:
- Я про них в интернете напишу, они нас на деньги разводят, тридцать пять тысяч рублей за час простоя не по нашей вине, из-за непогоды, а они рыбу улетели ловить.
Это Вовин характер, нервы-то у всех на пределе. А вертолёт оказался чужой, с Диксона, вероятно.
На пароход мы попали часов в 18. Вертушка привезла на берег на подвеске за четыре рейса тринадцать бочек соляры и бензина, гусеницы, звёздочки для мэтла на будущий год. Очень чётко и дружно. Загрузились мы и полетели. Сели на кормовую площадку среди растяжек и надстроек.
Неужели всё, сезон кончился?
Поселили нас по двое в каюты, меня с Толей, как всегда. И тут же в баню, попали на банный день. Вот это счастье! Толя сразу побрился, но без зеркала, пучки-кустики по всей голове.
Поужинали и как раз пришли на Мыс Стерлегова. Маяк, ветер, снег на берегу, в дымке тумана неясные строения. Это устье нашей реки Ленивой.
Ещё будут заходы на остров Русский, мыс Челюскина. В Тикси будем 12.09.
Как я устал! Но… полон сил и счастлив, что мы сделали то, что должны были сделать. Теперь могу сказать: я работал на Западном Таймыре.
Ещё зайдём на остров Святого Андрея, это где-то в Хатангском заливе. Уф, теперь впереди Тикси, последний раз был там тридцать один год назад.
03.09.17. Легендарный «Михаил Сомов»! На красной металлической палубе свежо. В зимней куртке нормально. Капитан просил ночью на палубу не выходить - если смоет, спасать некому. Знаем мы это всё. Но мы на палубе. Наш сезон закончился, и мы теперь можем делать почти всё, что захотим.
Едет на Челюскин начальник полярной станции Николаич. Я понял, здесь, на Севморпути, седина и возраст уважаются. И в глазах у молодёжи есть что-то, когда они на нас смотрят. Надеюсь, это не жалость. Но и не зависть, конечно. Как здорово, что я ввязался в эту поездку. Спасибо Юрке Кострову, это он за меня словечко во ВСЕГЕИ замолвил.
Вертолётчики тут асы. Летают, как осы. Садятся на такой пятачок, когда судно движется. А ещё ведь и ветер боковой! Стоит-висит вертолёт над палубой, как влитой.
Читаю Салтыкова-Щедрина «Дневник провинциала в Петербурге». Дорвался, как будто книг никогда не видал. Увлекательно, как машина времени. Вывод такой: Россия, твои народы никогда не дождутся перемен. Да они и не ждут, им и так хорошо. Видно на нашем примере.
Как положено на всех морских судах: учения по спасению экипажа и пассажиров в вельботе. Все в нагрудниках, народу в закрытый, как подводная лодка, вельбот влезло человек сорок. Внутри холодно. Похоже на пластмассовую братскую могилу. Завели дизелёк, и учения кончились. Потом экипаж отрабатывал «тушение пожара».
Вова, конечно, нашёл водку. Семьсот рублей – по-божески. А на пароходе сухой закон. Но повышенный расход сахара. На камбузе следят, чтоб сахар со столов не собирали, – ставят бражку. От вертолётных техников попахивает сивухой.
Кормёжка на убой, четыре раза. За десять дней наберу опять вес, ешь и лежишь. А надо карту рисовать.
Вова подарил капитану трухлявый обломок бивняка, боялся, что не вывезет его из Якутии. Всегда это было строго.
04.09.17. Остров Русский в длину километров тридцать, неширокий припай, снег и торосы у берега. Брошенная полярная станция. Петя, Вова и Вася полетели туда с ружьём - так капитан приказал - и лотком. Ещё капитан добавил, что надо внимательно следить за прибрежными торосами, медведи могут прятаться в них, а могут и поднырнуть под лёд, чтобы напасть на стоящих на пляже.
Холодно и мрачновато. Нет, сурово.
В штурманской кают-компании мини-музей с черепами мамонта и ископаемого лося. Фото полярного исследователя М.М. Сомова, рында, фото полярных станций и «Сомова» во льдах.
Ночью в курилке начальник станции «Мыс Челюскин» (УГМС, Управление гидрометеослужбы):
- Жена, провожая на вокзале, каждый раз плачет… но уже привыкла.
А зарплата у Николаича 72 тыс. в месяц. И жена его ждёт. Вот один из символов Арктики – женщина, ждущая полярника.
Я знаю, что памятники ждущим морячкам стоят на всех побережьях материков. Это памятники грусти и тоски. Но так уж всё устроено, что всё новые и новые поколения полярников и моряков выходят из тёплых домов и далёких гаваней навстречу полярной ночи.
Когда-то давно на Чукотке написал песню…
МОРЕХОДАМ И ПЕРВОПРОХОДЦАМ
Давным-давно открыты полюса,
Покорены пешком и так, и сяк.
На полюсах звучали чьи-то голоса,
Полозьев визг и ездовых собак.
И кто-то видел эту красоту,
И кто дошёл, никто не умолчал,
А кто замёрз на движущемся льду,-
Той красоты частицей вечной стал.
Такие здесь творятся чудеса:
Земля не твердь - замёрзшая вода.
И кто-то зря глядел во все глаза –
Во льдах расстаяли бесследно острова.
Но если б только в поисках земли
Сюда людей тянуло, словно птиц,
Они бы вряд ли что-нибудь нашли,
И мир не знал бы собственных границ.
Никто живьём не видел кораблей,
Чьи мачты нынче пилят на дрова.
Погасший свет от тех огней
На горизонте ярче, и сильней
Опять маячат чьи-то паруса.
Тех моряков безвестные сыны
Глотали пар в разводьях, как вино!
И неизвестно, этим ли пьяны,
Они держались поперёк волны,
Лёд расступался, пропуская их на дно.
И до сих пор не ведает никто,
Где санные пути оборвались, -
Однообразна смерть от холода, зато
Как птица на лету, и камнем вниз.
А кто-то все же выдержал полёт,
Душой своей и путь не покривил,
Пусть полз и вмёрз в полярный лёд,
Кто не дошёл, и кто ещё дойдёт, -
Свой полюс недоступности открыл!
Станция «Остров Русский» заброшена, теперь там автоматическая метеостанция. Медведи перегрызли кабель, вот «Сомов» и пришёл ремонтировать. Крыши в строениях провалены. Всё истоптано и загажено медведями. Одного видели с вертолёта, он только голову поднял, ослабел, наверно. Трактор в гараже, на берегу трактор с волокушей, полной какими-то электронными блоками. В кают-компании медвежий сортир.
Вы что, мишки, теперь книжками питаетесь?
На острове есть олени, но их медведю не поймать.
Всё замерло и замёрзло на острове Русский.
А у Вовы остался на память с этого острова череп старого медведя. Страшных клыков и зубов уже нет, съедены им же самим. Этот медведь, может быть, Ивана Папанина видел.
В крошечном населённом пункте Борок, что в Ярославской губернии, - пять музеев. Один – Ивана Дмитриевича Папанина. После всех своих арктических подвигов, в том числе и как начальника ГУСМП, Папанин руководил филиалом Института биологии внутренних вод в Борке в течение двадцати лет. Там ещё живы люди, которые помнят его.
В музее хранятся стенгазеты с первой довоенной льдины СП-1. Радиостанция. Унты Папанина, шапка с длинными ушами. Китель с правительственными наградами. Полярная одежда хранится под стеклом, в плоском настенном ящике.
Музей совсем маленький, в бревенчатой избе посреди Борка. Папанин был маленького роста и попросил укоротить ножки у железной кровати, чтобы он мог доставать ногами до тапочек. На кителе только колодки. Парадный китель с орденами украли из-под стекла посетители, пока смотрительница горячо живописала экскурсантам образ Ивана Дмитриевича. Потом уже хватилась… а кителя нет, достала из шкапчика другой, рабочий, с колодками.
А я смотрел тогда на эту счастливую женщину и тихо радовался за Ивана Дмитриевича.
05.09.17. Мыс Челюскин. Снег. Уже полдня выгружаются бочки, штук двести, наверно. Туман, берег то появится, то скроется. Строений много, большинство с выбитыми окнами. Большой посёлок - маяк, крест. Но не хочется туда. Хотя представляю, как люди с работы возвращаются в уютное тепло. Пусть это тепло и находится в прямом смысле на краю света.
Мыс Челюскина – самая северная точка Евро-Азиатского материка. «Здесь уже не Таймыр, здесь уже полуостров Челюскин», - слова из песни Кострова. Не так уж много людей на свете видели этот мыс.
С острова Святого Андрея сняли бригаду гидрографов. Один, Сергей Ревтов, мой земляк из Черского. Знает нашу Колымскую гидробазу им. Седова, знает Даниловцева, Молчанова. Гидрографы приводят в порядок радиомаяки.
Даже интернет у них есть. Заказывают, например, по интернету пять мешков муки. Ледокол приходит, останавливается, и к нему бегут люди с саночками за своей мукой. Представляете, как удобно жить в Арктике в XXI веке! Зарплата 42 тыс. В УГМС лучше живут, богаче (смайлик).
На Севморпути детишки из посёлков купаются в судовом бассейне, пока ледокол стоит. Пограничники тут тоже есть, морские. Они гордятся, что не сухопутные. Не прапора, а мичмана. Раньше им сухим пайком довольствие выдавали, жили не очень. А теперь хлебопечки себе выписали и муку вот через интернет получают.
Вертолётчиков на «Сомове» один экипаж - три человека. И техников трое, совсем молоденькие, безусые. Все из Архангельского управления, да и сам «Сомов» приписан к Архангельску.
Начальник экспедиции, а «Сомов» и есть экспедиционное судно, женщина, Наталья, весёлая, но палец в рот не клади. Мне показалось, что даже боцман её побаивается. Тут попробуем представить другой памятник: муж, ждущий возвращения начальника такой серьёзной экспедиции из Арктики.
Да, «Сомов» - последнее экспедиционное судно… из тринадцати судов, заложенных более пятидесяти лет назад. Это всё волшебное слово «перестройка» с английским акцентом, это она слизнула с трассы Северного морского пути двенадцать первоклассных ледокольных судов.
06.09.17. Остров Святого Андрея. Гидрографическая станция. Размеры острова три на полтора километра. Вертолёт отвёз туда смену зимовщиков. Там живут еще три белых медведя и медвежата. На станцию едет новый механик из Питера. Первый раз на судне и на Севере. Моржевал в Питере. Мечтает, как он будет с припая в море Лаптевых прыгать! Мне его жалко стало и не только по поводу моржевания.
Предстоит тебе узнать об Арктике ещё очень многое…
Например, от медведя перцовый баллончик не очень помогает. Лучше на себя побрызгать, чтоб ты сам повкусней был. Медведь лапами нос трёт, ничего не понимает, уходит отдышаться, потом опять приходит. Полярники быстренько, что надо сделают и домой, они не часто из дома выходят. Так что не до моржевания.
Сергей Ревтов решил как-то медвежонка сгущёнкой угостить. Сам на стуле стоит, через форточку банку ему кинул. Медведица дождалась, пока малой поел, потом как даст Сергею по голове прямо через форточку (а вокруг окна доски прибиты с гвоздями на двести милиметров остриями наружу), а Сергей случайно оступился и упал со стула, и она промахнулась.
Ревтов: - Поправки вводим в спутниковую систему ГЛОНАС (Россия), а работаем в GPS (США). Проклятые америкосы, со всех сторон обложили.
В скобках: по некоторым сведениям ГЛОНАС работает хуже, чем GPS.
С Ревтовым многих вспомнили, и живых, и неживых… Дал почитать ему колымские рассказы, они же о Черском.
07.09.17. Устье Хатангского залива. Мы почти замкнули круг.
У Вани день рождения. Жена ещё в Питера дала Пете коробку-сюрприз для Вани. Никто, кроме Пети, не знал, что в ней. Петя написал на коробке «Гайки». Вот психолог! Мы её видели, перекладывали, чуть не ногами пинали, тяжёленькую такую. Никто не догадался в коробку заглянуть. На хрен нам ещё гайки в тундре нужны! Поздравили Ваню, чуть-чуть отпили этих «гаек» и просто обхохотались.
В заливе «Сомова» ожидало научно-исследовательское судно института океанологии «Виктор Буйницкий». Сильно качало, швартоваться они не стали.
Крепкий ветер, солнце. Отвесный берег, брошенный посёлок, в бинокль видно распахнутые ворота гаражей. Пусто…Нерадостная, но типичная картина для сегодняшней Арктики.
Вечером опять подошёл «Буйницкий», ошвартовался. «Буйницкий» существенно меньше «Сомова», раскачало его, запрыгал на швартовых под три метра, погнул крепление ходового огня, откидной фальшьборт на «Сомове» лязгал, как танковая гусеница. Отвязались. Хотел соляры взять, видимо, воды, продуктов. Наш «Сомов» всем помогает, всех выручает, всех снабжает… Но говорят, что это его последний рейс. «На иголки» старикана сдают, последнее из тринадцати экспедиционное судно когда-то большого Полярного флота. Фильм «Ледокол» стоит примерно столько же, сколько капитальный ремонт «Сомова».
За месяц до нас в Хатанском заливе был ещё один пароход, отрабатывали технологию транспортировки айсбергов. На нём были ребята из Института географии, в том числе Андрей Глазовский, мой хороший товарищ и одногруппник.
А сейчас нет в море Лаптевых ни льдов, ни судов.
08.09.17. Спали весь день. Ночью экскурсия в машинное отделение «Михаила Сомова». У него восемь дизелей, не считая вспомогательных. Работают они не все сразу, а в определённой конфигурации, зависящей от условий плавания. Дизели крутят генератор, а электромоторы – гребной вал. Поэтому «Сомов» называется дизель-электроходом.
Достаточно трёх сотен оборотов гребного вала в минуту, чтобы судно шло со скоростью 18 узлов. Для перевода в привычный для нас сухопутный размер, узлы нужно умножить на длину морской мили 1,852 км. Получим 33 км/час. Чем мощнее ледяные поля, тем больше нужно энергии, чтобы пробить их, тем больше дизелей участвует в «накачке» генераторов. Судно разгоняется, наезжает на лёд, наваливается корпусом и проламывает его. Не получилось с первого раза, отходит назад, и так по много раз. Это и есть «ледокольный принцип» движения во льдах.
09.09.17. Сегодня Тикси. Надеялся, что мы зайдём ещё на Новосибирские острова, на Средний, Котельный, где сейчас военно-морская база Северного флота, надеялся увидеть свой любимый остров Большой Ляховский, где проработал три сезона, но… у Николая с острова Святого Андрея плохо с сердцем после разгрузки бочек, инфаркт… и «Сомов» на всех парах летит в Тикси. Это странно, но у фельдшера на «Сомове» нет никаких самых расхожих лекарств, которые могут понадобиться в Арктике, например, сердечные и реанимационные. И значит, скорей всего, больше никогда не увижу заснеженные берега Большого Ляховского...
Полчаса летим до Тиксинской полярной станции, «Сомов» далеко внизу, он кажется благородным господином с прямой спиной и седыми усами… прощай, «Михаил Михайлович», и спасибо!
И вот уже посыпанные шлаком улицы посёлка. Тикси-раз – это морской порт. Тикси-три – это аэропорт. Тикси-два – это кладбище.
Обошли развалины Тикси-три. Много вспомнилось. Удивительно, что я был здесь больше тридцати лет назад. Тогда был расцвет полярной геологии, сколько же контор здесь работало или залетало отсюда на свои площади.
В 1986 году выиграл в преферанс вертолётный рейс у начальника партии 14 предприятия ГУГК, так добирался наш отряд до озера Корякина, всего в 60 километрах от Тикси.
Деревянный геологический Тикси теперь уже не существует… Армейские казармы стоят с выбитыми окнами, в заброшенных детских садах валяются сломанные кроватки и облупленные ночные горшки, раскиданы осиротевшие плюшевые мишки, обезьянки и жирафы…
Здесь, на этом повороте чуть не умерла Светка, мы с Зойкой её откачали. На этой бетонке лежали расстрелянные Мишкой Фирсовым собаки, а здесь когда-то стоял баркас с надписью «Шквал», и ветер шевелил раздробленные лопасти вертолёта…Это всё из моих рассказов, и теперь кажется, что так оно и было на самом деле.
Тикси летом был геологическим Вавилоном. Сколько было знакомств, сколько выпито, несмотря на «сухой закон», сколько переговорено и спето! Помню, последние три рубля начальник отряда Витя Ерофеев пробил дыроколом и подшил к документам, и нас уже пригласили на склад компоновать груз на первый рейс, когда пришло сообщение, что на северном берегу Большого Ляховского произошло убийство и туда срочно должен вылететь прокурор. Охотника-промысловика завезли на остров и забыли почти на два года, оказался он неустойчивым в плане спиртного, перевёл весь сахар на самогон, и когда прилетели геологи на весновку, к нему пришла «белочка» (ласковое название белой горячки), и он застрелил геологического повара.
Вот вам ещё одна полярная история: слабакам здесь не место.
11.09.17. Тикси. Солнце. Камералка.
Поехали втроём с Толей и Алмазом в Тикси-раз в частный музей к Александру Юрьевичу Гукову. Понятно, полно мамонтовой фауны, чучела животных и птиц, предметы быта, национальная одежда. Много из истории освоения. Он здесь монополист, смотрит на нас, как на туристов. Рассказывал долго, обстоятельно. А мы торопились на рейс Тикси-Якутск. Купил у Гукова две его книги - «Таинственная Якутия» и «Чёрная Арктика». Вторая о погибших в плаваниях, в полётах, на зимниках… И много по глупости – вот это особенно обидно читать.
В Норильске, например, человек в пургу хотел пересесть из одной машины в другую, так нашли его через двое суток замерзшим.
По глупости, – это когда расслабился, выпил лишнего или возомнил себя познавшим Арктику.
Вот если бы нас на Гусиной медведи схарчили, – это было бы как, по глупости, или по трагической случайности? Или по начальственному равнодушию?
Аэропорт в Тикси не изменился.
В Якутск из Тикси летают настолько старые самолёты, что билеты заранее на них не продают. Кто сел в самолёт, тот сел, как в трамвае. Лётчик перед взлётом:
- Передавайте за проезд!
Это тиксинский анекдот, не пугайтесь.
12.09.17. Якутск. Ночь. Я в гостях у Лёхи Ефимова. Рейс на Москву днём. С Алексеем Петровичем не виделись 25 лет. В 80-х работали на геологической съёмке на шельфе в Колымском заливе. Государство не дало нам возможности закончить её, сделали только треть. И само государство развалилось…
Но мы, старые геологи, продолжаем встречаться, как бы далеко друг от друга не жили, продолжаем перезваниваться, вспоминать и думать о будущем, своём и геологии.
Мы с Ефимовым не спали, пили водку и разговаривали до утра. Всё-таки геологическое братство существует, до тех пор, пока живы мы, хватанувшие в 70-80-х годах прошлого века полярной романтики.
Не надо бояться белых медведей. Ведь…
Всё достанется белым медведям,
Занесёт, заметёт, запуржит.
Кто уляжется в лёд, кто уедет,
Только мы здесь останемся жить!
Мы под ветром ещё не уснули,
Наш ещё не развеяло прах,
Затерялись последние пули
На придавленных стужей полях.
Навсегда эти снежные тучи,
Мы под снегом отыщем корма.
Может, где-то живётся получше,
Может, где-то еда задарма?
Что ж, надейся и верь, если в буре
Нас, живых, не убила зима,
Натянула промёрзшие шкуры
Нам на плечи полярная тьма.
Синевы поседели заплаты,
В полыньях волчьи звёзды горят.
Что твои нам, судьба, перекаты,
Если скоро последний закат!
Наконец мы несчастья забудем,
И отправимся в дальний полёт,
И шаманское солнце, как бубен,
Над пустынною тундрой взойдёт.
Навсегда мы невзгоды забудем…
Через тысячу лет рассветёт!
Перекатится солнце, как бубен,
И над тундрою снова взойдёт…
К О Н Е Ц
Не могу удержаться, чтоб не сказать несколько слов о дальнейших судьбах моих друзей, упомянутых в «Дневнике».
Юрий Владимирович Костров очень не хотел уезжать из Норильска, где прожил порядка 40 лет, но всё-таки уехал в Ленинградскую область по Программе переселения северян. В его родной Санкт-Петербург не получилось, не хватило выделенной суммы. Юра умер летом 2022 года в посёлке Назия на южном берегу Ладожского озера.
Геннадий Иванович Легезин уехал из Талнаха в Новокузнецкий район Кемеровской области в деревню Осиновое Плёсо, до этого успел повоевать в Косово и Донбассе. В Плёсе Гена заболел и через восемь месяцев умер, осенью 2018 года.
Юрий Афонов, замечательный художник, профессионал, бывший секретарь красноярского Союза художников, долго жил в Норильске, после болезни переехал в Санкт-Петербург, и связь с ним потеряна.
«Михаил Сомов» продолжает свои плавания по Севморпути. В июле 2023 года судно село на мель, но быстро освободилось и благополучно дошло до Архангельска. Пожелаем «Михаилу Сомову» семь футов под килем!
И ещё - геологи ВСЕГЕИ продолжают съёмочные работы на Таймыре...
2017. 2023. Таймыр. Беломорск. Апатиты.