На него вдруг разом навалилось. Он сел прямо в колышущееся под ногами голубовато-серое марево рядом с Фонтаном. И даже не выбранился, угодив задом в какой-то кандальный мотлох. Отодвинул, угнездил поудобнее части своей упитанной тушки, передвинув вещмешок наперёд. Повозившись внутри, достал кисет и трубку. Кураж, который он оседлал с момента пробуждения непойми где, схлынул вместе со страхом и злостью. Аристократ по рождению, придворный по воспитанию и авантюрист по натуре, Катуан умел держать язык на привязи, но во всей этой истории его то и дело заносило. Он грубо сорвал бинты с постыдных язв по крайней мере двух фигур на этой доске. Не первых, но и не последних по своему значению фигур. Но это его не беспокоило. С монстрами стоило разбираться по мере поступления. А на повестку дня поступили Балахоны. И не где-нибудь, а в Спящем. И его предположительно спящий владелец.
Только сейчас, выплеснув накопившееся за день напряжение, он почувствовал сырость одежды. Тело била крупная дрожь, но разум был чист и безмятежен.
Так они и сидели рядышком: усталый, замёрзший, но уверенный в себе посреди чуждого мира человек, и печальная нечисть, которую снова побили на собственном поле. Катуан подумал, что должен бы испытывать гордость за превосходство своей расы, но как-то не получалось.
Микль садиться не стал, только прислонился спиной к камню и напряжённо следил за сидящей парой боковым зрением, делая вид, что задумался о своём
- Что нас там ждёт? - Спросил наконец рыцарь, выбивая трубку о поднятую цепь.
- Не знаю. Нам вход в цитадель заказан.
- А пытались?
- Сам увидишь.
- Какие-нибудь прогрессивные идеи есть?
- Ты кого спрашиваешь? Оценил, как мы здесь управились? А ведь это наше место силы. Сам сказал: приходится наступить на горло видовой ненависти.
- Вырвалось. - Катуан не стал уточнять, что вслух он этого не говорил.
- Знаю. Но именно так. Чтобы управиться с людьми нужен человек. Таатар умён, хитёр, беспринципен и знает материал. Но он не воин. Никогда им не был. Придворный, учёный, интриган – это да, но не воин. А ты – всё в одной упаковке.
- Ты мне льстишь.
- Когда к тебе плывёт только третий сорт неразбор, приходится верить, что на руках лучшее из возможного.
Катуан расхохотался и хлопнул собеседника по спине, но не рассчитал. Кисть враз онемела, из глаз брызнули слёзы, он вскочил и разразился ругательствами. Ящер отпрянул, хрипя и кашляя. Микль нырнул за выступ стены, на котором прежде сидел Фонтан и выставил нож. Это была роковая ошибка: из камня сразу же потекли фонтанчики, шипя и разевая пасти.
- НЕ СМЕТЬ!
- Убери нож, болван! Я ушибся!
Рыцарь хохотал, ругался и плакал, растирая здоровой правой напрочь отбитую левую руку. Фонтан в стороне ссутулившись и вызывая опущенной мордой пыльные смерчи, давился своим простуженным смехом. А вышибала и бирюзовчики осоловело таращились на старших.
- Как у вас это получается? – задыхаясь простонал чешуйчатый.
- Что именно? - прохныкал рыцарь, вытирая мокрые от боли и смеха глаза.
- Быть такими болванами, чтобы со всей дури дружески лупить голой рукой по камню, и при этом подминать под себя всё.
- Ааа… Это просто: нам никого и ничего не жалко. Включая себя. Ну что, пора? Пока с поцелуями не полезли.
И оба снова захохотали, одновременно и помимо воли представив это зрелище.
- Погоди, - зашипел Фонтан. - Дай руке отойти. Чай не на прогулку.
- И то верно.
Катуан снова сел, ящер рядом. Фонтанчики втянулись в камень. Микль занял прежнюю позицию.
- А ведь могли порвать друг друга из-за такой фигни.
- Можно ещё один неудобный вопрос?
- Чего уж там, валяй. Всё равно меня теперь только в цацки вправлять.
- Э?
- Проехали. Что за вопрос?
- Я не вижу других взрослых.
- Нечего видеть. Или некого… Вопрос семантики.
Катуан посмотрел на собеседника. Бирюзовый всё это время здорово давил его своими эмоциями. Эмоции в этой долине вообще хлестали через край, взять хотя бы Костячка или эффект виноградных ягод. И, захлёстываемый со всех сторон, он в конце концов вышел из равновесия, сбросил накопившееся и теперь сидел, что называется, на пломбире. Ответ ящера скрывал в себе драму, если не трагедию. Но Катуан не чувствовал ни стыда, ни печали, ни горечи. Бирюзовый просто констатировал факт. Бросив быстрый взгляд на морду собеседника, он увидел, глаз, затянутый третьим веком, ярко-зелёным с перламутровым отливом.
Молчание тянулось и повисало медовой каплей. Вдруг третье веко ушло угол глаза, тварь встряхнулась, точно мокрая собака, и заговорила.
- Наверное, тебе стоит это знать. Да, думаю стоит. Для начала, ты не понял про цацки. Бирюза стареет на воздухе. Её со временем приходится оживлять, используя животные и некоторые растительные жиры, красители… Укреплять лаками и смолами. Иногда, чтобы получить эффектное украшение или для инкрустаций и панно, бирюзовую крошку замешивают с клеевыми варами и получают или самоцвет с интересной фактурой, или заливают массу в форму и вставляют полученную деталь в узор.
Катуан кивнул. Он знал это, даже видел, как это делается. Но не хотел перебивать. Надо было дать созданию выговориться. Их ждала битва. Только Катуан шёл сражаться и при плохом исходе терял жизнь, а Фонтан мог потерять весь свой мир, и ничего не мог сделать. Человек когда-то ворвался и изуродовал его мир и его судьбу. И от человека зависела сейчас судьба этого мира.
- А теперь посмотри на меня. Что я твёрдый ты убедился. Я камень. И я живое существо. Здесь и жиры, и кровь… пусть не такая, как у вас. Камень на мне питается и растёт, как кожа. Понимаешь?
Катуан вздрогнул.
- Вряд ли я теперь надену что-нибудь с бирюзой.
- Чушь. Кожаные вещи ты носишь. Или собачьи шубы. А я был собакой.
- Это как?
- Когда я впервые открыл глаза, я увидел человеческое лицо. Мы запечатлеваем того, кого увидели при вылуплении. Он до самого взросления становится самым близким нам существом. Наставником, защитником, другом, опорой, всей Вселенной.
- Спящий?
- Он был одинок и не доверял никому. Но даже ему была нужна компания. Он выбрал меня, потому что не боялся. Он воспитал меня. Он учил меня. Я был домашним любимцем, защитником, компаньоном. Я даже не знал, что существуют другие такие же. А когда узнал, осталась только горстка яиц. И, знаешь, я до сих пор люблю его. Если бы я смог до него добраться, я сам бы его убил. Но не перестал бы любить.
Рыцарь мочал. Он вспомнил одного мужика, которого знал ещё в Катире. Молодым парнем тот ушёл из родной деревни в город, выучился ремеслу меховщика, женился на дочери мастера и сам встал во главе дела. Зная спрос на мех фирнии, редкой в этих краях, и имея опыт разведения пушных зверьков, он сам привёз из Маагдиша три пары. И потом время от времени посылал агентов за новыми производителями для улучшения крови. Что интересно, сам он зверьков никогда не забивал, и очень этим гордился. Для забоя и обдира у него был работник. Такого чистоплюя и брезгливца среди низших сословий Катуан вообще не встречал ни до, ни после. Возня с кожами и мехом – это вам не букеты составлять, не духи продавать. А вот поди ж ты! Однажды в подпитии старый меховщик рассказал, что много лет назад заметил в вольерах молодняка детёныша мельче и слабее прочих, которого остальные топтали, отнимали корм и кусали почём зря. Мужик забрал его и стал растить отдельно. Дал ему имя, кормил с рук, чесал за ухом, гладил пузо, учил командам и нехитрым фокусам. Молодой фирния не отходил от хозяина ни на шаг, понимал с полуслова. Но когда зверёк достиг полного размера и зрелого меха, тот отдал его забойщику. Для крестьянина нормальное дело: скотину кормят на убой. За один воротник можно коня купить, а если мех высшего качества, то и целый выезд. Катуан сам был из семьи заводчиков и таких историй знал не одну и даже не пять. Но мужика внезапно зацепило. Вот уже и жизнь к закату, большая семья, громкое имя, крепкое дело, а уважаемый мастер, солидный гражданин, глава Цеха Меховщиков сидит и роняет в кружку пьяные слёзы, вспоминая зверька, одного из многих сотен, которых отправил на убой.
- Вот откуда у меня ваши замашки.
Они посмотрели друг на друга. Катуан подумал о когтях на этих длиннопалых лапах и, сжав уже немного остывшую кисть в кулак, с улыбкой протянул ящеру.
- Я сделаю всё, что смогу. А большего ты от меня требовать не можешь.
Тот, как смог, поджал пальцы и легонько ткнул своими костяшками о костяшки собеседника.
- Замётано.
Они встали. Оба понимали, что откладывать дальше нельзя. И трудно сказать, кого из них ждало большее испытание.