ХРУСТАЛЬНОЕ ЯБЛОЧКО
Переехать в новую квартиру, это как очутиться в незнакомом городе. Стресс жуткий. Особенно, когда тебе девять лет.
Мать умерла через месяц после получения ордера, и не пожила здесь ни дня. Единственное, что зримо напоминало о её существовании, это содержимое гардеробного шкафа. Кримпленовый костюм в горошек, синее демисезонное пальто, очень красивый цветастый платок, да чёрные сапоги по моде того времени, конца семидесятых. Сапог-чулок. Всё новехонькое.
- Пап, а почему здесь её вещи? Она же умерла . Куда их теперь?
- Не знаю, Лен. Пусть висят, куда я их дену-то? Иди пока с Витькой погуляй, и собирай чемодан, завтра повезу тебя в новую школу, там будешь доучиваться.
Витька - это мой полуторагодовалый братишка.
А доучиваться последнюю четверть третьего класса предстояло в специализированной санаторно-лесной школе. Кто-то из взрослых решил, что это наилучший выход. Для меня. Или для всех.
Школа как школа, только из неё домой не ходят, и родителей здесь нет. Воспитатели и учителя - вот вся твоя семья. Нянечки - тоже твоя семья. Кастелянша - тоже какой-то твой дальний родственник. А двадцать два маленьких человечка - это все твои соседи, с которыми надо найти общий язык и как то научиться с ними быть единым целым организмом.
Днём и ночью. Это твой класс. Твоя группа. Третий "Б".
Припекало мартовское солнышко, но несмотря на мнимое тепло, воспитатели следили, чтоб снятые, или сбившиеся набекрень головные уборы, были снова надеты.
За нами наблюдали неусыпно, самозабвенно, каждый час. Ни одного грязного, сопливого, не одаренного вниманием не отыскать.
Нас прекрасно обучали. По доброму, без нареканий, без выказывания превосходства со стороны взрослых, стараясь донести информацию до каждого, подбирая секретный код к детским ушам и сердцам. И дети чутко реагировали. Не было лентяев, не было отстающих, старались не омрачать и не огорчать своих наставников. Может, конечно, школа эта была какая-то особая, для "особенных" детей, а может, правильные учителя, как сгусток энергии, сгенерировались в этом учреждении, но, прочувствовав такое отношение, я радовалась тому, что я здесь. Возможно, именно здесь, впервые в своей жизни, я поняла, какой она должна быть - материнская любовь.
То, что осталось мне в память о матери - это бойня, ругань, истерики. Жестокая, порой беспричинная лупка. Я была рада, что наконец-то её больше нет.
Лупки.
Матери.
Зато есть вот такие люди. Добрые, внимательные, люди с большой буквы!
Классная руководительница, она же и воспитатель вне уроков, каким то чудесным образом менялась до неузнаваемости. Как ей это удавалось? Во время ведения своего урока она была учителем, а во внеучебную часть дня - мать. Знала бы она, что в моих глазах получила "Оскар"!
Заслужить и удержать беспрекословную любовь своих воспитанников непросто.
Но мы все невероятно легко поддались её чарам.
Она околдовывала нас чтением вслух великих мастеров, таких как Виктор Гюго, Рафаэлло Джованьоли, Дюма, и многих других.
Во время обеда не было слышно бряцанья столовых приборов о посуду, дети не проказничали, а тихо шевелили скулами, поедая обед и литературу.
Когда она замечала, что кто-то не ест, то прекращала чтение.
Мы дружно начинали озираться, ища глазами "нарушителя", и этого было достаточно, чтоб он возвращался к еде и съедал всё.
Иногда перед сном, когда стихия за окнами бушевала ливнями и грозами, и мы начинали дурачиться и пугать друг друга страшными бабайками, она входила к нам в спальню с неизменным томиком, и читала очередную главу, успокаивая, убаюкивая, и унося в другие миры наши скудные воображения.
Суббота и воскресенье - родительский день.
Мамы и папы приезжали, уводили своих чад с территории школы, и когда дети возвращались, то начиналась кутерьма с упаковыванием, передачей на хранение, и подписыванием скоропортящихся передачек, полученных от родителей.
Фрукты, ягоды, пирожные, творожные сырки.
Я обычно в такие минуты просто уходила во двор, заваливалась на остатки снежного сугроба возле дальних елей, раскидывала руки, и мечтала, что когда вырасту, куплю себе всё-всё - всё, и яблоки, и печенье, и конфеты.
И в этот раз я раскинула руки и ноги в форме морской звезды, и гребла снег, накидывая его пригоршнями на себя, поверх пальто.
Правая рука нащупала что то круглое.
Поднесла к лицу и изумилась.
Руку холодило ледяное яблоко.
Оно было прозрачным, чуть сморщенным, но вполне целым. Откуда оно здесь? Кто-то из ребят обронил, может, давно? И сколько же оно тут пролежало, под снегом?
Я пока его не буду есть, пусть подтает, отогреется. Прячу его за пазуху, а сама тем временем напяливаю варежки, поднимаюсь, и обследую мой примятый уже сугробчик.
Мню себя великим сыщиком.
Раскопки на мою радость, увенчались успехом.
Яблок оказалось ещё семь!
Я не смогла унести с собой находку, положить не во что, ни пакетика, ни
карманов. С первым, уже обогретым яблочком, возвращаюсь в корпус.
- Ребя, зырьте, че я под ёлочкой нашла!
На тумбочке теперь красовалось оно. Хрустальное, наливное яблочко.
- А где ты его нашла? - спросила Тамара, вернувшаяся от родителей с двумя пакетами сладостей полчаса назад, - уж не под той ли ёлкой, где сугроб такой большой был?
-Да, там. - Ответила я, не успев похвастать, что оно не единственное.
- Можешь забирать себе, я такие не люблю, они кислые. Кто-то мне говорил, что если заморозить, то будут сладкими, я их и кинула замораживаться. Там не одно, ещё должны быть. Это с Нового года, я и забыла про них уже. Но мне свежих привезли, так что.....
И Тамара, одарив меня с барского плеча найденышами, пошла заниматься раскопками в своих сумках.
Я же взяла чей-то освободившийся пакет, и вновь вышла во двор.
Отец ко мне так и не приехал.
Эх....
Зато теперь у меня в руках драгоценный клад - мои самые сладкие, самые спелые, самые желанные хрустальные яблоки. И в корпус я уже вернулась, будто передачку от родителей получила.
Как все.
Как все.....
18/12/23