из книги на Литресе: «Привет, Питония, или Курсантские записки из восьмидесятых»
…Позднее утро.
Всё ещё первое сентября… олимпийского года прошлого столетия.
Город-герой Ленинград, старинный середины девятнадцатого века особняк на Фонтанке, первый этаж – приемный покой…
— И откуда это к нам такого… — запинается, — маленького привезли? – откуда-то издалека доходит до него хмурый… несколько хриплый, по-видимому, немолодой… какой-то безликий, кажется, женский голос.
— Так это ж, — отзывается другой… звонкий молодой девичий, — полчаса как уже… нахимовца в полубреду привезли.
— Вот как?.. И что с ним?
— Да всё, как у всех, видимо, в начале осени.
— Острый респираторный падёж вчерашних новобранцев-абитуриентов?
— Точно!.. — веселится молодой голос на необычный диагноз, выданный подругой. — Поспешный переезд из летних лагерей, невзирая на погодные условия, в казармы училищ для неокрепших организмов никогда не проходит даром.
— И много их уже?
— Три машины за первые полтора часа смены.
— Светик, а этот… как? – неожиданно участливо спрашивает хмурая.
— Который?
— Ну-у, — неопределённо тянет, — молоденький.
— А-а-а, нахимовец!.. — вздыхает подруга, — Я ж говорю, Ларочка, пока плохо: температура под сорок, спит.
— И куда его… бедолагу?
— Как и всех, во второе инфекционное.
— Гепатит, что ли? — напрягается бывалая.
— Да нет, вроде бы, — успокаивает молодая. — Под вопросом пневмония… или бронхит.
— Карта лечения уже есть?
— Кажется, да!
— Дай-ка посмотрю? — смягчается первая. — Как обычно сорок порций по пять кубиков пенициллина?
— Ну, а что ж ему ещё? — заглядывая в бумаги, прикрепленные к кармашку на спинке передвижной кровати, отзывается вторая. — Увольнительную домой, что ли, — шутит, — сорок порций… только не по пять, а по два с половиной кубика.
— Правильно!.. — вспыхивает Ларочка. — Он же ребёнок, то есть… – запинаясь, поправляется, — воспитанник, не курсант, ему ж… ещё по детской норме положено.
— Как это… ребёнок? – удивляется Светик.
— Так ты ж сама сказала — нахимовец, а они в эту свою волшебную страну… «Питонию» – питоны, воспитанники! – после восьмого класса попадают, а то, бывало, и с четвёртого брали.
— И сколько ж ему… тогда? – слышится недоверие в голосе.
— Четырнадцать… или в лучшем случае пятнадцать, — вздыхает хмурая. — Ну, давай, что ли, буди его, сделаю первый укол, а то мне пора на отделение, — усмехается, — выходить на тропу войны, как говорят наши пациенты, заждались… небось.
— Зачем будить-то?.. Давай так, пока спит, глядишь, ничего не почувствует.
— Да где там не почувствует, — отмахивается, — армейскими-то шприцами, рассчитанными на армейские бронетанковые зады?
— Ну, ты как-нибудь…. полегче.
— Полегче… нельзя! – до внутримышечной ткани не достанет, лекарство под кожу уйдёт и ещё больнее станет, да иглу, не дай Бог, сломаешь.
— Ну, смотри сама, тебе видней.
— То-то... видней, — ворчит себе под нос хмурая немолодая женщина, аккуратно, стараясь не разбудить парнишку, вводя лекарство в верхнюю часть его правой ягодицы.
…Спустя четыре часа в небольшом, где-то так три на пять метров, госпитальном кубрике-каюте на третьем этаже старинного здания с видом на угрюмую Фонтанку одновременно тревожно скрипят под просыпающимися обитателями железные пружины всех… четырёх коек…
— Эй, кто там… на этаже… сегодня? — слышится откуда-то сзади из-за головы, видимо, от окна слева заспанный скрипучий и, кажется, немолодой мужской бас.
— Как кто? — тут же оттуда же сзади вторит ему моложавый баритон. — Наша любимица… хромоножка.
— Не может быть? — высовывается из-под одеяла белокурая голова соседа слева у входной двери. — Сегодня не её смена, старуха вчера на гепатитном этаже дежурила и… должна была утром домой утопать.
— Её-её, — обречёно вздыхает моложавый.
— А ты почём знаешь? — сомневается скрипучий.
— В ординаторской график видел: вчера у гепатитников, а сегодня у нас.
— И когда ж это в ординаторскую пробрался? — сомневается белокурый.
— Прошлой ночью, пока вы тут дрыхли, — сладко потягиваясь, выдыхает тот, — мы со Светкой... там немного посидели.
—– Во, даёт! – курсант, — завистливо давит бас, — небось, сестричка полную твою дезинфекцию провела.
— А то, как же? — радуется приятному воспоминанию баритон, — и внешнюю и внутреннюю… чистейшим медицинским.
— И что… с собой-то ничего не дала? — скрипит заискивающе.
— Нет, — хохочет товарищ, — только на ход ноги… под утро.
— Да шут с ней, с твоей ногой, — морщится белокурый, — ты лучше про старуху скажи, что там с графиком-то…
— Полундра, мужики, — в полуоткрытой двери неожиданно появляется и тут же исчезает чья-то голова, — Лариска вышла на тропу войны.
— Это он о чём? — невольно поддаваясь всеобщему волнению, оживает нахимовец.
— О-о-о!.. – пионерия флота Российского очухалась, — смеётся баритон. — Не дрейф, Питония, прорвёмся.
— Да сколько можно… не прорываться, — опасливо оглядываясь на дверь, суетливо вскакивает на своей койке блондин, продевая худые босые ноги в шлёпанцы, — дали б лучше спокойно поспать и всё.
— А что всё-таки стряслось-то? — с трудом приподнимается на локте, оглядываясь назад молодой, самый младший … из присутствующих.
— Да ничего особливого, — с сарказмом выдаёт всезнающий парень у окна, — просто сегодня на этаже вне плана дежурит… хромая Лариска.
— И что? — дивится нахимовец.
— Она, как никто другой, — поясняет бас, — страшно больно делает уколы, даже мне… с трудом удается удержаться от стона.
— В общем, всадит иглу… — хохочет баритон, — по самые гланды – мало не покажется!
— Брр, — невольно ёжится белокурый, — в общем, так – меня тут нет.
— Да куда ты с подводной лодки денешься?
— Куда-нибудь, — парирует. — В туалет, на процедуры, к врачам, на ВВК… – куда угодно, скажите, что выписали его, меня, то есть.
— Так, мальчики, — неожиданно в комнату врывается безликий хмурый, но, кажется, знакомый голос в настежь распахивающую дверь, — всем живо на животы, кальсоны до колен, — на пороге стоит невысокая слегка полная женщина неопределённого возраста, — ягодицы расслабить.
— Есть товарищ, комендант, — услужливо отзывается скрипучий, и три соседних с нахимовцем койки обречёно дружно в такт его голоса скрипят пружинами под поворачивающими телами их обитателей.
— О, здравствуйте, уважаемая Ларочка, — останавливая всевозрастающую лавину отчуждения ненависти, разливается по палате радостный ещё пока срывающийся на детский мальчишеский альт голосок. — Это же вы, я вас узнал! Спасибо вам огромное за тот спасительный укол, мне от него сразу стало намного лучше.
— А-а-а… Малой, — неожиданно дрогнула в ответ неказисто-безликая неопределённого возраста… масса. — Так это… ты? – запнулась. – Не больно… было?
— Что вы? — смеётся питон-воспитанник. — Ничуть! У вас такая лёгкая волшебная рука.
— Так уж… волшебная? — смущается. — Ну, давай, что ли, с тебя и начнём.
— Охотно, — отзывает тот, проворно разворачиваясь на своей не убиваемой железной госпитальной койке-кровати.
…Спустя десять минут, в небольшом три на пять метра госпитальной комнате-палате на третьем этаже старинного девятнадцатого века постройки особняка с видом на… весёлую Фонтанку, после ухода самой загадочной медсестры госпиталя воцаряется странная благостная тишина…
— Послушайте, — первым прерывает молчание бас, — а она-то, кажется, вовсе даже… и ничего.
— Пожалуй… — растерянно подхватывает баритон, — и улыбка у неё красивая, чистая.
— И уколы делает, как никто… приятно, — удивляется белокурый.
— Я же говорил, — кивает довольный питон-воспитанник.
— И что интересно, — мечтательно скрипит немолодой, — она совсем даже… и не старая.
…Город-герой Ленинград, особняк середины девятнадцатого века, кажется, архитектора Пасыпкина М.А… на Фонтанке, третий этаж, второе инфекционное отделение, палата номер… одиннадцать.
Всё ещё первое сентября… 1980 года.
Почти вечер.
29.12.2021-2023гг.
Автор, как обычно, приносит извинения за возможные совпадения имен и ситуаций, дабы не желает обидеть кого-либо своим невинным желанием слегка приукрасить некогда запавшие в его памяти обычные, в сущности, житейские корабельные события. Всё, описанное здесь, безусловно, является вымышленным, потому как рассказ является художественным и ни в коем случае не претендует на документальность, хотя основа сюжета и взята из дневников и воспоминаний друзей и товарищей периода 1980-1987гг.
Автор, благодарит критика (ЕМЮ) за оказанную помощь и терпение всё это выслушать в сто двадцать первый раз, а также напоминает, что эта миниатюра-черновик всего лишь рукопись, набросок. Здесь, вероятно, масса стилистических и орфографических ошибок, при нахождении которых автор, принеся свои извинения за неудобство перед скрупулезными лингвистами, просит направить их администратору группы «Питер из окна автомобиля», на любой удобной Вам платформе (ВК, ОК, ТМ), для исправления, либо оставить их прямо под текстом.
Спасибо за внимание и… сопереживание.