В 2006 мой день рожденья пришелся точно на середину Второй Ливанской.
В самом ее начале ракета попала в дом на углу. Моего очень немолодого папу смело взрывной волной и протащило по асфальту. Коленки зажили, но были невосстановимо изорваны прекрасные английские брюки, которые я искала по всему Лондону. Так я открыла личный счет к Насралле.
Потом снаряд упал на трассе перед моей машиной. Доставать запаску во время обстрела крайне неприятно. Осколок в шине был так велик, что пришлось покупать новое колесо. Оно было не так дорого моему сердцу, как папины английские брюки, но крепко ударило по карману. Я добавила строчку в carnet de bal.
Третья строчка была забавной и почти не страшной: в километре от меня ракета зажгла лес, прилетел махонький самолетик и пописал на огонь чем-то красненьким. ... Подлетает к пауку, шашку вынимает, и ему на всем скаку...
Новые записи пошли потоком. Я заявила, что не готова слушать сирены в день своего рождения, и мы отправились к друзьям в Реховот - там тогда было тихо, как в раю до первой ссоры Адама и Евы. Мы брели по зеленой улочке, и вдруг низко над головой пролетел самолет: аэропорт Бен-Гурион всего в нескольких километрах оттуда. Я поймала себя на оскорбительном желании влезть под скамейку - и добавила это к общему счету.
Наконец мы пришли в чудный маленький ресторанчик. Назывался он удивительно в пандан: Papperdello (с учетом особенностей еврейского правописания - практически тавтология с именем объекта). Мы пили, смеялись и дегустировали все подряд по списку. Я не склонна к обсценной лексике, но сравняла счет с Хизбаллой тостом:
Проклятая Насралла
нам праздник обо***
Да нам какое дело!
У нас есть Паперделло.
Когда мы вернулись домой, оказалось, что в соседнем дворе было прямое попадание, и осколки срезали опоры у солнечной панели нашего бойлера. Она спрыгнула со всех четырех ножек и разбилась. Вскоре после того война окончилась, и Насралла опять надолго засел в бункере.
Но я не из тех, кто оставляет последнее слово за обидчиком. Вот когда его вытащат оттуда, бледного и рыхлого, как проросшая картофелина, я наконец подведу черту и спалю к черту все мои записи, само воспоминание о нем.