Одноглазый безропотно позволил Зое Тимофеевне, пристегнуть к его ошейнику, карабин цепи, что утром принес ей Сергей.
Пес безоговорочно доверял своей хозяйке. Он не понимал, отчего так грустна женщина. И от чего, так солены ее мокрые щеки, которые он облизывал. Тетя Зоя, сидя на березовой чурке, рядом с собакой, заговорила с ним, ласковым, дрожащим голосом, который вызывал у пса, смутное чувство тоски и тревоги.
-«Прости ты меня, шарик мой Одноглазый. Потерпи , дружок. Чует мое сердынько, не ко двору я родной дочери придусь. И отказаться грех. Уж больно с внуками понянчиться хочется. Потерпи, голубчик, послужи новому хозяину. Сережка, он не плохой парень. Голодом морить тебя, точно не станет. А я вернусь. Вот увидишь. Два - три годика и возвращусь. Дай Бог, чтобы не вперед ногами».
Женщина , обняв пса, поцеловала его, прямо в мокрый нос. Одноглазый заскулил, предчувствуя что-то, плохое для себя.
-«Хватит лизаться. Вы и так, псиной пропахли, - недовольно прогнусавил, стоящий на крыльце, Вячеслав Владимирович. Чуть тише добавил. – Хорошо, что на Ниве поехал, а не на японке».
Сергей, укладывая в машину, теткины небогатые пожитки, неодобрительно покачал головой. Муж его двоюродной сестры , не понравился Сергею с первого взгляда.
Но и сам он был далеко не идеальным родственникам. Желание заиметь дармовой склад под хмельные напитки, было куда сильнее, чем жалость к тетке.
Зоя Тимофеевна взгромоздилась на заднее сидение «Нивы». Так ей приказал зять, не пожелавший сидеть рядом с тещей.
Машина резво сорвалась с места.
Одноглазый, не понимая, что происходит, заметался по двору, ограниченный трехметровой цепью.
«Сидеть, - прикрикнул на него Сергей. – Сторожить!».
Но ужас, вселившийся в сердце пса, заглушил в нем благоразумие и чувство послушания человеку.
Никогда и никто, так еще не ограничивал его свободы. Максим если брал его на поводок, то он шагал рядом, подбадривая и успокаивая пса.
Чужой, недобрый человек, увез куда-то его хозяйку. И к панике пса, вызванной собственной ловушкой, добавлялся страх за свою новую хозяйку.
Одноглазому, во что бы то ни стало, нужно было освободиться и догнать того, кто увез его хозяйку.
Он рвался изо всех сил. Поднимаясь на мощные, задние лапы, пес совершал прыжок за прыжком. Но что-то, каждый раз удерживало его на месте.
Чувство собственной беспомощности, доводило пса до исступления. Он рвался из ошейника, что когда-то, надел на него Максим.
Он громко визжал и скулил, пытаясь разгрызть цепь. Но все было напрасно.
Потом, он принялся яростно рыть землю, надеясь через подкоп, уйти от врага, что удерживал его на месте.
Сергей, опасаясь приблизиться к разъяренному псу, черенком лопаты, придвинул к нему чашку с мясным супом.. Но пес, повернувшись задом к еде, лишь зашвырял чашку кусками земли, что летела из под его лап.
В плененном Одноглазом, проснулся чистопородный, вольнолюбивый и гордый Принц. И он не собирался принять неволю, продавшись за тарелку похлебки.
Ночью пес выл. По волчьи, жутко и тоскливо. Зараженные его тоской, деревенские псы, подхватили вольнолюбивую песню, усилив ее в десятки раз. Сельским собакам отозвались бродячие псы с коровников.
Люди выбегали из своих домов. Ругаясь, швыряли в собак камнями и палками, пинками загоняли в будки тех, кто сидел на привязи.
Но стоило им уйти в дома, солидарная песня Свободы, начиналась вновь.
Весь следующий день, Одноглазый понуро сидел у своего столба собачьего позора. Он был слишком умен, чтобы снова, понапрасну, рваться на свободу.
Полакав воды, из придвинутой Сергеем чашки, пес демонстративно опрокинул очередную тарелку с супом. Судорожно проглотив обильно бегущую слюну, Одноглазый лапами, зарыл в землю аппетитные, сахарные косточки.
Пленник объявил голодовку.
Едва наступила ночь, пес, убедившись в отсутствии свидетелей, сгрыз те косточки, без остатка. Он не смирился с судьбой пленника.
Одноглазому нужна была сила, чтобы вновь побороться за свободу.
И снова, едва темнота прочно покрыла землю, над селом раздался невыносимо горький, собачий вой.
Резко оборвав печальную песню, Одноглазый насторожился.
Подчиняясь настроению своего лидера, разом смолкли все сельские псы.
Кто-то осторожно пробирался вдоль забора. Потянув носом, пес понял, что за воротами, чужой.
Человек положил на невысокий забор длинную палку и замер неподвижно.
Подняв торчком длинные висячие уши, Одноглазый напрягся.
Из опыта двух прошедших лет, он знал, что такое палка. И как бывает больно, когда ею машут люди. Ему однажды, здорово «прилетело» такой палкой от сердитой соседки. Одноглазый, в тот раз, просто так, из озорства, погнался за соседской кошкой.
Тот , что был за воротами, стоял неподвижно. Палкой своей, он не размахивал. Но, не смотря на это, псу сделалось страшно.
Слишком тугие волны ненависти исходили от незнакомца. И слишком сильно и отвратительно пахла его странная палка.
Позабыв о том, что его надежно удерживает цепь, пес припал к земле, готовясь к прыжку. И в ту же секунду, тишину майской ночи, разорвал сильнейший гром. Яркая вспышка ударила по глазам собаки.
Какое-то злобное насекомое, вжикнув, впилось в ухо пса, причиняя ему жуткую боль.
Взвыв от неожиданности и боли, пес рванулся вперед и тут же, отлетев назад,закрутил головой, стараясь согнать с себя жалящих насекомых. Зацепив обеими лапами ошейник, он резко рванул его вперед, от себя.
И в тот же момент, Одноглазый почувствовал, что он свободен.
Перемахнув через низенький забор, пес в три прыжка, догнал убегающего стрелка.
Удар лапами в спину, опрокинул человека на землю. Он покатился по дороге, воя , почище, чем выл недавно Одноглазый.
Пес придавил тяжелыми лапами, стрелка к земле.
Перед глазами, визжавшего от смертельного ужаса мужика, сверкнули ясно различимые в темноте, острые, как шило, клыки собаки.
Еще секунда и они вопьются в податливое горло живодера.
«Нельзя! Человек!»- возник в мозгу четкий, строгий голос Максима.
Уронив на лицо «человека», клок горячей пены, Одноглазый нехотя, убрал с его груди лапы. Подняв заднюю ногу, пес брезгливо помочился прямо на лицо стрелка. Отойдя на шаг, щедро закидал свою метку, податливой, дорожной пылью.
Невыносимо воняющая серой, железная «палка» лежала рядом со стрелком. Но даже неподвижная и безмолвная, она пугала собаку не знавшую, что такое ружьё.
Оставив скулящего живодера на дороге, пес вернулся к воротам дома. В нем он провел, не самые плохие, два года своей жизни.
Обнюхав следы колес, оставленные «Нивой», Одноглазый, взвыв напоследок, навсегда покинул Сосновку.
Он долго бежал сквозь сосновый бор, по тому же пути, что пришел сюда, два года назад.
Выбившись из сил, Одноглазый свернул в лес. Устроившись под огромной сосной, он мгновенно уснул.
Утром, отдохнувший и бодрый, пес проснулся с первыми лучами солнца, коснувшимися его довольной морды.
Его неприятно беспокоила крупная дробь, застрявшая в висячих «лопухах» ушей. Но по сравнению с тем, что он сейчас переживал, то беспокойство, казалась псу, легкими укусами комаров.
Одноглазый наслаждался свободой! В нем проснулся щенок. Любопытный и баловной. Он долго носился среди сосен, ловко уворачиваясь от сухих веток. Пес давно адаптировался к своему положению одноглазой собаки. Опасность в виде препятствий с левой стороны, он хорошо чувствовал теми органами, что отвечают за интуицию животных.
Отыскав по запаху, лужицу талой воды, пес с удовольствием утолил жажду. Пришла пора утолять растущий голод. И Одноглазый отправился на поиски добычи.
Отыскав в спутанной, прошлогодней траве, двух новорожденных зайчат, Одноглазый долго стоял рядом, не решаясь съесть живое существо.
Но первобытный инстинкт зверя и охотника, приказал «Надо!» И Одноглазый, впервые в жизни, презирая сам себя, съел слепых еще зверушек.
Ему нужны были силы, чтобы отыскать и наказать того, кто увез его добрую хозяйку.
И Одноглазый, снова двинулся в путь. Вскоре он услышал шум проезжающих не далеко, машин. Выскочив на оживленную трассу, пес остановился.
Обрывки воспоминаний хлынули в его собачью голову. Зеленая, мелькающая за окном машины тайга, любимый хозяин за рулем синей «Нивы». Его добрая подруга, смеющаяся и счастливая. Жалобно заскулив, Одноглазый медленно побрел вдоль трассы, жадно оглядываясь на дорогу. Он ждал появления знакомой машины. Но ее все не было и пес, теряя надежду, все шел, не зная, куда и зачем.
Вдруг, что-то, заставило его остановиться. Пес припал к земле и зарычал, обнажая острые зубы.
Он узнал то место, где принял на себя удар многотонной машины.
Позади него утробно заурчал низкий бас надвигающегося грузовика.
Дико взвыв, Одноглазый метнулся за ближайшую, толстую сосну, на которой была прибита небольшая табличка с надписью. У подножия сосны, лежал, выгоревший венок из искусственных цветов.
Если бы пес умел читать, то он прочел бы на отполированной поверхности таблички , следующую надпись:
«Здесь покоится прах верного друга моего, Принца. Ценой собственной жизни, он спас мою жизнь. Я никогда не забуду тебя, мой верный товарищ, мой преданный Принц».
.
Одноглазый смог бы, только увидеть свою, хорошо сохранившуюся фотографию, под непромокаемой пленкой.
Но пес не догадался поднять голову.
Отлежавшись за сосной, пока пройдет, тяжело груженый самосвал, пес побрел дальше.
Вскоре, рядом с ним, затормозила, сияющая перламутром и никелем, иномарка.
Заметив на обочине дороги одинокую собаку, компания подвыпившей, «золотой» молодежи, решила продолжить веселье, начатое еще в городе.
Отцовские, дармовые деньги, безнаказанность и вседозволенность, пьянили молодых подонков, добавляя им уверенности в собственной исключительности.
«Иди сюда, песик», – один из прыщавых отпрысков «высшего сословия» покрутил перед носом пса, куском дорогого сервелата.
В другой руке, он сжимал горлышко пустой, пивной бутылки.
- «Парни, гля.. У него бельмо на глазу, - заорал другой юнец, радуясь так, будто открыл что-то очень важное для мира. – Иди сюда, чмо одноглазое. Надо же тебе зрение уравнять».
Услышав свое новое имя, из уст незнакомого мальчишки, Одноглазый остановился. Дружелюбно вильнув хвостом, он сделал шаг навстречу людям.
Тот , что был с бутылкой, бросив псу колбасу, размахнулся, намереваясь ударить собаку бутылкой по черепу. Но Одноглазый во время, заметил его маневр. Мгновенно сменив милость на гнев, пес клацнул зубами, замкнув челюсти на руке пьяного юнца.
Дико завопив, прыщавый представитель «избранных баловней судьбы», упал на землю, выронив бутылку. Трое других, бросились к машине, оставив товарища в «зубах» собаки.
Одноглазому очень хотелось посильнее сжать челюсти, хотелось доставить себе удовольствие и отгрызть эту злобную руку. Но в мозгу его, снова зазвучал властный голос «Нельзя! Люди!»
Оставив обмочившегося от страха юнца, пес убежал в лес, не забыв прихватить добротный кусок сервелата.
Скрывшись за кустами, пес проглотил колбасу и устроился на отдых.
Он больше не верил людям.
Слишком много предательства, побоев и попыток убийства пришлось испытать собаке.
Он терял хозяев, голодал, испытывая боль и страх. Его били, пытались убить, ограничивали свободу. А он в ответ, лишь молча, терпел все эти лишения. «Нельзя! Люди!» -
Пес готов был любить всех людей. Лишь бы, любили его.
Люди, «хозяева жизни, хозяева мира, венец природы», забывшие о том, что сами они полностью зависели от прихотей природы.
Со дня сотворения мира, люди занимались тем , что убивали друг друга, по делу и без дела, уничтожали «братьев своих меньших».
Без особой надобности, они выжигали леса, травили нечистотами и химией реки, уничтожая в них все живое.
Просто так, для потехи, они устраивали собачьи бои, на которых погибали сотни благородных животных.
Конечно, Одноглазый не мог обо всем этом знать. Но ему хватило и того, чего он сам, натерпелся по вине людей.
Ему больше не хотелось никого искать и никого спасать.
Пес разочаровался в человечестве и в цивилизации, созданной этим человечеством.
Одноглазый не хотел больше жить рядом с людьми. Он не желал в дальнейшем, подчиняться, кому бы то ни было.
И пес ушел в лес.
Неповторимые запахи бора, лишенные бензиновой вони, вырытая собственными лапами нора, под корнями упавшего дерева, отныне заменят ему людские жилища с их застоявшимися запахами.
Пока стояло тепло, с едой у Одноглазого, особых проблем не возникало. Пес быстро освоил науку древних предков. Он ловко ловил полевых мышей, загонял подросших зайцев.
Разрывая лапами высокие муравейники, Одноглазый вылизывал из их глубины, муравьиные яйца, вместе с кислыми, жгучими насекомыми.
Убегая в поля, лежащие за полосой бора, пес охотился на уснувших или запутавшихся в траве, птиц.
Иногда он выходил к трассе. Спрятавшись в тени сосен, пес следил за проезжающими мимо машинами. В такие минуты, глубоко в сердце собаки, оживала тоска.
В разгар лета, в лесу, все чаще, стали появляться люди. Уходя подальше от дороги, они собирали чернику и первые грибы. Затем, настало время брусники.
Одноглазый, заслышав людей, прятался от них, в густых зарослях мелких кустарников или убегал на небольшое, таежное болотце, куда он ходил на «водопой».
Но любопытство и еще, какое-то, неясное чувство, саднящей тоски, заставляло его издали наблюдать ха людьми. Особенно сильно, его волновали дети. Заслышав детские голоса, их смех, пес начинал тихонько скулить и «мести» хвостом.
Видимо, ему вспоминались, те веселые дни , когда он в Сосновке, бегал с ребятней по улицам. Когда, зимой, он катал их в санях, а летом, купался с детьми в озере за селом.
Когда люди, покидали лес, пес выходил на места их стоянок, подъедая то, что оставалось после обедов ягодников.
Запахи, оставляемые людьми, тревожили Одноглазого, томили его душу, заставляя тосковать по роду человеческому.
Но не проходящая обида и разочарование в людях, не позволяли гордому псу, заявиться к ним на «поклон».
Одноглазый давно учуял, своим прекрасным обонянием, что где-то, неподалеку, существует место скопления большого количества людей.
Но пес так и не вышел к их жилищам, до поры до времени, не уронил своего собачьего достоинства.
Но пришла осенняя пора. Ночи сделались темными и прохладными. Лес и поля, за полосой бора, заметно опустели.
Куда-то исчезло большинство птиц, к которым иногда, псу удавалось неслышно подбираться.
Исчезли звонкоголосые перепела, что не плохо, кормили пса.
А он, так здорово изучил их повадки и их суточное «расписание» сна и бодрствования.
И только горластые, вредные вороны, продолжали со скандалом встречать Одноглазого везде, где бы он не появился.
К концу октября, зарядили нескончаемые холодные дожди. Порывы шквального, мокрого ветра, завыли в верхушках сосен и оголенных берез и осин.
Все живое, что оставалось еще в лесах и полях, попряталось в глубокие норы. Укрылось в недосягаемых дуплах, затаилось среди густых сосновых лап
Для Одноглазого наступили голодные дни. Голод ломал гордость, сжигал внутренности и толкал на бездумные и безумные поступки.
Как-то, когда псу сделалось совсем тяжко, он выбежал на дорогу. Присев у самого края проезжей полосы, Одноглазый заскулил, глядя вслед проезжающим легковушкам.
Он вращал единственным своим глазом, успевая смотреть на дорогу и слушать одновременно. Едва заслышав гул тяжелой техники, пес отпрыгивал к деревьям.
Неподалеку от пса, остановилась иномарка. Одноглазый насторожился, готовясь задать хорошего стрекача в случае любой опасности. Но водитель, не выходя из машины, выкинул ему в окно, пирожок с подобием мясной начинки.
Видимо, он купил в придорожном кафе, перекус в дорогу. Но попробовав, решил не рисковать собственным здоровьем.
Мгновенно проглотив угощение, Одноглазый помчался вслед за уходящей машиной.
Он бежал долго без отдыха и остановок.
Иномарка давно скрылась из вида, а Одноглазый все бежал вдоль трассы, ловко уворачиваясь от толстых стволов деревьев.
Он не надеялся на милость хозяина пирожка. Но приближалась зима. И псу необходимо было отыскать себе, новое место жительства.
Тот лес, что он успел полюбить, больше не желал кормить собаку.
Когда, позади себя, пес услышал особенно грозное рычание грузового транспорта, он отбежал в лес и оказался на другой дороге. Она была узкой и не такой наезженной, как основная трасса. Но Одноглазый выбрал её.
Здесь можно было двигаться прямо по дороге, не рискуя налететь на сосну.
Когда пес совершенно выбился из сил, он отошел в сторону от дороги. Опустив голову, Одноглазый долго вынюхивал почву вокруг сваленного временем дерева. Наконец, точно определив место нахождения чего-то живого, пес принялся яростно копать лапами сырую землю
И труд его был вознагражден парой мышей , прячущихся в сухой норке под деревом.
Перекусив натуральным мясом, Одноглазый крепко уснул.
Дождь закончился. К утру заметно похолодало и землю покрыл первый, недолгий снежок.
Утром, стряхнув с себя снежную крупу, пес продолжил свой путь в неизвестность.
Вскоре, глазу собаки, открылось достаточно большое, оживленное село.
Высоко поднявшееся солнце, растопило первый снег, превратив его в жидкую пленку грязи. Обоняние голодного пса, раздражали невыносимо вкусные запахи еды и тепла, идущего от жилищ людей и скотских дворов.
Но, и собаками здесь пахло основательно. Их разноголосый лай давил на слух, вызывая недовольство Одноглазого. Он был слишком голоден, чтобы ввязываться в собачьи разборки. Он устал и ослаб для драк и выяснений отношений. Необходимо было хорошенько подкрепиться. И пес отправился задами огородов, в обход села.
Как и в случае с тетей Зоей, собачий ангел и тут решил защитить Одноглазого. Вскоре, его вниманием завладели новые, еще более сильные запахи еды.
На отшибе села, за высоким, частым забором, протянулось несколько низких длинных строений. Это была частная птицеферма.
До ушей пса донеслось многоголосое, куриное кудахтанье. Оно показалось собаке самой сладкой песней, которую ему, только приходилось слышать. Одноглазый хорошо запомнил, как после такого куриного «пения» его хозяйка угощала его вкусным сырым яйцом.
Повизгивая от нетерпения, пес принялся рыть подкоп под ограду. Но, не тут то, было.
Хозяин птицефермы, опасаясь лис, укрепил фундамент ограды, залив его на полметра вниз, крошкой кирпича с бетоном.
Весь остаток дня, Одноглазый рыл землю. Но труд его так и остался, в этот день, не вознагражденным.
А ближе к ночи, внимание уставшего, голодного пса, привлекли звуки собачьей грызни где-то, неподалеку.
Обогнув нескончаемую ограду птичника, Одноглазый выбежал к пушке березняка, близко подступившего к птицеферме.
Здесь, на краю неглубокой, обширной ямы, грызлись несколько дворняг.
Врезавшись в небольшую толпу собак, Одноглазый вырвал из пасти одного из них, кусок павшей курицы.
Сделав огромный прыжок в сторону леса, пес скрылся за деревьями, пожирая на ходу свою, неожиданную добычу.
Вскоре, он перезнакомился с завсегдатаями,богатой едой, свалки.
Бездомные псы, почувствовав на своей шкуре, чувствительные прикосновения зубов Одноглазого, неохотно уступили ему лидерство в их, небольшой стае.
Хозяином птицефермы, оказался вполне нормальный человек. Отходов его большой фермы, было не так много, чтобы она успевала протухать, заражая местность.
Павшие куры и просроченные яйца, вываливались в яму, на съедение бездомным собакам. В благодарность за бесплатную столовую, разномастные псы, сторожили птицеферму от проникновения в нее лис и прочих хищников.
Хозяин птичников, даже приказал подсобным рабочим, устроить для собак, навес вблизи ограды, чтобы те могли спасаться там от непогоды.
Совместная ночевка, еще больше сблизила бездомный, собачий коллектив.
И вскоре Одноглазый, сам уже, защищая «своих», гонялся за чужаками, прибегающими из села.
С желудком, набитым курятиной и сырыми , подпортившимися яйцами, собакам зима была не страшна.
Для гордого, чистопородного ховаверта, эта зима, оказалась самой тяжелой в его жизни. Одноглазый не привык встречать крепкие сибирские морозы, под открытым небом. Тетя Зоя, у которой он провел последние две зимы, с начала морозов, держала пса в доме.
В самые холодные, январские ночи, Одноглазого мало спасала, даже теплая, густая шерсть. И непривыкшему к морозам псу, приходилось забиваться в самую середину, горячих собачьих тел.
Особенно тяжело приходилось в те, нередкие дни, когда в «собачьей столовой» катастрофически не хватало еды.
В такие дни, собаки дежурили у ворот ограды птицефермы, скуля и выпрашивая еду у рабочих птичника.
Многие жалели собак. Более жалостливыми, как обычно, были женщины. Они приносили с собой кусочки сухого хлеба, суповые косточки и прочие отходы домашних кухонь. Не смотря, на свои, подсобные хозяйства, требующие прокорма, сердобольные люди, оставляли кое что, для голодных, бездомных собак.
Одноглазый, храня гордое достоинство, никогда не участвовал в таких попрошайничествах.
Он обычно, стоял, где ни будь, неподалеку, зорко наблюдая за судьбой людских подношений.
Если кусок хлеба или аппетитная косточка, летели в его сторону, пес грозным рыком, останавливал своих товарищей, бросающихся за «его» едой.
Не раз и не два, ему приходилось жестоко наказывать провинившихся, позарившихся на его еду.
Собаки достаточно быстро, усвоили такие уроки своего лидера.
Одноглазый, никогда полностью не лишал их еды, как делал это первый их вожак.
«Пониженный» Одноглазым, до уровня «рядового», бывший вожак, на своей шкуре смог бы испытывать, что такое настоящий голод.
Но Одноглазого, ко всем его прочим достоинствам, природа щедро наградила, чувством справедливости. И насыщаясь сам, пес зорко следил за тем, чтобы не оставить полностью голодными, своих товарищей по выживанию.
Но все, когда ни будь, заканчивается. Пришла к концу и эта зима.
К весне собаки ожили, повеселели. С теплыми лучами весеннего солнца, собаками овладели естественные инстинкты к размножению.
По вполне понятным причинам, хозяин птицефермы, зорко следил за тем, чтобы среди его четвероногих сторожей, не было сучек.
Любую, прибившуюся к стае, собаку женского рода, он приказывал изгонять.
Собачьи «свадьбы» были не только неприятным зрелищем, но еще и представляли собой, реальную опасность для людей. Толпа кобелей, ослепленная бушующими гормонами, могла запросто напасть на человека.
Кроме того, пополнение щенками, сторожевой компании собак, было нежелательным для администрации птицефермы.
Но природа брала свое. И сторожевые кобели, бегали в село на «свидания» с сельскими представительницами собачьего рода.
Не смотря на то, что Одноглазый был совершенно здоровым псом, он не разделял увлечений своих товарищей.
Почему так вел себя Одноглазый? Этого никто не смог бы объяснить. Возможно, пес обладал чувством своеобразной брезгливости. Гордый ховаверт, не желал вязаться с беспородными, блохатыми и грязными «дамами»?
Возможно, он просто не желал вступать в драку с домашними псами, настраивая этим против себя людей? Возможно, Одноглазый, слишком серьезно относился к своим обязанностям сторожа. И поэтому, без разрешения, кормящих его людей, не решался покидать своего поста у птичников?
Кто его знает. Но, за весь период собачьего гона, он ни разу не покинул территории птицефермы.
Однажды к вечеру, когда вся сторожевая команда, была в сборе, на открытое место перед птицефермой, выскочила лиса.
Лесная хищница повела себя странно. Не обращая внимания, на бросившихся к ней собак, лиса пошатываясь и роняя пену изо рта, пошла прямо на псов.
Подбежав к лисе почти вплотную, Одноглазый вдруг, резко остановился. Со стороны, могло бы показаться, что пес налетел на невидимую преграду.
Одноглазый ясно почувствовал опасность, исходящую от лесного зверя. Его остановил не страх перед острыми зубами хищницы.
От лисы пахло смертью, что сидела внутри ее тела. Смерть текла в жилах хищницы, селилась в ее ядовитой слюне, зараженной бешенством.
Сделав невероятный прыжок, Одноглазый ловко ушел от смертельного прикосновения хищницы к своему телу.
Он яростно залаял, завыл, пытаясь остановить своих товарищей.
Но было поздно.
Собаки буквально разодрали на части нарушительницу спокойствия.
Скаля окровавленные, довольные пасти, они бросились к своему вожаку, «хвастаясь» легкой победой.
Но Одноглазый, уворачиваясь от выражений их любви и признательности, со всех ног, пустился наутек.
Неосознанный, но слишком сильный страх смерти, гнал его как можно дальше от места, где он вполне сносно, провел самую тяжелую в жизни, зиму.
Озадаченные его поведением псы, вскоре повернули назад. Они не привыкли к охоте в лесу.
Несколько дней Одноглазый скрывался в березовом колке, неподалеку от птицефермы.
Каждый день, он выходил на опушку березняка. Глядя на бегающих неподалеку,товарищей, Одноглазый принюхивался к запахам фермы. Но запах опасности, перебивал все остальные.
А однажды произошло то, что еще больше оттолкнуло Одноглазого от человеческого рода.
Когда он стоял на краю опушки, не решаясь вернуться к ферме, неподалеку от ворот остановился крытый грузовик. Уже, само по себе, это рычащее чудище, заставило Одноглазого, попятиться подальше от опушки.
Пес до конца, так и не привык к грузовым машинам. При виде больших машин, он не бросался, как раньше, с визгом, прятаться подальше с их «глаз».
Но и подходить близко, как другие собаки, Одноглазый опасался.
Увидев ненавистного, рычащего «монстра», Одноглазый , зарычал в ответ, припав грудью к земле.
Из кузова машины, на землю спрыгнули несколько человек.
В руках, каждого из них, была необычная палка.
Даже на большом расстоянии, отделяющим Одноглазого от людей, он уловил знакомый, мерзкий запах . Точено такой, издавала та палка, что однажды, уже напугала Одноглазого.
Люди, разом подняли свои палки, нацеленные на беспечных псов.
Дикий грохот и жалобный визг умирающих собак, подстегнул Одноглазого, больнее любого кнута.
Подвывая от ужаса, он мчался с такой скоростью, на которую только был способен.
Пес не мог понять причин, побудивших людей, к такому страшному злодеянию.
Он не мог знать, что приказ на уничтожение всех бездомных животных, поступил от санитарно эпидемиологической службы района.
В близи большого районного поселка, где провел последнюю зиму Одноглазый, было обнаружено несколько лис, зараженных бешенством.
Пес снова поселился в лесу. Но на этот раз, он выбрал место для логова, неподалеку от широкой, глубоководной реки. Сосновая полоса леса, здесь подходила вплотную к берегу.
С другой стороны, не очень широкой полосы бора, лежали засеянные злаками, колхозные поля.
На песчаном пляже, у реки, осталось много ям, заполненных водой. Сибирская река Обь, мелея к концу июня, отступила от берегов. В ямах осталось достаточно много мальков рыбы. Подрастая, лещики и чебаки, стали для пса, хорошим подспорьем в его питательном рационе.
А пока рыба не подросла, Одноглазый перешел на привычный уже, рацион. Он находил места окота зайчих. И поедал их слепое потомство.
Убегая в поля, он разрывал мышиные и кротовые норы, охотясь на их обитателей.
Между пшеничными полями и полосой бора, лежало небольшое, красивое озеро. Сюда часто приезжали люди, порыбачить или просто, отдохнуть
Они разбивали на берегу разноцветные палатки. Варили уху или жарили мясо на костре.
И на эти запахи, Одноглазый прибегал, как на праздник желудка, тоскующего по вкусной еде.
Он прятался в высоких камышах, окольцовывающих озеро, со стороны бора. Как бы не был голоден пес, он старался не показываться людям. Дождавшись момента, когда берег озера пустел
, Одноглазый отправлялся доедать остатки людских пиршеств.
Одноглазый снова вернулся к тому образу жизни, которой жил ровно год назад. Только, в этот раз, он почти не голодал. Но прошел июнь, яркими днями отпылал июль.
Подросшие зайчата, превратились в быстроногих взрослых зайцев. И поймать такого зверька в одиночку, доводилось не часто.
Ямы с подросшей рыбой, на берегу Оби, высохли. И оставшаяся рыба погибла. Ее останки растащили мелкие зверьки, источили насекомые.
Птенцы в наземных гнездах, выросли и улетели. Все чаще, Одноглазому доводилось отправляться в свое логово полуголодным.
В день, предшествующий концу его трехлетних мытарств, он отправился спать с пустым желудком. За весь день, Одноглазый сумел поймать одну лишь полевку.
Перед сном, он собирался было, попытать счастья у озера. Но там чувствовалось слишком оживленное движение. У озера происходило что-то непонятное. Отголоски непонятной тревоги, донеслись и до него.
Псу, отчего то, сделалось тоскливо. Он давно уже разочаровался в людях. Давно уже перестал скучать о них. Но сегодня, не столько голод, сколько чувство непонятного томления, неудержимо тянули его к озеру.
Во всепрощающем, верном сердце пса, проснулась острая тоска по первому своему хозяину. Он не мог анализировать своих чувств. Но отчего то, именно сегодня, Одноглазый тосковал по хозяину так же, как в первые дни, после аварии.
Его неудержимо тянуло к озеру.
Но Одноглазый, пересилив себя, отправился спать, решив с утра, проверить берег озера, на предмет возможного завтрака.
Добравшись до своего логова, устроенного под корнями высохшего дерева, Одноглазый, попробовал уснуть. Пес привык ложиться спать полуголодным. И не пустой желудок мешал ему уснуть. Нечто, более сильное, более значимое, чем голод, вырвались наружу, самым настоящим плачем.
Пес скулил и подвывал, царапая когтями податливую почву. Из глаз собаки сбегали самые настоящие слезы, такие же горькие, какими они бывают у людей, теряющих своих близких.
Ночью ему снились ласковые руки хозяина, гладящие его довольную морду. Слышался негромкий его голос. «Встань, Принц. Искать!»
Взвизгнув, пес проснулся.
Сон пса, был безвозвратно потерян.
Поднявшись, Одноглазый побрел туда, откуда доносились едва уловимые звуки, похожие на плачь новорожденного зайчонка.
Но пес понимал, что тот, кому потребовалась его помощь и защита, вовсе не зайчонок.
Его гнали не только голод. Но и неосознанное чувство тревоги. Врожденный инстинкт ховаверта, подсказывал ему, что кому-то там, куда он пробирался, нужна его помощь и защита.
Кроме того, едва слышимый голос хозяина снова приказывал ему Встань, Принц. Искать!»
Искать долго не пришлось. Неподалеку от места ночевки Одноглазого, лежал ребенок. Он часто дышал и чуть слышно попискивал. Совсем как беспомощный, новорожденный зайчонок.
Шерсть на загривке пса, встала дыбом. Он зарычал, угрожающе обнажив острые сильные зубы.
Никто не имел права обидеть маленького, беспомощного человека.
Одноглазому мгновенно припомнились его забавы с детьми. Два года, проживая у тети Зои, он был любимой игрушкой сельских детишек. Дети катались на нем верхом, запрягали в санки, ласкали и целовали пса. Они научили его купаться в озере. Притворяясь тонущими , дети кричали ему: «Одноглазый, спаси!»
И пес плыл к «тонущему». Подталкивая его носом, он сопровождал баловника к берегу.
Умный пес, прекрасно понимал, что дети просто играли. И он, с удовольствием, принимал их игру. От «тонущего» не по настоящему, исходили волны веселья, а не ужаса. И Одноглазый хорошо понимал это.
Ребятишки приносили из дома разные «вкусняшки», специально для Одноглазого. И он платил им искренней любовью за их любовь и заботу.
Настоящая же, ситуация, совершенно не походила на детскую шалость.
Лежащий на земле малыш, был слишком мал и слаб. И от него исходил запах страха.
Склонившись над ребенком, Одноглазый принялся проворно работать языком, слизывая с его тельца, впившихся в него, комаров.
Малыш застонал и попробовал сесть. Одноглазый, повизгивая от нетерпения, принялся активно помогать ребенку.
Только сейчас, пес заметил, что лес полон посторонних звуков. Где-то, вдалеке, звучало множество людских голосов.
Прислушавшись, пес понял, что голоса людей, уходят в сторону.
Одноглазый не желал встречи с людьми, в которых разочаровался. В другой обстановке, он убежал бы подальше и спрятался где ни будь, в кустах
Но люди должны были помочь ребенку.
И тогда, пес завыл. Он выл так, как никогда раньше. Пес выл во всю силу, своих мощных легких, вкладывая в этот вопль, всю свою боль и страх за жизнь ребенка.
После аварии, едва не стоившей жизни, Максиму Лазареву, ему довелось перенести три операции.
Едва очнувшись от наркоза, после первой операции, Макс увидел у своего изголовья, лицо Наташи. Рядом с ней, держа сына за руку, сидела мама Максима.
Евгения Владимировна, заметно осунулась и постарела. В ее глазах Макс заметил страдание. Мать, переживая за здоровье сына, словно, пыталась взять на себя страдания своего ребенка.
Ей никто не сообщил о том, что в аварии, о которой заговорил весь поселок, пострадал ее Максим. Сердце матери, само известило ее об этом. И Евгения Владимировна, бросив все дела, примчалась к сыну.
«Сынок, Максимушка, -прошептала она, встретившись с его, пока еще мутным взглядом.- Солнышко мое, родное. Ты жив и слава Создателю. Остальное все, осиливать вместе будем».
Наташа, улыбаясь ему, сквозь слезы, прошептала: -«С возвращением, любимый»
«Где Принц?- с трудом ворочая непослушным языком, прохрипел Максим. –Он жив?»
По затянувшемуся, виноватому молчанию родных, Макс понял, что его друг погиб, спасая его собственную жизнь.
Он застонал от сердечной боли. По щенкам мужчины, сбежали несколько несолидных слезинок.
«Максик, милый, не переживай так, родной. Принц погиб, как настоящий герой. И мы никогда его не забудем. Я обязательно найду тех, кто занимался этим делом. Узнаю, где похоронили нашего Принца. Когда выздоровеешь, мы съездим на его могилу». – Наташа погладила жениха по щеке, пальцами промокая мокрую дорожку от слез.
«Ты уверена в том, что он умер? – не вслушиваясь в речь девушки, упрямо переспросил Макс. – Может быть, он там лежит без помощи, один?»
«Нет Максим, Принц был мертв, когда приехала Скорая. Я сама видела. И гаишник мне сказал, что он распорядится по поводу его похорон. Но я сегодня же, узнаю все точно».
«Сынок, не переживай ты так. Береги силы. Хирург сказал, что тебе еще операция предстоит. Скажи Господу «спасибо» за то, что собакой взял, вместо твоей жизни».
«Лучше бы он мной взял», - отворачивая голову, пробормотал Максим.
«Не кощунствуй, сынок. Нельзя так. У тебя ребенок скоро будет, а ты о смерти толкуешь. Кто твоего дитя растить будет, горюшко ты мое? Разве можно так говорить?»
«Какой ребенок?» – не понял Макс, снова поворачиваясь лицом к родным. Взгляд его ожил. В глазах Максима росло удивление и недоверчивая пока еще, радость.
«Наш с тобой, Макс. Я тебе не успела сказать. Боялась ошибиться. А сейчас я уверена в этом.- Наташа смущенно засмеялась. –Маме твоей призналась. И своим уже сообщила. Папа ищет для тебя хорошую клинику в Москве. У него там много друзей со связями».
Родители Наташи, узнав о беде ее жениха, не стали отговаривать дочь от предстоящего замужества. Они знали, что это бесполезно.
Не такова была их дочь, чтобы предать своего любимого. И не таковы были ее родители, чтобы настаивать на этом.
После первой помощи, оказанной пострадавшему в районной поликлинике, Максима доставили в Новосибирск. Хирург, делавший операцию Максиму, сообщил родителям Наташи, что парень, может остаться инвалидом. Слишком сильно пострадала его нога. Кости ниже колена, превратились в осколки. Ткани ноги, были раздавлены, подколенное сухожилие, полностью разорванным.
Вернуть Лазареву былую подвижность, не сможет даже чудо. Но есть надежда на сохранение ноги без ампутации и даже, на частичную ее подвижность. Но операцию такую, надо делать в Москве.
-«Причем, я лично знаю, всего одного такого специалиста, что творит чудеса. Но придется, прилично раскошелиться», - подытожил хирург.
Ни мать Максима, ни сам он, об этом разговоре не знали. Узнав о том, что ее Макс может на всю жизнь, остаться неподвижным, Наташа забыла о воем решении добиваться все самой. Она буквально, упала в ноги родителям. Девушка плакала, умоляя их, помочь деньгами. Последним аргументом, убедившим Василия Валерьевича, продать часть своей коллекции монет, оказалось известие о беременности дочери.
В итоге, Максим был отправлен в Москву, в лучшую клинику столицы России. И в этом случае, помогли обширные знакомства, отца Наташи.
Деньги, деньгами, но еще и внеочередность операции, помогли парню не только сохранить ногу. За полгода, Максу сделали две операции. И из клиники, он вышел на своих ногах, опираясь на тросточку.
В Москве Максиму пришлось обходиться без присутствия родных. Слишком дорогим удовольствием, было бы проживание кого ни будь из них, в столице.
В отсутствии Макса, Наташа проживала в его квартире, вместе с Евгенией Владимировной, мамой Максима.
Она сильно поссорилась с зятем, мужем дочери Ольги.
Чтобы внести хоть какую-то лепту в лечение сына, ей пришлось продать то, что принадлежало ей по праву.
Мать Макса, отмахнувшись от возражений зятя, продала корову и очень дорогой, немецкий сервиз из коллекции фарфора, какого-то немецкого княжеского рода.
Этот трофейный, не вполне законный, сервиз, привез отец Максима, с фронта.
Зять Евгении Владимировны, узнав стоимость этого фарфора, едва не умер от шока. Цена его равнялась стоимости пяти хороших коров.
Евгения Владимировна, собрала пожитки и перебралась в город, в квартиру сына, где ее с радостью встретила Наташа.
Все деньги, женщина без колебаний и тени сомнения, вручила будущему свату.
Василий Валерьевич лучше ее знал, куда отправить эти деньги, что бы они попали в те руки, что поставят ее сына на ноги.
Приближался новый 2005 год. К концу декабря, Максиму сообщили, что он вполне здоров и завтра же, может покинуть клинику.
-«Билет до Новосибирска, тебе заказан. И его стоимость вошла в ту сумму, что оплачена за лечение, - объявил Максу его ангел спаситель, в лице прекрасного хирурга. - Прихрамывать, Максим, ты будешь всю жизнь. Но не очень заметно. Возможно, на погоду, будут ныть кости ноги, что я собирал у тебя по осколочку. Честно признаюсь, парень. Я надеялся, что ты встанешь на ноги. Но такого прекрасного результата, даже я, не ожидал. Видимо, Бога ты не успел ничем прогневить. И молятся твои родные за тебя искренне. В добрый путь Максим!»
«Прощайте. И спасибо вам самое искреннее. Все хорошо. Только Принца до слез жалко»
Хирург, с которым Макс успел сдружиться, был полностью осведомлен о горе парня.
«Не печалься, Максим. Помни о нем всегда. Он спас тебе жизнь. И проживи ее достойно».
В тот час, когда Максим садился в самолет, его Наташа, металась в предродовых схватках в Роддоме Новосибирска.
Ее будущая свекровь и мать , сидя рядышком в коридоре больницы, тихонько молили Бога о благополучных родах дочери.
В спешке, собираясь в больницу, Наташа забыла дома свой сотовый. У Евгении Владимировны, телефона не было. А телефон Лилии Андреевны молчал.
Максим знал номера телефонов Наташи и ее отца.
Перед тем, как сесть в самолет, он долго звонил своей любимой. Встревоженный ее молчанием, Максим позвонил будущему тестю.
К счастью, Василий Валерьевич, отозвался сразу же. Голос его был взволнованным.
Узнав, что Макс на пути к самолету, он закричал, сообщая парню, что Наташка рожает.
Всю дорогу, находясь в кресле самолета, Максим не находил себе места. Казалось, заимей он собственные крылья, то полетел бы к своей любимой, впереди самолета.
Макс пробыл в Москве, более полугода. Свою Наташу он не видел с животом. И никак, не мог себе представить, что он , возможно, уже отец.
Наконец самолет рейса Москва – Новосибирск, совершил посадку в аэропорту Толмачево.
Едва войдя в здание аэропорта, Макс был атакован Василием Валерьевичем, налетевшим на него, как ураган.
«Максим, дружище! Дай я на тебя посмотрю! Здоров, папаша! У тебя сын, Макс. А у меня внук! Ты представляешь, я дед! Давай в машину. Твои мамки, поди, уж упились шампанским. Они у меня, еще в машине гулять начали, пока я их от Роддома вез».
Оглушенный известием, Максим глупо улыбался, стоя посреди зала аэропорта. Он отец. Его любимая родила ему сына!
Наташу с сыном выписали из роддома перед самым новым годом.
Встречать, пока еще, неофициальную, жену с сыном, Макс отправился не один. Его мама и родители Наташи, дружной семьей, вошли в здание Роддома.
Максим, опираясь на дубовую палку, стоял перед входом в коридор, откуда должна была выйти его любимая. Руки его дрожали, так, что букет роз, что он держал, ходили ходуном.
Дубовую трость, подаренную ему тестем, Макс сунул подмышку.
Евгения Владимировна, с доброй усмешкой, взяла в руки палку, мешающую ее сыну.
Максим мог бы обходиться и без тросточки. Хромал он не очень сильно.
Первой в зал ожидания вышла акушерка со свертком в руках.
«Держите вашего наследника, папаша», - она протянула Максу укутанного в голубой конверт, ребенка.
Он неловко принял своего сына на руки и в панике оглянулся на мать,
«Учись, сынок. Не век же нам быть рядом, - засмеялась Евгения Владимировна. - Надеюсь, еще дети у вас будут».
К Максиму кинулась Лилия Андреевна. Откинув край конверта, с умилением заворковала, глядя на щекастого, крепко спящего младенца: «Ах, ты, гуленьки мои. Какой важный внук у нас появился!
Дед, ты только глянь на это чудо!» - Лилия залилась счастливыми слезами. Она первые стала бабушкой.
Максим, передав сына на руки теще, шагнул навстречу Наташе, вышедшей к ним.
Она была бледна, но глаза ее, устремленные на Макса, лучились счастьем. Молодые родители новорожденного малыша, не виделись более полугода.
-Максим!»
«Наташенька»! Обнявшись, они долго стояли, не в силах расцепить объятия. А рядом с ними, слышались радостные восклицания, новоиспеченных бабушек и дедушки их первенца.
«Ну, как ты, дорогой? Как нога?» - не отводя глаз от лица Макса, - спросила Наташа.
«Все нормально. Спасибо за сына, любимая моя. Про Принца нового ничего не слышно?»
Даже сейчас, в момент их встречи, после долгой разлуки, Максим не мог не спросить о своем друге. Не смотря на уверения Наташи в том, что пес погиб, Максим все еще, надеялся на ошибку гаишников.
«Макс дорогой, прими как неизбежное. Принца нет больше с нами. Я нашла ту бригаду гаишников, что выезжали на аварию. Говорила лично с оперативником, что руководил похоронами Принца. Прости, милый, но это факт».
Наташа не лгала, не преувеличивала.
Спустя неделю после отправки Максима в Москву, она обзвонила все отделы милиции, пытаясь отыскать тех, кто непосредственно участвовал в расследовании аварии.
Оказалось, что гаишники, выезжавшие на аварию, в которой пострадал Максим, были не из Новосибирска.
Расследованием аварии занимался отдел ГАИ районного поселка, неподалеку от которого, произошла та авария.
Наташа уговорила отца, отвезти ее в районный поселок. Там она встретилась с начальником ГАИ. И он показал ей официальный документ. Из него следовало, что на месте происшествия, был обнаружен погибший пес.
«Оперуполномоченный Пилипенко, докладывал мне, что собаку зарыли неподалеку от места аварии», - подытожил начальник ГАИ.
Новорожденного Лазарева, назвали Константином. Так звали рано умершего отца Максима.
Вскоре он зарегистрировал свой брак с Наташей. И молодая семья зажила дружно, в квартире Максима.
Евгения Владимировна, по обоюдному согласию супругов, осталась жить с ними.
Мать Максима, быстро освоилась с ролью няни - бабушки. Она достойно вырастила своих детей. Прекрасно справилась с ролью воспитателя троих Ольгиных ребятишек. И сейчас, помогая молодой неопытной матери ухаживать за Костиком, Евгения Владимировна, радовалась жизни. Она вновь была нужна своим детям. И это, для пожилой женщины, стало самым важным в жизни.
Работать на прежней должности, Максиму стало не очень удобно.
Он был из тех начальников, которые считали своим долгом, трудиться вместе со своими подчиненными. А не отгораживаться от них, бумажками с руководящими указаниями.
Но работать так, как раньше, Макс больше не смог. Не позволяла хромота. Не малые физические нагрузки, на его прежней работе, к вечеру, сказывались на самочувствии Максима. Иногда, от боли в раненой ноге, он подолгу, не мог уснуть.
И тогда, Максим решил принять предложение тестя, (теперь уже, официального), и перейти слесарем в его автомастерскую.
И работа здесь была спокойнее, на одном месте, и заработок, на порядок выше.
А для возросшей семьи Максима, лишний рубль, помехой бы не стал.
Горластый, подвижный Котька, требовал немало расходов.
Ради своей семьи, ради сына, Максим не раздумывая, оставил привычную работу в ЖЭУ.
По просьбе Максима, его разбитую «Ниву», транспортировали в автомастерскую тестя.
До самой весны, урывая по часу после рабочего времени, Максим ремонтировал отцовскую машину.
Он вполне мог бы принять в дар, от Василия Валерьевича, предлагаемую сумму на покупку нового автомобиля. Взаимоотношения между тестем и зятем, сложились, как нельзя лучше.
Но Максим никак не мог забыть слова отца, когда тот был уже, безнадежно болен: «Не скопил я сын, за жизнь добра большого. Ни сбережений у меня нет, ни палат каменных. Одна ценность, кроме вас и матери вашей, это моя верная «Нива». Береги ее сын».
Не один месяц потребовался Максиму, чтобы полностью восстановить свою «Ниву».
Хотя, от прежней отцовской машины, осталась лишь несущая рама. Пришлось сменить и кузов и двигатель. Но все равно. Его «Нива», осталась с прежней регистрацией, с прежними номерами. Правда, синего кузова, не нашлось в продаже. И Максим поставил, вместо искореженного, кузов цвета морской волны.
Прошел ровно год со дня «гибели» его верного Принца.
Максим взял на работе, пару выходных. На отремонтированной машине, он съездил в ГАИ. Необходимо, было внести некоторые изменения в техпаспорт машины.
После этого, Макс заехал в «Бюро ритуальных услуг». Черную ленту с соответствующей надписью и табличку, Максим заказывал заранее.
Он рассчитался за заказ и приобрел красивый венок из искусственных цветов.
Наташа, готовая в дорогу, уже ждала мужа. Пятимесячный Котька, сидя на руках бабушки, радостно загукал навстречу Максиму, улыбаясь ему, во всю ширину беззубого ротика.
Супруги отправились на место гибели Принца. Всю дорогу они почти не разговаривали. И Наташе и Максу было грустно. Слишком свежа в памяти, была еще боль от воспоминаний о собаке, погибшей, спасая жизнь хозяину.
Максим хорошо помнил, что авария произошла между 88 и 89 километрами трассы. Помнил и сухую, наполовину обломленную сосну, росшую у самого края бора. Рядом с ней, он остановил Ниву в тот злополучный день.
Как и год назад, ярко светило солнце и пели птицы. И густые смолистые запахи, так же, проникали в машину. Только в этот раз, сердца путников грустили , а не радовались майскому теплу и наступающему лету.
Максим легко узнал место аварии. Помогла, хорошо видимая с дороги, засохшая сосна.
Свернув на обочину, Макс остановил «Ниву».
Наташа, выйдя из машины, следом за мужем, осталась стоять у ее дверки.
Макс недолго бродил вдоль трасы, оглядывая почву.
У толстой сосны, ближе других подступившей к трассе, он обнаружил, вполне подходящий, под понятие могилы, бугорок.
Эта не заросшая травой, хорошо заметная возвышенность, была единственной в непосредственной близости, от места аварии.
Макс не мог подумать о том, что это, ничто иное, как давно брошенный муравьями, полуразрушенный муравейник. А трава не росла на нем лишь потому, что пропитанная муравьиной кислотой почва, до сих пор, губительно действовала на корни любых трав.
Засыпанная многолетней пылью от проезжающих машин, приглаженная дождями, эта куча здорово походила на недавно нарытую землю.
С трудом сглотнув тугой ком боли, распирающий горло, Макс, молча вернулся к машине за молотком и гвоздями.
Наташа, ничего не спрашивая у мужа, пошла за ним, прихватив венок и табличку.
До поселка, в котором жила сестра Максима и где, неподалеку от него, обосновался Одноглазый, оставалось не более 10 километров.
Приколотив к дереву табличку, Макс, обняв Наташу, долго стоял над холмиком, у которого жена положила венок.
Домой, они возвращались, все такими же, грустными.
И лишь, подхватив на руки смеющегося Котьку, Макс почувствовал, что боль от потери Принца, медленно уходит из его груди.
Шло время. Наташа, вышла на работу, едва Котьке исполнился год. Ее свекровь, с которой она с первых дней нашла общий язык, умело и с любовью обихаживала мальчика.
К счастью для всей семьи, Костик рос здоровеньким и смышленым ребенком.
Лилия Андреевна, каждую свободную минуту тратила на то, чтобы помочь, сватье с внуком.
Так что, Наташе не приходилось переживать за сына. Две сватьи, две бабушки, как две наседки, вились вокруг довольного Котьки.
Вечерами, Костик уверенно требовал внимания отца. Не смотря на любовь и опеку своих бабушек, ребенок, с самого нежного возраста, из всей семьи, выделял отца.
Даже Наташа, до года кормившая сына грудью, уходила на втрое место, когда Максим появлялся в доме.
При его появлении, Котька из неуправляемого, маленького хулигана, превращался в послушного «воспитанного» сына своего папы.
Евгения Владимировна, всецело занятая внуком, тем не менее, очень скучала по дому.
Они не очень хорошо расстались с дочерью. Ольга, безоглядно влюбленная в своего мужа, не замечала, скорее не хотела замечать, недружелюбного отношения Сергея к своей матери.
Сергей злился на всех окружающих, а не только на тещу. Был он родом из соседнего, небольшого села . Единственный, избалованный родителями, сынок, вынужден был делить с ними, крохотную, двухкомнатную квартирку.
Смазливый, но с ленцой, он с трудом закончил школу. Об институте, с его тройками в аттестате, мечтать не приходилось.
Сергей поступил в соседнем районном поселке, в училище.
Получив специальность сварщика, был направлен в Лесхоз по месту учебы.
И это обозлило его. Парень мечтал попасть на какое ни будь, предприятие в Новосибирске.
Но в те, еще Советские времена, каждый, обучающийся за счет государства, обязан был отрабатывать практику там, куда его распределяли.
Сергей не терял надежды, вырваться из сельской местности, после трех летней отработки.
Но на его пути, встретилась Ольга Лазарева.
Девушка, насколько красивая, на столько скромная, и безропотная.
Сравнительно взрослого, совершеннолетнего парня, не остановило то, что Ольге едва исполнилось 16лет.
Между ними вспыхнула сумасшедшая любовь. Не успел Сергей оглянуться, как его скромница Оля, объявила ему о своей беременности.
Сергей попробовал было, уговорить девушку на аборт. И тут Ольга впервые показала свой характер.
Вдобавок, она призналась родителям в своей беременности.
Константин, отец Ольги, очень доходчиво объяснил Сергею, что его ждет, если тот не «прикроет позор» и не женится на Ольге.
Девушка, все еще, была далеко не безразлична Сергею. Бесило его лишь то обстоятельство, что пришлось ему пойти в примаки к тестю с тещей.
Вскоре, тесть умер. Брат Ольги, Максим, отслужив армию, уехал в город.
Сергей, благодаря родившимся один за другим, детям, армии избежал. Но ему приходилось жить с тещей в ее доме.
Самолюбие Сергея, слишком сильно страдало от этого.
Покладистую жену свою, он не обижал. Но тещу невзлюбил с первого дня. Хотя, Евгения Владимировна, была такой же спокойной и покладистой, как ее дочь.
Нелюбовь Сергея к теще, сказывалась во всем. Он не считал нужным поблагодарить мать своей жены за приготовленный для всей семьи обед. Никогда не заговаривал с ней первым, не здоровался, по утрам, подчеркнуто не «замечая» ее присутствия в доме, что принадлежал ей.
Одевая постиранные и выглаженные тещей сорочки, Сергей ни разу не сказал ей «спасибо».
Ольга, занятая работой и детьми, делала вид, что все у них в семье в порядке.
Работала Ольга лаборанткой на молоко перерабатывающем, районном заводе.
Евгения Владимировна, молча, переносила все эти негативные проявления со стороны зятя. Она молчала ради семейного покоя своей дочери и внуков.
После того, как у Ольги родился третий ребенок, Сергей решил, что пора восстановить справедливость.
Он принялся «обрабатывать» жену.
«Твоя бабка, почему-то, завещала свою Новосибирскую квартиру одному Максиму. А ты, хотя бы в курсе того, что та квартира, стоит , как пять таких вот домов, в котором мы все живем. И твоя мать обязана перевести дом на тебя».
Ольга пыталась объяснить мужу, что дом и так достанется ей, в любом случае. Но Сергей не желал ничего слышать.
«Дура ты, Олька. Мать твоя Макса любит куда больше, чем тебя. Сидит тут, на нашей шее. Нам она пол пенсии отдает. А остальные тайно на Макса тратит. И дом ему будет завещать, вот увидишь».
Такие «проповеди» продолжались долго и нудно.
На смену, мальчишеской лени, которой страдал Сергей, неожиданно пришла хозяйственная хватка. Сергею хотелось преобразить дом тещи, перестроить его под «современный» лад. Но тратить свои накопленные сбережения на «чужое» жилье, он не хотел. Сергей как говорится, «спал и видел» себя хозяином добротного личного дома.
Он давно уже понял, что выбраться из поселка ему едва ли, удастся. О городе надо было забыть. И надо было устраивать свою жизнь в поселке так, чтобы другие завидовали. Ничего ему, так в жизни не хотелось, как исполнить мечту: «Чтобы все завидовали».
И Ольга не выдержала. Она и сама начала подозревать Евгению Владимировну в несправедливом отношении к себе и своей семье.
Однажды, она открыто потребовала, чтобы мать перевела дом на нее.
Евгения Владимировна не удивилась. Она прожила почти 60 лет и понимала, «откуда растут ноги», в этом случае.
Стараясь не показывать обиды, ответила дочери спокойно.
-«Почувствую, что умирать пора подошла, тогда и переведу. Но не на тебя. Доверчивая ты и глупая. На старшего внука, на Ванечку вашего, дом перепишу. Тогда муженек твой, до Ваничкиного совершеннолетия, не сможет его на себя переоформить».
«Мама, а что такого страшного произойдет, если Сережа дом на себя оформит? – Ольга искренне недоумевала. – Он же, глава семьи. Мой муж. Отец твоих, троих внуков».
-«А то, дочь, что этот дом, мы с твоим отцом, пол жизни строили, перестраивали. Вон, какие хоромы возвели! Не у каждого в поселке, такой домина имеется. Я в этот дом все свое здоровье вложила. А твой Сережа, пришел на готовенькое и гнобит меня уже пятнадцать лет. Хочет хозяином быть, пусть свой дом ставит. А я, пока жива, хоть на бумаге, буду хозяйкой. Неужели ты не понимаешь. Стоит мне согласиться на твои требования, как я, тут же не нужна стану. Вылечу отсюда в два счета. Зятюшка и так волком смотрит. А как хозяином законным станет, так и вытряхнет меня, как мусор не нужный».
К вопросу этому, Ольга больше не возвращалась. Но отношения ее с матерью, сделались далеко не такими дружескими, какими были раньше.
Но последней каплей в чаше их «тихой войны», стал тот жуткий скандал, что закатил теще Сергей.
Это случилось после несчастья, произошедшего с Максимом.
Чтобы помочь Василию Валерьевичу оплатить счет за лечение сына, Евгения Владимировна продала то, что принадлежало ей по праву.
Не стесняясь в выражениях, Сергей орал, обвиняя тещу в том, что она обирает и объедает его семью, ради того , чтобы «угодить своему сыночку».
Обиднее всего, оказалось то, что Ольга, ни словом не поддержала мать.
Ее добрая, покладистая Олюшка, превратилась в бессловесную тень своего мужа.
Но сама Евгения Владимировна, подчиняться зятю не собиралась. И она, с нелегким сердцем, перебралась в город к сыну.
Евгении Владимировне хорошо было у сына. Наташа искренне уважала свою свекровь. Она прислушивалась к ее неназойливым советам. С радостью и благодарностью, принимала помощь в воспитании Котьки.
Но сердце матери, оставалось не на месте. Она давно простила дочь, понимая, что та находится под влиянием мужа.
Ольга не писала, не звонила. И сердце матери не находило покоя.
Максим с Наташей, по просьбе Евгении, пару раз, наведались в поселок. Но, не на долго. Костика они оставляли с бабушкой.
Чувствуя неприязнь Сергея, Максим ночевать в доме сестры не оставался. Оборачиваясь одним днем, супруги уезжали домой.
Ольга, тайком от мужа, передавала матери, что ни будь на словах. Типа: - «Мамочка у нас все хорошо».
И этого, было достаточно, чтобы Евгения Владимировна, на какое то время, успокаивалась.
Когда Костику пошел третий год, Наташа смущенно призналась свекрови, что вновь беременна.
-«Рожу сразу второго, а там что ни будь, придумаем, чтобы больше не беременеть», - доверчиво поделилась она со свекровью.
Со дня аварии , произошедшей с Максимом, прошло более трех лет. Подходил август. А вместе с ним, приближался 35 летний юбилей Ольги.
Евгения Владимировна надеялась, что этот день, вновь сблизит всю их семью.
Только бы Оля не забыла позвать на юбилей мать с братом.
Оля не забыла. Но и тут она ухитрилась обидеть мать.
Позвонив за неделю до юбилея, на домашний телефон Максима, она радостно сообщила матери, что «Сережа разрешил ей позвать Макса и ее, на день рождения».
«Сережа, видите ли, позволил. Вот глупая. Хоть бы не расстраивала меня. Ничего скрывать не умеет», - подумала с обидой Евгения Владимировна. А вслух заверила дочь, что они всей семьей обязательно приедут на ее праздник.
Наташа категорически отказалась от поездки в поселок. Со дня на день, она собиралась пойти в декретный отпуск. И целыми днями занималась инвентаризацией книг в своей огромной библиотеке.
Перспектива провести выходные в шумной компании не очень приятных ей родственников мужа, Наташу не обрадовала.
«Макс, мамуля, не обижайтесь. Мне тяжело будет. Вы поезжайте, а мы с Костиком побудем одни».
Максим понимал, что жене, на седьмом месяце беременности, действительно нелегко.
Но Костика он решил взять с собой: - «Пусть сын познакомится с двоюродными братьями и сестренкой. Ничего не случится», - заявил он
Евгения Владимировна приняла сторону сына.
-«Действительно, Наташа. Я и в молодые годы не любительницей гулянок была. . А когда внуки на мне, так и подумать об рюмке не посмею. Комнат в доме много. Найдем место, где нам спокойно будет. Там же в садике и клубника, и смородина сладкая. Пусть внучек настоящую ягодку, прямо с кустика попробует», - уговаривала она сноху.
И Наташа сдалась.
В доме Евгении Владимировны, более, чем за три года ее отсутствия, многое изменилось. Самым большим и неприятным сюрпризом для нее, оказался высокий, глухой забор из оцинкованного металла.
Раньше ограду дома Лазарева Константина, окружал фигурный, красиво раскрашенный, невысокий штакетник.
Отец Макса, сам выпиливал сердечки на концах каждой штакетины. Сам раскрашивал их в три веселых, ярких цвета. Десятилетний Максим, весь перемазанный краской, с удовольствием, помогал отцу.
«Не люблю тех, кто от людей высокими заборами отгораживается. Я свою жизнь открыто прожил. И пусть дом мой будет на виду, открытым для всех, как моя душа», - сказал он тогда жене.
Евгения Владимировна, обойдя весь двор, не нашла снятого зятем штакетника.
«Где забор наш, Оля?» – спросила она, выбежавшую навстречу гостям, дочь.
«Тоже мне, нашла о чем спрашивать. Мы, почти, три года не виделись». -Ольга сделала вид, что обиделась на мать.
Но растерянность в голосе, выдавало ее смущение.
Ее муж очень недурно заработал на штакетнике изготовленном ее отцом. Хватило денег на металлический, сплошной забор, отгородивший Ольгину семью от соседей. «Зато, не хуже, чем у людей», - Ольга сама не заметила, когда она стала говорить словами мужа. И мыслить, его мыслями.
Ей было стыдно перед матерью. Но в правоте Сергея, Ольга не сомневалась.
Не ответив на вопрос, она схватила большую корзину с фруктами, что привез брат, и унесла в дом.
К бабушке подошел семилетний Владик, младший сын Ольги.
«Ба, а ты у нас останешься?» -Спросил он
-«Не знаю, милый», - отозвалась Евгения Владимировна, целуя детскую макушку.
-«Оставайся, ба. Папка поругается и перестанет. Мы с тобой в пристройке жить будем».
-«Даже ребенок знает, что папа будет ругаться, если я останусь в законном своем доме». – Новый приступ обиды охватил сердце пожилой женщины.
Старшие дети Ольги убежали купаться на Обь, как пояснил ей Владик. Старшему Ивану, пошел семнадцатый год. Не на много отставала от него, внучка Катюша.
Евгения Владимировна вошла в дом, в котором прожила самые счастливые годы своей жизни с любимым мужем.
Здесь тоже, многое изменилось. Из кухни исчезла объемная русская печь. Евгения не любила выпекать свои шедевры в современных электропечах. Куда понятнее и дороже, для нее была кирпичная, и такая привычная печь.
«А печь вам, чем не угодила?» – задохнулась она от возмущения.
-«Вы бы теща, «спасибо» сказали за все, что я для семьи делаю. В 21 веке живем. Не при царе Горохе, чтобы дрова в дом таскать. У меня котел в подвале отопительный стоит. И батареи в доме. И готовим мы на настоящей электроплите. Ничуть не хуже, чем вы в ваших городах», - огрызнулся недовольный Сергей.
С трудом сдерживая слезы, Евгения Владимировна вышла из дома, забрав с собой маленьких внуков.
Максим, не желая скандалить с заносчивым зятем, промолчал. Честно говоря, он не совсем понимал мать. Ведь если разобраться, в доме действительно стало просторнее и суше. Все стены дома, равномерно прогревались от батарей.
А Евгения Владимировна, обирая в саду ягоды для детей, с горечью думала о том, что прошло, видимо, ее время.
«Старой дурой дети меня считают. А того не понимают, что в этой печке и в штакетнике этом, вся моя жизнь. Костенька мой, все своими руками делал. Хоть бы, помереть сначала, дали, а потом уж, все бы рушили. И Максим, похоже, на их стороне».
К юбилейному столу, дочь с зятем особо не готовились. В целях экономии, Сергей разрешил жене, пригласить одну лишь ее подругу с мужем.
У него самого, друзей никогда не водилось.
« Хватит и твоих, прожорливых родственников, - заявил он жене накануне ее праздника. – Не думаю, что твой братец разорится на хорошие подарки или продукты. На дармовщину припрутся. Думают, если мы в селе, то у нас все даром дается».
Ольга, хоть и не разделяла в душе, философию мужа, спорить не стала. Рада была и тому, что Сергей позволил ей отпраздновать свой юбилей, хотя бы, в кругу близких родственников.
К ее большому удовольствию и облегчению, Максим «приперся», нагруженный городскими продуктами и дорогими подарками для каждого члена их семьи.