Что это такой за друг?

Что это такой за друг?

Смерть беспомощна перед Вечностью

Солнечный весенний день, ранее утро; на улице тихо. Ещё не так давно всё живое начало просыпаться: на деревьях появились почки, всходят первые ростки и побеги цветов и растений, насекомые поднимаются из-под земли, птицы вот-вот прилетят с юга. Грех не выйти из дома в эту пору. Обычно в это время я сам люблю ходить на прогулку, но в этот раз решил предложить внуку, который очень любил со мной гулять.
Нашим любимым местом была дубовая роща, располагавшаяся неподалёку от дома, в основном по причине хорошей детской площадки, бывая раньше самым захожим местом. Но сейчас внук уже стесняется там находиться, хотя иногда, как правило когда мало людей, всё же пускается в ребячество и несколько раз скатывается с горки.
Не успел оглянуться, как он уже сильно вырос, и всё чаще стал задавать мне серьёзные вопросы. Я, конечно, с удовольствием на них отвечал и передавал ему свою мудрость, ведь знал, насколько важны такие беседы и как хорошо они сохраняются в головах детей, как сильно на них влияют. Сегодняшний день не стал исключением, и, спустя некоторое время, он спросил:
— Дедушка, скажи, а у тебя были в жизни друзья?
— Были, внучек, были.
— Они были хорошие?
— Да, все они были хорошими. Но один из них был совершенен, чрезвычайно особенный.
— Особенный? И как это, совершенен?
— Ээ… Сложно сказать, ты, скорее всего, сейчас не поймёшь…
— Пойму, дедуль, ещё как пойму, ты только расскажи! Что это такой за друг?
— Ну, хорошо, слушай. Только обещай, что не будешь перебивать.
— Обещаю.
Всё началось, когда мне было 4 года – тогда я первый раз познакомился с ним. Каждый день, кроме выходных, как и тебя, мои родители отводили меня в детский сад. Была одна девочка, с которой мы играли в интересную игру. В один момент другие мальчишки стали кидать в неё маленькими камнями. Тогда я впервые и увидел своего ещё незнакомого друга. Он подошёл ко мне и хладнокровно сказал:
— Ты часто играешь с этой девочкой, вероятно, тебе нравится проводить с ней время. Эти мальчишки уже три минуты кидают издалека в неё камни. Ты ведь не считаешь это правильным?
— Нет, не считаю.
— Тебе её не жаль?
— Жаль.
— Не хочешь это прекратить?
— Хочу, но…
— Можешь не продолжать, я тебя прекрасно понимаю. Скажи, что ты сейчас чувствуешь?
— Я... Я не знаю, это сложно объяснить…
— Будто что-то сильно сжалось и не отпускает?
— Да, очень похоже.
— В области твоей груди?
— Да, именно там.
— Я вот что тебе скажу. Запомни это чувство – пусть оно будет верным спутником всю твою жизнь. Ты ведь чувствуешь, что чем больше сейчас бездействуешь, тем внутри сжимается всё сильней?
— Да…
— И одновременно с этим чувством параллельно растёт и другое, как бы сковывая тебя и вызывая язвительную дрожь во всём теле, так?
— Да, и… оно очень неприятное.
— Конечно, мой друг. Ведь это страх. Теперь ты знаешь его имя, а это уже пол дела. Так вот, запомни и это – постарайся не дать ему победить. Позже узнаешь, что это невероятно сложно, и ты будешь проигрывать, из раза в раз. Однако знай, что нельзя переставать бороться, никогда. Преодолев его, однажды ты почувствуешь, что он больше не имеет над тобой власти.
И он ушёл, а я после этого разговора был поражён, впал в ступор и долго не мог понять, что произошло, пытаясь как-то объять сказанное ещё совсем детским умом. Этот пока что незнакомец произвёл неизгладимое на меня влияние.
В тот день страх победил и я ничего не сделал тем мальчишкам. Те продолжали кидаться камнями, потом, когда им надоело, они стали кричать постыдные шутки в адрес той девочки. Мне было её очень жаль, но сделать ничего не мог – настолько в тот момент неизвестное ощущение сковало меня.
Но тот диалог я запомнил наизусть и помнил всю жизнь, на каждом жизненном этапе вспоминая его и переосмысливая.

— Ого! Какой интересный друг! А как он выглядел?
— О, мой друг всегда был для меня недостижимым идеалом, тем, к чему я безумно стремился. Выглядел он очень статно: широкие плечи, ровная осанка, взгляд всегда уверенно направлен вперёд. Лишь своим внешним поведением он поражал людей вокруг и внушал глубокое доверие. Мне думается, родись он в Средневековье, то был бы самым доблестным рыцарем.
— Ничего себе! Расскажи что-нибудь ещё, он же наверняка ещё не раз тебе помогал, так ведь? Пожалуйста!
— Хорошо, хорошо. Продолжим. Я вот только не уверен, что тебе стоит рассказывать одну историю из юности, боюсь, она способна тебя напугать.
— Ничего подобного, я уже взрослый! Ну же!
— Ладно, ладно.
Мне было двадцать лет, когда началась большая война. Она сильно затянулась и в один момент государству стало по зарез не хватать живой силы, из-за чего была объявлена мобилизация. Брали всех поголовно, за исключением самых больных, остававшихся в тылу на военных заводах. Однажды мы вели наступление и заняли территорию небольшого поселения. Я немного отделился от своего взвода, чтобы осмотреть одно разрушенное здание неподалёку. Обойдя весь первый этаж, я осторожно поднялся на второй, где в коридоре обнаружил сильно раненого противника. Это было тяжёлое время, и тогда нам приказывалось вести огонь на поражение, запрещалось брать врагов в плен, а попытку такового рассматривали как дезертирство. По виду раненый был немного старше меня, но в целом так же молод. Он был не в состоянии приподнять голову и скорее всего даже не слышал, как я поднялся. Когда подошёл к нему совсем близко и оказался прямо над ним, я поймал взгляд, который невероятно поразил моё воображение и засел в памяти очень надолго. Несмотря на ранения, на всю нестерпимую боль, которую он наверняка испытывал уже немало времени, несмотря на то, что сейчас прямо над ним стоит его враг и в любой момент может лишить жизни, в его взгляде будто бы не было ни капли страха. Он смотрел мне прямо в глаза и в них читалось: “я не боюсь тебя, можешь убить меня прямо сейчас”. Но не было в нём и ни капли презрения, что ещё больше делало этот взгляд немыслимым. Я стоял просто ошеломлённый, никогда ещё не встречал такого мужества перед лицом смерти. Как и тогда в детстве, мною завладело то же странное чувство в грудине.
При этом точно также меня окутал страх. Мне хотелось ему помочь, но даже представить не мог, как я могу доставить его в пункт временной дислокации, не попав после этого в колонию. Однако оставить его тоже не мог, так как очевидно, что в таком положении лежать ему осталось не долго, да и помощи ждать больше неоткуда, поскольку как минимум на несколько дней территория эта будет занята нами. Тогда-то мой друг снова вмешался в дело, и да, он тоже был на войне, вместе со мной в одном взводе. Он, по-видимому, заметил, как я отделился и зашёл в здание. Поднявшись на второй этаж, осмотрев всё вокруг и оценив ситуацию, сказал:
— Ты должен его убить, так ведь?
— Да, должен…
— Но сам чувствуешь непреодолимое желание его спасти? — как всегда точно и чутко подметил друг, будто всегда имея доступ к моему сознанию.
— Верно. И… Этот взгляд. Просто невообразимо…
— Взгляд, излучающий полное бесстрашие, готовность встретить лицом к лицу любые трудности и испытания – то, чего так жаждешь ты, но до чего не можешь дотянуться.
— Что же мне делать, я просто не могу оставить его здесь.
— Ты можешь донести его к нам, в ПВД.
— Понимаю, но…
— Не хочешь в колонию? Ты ведь этого боишься?
— Похоже на то…
— Этот человек сейчас по-настоящему готов встретить свою смерть, ему по большому счёту всё равно, как ты поступишь. Важно другое – как ты сам будешь чувствовать себя всю оставшуюся жизнь, если оставишь его здесь?
— Плохо. Наверное, очень плохо. Каждый раз буду вспоминать этот бесстрашный взгляд, стреляющий прямо в душу, и чувствовать себя ничтожеством. Удивительно, что умирает он, а убитым чувствую себя я.
— Так вот подумай, готов ли ты дальше жить с этим воспоминанием или, воодушевившись невероятным мужеством врага, преодолеешь свой страх и поможешь ему не умереть. В первую очередь для себя.
Интересно то, что мой друг никогда не давал призыва к действию, он лишь задавал правильные вопросы, наводил на определённое решение, однако сам волевой поступок всегда оставался за мной.
Я напоил раненого водой из фляги, помог ему встать и донёс его до ПВД. Он выжил. Его отправили в госпиталь до завершения войны. Как дальше сложилась его судьба, мне не известно. К сожалению, я даже не успел узнать его имя.
В колонию меня не отправили. Быть может, с Божьей помощью, я отделался лёгким выговором. В последствии, когда командир дивизиона узнал о моём поступке, вообще-то, нарушающим приказ, он, несмотря на это, распорядился повысить мне звание, после чего я был уполномочен руководить тем взводом, в котором состоял…

— Ничего себе… Очень страшно, наверное, эта война…
— Я же говорил, что могу тебя напугать. Не стоило мне об этом рассказывать.
— Нет, дедушка, всё в порядке. Просто… Я и вправду, наверное, ещё слишком маленький, чтобы всё это понять. Но мне очень интересно, правда! Этот твой друг… Он такой загадочный…
— Да, этого у него не отнять.
— Но это ведь не всё, что ты можешь о нём рассказать, правда?
— Правда. Если тебе интересно слушать, я могу продолжить.
— Конечно, я буду внимательно слушать!

Произошла однажды одна ситуация. Я был взрослый, у нас с бабушкой уже были дети, в том числе и твой отец. Как-то раз ехали мы с ним на трамвае. Отцу твоему тогда едва исполнилось и пять лет. Мы сидели рядом и в один момент стало сильно вонять. Оказалось, что твой маленький папа наделал в штаны. Это заметила кондуктор и стала демонстративно чуть ли ни кричать на него, изливая всю грязь, что копилась у неё внутри. И…опять это чувство в районе солнечного сплетения. И снова страх. Удивительно, но, как и всегда в каких-то особенно важных жизненных ситуациях, мой друг снова оказался рядом:
— Неловкая ситуация, ничего не сказать. Но ты послушай, что эта кондуктор говорит твоему сыну! Ты ведь понимаешь, что, если оставить всё как есть, её слов будет достаточно, чтобы твой сын всю жизнь чувствовал себя виноватым и помнил этот ужасный день, когда он был посмешищем, жутко дрожа от стыда? Вырастет ли он мужчиной? А как он будет вспоминать тебя? Весь трамвай как олицетворение общества уставилось на него недовольным, презрительным взглядом, просто испепеляя его, вдобавок кидая в беззащитного ребёнка грубые осудительные фразы. А что его отец? Он с ними за одно? Поддавшись конформизму и страху осуждения станет упрекающим тоном его ругать, солидаризируясь с ополчившейся против него дикой толпой? Какие выводы он должен будет сделать? Будет ли он воспринимать тебя как человека, который его всегда защитит, станет ли приходить за советом? Ты ведь прекрасно понимаешь, что такое может случиться с каждым ребёнком и что он наверняка в этом не виноват и уж точно не сделал это умышленно. Дело твоё, ты можешь просто извиниться перед кондуктором и поругать сына, однако с большой долей вероятности он будет для тебя потерян. Вернёшь ли ты когда-нибудь его после этого?
Эти слова подействовали на меня как удар молнии. После них я тут же встал и выдал речь настолько уверенную и воинственную, что сам бы никогда не ожидал, что на такое способен. После неё замолчал весь трамвай. Мы с твоим отцом спокойно вышли на ближайшей остановке и отправились искать туалет. Там, спустя небольшое молчание, твой отец сказал мне:
— Я очень испугался, пап, мне было очень, очень стыдно… Но я не хотел, честно-пречестно, это случилось случайно. Спасибо, что вступился за меня, я никогда этого не забуду.

— Да-аа, вот это история, папа мне про неё ни разу не рассказывал… Со мной, кажется, такого не случалось.
— Любому взрослому мужчине тяжело вспоминать о таких случаях, тем более излагать их своим детям.
— Но почему?
— Они хотят предстать лучшей версией себя перед своими детьми, показать только с наилучшей стороны, чтобы передать им всё только положительное. Им кажется, что, раскрыв перед ними свои слабости, они потеряют уважение в их глазах. И, конечно, это большая ошибка, именно поэтому я не постеснялся рассказать тебе эту историю. Однако всё же у каждого есть что-то, что он никогда бы не смог рассказать – и это нормально.
— Мне кажется, что мой папа вырос настоящим мужчиной, он для меня пример. Как и ты, дедушка. Это ведь ты смог его таким вырасти.
— Да, это верно, но кто знает, как бы всё сложилось, поступи я тогда совсем по-другому.
— Были ещё случаи, когда друг тебе сильно помог?
— Ах да.

Это произошло не так давно. Как-то раз я шёл по рынку и покупал продукты. В один момент ко мне подошёл мужчина, весьма смахивающего на бездомного. Я, как это часто бывает, уже был в ожидании, что он попросит пару копеек на похмелье и готовился отказать. Хотя, надо сказать, выглядел он достаточно опрятно. Этот факт не сильно меня расположил к тому, чтобы как-то откликнуться на его просьбу. Но, оказавшись близко, я начал слышать совсем не то, что ожидал. Его обращение было очень вежливым, но при этом не отчаянно-просящим. Он держался так уверенно, говорил прямо и по делу, что мне будто пришлось его выслушать.
Оказалось, что его из дома выгнали его выросшие дети, юридическими ухищрениями каким-то образом выписав из собственности, забрав у него при этом все документы. В итоге, будучи уже в престарелом возрасте, он знать не знал, что ему делать, в первую очередь как восстановить документы, ведь система в этом вопросе давно поменялась. Несмотря на то, что его история выглядела убедительно, я чувствовал какое-то замешательство. Однако мысль, что я, подробно выслушав его, возьму и откажу ему в помощи, разжигала то самое знакомое чувство в грудине. И, как и всегда, мой друг оказался тут как тут:
— Тебе неловко, правда? Отчасти ты, наверное, считаешь, что такие люди сами виноваты и не обязан помогать. Но, как и всегда, подумай над тем, что именно рождает в тебе такие мысли и нежелание откликнуться на помощь? Скажи честно, тебе ведь действительно неудобно стоять с ним вместе? Но не уж то ты думаешь, что этот человек, стоящий рядом, как-то принижает твоё достоинство? Правда? Уверен ли ты, что это не самолюбие и гордыня умело замаскировались под маску достоинства? А страх? Ты ведь тоже чувствуешь его, хотя, казалось бы, откуда ему здесь взяться? Ты боишься, что этот человек тебя обманет, априори относясь к нему с недоверием и настороженностью. Ты боишься всё того же осуждения, сомнительных взглядов со стороны окружающих, по ошибке принимающих тебя за близкого товарища этого бездомного. Не так ли? Но ты ведь его уже выслушал и заметил, что тот был искренен и вовсе не давил на жалость. Так что же именно стоит у тебя на пути?
Я помог этому человеку восстановить документы, сопроводив в соответствующие инстанции. Нашёл и обратился в организацию для бездомных, где ему предоставили временное жильё. Также дал немного денег и пожелал удачи. Находясь некоторое время с ним, я понял, что он довольно светлый и честный человек. В конце он был невероятно мне благодарен. На этом мы разошлись.
После этого случая я изменил своё отношение к благотворительности. Каждый месяц я выделяю некоторую часть от пенсии, чтобы отдать её нуждающимся, будь это фонды и организации или случайные встретившиеся.

— Как интересно… Но как же так получается, что в такие моменты он постоянно рядом? Это ведь невозможно!
— Я и сам всегда этому безумно удивлялся, внучок, но такова его природа.
— Замечательный у тебя друг, всегда приходит на помощь… Я тоже хотел бы иметь такого, где же его можно найти?
— В таких особых жизненных ситуациях, подобные тем, о которых я тебе рассказал, прислушивайся к своему чувству. Попытайся его обнаружить – и однажды ты найдёшь его. Вернее, он сам найдёт тебя.
— Слушай, ты ведь ни разу не назвал его имя. Как его зовут? Да и это чувство… У него же ведь тоже должно быть название, как у страха?
— Чувство, о котором я постоянно говорил – это Совесть. А друга моего, внучек, зовут Честь.
— Че-есть…

Спустя некоторое время внук вырос и нашёл своего друга, вернее, тот нашёл его. Правда, история его была не столь долгой. К сожалению, или к счастью, в одной жизненной передряге, чтобы сохранить жизнь своего друга ему пришлось умереть.
Кто знает, что случается с нами после смерти. Но я почти уверен, что, минуя временные страдания, храня в себе вечный принцип, как только тело погибло, его душа в тот же миг устремилась к Вечности. И даже если в действительности это не так, я всё равно убеждён, что только вечные идеи способны сделать человека Человеком. Человеком с большой буквы, таким, чтобы одного взгляда на него было достаточно, чтобы в душе заиграла прекрасная райская музыка.

Смерть беспомощна перед Вечностью.