Ничто не рождает долгожданный ветер общественных перемен. И только социологизм, этот неписанный закон, эта тенденция может, наполнив паруса, изменить курс отношения к жизни. Но, что надо делать, чтобы с предельной пользой использовать этот посох на трудной дороге жизни? Чтобы самоуверенные и невоспитанные мы, увлеченные лёгкостью своих вечных заблуждений, эти подражательные и не развивающиеся условия жизни стали преодолевать ради своего же благополучия.
Однажды был свидетелем того, как местный монах, купив в магазине кусок колбасы и краюшку хлеба, за углом на скамейке, несмотря на Великий пост, тайком и с аппетитом скушал. Слава Богу! Посочувствовал про себя я голодному человеку. Подойдя к нему поближе, с участием и как можно добродушнее спросил:
- Ну как жизнь?
- Ничего, слава Господу, прокормиться можно, - искренне и простодушно ответил Божий человек. И как бы спохватившись, добавил, лукаво стрельнув в меня глазами:
- Только вот чем душу свою насытить?
- Это Вы у меня спрашиваете? - Опешил я. Но Божий человек уже, прихрамывая, быстро удалялся, пересекая сквер не по дорожке, а напрямую в сторону своей обители.
Вот вам и «плоский эволюционизм» (куда площе!?) нашего сознания с теоретической возможностью качественных изменений под влиянием российских не меняющихся условий жизни. Что определило его (монаха) сегодняшний образ? А ведь это образ России. Какая зависимость между ним, существовавшим ранее до обстоятельств, заставивших надеть рясу и характером настоящего, да и последующего существования? Наше сознание своевольно, не исходя из нравственного опыта, украшает объективную реальность с помощью своеобразных, почти языческих представлений своей доморощенной системы понятий и ценностей.
Поэтому не удивительно, что для нас истиной является только то, что даёт практическую пользу. Социологизация личности, обеспечивающая нравственный порядок в обществе никогда не должна преодолевать такой «ген человеческой психики», как совесть. Биологизируя духовные закономерности, хитрим, играем роль монаха или депутата, следуя своей психологической смекалке, т.е. опыту не на уровне убеждений, а на уровне инстинкта самосохранения.
Дальше остаётся только религиозно-философское или, на худой конец, художественное осмысление российской ментальности. Дальше, чтобы не сойти с ума, надо обращаться к мечте, окружать сознание образами и мифологемами о загадочной русской душе.
Не надо там писать стихи,
где от пустых речей пьянеют,
давно семян добра не сеют,
отвыкли руки от сохи.
Мы все падём в борьбе одной,
той не естественной гражданской.
В той суете самих с собой,
где нет врагов американских.
Соотнесём и целое, и часть,
пустые звуки и молитвы,
чтоб в одночасье не пропасть
в бою с собой кровопролитном.
Но историческим влекомы гоном,
мы всё ещё во власти эпигонов.