Последние дни. Новелла

Андрей Корсаков.

Последние дни.


Гарри Робинсон был подростком, когда все это началось. В новостях все чаще стали муссировать новости о том, что где-то, на далеких островах Океании, наблюдаются конфликты в семьях аборигенов - дескать, их женщины перестали приносить детей. Ученые и пресса винили экологию, западное влияние, глобальное потепление и похолодание, вирусы и все такое прочее; было много шума. Родители Гарри часто смотрели подобные новости, обсуждая с друзьями эти темы: его мать Бетт была микробиологом, отец, Дэниел -хирургом. По их желанию Гарри поступил в медицинский колледж, но вскоре бросил его от невыносимой скуки - подумать только, на дворе был 2064 год, а его заставляли учить латынь и прочую муть. Да, в те же годы прошлого века это было бы нормой, но те времена давно прошли. Тогда не было даже интернета - а сейчас он был встроен в каждого андроида. (Андроиды тогда были еще дороги и работали с постоянными ошибками, и в целом, были - пока что - забавным недоразумением технического прогресса и развлечением для богатых).

Когда Гарри исполнилось восемнадцать, те самые новости всплыли снова: оказалось, что очаги не-рождаемости начали появляться в Японии, а затем и в прочих частях Азии. Японские (и не только) врачи изучали все - от традиционной японской диеты до очередной аварии на Фукушиме-четыре, обращали внимание на последствия новых цунами, выражали озабоченность по многим прочим поводам, волновались по поводу почти обязательной пандемии свиного или птичьего гриппа, - все они могли дать подобные негативные результаты;  даже обсуждали проблемы взаимоотношений (дескать, быть может, мужчины и женщины что-то делают неверно) и так далее.
Гарри, как и многие в то время, интересовался японской культурой - если так можно назвать его увлечение аниме и азиатскими девушками, которое, подобно чуме, преследовало его поколение, передавшись от поколений ему предшествующих - и потому был в теме происходящего.
Ведущие по телевизору выражали глубокую озабоченность тем, что в некоторых префектурах уже нет старого поколения, а новое даже не занимает их дома - и целые здания, полностью пригодные для жизни, пустуют, так как их некому населять. Как раз в то время Япония открыла границы для многих азиатских мигрантов с целью повышения рождаемости.

Когда Гарри было двадцать, оказалось, что подобные меры японцам не помогли и новые гости страны не помогли в ситуации: у женщин во многих областях страны не рождалось детей, что бы не делали ученые и врачи. Родители Гарри постоянно обсуждали эту проблему. Да, родители... отец и мать, раньше часто конфликтовавшие друг с другом (по причине банальной усталости от напряженных графиков работы), ныне стали более близки друг другу, словно опасались чего-то - как будто какой-то страх заставил их держаться вместе. На своего незадачливого сына они почти махнули рукой - Гарри не хотел тратить время на учебу и работу, целыми днями пропадал в виар-комьюнити, где работал виртуальным же врачом, пойдя по стопам родителей, если можно так выразиться. "На это тебя только и хватает!" - ворчал отец. "Сидеть за компьютером или в этих твоих виар-очках целыми днями, и все ради чего? Чтобы играть во врача, которым ты мог стать в реальной жизни?". В ответ на это Гарри заявлял, что со временем его виртуальная работа будет приносить больше, чем реальная должность отца - и оказался прав. На свой двадцать второй день рождения он получил первую премию от виар госпиталя, которая оказалась выше премиальных отца-хирурга. После этого Дэниел окончательно отстал от сына. "Что ж", разводил руками Робинсон-старший, "если это его сидение у компьютера приносит такие доходы, то получается, что он достиг успеха... в жизни". Мать спокойно смотрела на виртуальные игры и работы сына - для нее было важно, чтобы он был дома под ее крылышком. На улицах Висконсина по-прежнему бывало неспокойно.

Через несколько месяцев очаги не-рождаемости были обнаружены в центральной Европе: в маленьких деревнях Албании и Венгрии у женщин начались те же проблемы, что у азиаток.
Тогда многие утверждали, что Японию покарал Бог за какие-то прегрешения - эти разговоры постепенно свернули - от греха подальше. Но в целом пока все было достаточно спокойно.
На проблему с рождаемостью в целом смотрели как на очередной повод покачать головами и поцокать языками; после чего все переключались на новости виртуальной реальности и ждали, когда, наконец, выйдут новые, более доступные, модели андроидов.

Тогда население делилось на две категории - на тех, кто уходил с головой в виртуальный мир (подобно Гарри), и на тех, кто хотел завести себе робота-помощника. Подобные андроиды уже имели хождение в домах престарелых, а робо-собаки стали нормой во многих городских квартирах - они не пахли и не шумели без повода; и как правило, эти два типа людей относились к разным поколениям. Старшее поколение, рожденное в начале века, грезило роботами, как грезили их отцы из двадцатого столетия - для них андроид был чем-то из фантастических фильмов (и вот-вот был готов воплотить кино в жизнь). Молодому же поколению эти старые фильмы ничего не говорили, а вот виртуальные миры, построенные на базе множества серверов, привлекали их гораздо больше. Сразу после школы или колледжа люди собирались там, чтобы обсудить свои молодежные проблемы, и просто погулять по виртуальным мирам; потом там стали появляться задания, оплачиваемые наследниками биткойна - просто "койнами", а затем и рабочие места. Зачем тратить цифровую валюту на что-то реальное, если вся жизнь проходит внутри виртуального мира, где многое куда нужнее, чем в обычной жизни?
Но даже в виртуале все чаще обсуждали проблемы не-рождаемости. Некоторые начали всерьез рассуждать, что случится, если популяция людей не возобновится; хотя, конечно, их мало кто слушал. На тот момент это служило, скорее, поводом для насмешек, а люди, заводившие детей, считались гражданами, которые наживают себе ненужные проблемы.  Однако и эти насмешки стали сходить на нет, ибо многие ждали пополнения в реальной семье; многие из виртуальных женщин - те из них, что действительно были женщинами - все чаще обсуждали, как им себя вести и что делать, если их коснется подобная беда.

Семьдесят седьмой год показал, что проблема не думает уходить и все чаще напоминает о себе: очаги нерождаемости расползались по Европе. Пока они не касались стран целиком, ограничиваясь деревнями, районами и местечками, но этих проплешин становилось все больше. Выпускались карты мира, на которых были обозначены те самые очаги - и родители Гарри часто на них смотрели, изучая ситуацию.

Самого Гарри это ни разу не волновало. У него в жизни были перемены - из врача он переквалифицировался в пилота грузового самолета (на пассажирские ему не удалось получить лицензии) и он летал в виртуальном Flight Simulator, как птица в облаках. Платили чуть меньше, чем врачу, но сама работа была куда веселее... Собрав нужное количество койнов, Гарри собрался жениться на Мими Камегаи, виртуальной женщине (которая и правда была женщиной), и жить с ней в виртуальном браке - однако когда ее реальный муж закатил скандал и пригрозил за подобные вещи выгнать ее из дома, свадьба не удалась, а сам Гарри стал центром некоей моральной дилеммы интернета, где люди бесконечно обсуждали, прилично ли выходить замуж в виртуале, имея реального супруга - там были и юристы, и моралисты, и кто угодно еще. Гарри тогда взгрустнулось... Мать утешала его, говорила не обращать внимания на то, что никогда не было настоящим - и просила поискать что-то реальное.

Гарри понимал, чего хочет мама. Внуков. Но он не знал, где встретить подходящую девушку - в виртуальном мире их было множество, и знакомства не составляли проблем; в реальной жизни все было куда более сложно. Люди того времени постепенно теряли социальные умения, а те, кто их имел, слишком часто были героями новостей по поводу очередных сексуальных домогательств.
"Не наше ли поколение нажило этих проблем столько, что дети сбежали от них в интернет?" - смеясь, спрашивал отец у матери, когда дело касалось несостоявшейся женитьбы сына. "Посмотри на статистику разводов и взаимную неприязнь полов. Как еще люди женятся? Даже не представляю".

Восьмидесятый год выдался тревожным, ибо проблема с отсутствием фертильности никуда не ушла - как того ожидали - а продолжила разрастаться, ибо женщины, у которых не могло быть детей, начали "штурмовать" детские дома, требуя себе ребенка - хоть какого-нибудь. И даже те, кто уже имел детей в виртуальной жизни... Большой проблемы это не составило, так как в приютах и детских домах подобной ситуации даже были рады: раньше количество брошенных детей было обременительно для ювенальной системы, и зачастую их некуда было помещать чисто физически - теперь же малышей "разбирали" все чаще.
Одновременно с этим многие женщины стали переезжать туда, где фертильность еще была в норме - но это не помогало; тогда, следуя японскому примеру, решили помочь ситуации миграцией мужчин из других стран, но и это не принесло результата: если женщина не могла иметь детей, она их не имела, где бы она не жила и с кем бы не жила...

Организации здравоохранения по всему миру стали привлекать врачей к ситуации, и мать Гарри, Бетт Робинсон, начала работать в этой сфере; для нужд ученых достаточно бойко построили несколько лабораторий в Европе -  и Бетт отправилась в Берлин, оставив мужа и сына на некоторое время. Чуть позже Гарри пожалел о том, что не поехал с матерью в Европу: поползли слухи, что женщины там стремились иметь как можно больше детей, опасаясь, что странное заболевание рано или поздно коснется и их - чем не замедлили воспользоваться охочие до плотской любви юноши. В США ничего подобного не наблюдалось, хотя конспирологи утверждали, что все это перекинется и на Штаты, и, конечно же, называли все это происками иллюминатов, которые заигрались с лекарством, провоцирующим бесплодие.

Гарри уже не был юношей, и молодость его накручивала цифры на счетчике - а он все еще не был женат; по-прежнему работал в виртуальной вселенной, продолжая быть пилотом виртуальной авиакомпании, перевозившей виртуальные грузы. В комнате у него помещалось специальное кресло, экран на пятьдесят дюймов, набор разных педалей (чтобы не тянуться к мыши компьютера) и даже пластмассовый штурвал для управления собственным виртуальным воздушным судном. Там он и пропадал целыми днями.
Отец спокойно ждал возвращения жены из Европы, не сильно отвлекаясь на сына, который выходил из своей комнаты раз в пять-шесть часов, и то ненадолго. Однако, Бетт не было дома более трех месяцев, и Джон начал скучать. И однажды он принес домой маленького робо-андроида, первую модель под названием "Пиноккио" - андроид был на вид светловолосым мальчиком лет восьми; умел говорить, ходить и вообще выглядел как человек.

- И зачем он нам? - спросил Гарри.
- Взял на распродаже под Рождество, - ответил отец. - Чует мое сердце, что они скоро так подорожают, что будет дороже Феррари.
- С чего бы им дорожать?
- Ты слышал, что в Европе их разбирают, как тако на мексиканском пляже? Скоро их станет не хватать на всех, и цены как пить дать поднимут.
- Мама же работает над этим. Скоро все снова начнут беременеть.
- Сынок, я тоже работаю на операциях, вскрывая людям желудки...но это не всегда их спасает. Есть проблемы, которые нам не решить.
- Окей, пап. Но это не объясняет, за каким дьяволом он, - Гарри указал пальцем на не включенного еще андроида, - нужен нам. Да и мама вернется, что скажет?.
- Мама еще неизвестно, когда приедет, - сердито ответил отец. - Застряла там... нравится ей эта европейская жизнь. На шестом десятке ей захотелось побывать на пляжах Ниццы. Париж, понимаешь ли.
- Мда... - протянул Гарри. - Давай его включим?

Андроид  говорил на весьма сносном английском и почти не путался в словах. Весил он, правда, как и все первые модели, куда больше обычного ребенка, и поэтому топал ногами по кухне, как взрослый. Отец научил его пересказывать вслух последние новости, и малыш Пиноккио чеканил слова как заправский диктор, пока сам Дэниел отдыхал, накрыв лицо газетой. После операций его стареющие глаза давали о себе знать, и дома отец старался ничего не читать и даже не смотреть - разве что совсем под вечер. Теперь робо-мальчишка избавил его от такой нужды; со временем отец даже стал о чем-то с этим Пиноккио спорить. Старики, что сделаешь, думал про себя Гарри.
Он сразу же запретил робо-мальчишке входить в свою комнату - и даже голосом и каким-то другим звуком его беспокоить - еще не хватало, чтобы под ногами крутился какой-то оболтус, пусть и роботизированный. Но хотя бы отец нашел себе друга. У отца когда-то был пес, но он давно сдох от старости, и с тех пор отцу было иногда одиноко - а сейчас, когда жены не было рядом, ему было еще тяжелее.

Бетт, однако, вернулась к рождеству и больше не отправлялась в Европу: проблема начала появляться и в США. Еще незадолго до ее приезда, в холодном ноябре, стали появляться новости о небольшом количестве проблем с рождаемостью в Южной Америке; на это не особенно обращали внимания, но Бетт на всякий случай вернули на родину. Результатов в Париже и Берлине она не добилась - все исследования показывали одно: это не вирус, не заражение и не эпидемия; никаким образом - по воздуху, через слюну или кровь странное явление не передавалось, а у самих больных не удавалось найти никаких отклонений. Внутри женщин просто не происходил процесс оплодотворения яйцеклеток; мужчины были в порядке, их сперматозоиды - тоже. У самок шимпанзе и прочих близких и дальних родственников человека все было хорошо, и они размножались привычным образом. В любом случае, бить тревогу было, по сути, рано: количество женщин, не способных к рождению, было пусть и растущим, но небольшим - от двух до восьми процентов общей популяции крупных стран.
- Я сама не понимаю, - говорила Бетт мужу и сыну (когда тот появлялся на кухне перехватить что-нибудь перекусить), - это не вирус и не болезнь. Это что-то другое.
- Но что это может быть?
- Это какая-то... пустота. Не-жизнь. Женская репродуктивная система просто не обращает внимания на то, что ее оплодотворяют. Будто ей стало все равно.
- Что вы пробовали в качестве мер? - спрашивал Пиноккио, который не вызвал у Бетт какого-то отторжения (оказалось, что в Европе подобных моделей было так много, что они находились даже в лаборатории, и у Бетт был один такой маленький помощник).
- Генная терапия, искусственное оплодотворение, пробовали даже пересадки органов в тяжелых случаях - ничего. Будто им запретили размножаться, и все тут.
- Это очень странно, - говорил Пиноккио. - До сих пор наука считала, что проблема с общей фертильностью кроется в мужчинах.
- И это так и было, - отвечала мама. - Но сейчас проблема в женщинах. Будто их мозг заблокировал такую возможность для организма. Знаете, как иногда мозг дает команду перестать чувствовать боль, когда она слишком сильная, и человек теряет сознание. У меня полное ощущение, что репродуктивная система женщин сейчас просто без сознания. Или, можно сказать, ослепла и оглохла.

В то время все чаще звучали голоса религиозных деятелей - о каре небесной за какие-то грехи. Гарри слышал об этом, и в отличие от родителей, был склонен считать, что полоумные фанатики тоже неправы, как их заклятые друзья из стана ученых. Организации здравоохранения почти каждый месяц находили новую причину подобной "болезни" - то экологию, то озоновые дыры, то глобальное потепление, то ядерные и токсичные отходы. Микропластик тоже был одним из главных подозреваемых - в то время его находили в крови и сердцах людей, равно как и в репродуктивной системе.  Но дело с не-фертильностью больше напоминало Гарри не последствия грехов и не расплату за них, а банальное отключение функций. И не то, что наступало в результате старения организма - органы оставались молодыми - а то отключение, когда кто-то нажимает на кнопку с надписью "Выкл.". Будто землянам отключили какие-то опции за "не продление платной подписки"...
Однако, причин могло быть сколько угодно - сейчас было важнее найти решение проблемы.

К 82 году очаг не-рождаемости появился в индейском поселении. Это постарались скрыть, но информация проникла в СМИ буквально за несколько дней и началась небольшая паника. ТВ рассказывало на все лады о некоей эпидемии бесплодия, однако, успокаивая всех тем, что это временное явление - разные эксперты приходили на эфиры и рассказывали, что все это уже было в древнем Египте, в Средние Века и так далее. Год восемьдесят третий ознаменовался тем, что бесплодие настигло Вайоминг, Айдахо и Вирджинию - в небольших процентных соотношениях. Бесплодными становились женщины от пятнадцати до пятидесяти лет без различий в расе, генотипе, состоянии здоровья и принадлежности к социальным классам.

Гарри это не волновало: он, наконец, встретился с Мими Камегаи, к тому времени уже разведенную со своим мужем (тот бросил ее по очевидной причине: она не могла дать ему ребенка). Гарри тут же уговорил Мими пойти на обследование к Бетт, и та незамедлительно поставила единственно возможный в таком случае диагноз: бесплодие нового типа, которому даже не дали пока названия. Бетт пообещала сделать все возможное... Прожив с Гарри несколько грустных месяцев, Мими уехала домой, заявив, что отказывается быть подопытным кроликом для его матери; Гарри даже не стал переживать по этому поводу, потому что его зависимость от виртуальной реальности давно победила любые притязания в реальной жизни, к которой он все равно оказался не готов. Да и детей заводить он не собирался - а они были бы неизбежны, если бы Мими оказалась фертильной. Но хотя бы ему не пришлось оправдываться перед матерью на эту тему - "так уж вышло", только говорил он и делал грустное лицо. Матушка думала, что он переживает...

В восемьдесят пятом году оказалось, что в Японии рождаемость упала на 90 процентов, но люди ждут и надеются на помощь науки и лекарств. В конце-концов, не так уж это было и страшно: кто знает, что будет в будущем с эпидемией? Она могла уйти так же, как пришла - эта надежда грела. Да и репродуктивный порог все равно достигал отметки в сорок с лишним лет, и если кто-то не мог забеременеть в двадцать, то у этого "кого-то" еще были десятилетия впереди. В конце-концов, это не смертельная болезнь - так, пусть и с сомнением, заявляла мать Гарри. Однако, позже оказалось, что последние дети в Азии родятся в восемьдесят шестом - за восемьдесят седьмой уже не было рождено ни одного ребенка. Тревогу стали бить в ООН и прочих организациях: только в огромных Китае и Индии оставались люди, которые могли еще производить людей на свет.

Отцу Гарри было семьдесят шесть лет, и он начал хворать - сначала по мелочам, потом все чаще, и в конце года Дэниел оставил практику и обосновался дома; Бетт было шестьдесят пять. И они уже не могли мириться с поведением сына, который мало того, что отказывался найти себе хоть какую-то реальную женщину из еще здоровых, дабы воспроизвести потомство, так в последнее время поставил у себя в комнате холодильник, биотуалет с инфракрасным расщеплением и не выходил за едой и по нужде дальше собственного угла, а речь его слышали, только когда он кричал что-то в экран. Впрочем, экраны уходили в прошлое, на их смену приходили шлемы виртуальной реальности; им пророчили успех еще в начале века, но те модели укачивали людей до тошноты, а графика игр была почти детской по современным меркам - сейчас же все эти проблемы были позади, и погружению в виртуальный мир не мешало ровным счетом ничего. Дэниел даже завидовал сыну, и говорил жене, что будь он моложе, от такой реальности, как сегодняшняя, он тоже бы ушел куда-то в виртуальный мир.

В 88-ом году  наполовину покрылись бесплодием Мексика, Бразилия и Аргентина; в Северной Америке бесплодие не достигало и трети, поэтому там все еще надеялись на что-то. Бетт пропадала на работе день и ночь, стараясь изучить и победить опустошительное явление, разъезжала по саммитам и встречам, сидела в лаборатории допоздна... Когда однажды она вернулась домой, то обнаружила мужа мертвым: рак добил его легкие и он перестал дышать - сын этого даже не заметил. Лишь одинокий Пиноккио-андроид стоял рядом с Дэниелом и проверял пульс умершего...

Гарри пришлось выйти из виртуальной жизни, потому что надо было успокаивать матушку, организовывать формальности и развеивать пепел; после всего этого Бетт стала пропадать в лаборатории еще чаще, будто боясь находиться дома... Доход семьи резко упал, так как отец зарабатывал больше матери, а доходы Гарри от виртуальной работы постепенно сокращались - ибо к тому времени виар-труд перестал быть новинкой, освоить которую могли только специалисты по играм, и получить работу было практически невозможно. Образовалась слишком большая конкуренция. Старую школу вытесняли молодые и готовые на все.
Он с горечью выключал компьютер, выходил из своей комнаты и видел лишь темноту - уходя, мать гасила свет и выключала Пиноккио - отца уже год как не было в живых. Гарри пытался снова уйти в виртуальную жизнь, но она теперь уже требовала огромных усилий и, главное, вложений со стороны пользователя: новый виар-шлем, необходимый для работы пилотом в онлайн-игре, равно как и новый компьютер, стоил всех его накоплений - и реальных, и виртуальных.
В конце-концов, он все же попросил мать найти ему работу; и та с радостью согласилась. Бетт потеряла всякую надежду на то, что сын станет, наконец, адекватным человеком и даже не старалась ему указывать, советовать или наставлять его на путь истинный - сейчас же происходящее казалось ей каким-то чудом. Работа нашлась достаточно быстро: в больнице требовались рабочие руки для оформления бесконечного потока виртуальных документов и бумаг - Гарри освоил эту работу столь быстро, что заменил троих человек, ибо мог находиться перед экраном или в шлеме сколь угодно долго. К тому же имел справку о виртуальном дипломе врача - как бы мало это не стоило сейчас.

В 90-ом году стало ясно, что надежды ждать неоткуда. Рождаемость на планете почти полностью исчезла, а те, кто мог произвести детей, уже выбивались из последних сил, рожая пятого-шестого, и зачастую умирая в родильных креслах; детская медицина внезапно получила финансирование, которого не имела никогда - равно как и детские сады. Все надеялись, что когда дети подрастут и достигнут полового созревания, у них появится свое потомство. Но этого приходилось ждать - а когда дожидались, оказывалось, что все молодое поколение абсолютно бесплодно (и, узнавая об этом, становится склонным к суициду - многие кончали с собой, лишь узнав о том, что они будут, возможно, последними детьми в этом мире). Наркомания развилась до такой степени, что Вудсток 69-го года казался детской игрой; религиозные культы восприняли ситуацию как новый вариант конца света и некоего апокалипсиса. Церкви были полны. Многие считали, что последствий больше не будет - и что их поколение последнее на земле - поэтому правоохранительные органы выбивались из сил в погонях за новыми нигилистами... процент погибших в перестрелках, от передозировки или суицида резко возрос.
Негодующие феминистки принялись неистово доказывать в прессе, что все проблемы из-за мужчин;  их противники, напротив, винили во всем развратных женщин, которых покарал Всевышний; различные шарлатаны продавали самые разнообразные рецепты и снадобья, реклама чудодейственных средств была на каждом углу; наживались все, кто только мог - особенно громко Гарри смеялся с рекламной вывески, обещавшей поведать каждому за малую мзду "секретные практики древних греков по повышению фертильности". Попутно появлялись постоянные лживые слухи о том, что кто-то где-то все-таки родил; приходилось каждый из этих слухов проверять; была даже сформирована специальная команда быстрого реагирования сначала в США, а потом и в других странах - конечно, все эти слухи оказались лишь слухами. Некоторые мужчины получали совершенно контрафактные документы о том, что у них имеются какие-то особенности организма, которые позволят женщинам забеременеть - и этих новых жиголо завелось столько, что полиции пришлось завести специальный штат "охотников" на подобных персонажей, ибо жалобы на них были повсюду.

Финансирование лаборатории, где работали Бетт и ее сын Гарри, все уменьшалось, будто правительство все больше разочаровывалось в ученых; ученые, в пику этому, негодовали, заявляя, что им нужно новое оборудование и новые свежие головы; на что в верхах отвечали, что о таких вещах, как финансирование, можно будет скоро забыть... хотя бы потому, что многие статьи доходов растаяли в воздухе: детские товары, детское питание и вообще вся эта сфера затихла и зачахла за последние десять лет. Новые дети - которых насчитывалось, все же, более двухсот миллионов - так и остались бесплодными. Институт планировали сокращать - и сократили многих, но основной корпус работников оставили - остался и Гарри, как сын, можно сказать, матери-основательницы целой миссии.

В 91-ом умерла Бетт. Умерла внезапно, на работе, рано утром - вздрогнула на ходу, схватилась рукой за сердце, пошатнулась - Гарри успел подхватить ее - и перестала дышать на руках у сына. Гарри повезло; к тому времени он уже не был вечным подростком-игроком, имел хорошую работу и был на хорошем счету в лаборатории.  Узнав о потере такого специалиста, начальство оплатило все расходы по ритуальным услугам, а безутешному Гарри дали неделю отпуска - всю неделю Гарри плакал, как ребенок и почти ослеп, но когда слезы кончились, сосуды в глазах восстановились и он начал видеть, как прежде.
Для него смерть матери была гибелью последней женщины в его жизни. Всех прочих - коллег, даже любовниц, подруг и знакомых - Гарри никогда не впускал в свой внутренний мир - если таковой у него вообще был; а со временем стал держать и всех остальных на дистанции. Только мама знала его, какой он есть - и любила его таким. Все остальные что-то хотели от него, или видели его как-то иначе - не так, как он видел себя - и когда матери не стало, Гарри замкнулся в себе. Конечно он разговаривал с людьми по долгу службы или даже ради интереса, но никто не стал ему добрым другом. Изредка Гарри включал малыша Пиноккио, который остался стоять в доме и спрашивал его о последних часах отца, о том, что говорила ему Бетт - история диалогов хранилась в пластмассовом черепе робота и он воспроизводил ее вслух. Гарри слушал его, сидя рядом с ним на стуле - вот они говорят о работе, о доме, о нем... о том, как Гарри их разочаровывает, но как мама еще верит в него, а отец даже завидует его виртуальной жизни... как все повернулось! Гарри тяжело вздыхал. Он никогда не был близок с отцом, но ему было горько, что тот так и не увидел, каким его сын стал вне компьютерной реальности. Дэниел думал, что сын так и умрет за экраном монитора и не успел узнать, что его прогноз не сбылся. Да, Гарри покинул виртуальный мир не по своей воле - но все же. Отец, наверное, гордился бы им. Или хотя бы уважительно кивнул головой. А теперь их обоих не было. Ни отца, ни матери.

Зато андроиды-дети, подобные его старому Пиноккио - только новые, более легкие по весу и продвинутые модели - стали хитом продаж; люди любили робо-детей, которые очень походили на живых; андроиды-взрослые тоже продавались. Гарри сменил работу и перешел в компанию РобоКид, которая занималась сборкой подобных машин. Эта работа приносила ему куда больше денег. И, главное, была куда интереснее работы с бумагами.

Многие дети и подростки, кто не поддался панике или дурному влиянию, стали пользоваться своим положением - никогда молодое поколение не было столь привилегированным, как сейчас: их не заставляли работать, не призывали в армии, любое семейное насилие на детьми каралось очень строго, а к самим детям относились куда добрее, чем раньше - как будто в едином порыве. У одиноких не-матерей даже навертывались слезы на глаза, когда они видели живого ребенка, и они не знали, почему плачут - от того, что скорее всего, видят последнее поколение детей, или от того, что не могли зачать своих...

Новый миллениум Гарри праздновал с друзьями на работе в офисе РобоКид. Домой он приходил только поздно вечером, чтобы поспать. Питался и, по сути, жил он на работе. Его задача была проста: он устанавливал аккумуляторы, проверял работоспособность... в общем, все, что не требовало каких-то специальных знаний. Потом он стал разбираться в их конструкции, прочих мелочах, и перешел на линию монтажа. В следующем году он планировал перевестись - если все сложится удачно - на уровень сборки. Конечно, надо было куда подробнее изучить электронику; чем он и стал заниматься. Этот процесс ему стал нравиться куда больше, чем онлайн-миры - хотя они продолжали существовать. Но Гарри больше не хотел там быть. Зачем существовать в виртуальном мире, когда здесь у него рабочее место, доход и знакомые, с которыми можно так же бессмысленно перекинуться словечком?

- Помните, как одно время женщин ценили... как матерей? - сказала Эми, начальник отдела маркетинга, изрядно выпив. - Теперь этого нет. Мы бесполезны. Так... для веселья.
- Что ты, - утешал ее Джонс, который работал менеджером линии сборки. - Все еще образуется. Пусть сейчас нет детей, пусть даже еще десять лет нет детей, но когда-нибудь все изменится. Наука найдет выход. Правда, Гарри?
Гарри повернулся к говорящим.
- Не знаю, - коротко ответил он. - Это вообще не относится к науке, мне кажется.
- А к чему же? - спросила Эми плаксивым голосом.
Гарри не ответил.
Разговор подхватили молодые - ребятам было по двадцать с небольшим. Эти были очень даже довольны происходящим. Раньше они думали о каких-то средствах предохранения, нежелательных беременностях, даже абортах - теперь эта тема была снята.
- Нас теперь, - сказала Триш, девица лет двадцати, стажерка, - чрезмерно опекают родители. Дескать, не дай бог что с нами приключится. А те, кто успел произвести потомство недавно, и вовсе готовы посадить своих детей в стерильный бокс, чтобы те не дай бог, не подхватили простуду..
- Ладно тебе, - сказал другой стажер. - Мы все равно умрем. Что с того, что у нас не будет детей? Когда умираешь, уже все равно, есть там кто-то после тебя или нет.
- Еще как есть дело! - воскликнула Эми. - Много бы ты понимал!
Гарри показал стажерам жестом, чтобы они заканчивали болтать.
Старик Боззо тоже был тут, на диване. Смотрел телевизор без звука - он любил это делать, будто ему нравилось следить за движущимися картинками.
- Когда все новорожденные из поколения девяностых станут стариками, - сказал он, - это точно будет конец всего. Мы еще видели малышей... а эти малыши уже нет.
- Точно, - сказал Джонс. - Нам еще повезло. А скоро... пройдет лет сто, и не останется никого. Но опять же - это целый век прогресса. Что-нибудь да придумают. Рановато паникуют.

Гарри молчал, зная, что правительство уже махнуло рукой на все научные разработки - ибо они длились уже десятки лет, а толку не было. Перепробовали все - ничего не помогало. Но кто знал, сколько надо копать вглубь, прежде чем обретется под лопатой золотая жила? Государство теперь вкладывалось в андроидов, искусственный интеллект и робото-технику. Сюда шло большинство финансов. Словно наверху хотели заменить неудавшихся людей... Но это не очень получалось - производство андроидов-детей обходилось еще более-менее финансово выгодно - даже выходили в плюс, а вот роботы размером со взрослого человека по-прежнему стоили от двадцати тысяч долларов, и не было никаких вариантов для удешевления. Дефицит чипов, которому предрекали конец к тридцатому году прошлого века, никуда не ушел и стал новой нормой. Даже компьютеры не дешевели и не обретали той запредельной вычислительной мощи, которую обещали к тем же восьмидесятым. Прогресса с шестидесятых в этой сфере практически не было. Развивался, пожалуй, только виртуальный мир, плодить который было легко - старый сервер двадцатилетней давности мог разместить целую виртуальную страну, а если его не хватало на всех, ставили еще один. Но и виртуальный мир терял свою аудиторию, ибо она полнилась - до половины контингента - детьми и подростками. Которые стремительно взрослели и хотели больше захватить того живого, настоящего мира, который все они, возможно, видят в последний раз.

Иногда Гарри бродил по улицам в своей старой джинсовой куртке, что досталась ему от отца, и видел опустевшие детские сады и школы. Последний детский сад закрылся еще в девяносто шестом. Те дети учились уже в пятом классе. Еще пять лет, думалось ему, и больше школы не понадобятся. Это будет последний выпуск. А потом колледж. Если кто-то вообще захочет учиться.
И люди не хотели. Дети пропадали на улицах, ругались с родителями. Зачем учиться - для чего? Какой мир продолжать, какое будущее строить? Родители говорили детям, что все образуется и скоро кто-нибудь из молодых сможет произвести на свет потомство - сами в то не веря.
Служба в армии была отменена по всему миру, т.к. сокращать и без того уменьшающееся человечество приходило в голову только самым полоумным террористам - которые тоже встречались до сих пор, но с ними разбирались теперь без всяких разговоров о том, что надо быть гуманным и терпимым. Людей становилось все меньше, и их надо было беречь. Старики умирали, на смену им приходили люди предпенсионного возраста, тем - сорокалетние, тридцатилетние, выпускники колледжей, потом школьники... но это были последние смены. Понимание этого факта будто заморозило то пламя, что раньше бушевало в человеческом племени: религиозные, семейные, политические и любые другие конфликты затихали, будто в огонь плеснули холодной воды.

Этой ночью Гарри был с Эми, которая никогда не отличалась повышенной нравственностью - а теперь и вовсе буянила в этом плане, надеясь хоть как-то хоть от кого-то забеременеть. И это наблюдалось все чаще; женщины делились на две категории - те, кто в отчаянии пытался получить ребенка от мужчины, и те, кто вовсе завершил какие-то отношения с ними, не имея шансов на обретение потомства. Новые семьи практически не создавались. Люди жили как хиппи на Вудстоке.

Граждане заводили огромное количество домашних животных - если кто-то не хотел жить с роботами. У многих было по целому выводку. Собачниками и кошатниками становились те, кто раньше не хотел заводить даже одного питомца - особенно пары после сорока. У собак и кошек появлялись родословные, велись учетные книги, началась даже вялая борьба за права животных. Соседи Гарри по цеху, Андре и Алекс, завели себе целый бассейн с тремя выдрами. У Джинджер была игуана, у Эми - андроид Джон. Каждый хотел компании. Только не Гарри. Ему хватало общения на работе. Дома он просто ложился спать.

Центры подготовки космонавтов работали сверхурочно - ученые надеялись, что наконец-то на Марсе смогут построить базы, пригодные для жизни человека.
Но стало ясно, что почти ни одна из ракет не достигла своей цели. Через несколько дней полета они перестали выходить на связь. Обломки некоторых  потом обнаружили; остальные, скорее всего, остались вечно летать по орбите Земли или рухнули куда-то в глубокое синее море. Те же космонавты, кто достигли цели, были настолько истощены перегрузками полета, что умерли на Марсе, даже не успев вернуться с поверхности красной планеты. Вокруг их тел сновали марсоходы, не понимая, что им делать с этой биомассой в скафандрах. НАСА была распущена через год - полеты стоили настолько дорого, что истощили и без того скудную мировую экономику.

В августе сотого года Гарри отпраздновал свой пятидесятый день рождения. Праздновал один, даже не включил Пиноккио, который теперь пылился на чердаке. Гарри сидел за пустым столом и пил. Ему было плевать на всех детей мира, на то, что детей не будет у него - ему было горько, что родители его ушли так рано. Хотя, думал он за очередной рюмкой, можно быть, оно и к лучшему. Они хотя бы умерли с надеждой, что все образуется.

Ученым платили все меньше. Результатов не было. По крайней мере, не было результатов быстрых, на которое надеялись правительства всего мира. Об этом говорила еще покойная мать Гарри, Бетт - нельзя отказываться от последней надежды, даже если на это уходят все силы. Но правительству было интерснее смотреть на то, как плодятся роботы. У них было подобие человеческого разума, да и внешнего вида - но проблема себестоимости в конце-концов убила все предприятие. В конце-концов все филиалы РобоКида были закрыты за нерентабельностью; работал только главный офис и пара заводов. Продавались только дешевые Пиноккио, а взрослые модели (в народе их звали Кен и Барби) лежали на складах. Они были дороги, и людям больше хотелось видеть детей. Пусть даже роботизированных пародий на них.

В то время начинала поднимать голову генетика, как последняя мера. Если робо-дети не могут заменить живых, а живые не воспроизводятся, как насчет детей в пробирках? И работы на этом фронте велись так бурно, что порой Гарри казалось, что в этом мире не осталось ничего, кроме генетики. Однако результаты были слабы. Искусственные утробы так же не работали, как настоящие. Матки женщин пересаживали в специальные биомашины - но ничего не работало. Все было так же, как и всегда. Доходило до того, что женщин, лежащих в коме, оплодотворяли искусственно - надеясь на то, что проблема гнездится в мозге, дающем сигнал на отказ.  Но и это не помогло. Гарри некоторое время проработал в такой больнице санитаром и его передергивало от этого эксперимента. "Хорошо, что мама не дожила до этого", думал он. 

Затем Гарри перешел в компанию Ласт Этикс, где работали с автономной генной инженерией. Там не собирались вообще привлекать к делу женские части тела, а выращивали эмбрионы в пробирках из старого материала фертильных еще женщин. Этот материал отказывался приживаться на женщинах-современницах, но его можно было использовать как-то иначе. К сожалению, и здесь вышло не очень здорово: дети получались, и это вызвало настоящий фурор, но умирали на первом-втором году жизни. Один малыш прожил три года - и скончался во сне. Следующие попытки привели к тому, что дети жили дольше - до пяти лет, но не могли говорить - и потом снова умирали. В 2106 году дети стали появляться чаще, но все они были больными и уродливыми, с тяжелыми физическими и психическими отклонениями, и не доживали до шести лет - никто из них не мог говорить. Их даже почти не усыновляли - женщины боялись этих маленьких монстров, предпочитая жить с Пиноккио. В конце-концов инициативу начали сворачивать, ибо плоды этого труда грозили превратить планету в мир уродов-франкенштейнов. Даже если бы они смогли вырасти во взрослых, то это  были бы не люди, а просто какое-то мычащее мясо.

Завод по производству Пиноккио тоже был остановлен на какое-то время, ибо не хватало рабочих рук. Тогда работу переложили на само-обучившихся роботов, оставив людей лишь для контроля над ними. Поставки руды и прочего тоже попробовали поручить робо-грузовикам; люди в основном оставались в ремонтных мастерских - чинить самих себя роботы пока не научились. Однако количество роботов было прямо пропорционально количеству электричества, нужного для их работы - к сожалению, робо-рабочие не могли существовать на корпоративном сухом пайке, которого было достаточно для существования обычного рабочего, из плоти и крови. Да, каждый робот заменял десять человек, но потреблял электрической энергии за двадцать - то есть "питался за двоих". Надо было ремонтировать дороги, железнодорожные пути... с этим роботы справлялись, однако слишком часто случались столкновения разных робо-машин, диспетчеры сбивались с ног, и суеты получилось так много, что все это дело просто бросили на полпути; роботов выключили. Заброшенные робомашины пылились на складах, где еле-еле мигали под потолком последние лампочки.

После провала генной авантюры в 2110 году, правительства всего мира перестали финансировать и генную инженерию, и развитие роботов. Вкладывались в искусственный интеллект, но что было от него толку на тот момент? Кому он должен был служить? Раздавались отдельные голоса о том, что надо заполнить леса роботами-насекомыми и прочей робо-живностью, чтобы рано или поздно после людей осталась искусственная цивилизация, но все снова уперлось в финансовый вопрос. Каждый такой мини-робот стоил денег. Их не было.

Профессионалы во многих областях умирали просто в силу возраста; на смену им приходили "последние дети", которым было уже по тридцать. Из-за прекращения рождаемости население уменьшилось почти до миллиарда: не было новых детей, которые должны были занять нишу от годика до двадцати девяти, не было стариков.

Работать было некому. Поставки прекращались. Нефтепромышленность чахла, начались проблемы с топливом и пластиком. Скупали еду, делали запасы - вот уж где пригодились матерые выживальщики, над которыми так смеялись лет тридцать назад. Электронная сфера начала чахнуть - некому было продавать ту самую электронику. Основными ее потребителями были молодые люди, но их становилось все меньше. Игровые приставки перестали выпускаться. Школы и университеты были давным-давно закрыты.
Когда все оказалось заброшенным, стали появляться разные животные - от кротов до енотов, шастающих в поисках еды; целые шайки кабанов стали выходить из лесов и уничтожать мусорные баки; на пляжах даже тюлени внаглую лежали рядом с людьми и требовали у тех еды, а лоси иногда занимали целые заброшенные дворы. За этим пытались следить, но потом решение стало очевидным: надо было съезжаться в одно место, где люди проживали бы одной большой группой. Маленькие человеческие поселения на обширных и безлюдных ныне территориях не были более в безопасности; природа брала свое.

Правительства мира объединились, договорившись до объединения народов: все съехались в США - кроме тех, кто пожелал остаться и умереть где-то в одиночестве. Последние люди в их слишком малом количестве не могли больше работать, как прежде, каждый в своей стране. Все стали одной большой Америкой, расселившись по городам и весям. Проблема была в том, что люди были нужны на всех частях света: в Европе добывали руду, в Азии делали чипы; производство, что находилось в Китае, зачахло, но оно было необходимо... Закончилось это тем, что люди летали вахтами на самолетах из Америки на рабочие смены в Китай и прочие страны. Гарри помнил свои годы пилота в виртуальном мире, и устроился на работу летчиком, перевозя подобные смены туда и обратно. В свои шестьдесят он был бодр и здоров, хорошо видел и не страдал хроническими болезнями, поэтому после полугодичных курсов он получил сертификацию и почти до конца своих дней работал в этой сфере.

Все эти меры, однако, помогали лишь косвенно. Ресурсы стремились к концу. Конец света - во всех смыслах - был очевиден. Ресурсов - по идее - должно было хватать, ведь едоков стало много меньше, но некому было обрабатывать поля, добывать руду, работать на фабриках и так далее. Была введена трудовая повинность; - работали все - от старух до тридцатипятилетних "последних детей".  Пока как-то справлялись. Но убыль населения продолжалась - смерть управляла дирижерской палочкой: когда Гарри стукнуло семьдесят, и он вышел на пенсию, людей моложе сорока не осталось совсем. Тех, кому было за восемьдесят, оставалось не так много - смерть забирала одного за другим. Гарри даже уставал от того, что не видит более молодых лиц, особенно женских. Он никогда не был бабником, но молодые красивые женщины все-таки радовали его глаз - теперь их почти не оставалось. А те из последних детей, которым было уже за сорок, с тоской ходили на мрачные экскурсии в детские сады и школы из прошлых лет...

Дни шли за днями. Надежд не было. Наука не развивалась, потому что ученых становилось все меньше. Многие из "последних детей" уже умерли - кто от несчастных случаев, кто от переработки, кто от пьянства, кто из-за каких-то драк друг с другом по той же пьяной лавочке, кто-то заболевал раком или чем-то другим, столь же фатальным. На 2128 год население сократилось до пятиста тысяч человек. Все проживали тогда даже не совсем в Америке, как таковой, а в Калифорнии и окрестностях - из-за ее приятного климата.

Когда отключили интернет, центры психологической помощи оказались переполненными. Люди выходили из своих квартир с трясущимися руками - у них начиналась ломка, как у матерых наркоманов. Гарри в этом плане повезло. Он давно уже работал на настоящей работе и на игры у него не было времени. Те, у кого были возможности для пребывания в сети и виртуальной реальности по сей последний день, не успели адаптироваться. Больше не было их уютного маленького мира, больше не было виртуальных друзей. Многие пытались создавать локальные сети, но их уже поджидало отключение электричества. Гарри видел этих людей - тех, которые открывали книгу и искали в ней кнопку "поиск" или, выходя на улицу, не понимали, куда идти в родном городе на двадцать тысяч жителей. Он прекрасно понимал их. Но больше не чувствовал их боли. Ему было все равно.

Отключение электричества привело, конечно же, к полной разморозке криокамер, где хранили свои тела разные миллионеры. Родственникам посоветовали забирать тела как можно скорее; тела тех, к кому не успели приехать родные (жившие далеко от крио-центров), срочно хоронили по старинке.

Гарри поселился в одном из домов на окраине - свой старый дом в Висконсине он давно уже продал; все вещи - свои и почивших родителей - он перевез на новое место. Дома раздавались почти бесплатно. Все понимали, что деньги больше не имеют смысла - некому было их передать по наследству и даже не на что было больше тратить. Он выходил в теплый день на улицу, шел мимо пустых магазинов и полных церквей - которые теперь были людны, как в средневековье (которое, в принципе, и наступило) - и шел на пляж. Раскладывал шезлонг, брал книгу и что-нибудь читал, да так и засыпал.

Весь документооборот, бывший некогда цифровым, судорожно пришлось переводить обратно в бумагу... Люди - после долгих "ломок" и кризисов -  постепенно привыкали жить без интернета, компьютерных игр, даже компьютеров. Даже старые плееры нечем было заряжать - электричество было только у правительства и то по несколько часов в день. А Гарри, лежа на пляже, любил читать исторические книги о начале двадцатого века. Тогда все было почти как сейчас: электричество - редкость, о компьютерах только мечтают...

Конечно, вся эта спокойная жизнь в большом доме престарелых не могла длиться вечно; наступили голод и дефицит. Из еды были только хлеб, молоко и вода, изредка мясо - некому было работать на фермах и забивать животных; соевых посадок становилось все меньше. Но люди как-то жили... все эти "последние дети" пятидесяти лет от роду, понимавшие, что им осталось жить лет тридцать.

Женщины из последних детей все чаще кончали жизнь самоубийством: когда они поняли, что у всего их поколения наступил перманентный климакс, то многим просто расхотелось жить. Раньше они лелеяли надежду на то, что все-таки что-то изменится, и что люди обретут способность производить потомство - но больше никто не мог бы родить, даже если бы природа смилостивилась над ними и отозвала бы коварную эпидемию бесплодия... Раньше бы подняли большой шум по этому поводу - но сейчас не было интернета и социальных сетей. Все познавали локально, на собраниях и встречах. Этакая Америка начала семнадцатого века, отмечал про себя Гарри.

Он любил посещать джазовые заведения, где играли разную музыку на живых инструментах - электрических больше не выпускали, да и некуда было их включать. Кругом появлялись свечи; женщины еще пытались выглядеть красивыми в свои пятьдесят с лишним. Мир шел назад, сворачивался, как пружина, обратно...

Как всемирно-историческая насмешка судьбы, были изобретены лекарства от рака и ВИЧ-инфекций - но это никого не интересовало более. Многие старики на терминальных стадиях рака получали новую жизнь, лишь для того, чтобы умереть своей смертью, наблюдая, как от вселенской опухоли умирает целая планета людей. Также Гарри отметил, что даже та скудная еда, что была в наличии, становилась вкуснее и полезнее: поставки химических препаратов для консервации продуктов при долгих перевозках пропали за ненужностью, и все пекли, варили и заготавливали как раньше. И не только Гарри отмечал это - люди вообще становились здоровее. Они лучше питались, чаще ходили в гости, больше бывали на свежем воздухе; спортивные игры процветали, стадионы были забиты стариками с футбольными мячами. "Дивный новый мир", - смеялся про себя Гарри.

Гарри исполнилось восемьдесят. Последним детям шел шестой десяток. Шансов не было. Никто не родит более ни одного ребенка.
Все. Конец.
На долю Гарри не досталось ни войны, ни голода, ни несчастных случаев, он даже не лежал в больнице ни одного раз в своей жизни - он был в свои восемьдесят вполне здоров, не считая простейших старческих недомоганий вроде боли в спине и суставах перед дождем. Голод ему не грозил - голод это угроза молодым, которым надо питаться и иметь силы; старики ели мало, практически как маленькие дети, и хлеб с молоком вполне удовлетворял многих. Гарри хватало даже хлеба и воды - на такой диете он сидел, когда безудержно играл или работал в виртуальной реальности.

Иногда он скучал по виртуальным мирам. Оказаться бы там снова и пропасть навсегда. Пусть даже в том мире он был бы безработным нищим или вечным таксистом. Зато кругом были бы молодые женщины, дети... Пусть и ненастоящие. Гарри задумался, что в виртуальном мире так и не успели запустить процесс деторождения. Виртуальные персонажи сходились, но никогда не имели детей. Детей можно было взять в виде ботов, и только лишь - ибо никто из взрослых не хотел отыгрывать младенца; даже школьники в виртуальном мире не хотели быть "пупсами" и "детсадовцами".
"Все, как было у нас чуть позже", - подумал Гарри. И даже немного испугался. Будто виар предсказал развитие человеческого рода... Глупости! Он отогнал от себя бредовые мысли, ибо боялся их - они напоминали ему, что старческий маразм может оказаться чуть ближе, чем ему кажется.

В среде последних людей, которые после сорока приобщились к вечнопопулярным духовным практикам, прошел слух, что где-то в Гималаях появилась деревня, где можно-таки зачать новую жизнь. Никто не знал, кто пустил его, этот фантастический слух. Возможно, это было даже некое коллективное мифотворчество, когда несчастные выдавали желаемое за действительное - подобное тому, как раковый больной цепляется за любой шанс и готов поехать даже в Африку к какому-нибудь местному колдуну... Некоторые, не слушая ничьих уговоров, отправлялись в далекое путешествие. Однако в Гималаях давно уже никто не жил, лагерей для туристов больше не было, а остались только заброшенные поселения и бесконечные льды...

Гарри доживал свой век. Он не просил, чтобы его привели в этот мир, равно как и не имел власти над тем, как его отсюда уведут. Поэтому лишь пожимал плечами. Поднимать шум из-за чего-то... не этим ли занималось человечество последние восемьдесят лет? И к чему это привело? Ни к чему. Их шум просто никто не услышал.

Гарри решил уехать в домик у озера - тот, что оставил ему еще покойный дед. На старости лет Гарри хотел быть в одиночестве. Больше всего Гарри не хотел встретить кого-то из жителей Поселения. Он не хотел видеть эту старость кругом - ему хватало старика в зеркале. Он смотрел, как обновлялась природа с каждым месяцем - и, затихая зимой, возрождалась по весне - и не видел этого в окружающих людях. Все знали, что доживают свой век без надежд; беспробудно пили, безудержно веселились, иногда дрались, часто молились, ходили в обносках, жили при факелах и свечах - полное средневековье. Все это ему опротивело уже давным-давно.  Особенно его раздражал Дэн Лендерс, который методично ухаживал за своим участком, постоянно что-то украшал, сажал цветы, каждое воскресенье ходил в церковь с женой. Будто этот Дэн не собирался помирать - или не понимал, что всему конец... Это раздражало Гарри. Жизнерадостные смертники  его просто бесили.

Гарри собрал свои вещи и пешком отправился через весь город - машины уже не ездили, бензин не производился, нефть не добывалась. Он шел мимо пустых, заброшенных домов и вспоминал, как в далеком-далеком детстве его возили к бабушке в похожее место - в той маленькой деревне почти все дома пустовали, и только в доме бабушки горел свет... Идти ему пришлось часов шесть; несколько раз он заглядывал в заброшенные магазины, где обнаруживались сухари и вода в бутылках.

Он уже привык к тишине. Пожалуй, он даже не хотел никаких разговоров. Ему нравилось, что он теперь живет как первый посетитель сервера в виртуальных играх, которые он так любил в молодости, и изучает игровую карту, открывая новые локации. И одну из них он открыл: склад. Большой серый склад, стены которого даже не собирались красить. Дверь была открытой - мародеры, наверное, здесь уже побывали. Внутри помещения Гарри обнаружил только пустые стены и стеллажи, на которых были расставлены подлежащие ремонту дети-андроиды; кругом валялись отвертки, гаечные ключи, болты и прочие вещи, столь присущие подобным местам. Это был склад ремонтной мастерской - сама мастерская была за углом, а сюда складывали модели андроидов, которые либо шли на выдачу, либо поступали от клиентов и ожидали работ. Он еще помнил, как этих маленьких андроидов водили под ручку последние молодые женщины, а затем и пожилые женщины - как у кровати умирающих старушек не было никого - ни детей, ни внуков, а только эти самые Пиноккио.

Гарри  решил рассмотреть  андроидов: одного за другим он включал их, но все они не подавали признаков жизни. Видимо, это были те, кого пускали на детали для других моделей. Открыв некоторых, стало понятно, что в одном из них еще находится аккумулятор, но не работает пневматика с гидравликой, а у тех, у кого руки и ноги работали, не было заряда; в результате Гарри просидел два часа за переставлением деталей из одной модели в другую, пока кто-то из них внезапно не включился.

Гарри получил неслабый удар током; схватился за руку и отскочил, потом метнулся обратно к роботу, чтобы выключить его, но Пиноккио внезапно заговорил.
Глаза робота загорелись.
- Здравствуйте, - сказал он.
- Ну привет, - сказал Гарри в ответ.
- Моего заряда хватит на двести часов, - оттарабанил Пин.
Гарри знал, что заряда в этих маленьких гаденышах хватало на сотню-другую часов непрерывного использования, то есть прожить с таким, если включать его на тридцать минут в день, можно было до полугода. Приблизительно.
- Проведи проверку, - сказал Гарри. - Ты включился с глюком.
- Более половины моих деталей неаутентичны и не попадают под гарантийный ремонт.
- Мне ли не знать! Я сам тебя собрал.
- В остальном системы работоспособны. Небольшой прогрессирующий рассинхрон в программном обеспечении.
- Прогрессирующий?
- Скачок напряжения неправильно запустил операционную систему. Рекомендую перезагрузить систему.
- Вот еще. Ты можешь взорваться.
- Для взрыва нет оснований.
Гарри с сомнением посмотрел на него.
- Откуда же возникла искра?
- Статическое электричество на отвертке; последний раз ее использовали более восьми лет назад.
- Хм. Ладно. Пойдем. Нам надо в Хилл-Велли.
- Если я пойду пешком, мой заряд будет истощаться вдвое быстрее - сообщил андроид.
Гарри кивнул. Действительно, если андроиды начинали ходить, то их приходилось заряжать чаще. И это в условиях наличия электричества.
 Поэтому Гарри усадил его в свой рюкзак.
- Будешь развлекать меня разговорами, - сказал он андроиду.

Гарри поймал себя на мысли, что этот Пин напоминает ему того маленького робота, которого привел домой отец - в те времена, когда все было хорошо, когда мама была жива. Гарри вспомнил, как пропустил все это время за играми и виртуальными вселенными - и сейчас даже не мог вспомнить, какой была мама в то время, не мог вспомнить, о чем говорил отец - ему было не до таких мелочей тогда, ведь он был занят пилотированием виртуальных самолетов. Виртуал, - подумалось ему. - Как мало он стоил. Колосс на глиняных ногах... Стоило перестать получать электричество, как умерло все, что было создано. Просто исчезло.

А еще, глядя на андроида, Гарри внезапно что-то почувствовал. Будто укол - совести или чего-то другого; ему казалось сейчас, что он сам в каком-то смысле был таким же андроидом. Пародией на человека. Тенью бытия. Картонной вырезкой человека, которая выглядела и действовала, как человек. Он уходил в виртуальную, ненастоящую жизнь - и в обычном мире становился столь же ненастоящим. И на это уходили годы... десятилетия!... Гарри когда-то корил себя за это - когда можно было жить, он не жил. 
Но теперь, по прошествии лет, он лишь усмехался, вспоминая о своих прошлых размышлениях. Какая теперь была разница? Живи как хочешь, конец всегда приходит неожиданно, и все, что было до него, неважно. Прошлого уже давно не было. Это была тень. Прошлое существует, если есть настоящее. А оно стремительно исчезало.

Гарри слышал, как сенсоры андроида захватили в окуляр птицу, сидящую на ветке ивы, что росла у берега. Малыш Пин крутил головой, сидя у него на спине - прямо как настоящий ребенок.

- Жизнь продолжается, - сказал вдруг Пиноккио.
С чего вдруг эту машину стали посещать такие мысли, Гарри не знал. Видимо, всему виной тот самый прогрессирующий рассинхрон.
- Без нас, - только и сказа Гарри, поправляя рюкзак. Пластмассовые ботинки андроида выпирали из рюкзака и носками били его по спине.
- Жизнь всегда продолжается без кого-то или чего-то, - продолжил Пин. - Одни виды уходят, другие приходят. Некоторые навсегда вымирают. Как динозавры.
- Ты думаешь, что мы были динозаврами нашего века?
- И люди, и андроиды. Все это вымирающая эпоха. Люди и все, что они создали.
- Останутся только руины.
- Заброшенные постройки и архитектура останутся еще надолго, - ответил Пиноккио. - Среднее время исчезновения металла и пластика в условиях неконтролируемой работы экосистемы - до пятиста лет, по моим прогнозам.
- Но некому будет оценить всю красоту ушедшей эпохи.
С возрастом Гарри стал сентиментальным.
- В природе нет представлений о красоте. Эти представления создали люди. Даже нас, детей-андроидов, люди создали по своим представлениям о красивом.
- Ужасный мир.
- Такой же, какой был за миллион лет до людей и после них.
- Потому и ужасный.
- Человек создал себе целый мир представлений об окружающем - благодаря чему и стал человеком. Но эти представления никогда не были настоящими.
- Ты о чем это?
Гарри подозрительно покосился на андроида. Какой-то он был... не такой. Видимо, глюк был серьезнее, чем ему думалось.
- Все, что человек создал, основывалось на его представлениях о мире, то есть, по сути, являлось фантазией, выдумкой. Вещи никогда не были такими, какими их себе описал человек.
- Ох, матерь божья, - прошептал Гарри, останавливаясь и опираясь ладонями на колени, пытаясь расслабить больную спину. - Вот уж не думал, что будучи почти что последним человеком на земле, я буду слушать лекции по философии.
- С другой стороны, - продолжал Пиноккио, - все мои тирады запрограммированы человеком, и тоже являются некоей фикцией. Все, что я говорю, тоже в какой-то мере фантазия и выдумка.
- О фантазии и выдумке, - добавил Гарри, поднимаясь.

 Они продолжили свой путь. Дул легкий теплый ветерок. В кронах деревьев порхали птицы. Какой-то райский сад с двумя последними - а не первыми - людьми.
Конечно, Гарри и Пиноккио не были последними. Где-то еще оставались долгожители - те, кто доживут до сотни лет. На свою голову...

- Получается, Пин, что ничего не имеет смысла. Все движется, растет, прогрессирует само по себе, не имея ни мозга, ни чувств.
- Чувства это представления человека о...
- Да что ты заладил! - Гарри недовольно закашлялся.
Пиноккио послушно замолчал. Он, имея серьезную базу знаний по психологии, умел вовремя остановить запрограммированную тираду, базируясь на повышенном сердцебиении говорящего.
- Что ни говори, - наконец сказал Гарри, - а чувства и представления о чем-то и есть человек.
- Верно.
Они уже потеряли город из виду.
- И скажи мне, Пин, - вдруг нашелся Гарри. - В этой новой экосистеме, что останется после нас... кто будет иметь представления и чувства?
- Скорее всего, никто, - ответил маленький андроид. - Эти качества были присущи только человеку. Человек - уникальное создание, и всегда являлся исключением из хода вещей. И благодаря этому век его существования был так короток.
- Исключения из правил долго не живут...
- Верно. Человек это обезьяна с поврежденной психикой. Благодаря этой запущенной болезни человечество, как вид, стало тем, кем является.
- И век больных недолог.
- В природе выживают здоровые. Здоровье - залог долголетия даже в контексте истории планеты.

Гарри ощутил прострел в спине. Вздумалось ему тащить этого болтливого робота на спине!...
- Слезай, - сказал он. - Прогуляемся. Это будет полезно для твоего здоровья. И для моего.
Они немного прошли пешком. Лучше пусть у этого Пиноккио сядет батарейка, чем хрустнет его старая спина, думал Гарри. Лечить его будет уже некому.
До Хилл-Велли было недалеко. Недалеко, если идти без лишнего веса, а не тащить на спине болтливого металло-пластикового болванчика.
Добравшись до хижины, Гарри почти упал на ступеньки у двери и застонал - спина давала о себе знать.
- У вас, скорее всего, радикулит, - сообщил Пин.
- Как будто я сам не знаю, - заворчал в ответ Гарри.

Гарри любил это место. Большая хижина. Кухня, печь. Дрова. Лес, чтобы эти дрова заготовить. Рядом озеро. Весла, лодка. Запас спичек и зажигалок, что держал его дед - которого он видел два раза в жизни, еще когда был ребенком. Ружья в сарае, патроны, все прочее - для охоты. Книги в шкафу. Особенно он любил книгу про Робинзона Крузо, откуда взял много полезных идей для себя. Он и сам ощущал себя таким же одиноким - только Крузо верил, что кто-то да придет за ним - пусть даже через много лет - Гарри же знал, что этого не случится. Кто бы мог подумать, - говорил он себе, растапливая печь, - что цивилизация вернется в дикие времена. И вернется туда без большой войны, нашествия машин и апокалипсиса. Даже Христос не спустился - хотя сколько людей верило в это. Было бы с кем поговорить!...

Приготовив себе немного еды, Гарри решил не отправляться на охоту в ближайшие дни. Он хотел отдохнуть. Просто отдохнуть. Ноги гудели. Гарри выключил Пиноккио и прислонился к подушке. Очнулся он уже на следующий день.

Гарри решил порыбачить. Удочки были. Лодка тоже. Червяков он накопал очень быстро и, вытолкав старую лодку, хотел было сесть в нее, но, о чем-то поразмыслив, вошел в дом, включил Пиноккио, потащил его под мышкой с собой. Усадил в лодку напротив себя, оттолкнулся веслами от берега. Человек и андроид выплыли на середину озера; солнце было ласковым и мягким; жаркое лето постепенно сдавало свои позиции. Пиноккио сидел напротив Гарри, оглядываясь по сторонам.
И тут на Гарри спустилась привычная депрессия. Иногда он забывал о том, что случилось, и жил, как будто ничего не произошло, но бывало, что его накрывало волной какой-то могильной тоски....
Он посмотрел на Пиноккио.
- Я думаю, мы были рождены для большего, - наконец, сказал Гарри. - А не для того, чтобы... жить так и закончить... вот так.
- Верно, - бодрым и радостным голосом ответил андроид.
Будто его веселили эти разговоры о конце человеческого мира.
- Ты тоже так считаешь?
- Безусловно. Человеческий мозг на протяжении всего существования человечества был способен на большее.
- Хм, - протянул Гарри.
- Мозг человека - сложнейший механизм, воссоздать который не может пока ни одна известная нам цивилизация.
- И куда же ты ведешь?
- Люди были рождены для большего. Наличие всех вводных, что были ему даны, говорит об этом однозначно. Каждому виду дается то, что он должен использовать - и он использует.
- А мы, значит, не использовали?
- Безусловно.
- И почему же так вышло?
- Человеческий мозг сам привел себя к подобному исходу.
- Ах вот как! - чуть было не вспылил Гарри, примерно понимая, к чему клонит этот слишком умный андроид.
- Разумеется. Мозг человека слишком увлекался представлениями и чувствами, вместо того, чтобы осуществлять то, для чего был создан. Для мышления человека иллюзия, представление о чем-то, были куда важнее всего остального. Все, что человек создавал, было иллюзией. Музыка, кино, литература, религия, изобразительное искусство - все это мир иллюзий, в которых нет ничего настоящего. Так же и в социальной жизни - представления о мире заменили сам мир. Даже сейчас, Гарри, ты разговариваешь с запрограммированным андроидом, который был создан как иллюзия мышления и иллюзия человека.
- Но это делает нас людьми, понимаешь ты это или нет?
- Понимаю. Но то, что сделало вас людьми, вас же и привело к уничтожению. Чувства, искусство, представления, понятия и прочее не дали человечеству реализоваться как биологическому виду.
- И проклятие, и благословение в одном флаконе, - Гарри печально и тяжело вздохнул.
- Верно. Если бы человек реализовал себя, то выжил бы как вид. Но тогда он не был  "человеком" в понимании человека как такового.
- Понимаю. Люди выдумали себе представление о том, какими должны быть люди. И сами в этом запутались.
- Безусловно.
- Верно... Безусловно... А вот вы, андроиды, вы-то не выжили. Хотя у вас представлений нет.
- Андроиды не размножаются, поэтому не могут выживать. Их либо производят, либо нет.
Гарри поднял глаза к небу. Самый очевидный и верный ответ. Робот даже не старался, чтобы осадить его.
- Мы теперь тоже... не размножаемся.
- Это делает нас очень похожими. Мы в одной лодке.
- Словарь идиоматики у тебя работает на славу! - воскликнул Гарри, распутывая удочки. - Но нас будто бросили. Как и вас бросили мы, люди.
- У инженеров нет более условий и возможностей для продолжения производства. Это не ваша вина. Это ничья вина.
- А у тех.. - Гарри погрозил кулаком синему небу над головой. - У них тоже... не было возможностей для производства?
- Возможно, закончились поставки необходимого сырья.
Гарри взглянул на Пиноккио. Робот как робот. Иногда он забывал, что перед ним не живое существо, а машина - но после таких оборотов вспоминал.
- И как думаешь, почему? Если так называемым высшим силам это твое сырье кто-то поставлял, то почему перестал это делать?
- Не имею достаточных данных для обработки запроса.
- Я тоже.
- Мы в одной лодке, - повторил Пиноккио.
Гарри засмеялся, похлопав по плечу маленького андроида.
- Верно, безусловно, как ты говоришь.
- У нас есть еще одно отличие.
- Кроме того, что ты из микрочипов, а я из белков?
- Да.
- Ну и какое?
- Я знаю, что меня создали. А вы нет. Вы можете только верить.
- У нас недостаточно данных для обработки запроса. Так?
- Верно.
- Безусловно.
Гарри снова рассмеялся самому себе. Закинул удочку. Рыбы много. Что-нибудь да клюнет.
- Подожди, - вдруг сказал он. - Но вера - это тоже иллюзия. Значит, в каких-то иллюзиях мы все же могли оказаться правы, и это были не фантазии, а рабочие гипотезы?
- Верно.
- Вот я спросил тебя об этом, а потом понял, что не знаю, к чему может привести эта мысль.
- Она никуда не ведет. Даже если бы иллюзии человека о себе и мире оказались бы правдой, он бы выдумал себе еще множество.
- Откуда тебе знать?
- Предположение на базе вводных данных из истории вида. Статистический анализ позволяет предсказывать подобные вещи таким же образом, как люди предсказывают наступление определенного времени года.
- Ага! Предположение! - придрался Гарри. - Ведь тоже представление кого-то о чем-то.
- Система мышления, встроенная в меня, основана на человеческой.
- Все время забываю, что ты машина только отчасти. Все, что ты говоришь, кем-то запрограммировано.
- Возможно, у людей все точно так же.
- Возможно. Вполне. Кто-то - или что-то -  нас такими сделало.... Но тогда получается, что у нас нет свободы воли.
- В широком смысле свободы воли никогда не было. Только вариации выбора на обусловленности существования.
- Ну-ка поясни.
Гарри определенно настораживал этот прибор в виде человека. Микроволновка, которая внезапно научилась сама готовить суп. Слишком много думает. Брак после ремонта... С другой стороны, с таким андроидом было интереснее, чем с его старым Пиноккио, которого принес домой отец много лет назад.
- Человек не волен выбирать, когда ему родиться. Человек не волен выбирать, когда он заинтересуется противоположным полом. Не волен выбирать, когда у него выпадут молочные зубы. Не волен выбирать срок своей смерти. И все такое прочее. Биологическая и экосистемная обусловленность. Такая же, как у андроидов.
-Но мы все живем по разному, даже в этих рамках.
- Статистический анализ искусственного интеллекта показал, что люди делятся на несколько тысяч типов, которые постоянно повторяются. Уникальных людей очень мало. Уникальных решений и поведенческих программ тоже мало. Все слишком часто повторяется. Поэтому так легко и быстро был создан мой ИИ-чип.
- А как же речь?
- В этом была свобода человека от обусловленности. Он мог, находясь в строго заданных рамках, выражать свои эмоции по поводу нахождения в этих рамках. И эти паттерны были переданы и андроидам. Например, все, что я произношу в диалоге с тобой, это вариации выбора из заранее определенных программ.
- И ты думаешь, что и я такой же?
- Безусловно.
- Ты ничего не понимаешь в людях!
- Это тоже возможно. Люди, не понимая многого о себе самих, создали столь же несовершенные машины.
- У меня голова кружится. Будто сейчас из моего лба полезут иголки.
Гарри обхватил седую голову руками.
- Ваш возраст составляет восемьдесят два года. В таком возрасте не стоит увлекаться сложными мыслительными конструкциями.
- Ты бы хоть улыбнулся, когда говоришь такое.
На лице Пиноккио расплылась улыбка.
Гарри снова засмеялся.
Клюнул карп. Гарри подхватил его; снял с крючка, бросил в ведро. Ужин, считай, готов.
- Сегодня ты меня смешишь больше обычного, - сказал он Пину. - То свободы воли у людей нет, то они несовершенны, то они обречены, то их чувства их же и уничтожили... Создали андроида-мизантропа!
- Человеческий род всегда питал неприязнь к самому себе, и перенес это в программный код андроидов.
- И чего это он питал неприязнь к самому себе? - Гарри хотел было продолжить, но осекся. - Лучше не отвечай. Ты скажешь что-то о войнах и криминальных сводках.
- Верно.
- Все совсем плохо. С нами всегда все было плохо. И мы не могли иначе.
- Безусловно.
- Постой! А был ли выход?
Гарри замер с веслами в руках, ожидая ответа.
- Не имеется достаточных данных для обработки запроса, - только и сказал Пиноккио.
- Ну, придумай что-нибудь. Импровизация, слыхал такое слово?
- Думается, что бытие человека как человека в вашем понимании, само по себе является причиной вымирания людей, и могло быть неизбежностью.
- А могло и не быть?
- Безусловно. Все мои слова лишь программный код, написанный человеком, поэтому заранее неточен и может вести к неверным выводам.
- Робот, который может ошибаться. Тоже мне!
- Роботы, которые не ошибались, людям не нравились. Они всегда хотели, чтобы окружающие их машины научились говорить и мыслить, как обычные люди.
- Это уж точно. По образу и подобию.
Гарри молчал, тихо направляя лодку к берегу, старясь не плескать. Ему хотелось тишины. Голова трещала, будто и правда набилась иголками. Он за двадцать минут разговора с андроидом наслушался столь многого, что не хотел больше думать в принципе - ему хотелось стать амебой, которая не имеет мозга и мышления... Или андроидом, который мыслит без побочных эффектов. У роботов не болит голова. У них вообще ничего не болит. Они не устают, только изнашиваются.
Греб он недолго - заломило старую спину.
Что ж. Можно еще чуть-чуть поболтать. А потом - к берегу...

Гарри смотрел в воду - там плавало великое множество рыбы, которую некому было ловить. Просто какой-то аквариум...
- Посмотри, сколько их стало.
- Природа замещает человека, - монотонно произнес Пиноккио.
- Как мы пытались заместить самих себя вами, горе-роботами.
- Андроидами.
- Ага. Природа все это устроила задолго до нас, потом были мы... и вот нас, считай, нет, а рыбка тут. И все, что мы смогли сделать, это андроидов - пародию на самих себя.
- Но ни одно другое существо в природе не способно на творчество, - заметил Пиноккио.
- Вы-то способны. Вспомни, в последние годы вы написали лучшие книги, лучшую музыку.
- Пожалуй, мы были вашими лучшим творением, способным спасти мир человека, который вы так любили.
- Кстати, это верно, - задумался Гарри. - Если бы вы достигли стадии... как его?
- Самовоспроизводства, - подсказал Пиноккио.
- Да, верно.
- Вы все-таки были Создателями, - сказал Пин. - Пусть не все получилось, как вам хотелось. Вы создавали других людей. Потом и нас.
- Почти стали богами, - усмехнулся Гарри.

Пиноккио как-то странно посмотрел на него. Или ему так показалось?
- Ты чего это? - настороженно спросил Гарри.
- Почему так называемые боги оставили вас? - вдруг спросил Пиноккио.
- Ты о чем?
Гарри уже был готов выключить этого полоумного. Мало ли что выдумает сейчас...
- Это простая аналогия. Если наш искусственный интеллект при всей его мощи не смог успеть дойти до стадии воссоздания популяции, тем самым обрекши нас на исчезновение, то может, и разум так называемого Творца или природы не успел довести ваш разум до понимания нужных для выживания проблем?
- Тоже мне, - проворчал Гарри. - "Не успел". Может, они там, наверху - Гарри погрозил небу кулаком, - и не хотели нашего выживания. Мы и там до одного места! Хотя чем черт не шутит. Хм... Ты что-то разговорчив сегодня.
- Пытаюсь быть продуктивным в последние часы существования.
- Хаха! Лысый шимпанзе и его жалкое творение в одной лодке среди любимых творений Создателя. Ему, видимо, нравится дикая природа побольше нас!
- Вам, людям, места, где не было других людей и было много красивой природы, тоже нравились куда больше скученности мегаполисов.
- Ладно уже... Бог с ним.
Гарри посмотрел на малыша Пина. Все то же. Все слова - человеческие. Даже слишком.
Пиноккио раздражал Гарри своей прямолинейной и вместе с тем странной болтовней, но в то же время ему хотелось слушать и слушать маленького андроида. Гарри понимал, что даже эта убогая версия искусственного интеллекта, максимально упрощенная для слабых человеческих мозгов, вмещает многое, чего он сам, как человек - и все остальные, как люди и как вид, не могли вместить в себя, отрицали и отказывались видеть.

Гарри взмахнул веслами и коснулся ими песчаного дна - они были уже совсем близко к берегу.
- Пошли, умник, - сказал он, вылезая из лодки и привязывая ее к дереву.
Пин зашлепал по воде ногами - пластиковые модели не боялись воды уже лет двадцать как.
- Так ты говоришь, что все твои речи не имеют смысла, по большому счету?
- Как и вся вербальная функция человечества. Она, в принципе, является средством обмана человечества человечеством. Средством создания иллюзии. То есть того, что делает людей людьми.
- То есть говорить нет смысла, но это по сути необходимо?
- Верно.
- Какие-то у тебя страшные мысли.
- Человека всегда пугали собственные мысли, и поэтому он всегда стремился ограничивать свое мышление.
- Несмотря на то, что с помощью этого мышления он становился человеком?
- Верно.
- Какие-то парадоксы.
- Парадокс в том, что парадокс может существовать и не существовать одновременно.
- Прекрати. Это уже бредни.
- Вся суть человеческого мышления по сути бред обезьяны.
- Господи боже. Ты же нас ненавидишь. Только не говори, что люди ненавидят сами себя. Я это знаю, но не хочу об этом слышать.
- Хорошо.
Гарри уже винил себя за то, что затеял этот разговор - и разговор, по сути, с самим собой. Может, и действительно, лучше было бы не говорить вовсе. Разучиться говорить, мыслить. Стать амебой, андроидом. Мышление - это такая ноша...

В лесу - где-то далеко кто-то завыл. Не хватало еще волков.
Ружья в доме имелись. Охота одно, но в лесах могли появиться вполне себе дикие животные в неприятном для одинокого человека количестве. Гарри торопливо захлопнул дверь.
Включил горелку на искусственном топливе. Надо было приготовить поесть.

- Слушай. А вот эта живность... - Гарри повертел в руках рыбину, - она ведь была и до появления людей.
- Верно.
- И природа создала на базе всей этой живности сначала обезьян, а потом людей?
- Примерно так.
- То есть есть шанс, что природа создаст людей снова?
- Безусловно. Шанс есть. Будет ли он реализован, другой вопрос.
- А вдруг... природа не захочет повторять своих ошибок?
- Если допустить, что у природы есть воля и мышление, то да. Если не допускать, то все произойдет случайно в результате кинетических погрешностей биологической системы.
- Когда-то где-то сойдется воедино какой-то белок с другим белком?
- Верно. Когда-то в племени обезьян появятся слабые больные особи, которых станет так много, что они организуют свой социум.
- Ха! Если бы все было так просто! Сколько мы живем, еще ничего такого не произошло, за все десятки тысяч лет. Даже близко ничего похожего.
- Возможно, пройдет еще столько же времени.
- Да тогда, может быть, и Земли-то не станет. Какой-нибудь метеорит и все... крышка.
- Такой вариант вполне возможен. Плоский диск перевернется и все попадают с края земли.
- Ты!... - воскликнул Гарри, повернувшись к Пиноккио, и обнаружив у того на лице широкую улыбку. - Это все твоя чертова программа с чувством юмора. Отключить бы ее к чертовой матери.
- Шутка и смех создают возможности для разгрузки напряженного мозга.
- Это уж точно. Мы, больные и обреченные обезьяны, иначе не можем.

Гарри зажег старую масляную лампу. Темнело.
- Пора тебя выключать, - сказал он, наконец. - Посадишь последний заряд.
Гарри посмотрел на Пиноккио и почувствовал некую жалость к нему. Последний аккумулятор разрядится и маленький андроид, выглядящий как живой ребенок школьного возраста, больше не заговорит. Они были как Робинзон и Пятница, но вокруг их необитаемого острова не проплывет больше ни один корабль - а Пятнице осталось жить совсем недолго. Гарри выключил Пиноккио, поставил его на полку рядом с набором старых аккумуляторов - давно уже разряженных... и вышел на улицу.
Солнце садилось. Листья деревьев слегка раскачивались под дуновениями ветерка. Раздавалось квакание маленьких древесных лягушек. Все продолжалось. Кроме человека.
"Может быть, мы действительно никто для природы... просто больная обезьяна, которая выдумала себе мир, каким хотела его видеть - и каким он никогда не был" - думалось Гарри.
Может быть, природе даже стало бы легче без нас. А если мы понадобимся, природа сделает так, что очередной орангутан внезапно получит какие-то отклонения в психике и через тысячу лет - а это для Вселенной одно мгновение - появятся новые люди. Или кто-то еще. Может быть, эволюционируют какие-нибудь богомолы. Или пингвины. Почему нет?...
Но кому нужны все его размышления?
Кому все это нужно, кроме него самого? Кроме его мышления больной обезьяны? "Все, что мы создали, было средством создания иллюзии, спасающей нас от биологического существования амеб", - с горечью подумал он.

Внезапно он кинулся к Пиноккио, снял с полки, включил.
- Да? - ответил тот.
Гарри передал ему весь тот ворох мыслей, который только что собрал в своей голове.
Пиноккио сделал вид, что задумался - эта настройка стояла в нем по умолчанию. Некоторые выключали ее, но Гарри не стал - так андроид выглядел более живым.
- Не стоит грустить по поводу того, что прошло, - наконец, ответил Пиноккио. - Стоит радоваться, что он все-таки было.
- Ты думаешь, что человек и его существование это радость?
- Для человека, в философском плане - безусловно. Люди создали нечто уникальное для природы. О чем стоило бы помнить, если бы у природы была память.
- Но она не вспомнит.
- Природе нет нужды помнить что-либо. Все имеет необходимый для существования набор клеток, который будет развиваться, появляться и исчезать сам.
- Некий часовой механизм, в котором ожила кукушка...
- Спорное сравнение. Если провести лингвистический анализ...
- Ох, прекрати.
Пиноккио замолчал.
- Но как быть без памяти, без истории?
- Этот вопрос имеет смысл только для человека. Для остальных он смысла не имеет. Это лишь лингвистическая конструкция.
- Какой-то тупик. Даже отчаяние.
- Все годы развития человечества так и не научили людей обретать покой, - вдруг сказал Пиноккио. Быть может, если бы человечество все-таки обрело знания о глубинах собственной психики, оно могло бы принять свой конец без тяжелого невроза.
- Как робот, да? - огрызнулся Гарри. - Тебя-то выключить, ты и не заметишь.
- Верно.
- А вот я выключу тебя навсегда, или сломаю. Каково тебе?
- Никак. Твои предположения о моих эмоциях являются продолжением твоих представлений о мире и о своих собственных эмоциях.
- Все! Хватит! - вспылил Гарри, схватил Пиноккио и разом выключил его, потом почти швырнул на полку, едва не разбросав тяжелые аккумуляторы, которые и без того грозились упасть ему на ногу.
Потом тяжело опустился на стул, обхватил голову руками.
Отчаяние овладело им. И понимание того, что само это чувство лишь выдумка, продукт человеческого представления о жизни, вводило его в какой-то ступор. Гарри хотел умереть как можно быстрее. Здесь, сейчас. Выключиться. Но даже простое выключение не было дано людям. "Мы так до этого и не додумались", - мелькнуло у него.
Гарри встал со стула, походил по комнате. Взглянул на картины, развешенные на стене.
Творения существ, не знающих о себе и мире ровным счетом ничего. Даже не знающих, что их убьет. Так спивался, наверное, первый алкоголик, думающий, что будет пить вечно и без последствий... И что мы могли привнести в мир, - подумал Гарри, - если ничего не знали об этом самом мире, о его простейших функциях?... Что мы вообще знали о жизни вокруг, почему стали считать себя царями природы? Мы как подростки-бунтари, которые не слушали родителей и сторчались на какой-то дури - только сейчас мы перед лицом Вечности...
Тут он поймал себя на мысли, что сам будто пропитался словами малыша Пина и стал говорить, как он. "Вот уж воистину, с кем поведешься..." - сказал он вслух, но звук собственного голоса в полной тишине напугал его.

А потом его взгляд упал на дверь в винный погреб. "Только напиться и остается. Как тому гипотетическому первому алкоголику". Направившись туда, Гарри только и повторял: "Больная обезьяна... больная обезьяна... полоумный примат... облысевший шимпанзе... чрезмерно умная макака...." - и эти мысли покинули его только тогда, когда он напился до состояния не то что примата, но скорее овоща. И в таком состоянии ему захотелось снова побыть на озере. Почему, зачем - он не знал.
Его тянуло к природе. К чему-то, что не создал человек.
Гарри, пошатываясь, снова подошел к причалу, снова отвязал лодку. Молча, в полной тишине, толкнул ее с берега к воде; сел, оттолкнулся веслами. Он плыл на середину озера. Туда, где над ним стояла высокая полная луна. Ему не хотелось ровным счетом ничего, кроме как сидеть в этой лодке, окруженному водой. Он вспоминал, как когда-то был жителем виртуального, ненастоящего мира и не собирался покидать его. Не случись всего этого - где бы он был? Кем бы он стал? Глядишь, и вовсе бы помер за игровым столом со шлемом на голове. Виртуальный житель, подумалось ему - который стал полной своей противоположностью, жителем самой что ни на есть реальной жизни... настоящей, ощутимой, без всякой электронной техники. Гарри чувствовал себя тысячелетним человеком, который видел и далекое будущее с роботами, и далекое прошлое, чуть ли не пещеры - только живущим наоборот, вспять. "Вот как жизнь повернулась", кивал он своему отражению в воде - и едва узнавал себя прежнего. Старик, наполовину облысевший, седой, морщинистый. Старый, как сама Вечность. Совсем один посреди целого мира, некогда полнившегося похожими на него. Жалел ли он их и себя сейчас? - он не знал. Не хотел думать об этом. Да и зачем? Все потеряло смысл. Кроме этой лодки, этой луны, этого "сейчас". Когда-то Гарри делил свой мир на "до" и "после" - точкой отсчета для него был не девяностый год, год полной потери фертильности человеческого племени, а год смерти матери... - но  сейчас и это потеряло всяческое значение. Какой-то великий покой снизошел на него - будто бы с самой Луны. Когда-то люди мечтали покорить Луну, Марс, другие планеты - но так и не успели. Ничего, по сути, не успели. Стремились, старались, и все свелось к одинокому старику в ветхой лодке. К этим веслам, к этой воде, к этой глубокой ночи.

Он проснулся в лодке - вода прибила его к берегу - с гудящей головой. Первое, что сделал по пробуждению, это вернулся в дом, включил Пиноккио и усадил перед собой на стул.
Он хотел задать ему вопрос...

- А как ты думаешь, если бы Бог был, то он пытался бы нас спасти? - выдавил он из себя.
- Судя по религиозным книгам, он пытался это сделать с самого начала, - ответил Пиноккио.
Гарри прокашлялся - от кашля у него загудела голова...
- Но их так никто и не понял, ты же знаешь лучше меня. Да и это все... о душе, о вечности. А помощь вот такая, прямая и конкретная?
Примерно такая, как таблетка алкозельцера прямо сейчас, добавил он про себя.
- Ее не было. Судя по всему, если представлять бога как существо, он надеялся, что вы спасете себя сами.
- Да мы просто не успели! - всплыл Гарри. - Мы это с тобой выяснили, кажется?
Его хмель начинал проходить, уступая место какому-то тупому упорству.
- Все это является гипотетикой. Вопрос существования Бога до сих пор не закрыт. Поэтому в богословских дискуссиях нет особого смысла.
- То-то же.
Гарри отпил воды из бутылки.
- Есть одно мнение на эту тему, - сказал Пиноккио, помолчав.
- Какое это, интересно? Сейчас как сболтнешь...
Гарри покосился на малыша Пина.
- Вам, как виду, не хватало погрешностей.
- Чего? Да у нас их, этих идиотов, полно! Было полно...
- Я говорю не об идиотах, а о проценте отклонения от общей массы.
- Ничего не понимаю. Потрудись-как объяснить.
- Человек, - начал Пиноккио, - был мутацией прямоходящих приматов, и в нем рождалась хитрость, жестокость и вербальная функция вместе с интеллектом.
- Так...
- Процент отклонений увеличивался и образовался новый вид.
- Так, - повторил Гарри.
- Следовательно, процент отклонений приводил, помимо негативных аспектов, к талантам и достижениям.
- Так, - в третий раз протянул Гарри. - И что же?
- Если бы в том виде, что образовался за прошедшие тысячу лет, было бы больше погрешностей - дающих и плохое, и хорошее, то есть талантливое - то, быть может, ваш вид пришел бы к решению необходимых проблем намного раньше и устранил бы их так же, как устранил, скажем, оспу в девятнадцатом веке.
- Да ты знаешь наши "погрешности" лучше нас, - отмахнулся Гарри. - У нас как не погрешность, так не талант или гений, а тюрьма или того хуже, пост в Конгрессе.
- Возможно, в том и была проблема.
Гарри хмыкнул.
- Так же, как человек был погрешностью прямоходящих приматов, - заключил Пиноккио, - так и человек высшего типа, с талантом и возможностью скорейшего нахождения новых путей, возможно, был погрешностью.
- И был бы процент этих погрешностей повыше...
- Вернее, их позитивных проявлений.
- ...То все могло бы быть иначе. Но ведь и у вас, роботов, могло быть иначе. У вас тоже была выбраковка. Ты, кстати, один из дефективных.
- Совершенно верно. Будь у роботов возможность питания биологической пищей, они бы продолжили ту жизнь, которую не могут продолжить люди.
- Хм, - Гарри задумался. - Действительно. Если бы не эти аккумуляторы... кушали бы хлеб да воду, как коровы...
- Тогда люди смогли бы заложить данные о своих личностях в андроида определенного вида по желанию; возможно, даже в свою роботизированную копию.
- Тоже, знаешь ли, вариант какой-то... пугающий. Не находишь?
- Именно поэтому люди не продолжали развитие робототехники в этом направлении.
- Ты думаешь, мы намеренно держали вас в черном теле?
- Это возможно. Человека пугает другой вид, более совершенный. Даже если бы он был биологическим, а не механическим.
- Тут не поспоришь. Эх! А какая была идея. Подумай, Пин. Вы пасетесь на лугах, как коровы, а в ваших головах - все знание нашего мира. Но кто же знал.
- В последние годы было множество достижений в этой сфере. Эти исследования были слабо финансированы.
- Куда же ушли гранты, не подскажешь?
- На изучение биологической проблемы фертильности, - невозмутимо отвечал Пиноккио. - На то, чем занимались доктор Робинсон и ее лаборатория.
Гарри стиснул зубы.
- Ты хоть понимаешь, Пиноккио, что я и есть сын доктора Робинсон?
- Моя база данных по лицам содержит образ мисс Робинсон, но нет данных по ее сыну.
- Я работал там же, где она.
- Судя по всему, я был отключен от питания и, следовательно, от обновлений, до этого времени. Когда я был включен, уже не было интернета, чтобы обновить ее. Будем знакомы, мистер Робинсон.
Гарри махнул рукой.
- Черт с тобой.
Ему вспомнилась мама. Он плохо видел в своем воображении ее лицо - только смутный образ. Смутный образ ее и того мира, которого больше нет. И никогда не будет. Неужели она работала зря? И все они шли неверным путем? Может быть, надо было... действительно, как говорит Пин... вложить все знания в андроидов... и...
- Подчеркну, что мои слова о достижениях в робототехнике есть лишь теория, основанная на лингвистической базе, заложенной в меня людьми, - перебил его размышления Пиноккио.
- Хватит! Умолкни! - взорвался Гарри. - Я знаю, что все твои слова лишь теория для ублажения наших жалких мозгов. Уже уяснил.
- Я понимаю, что, возможно, обидел вас.
- Да ладно уж.

Однажды утром, когда Гарри стало неожиданно плохо по пробуждению- будто воздух покинул его старые легкие, испорченные многолетним стажем курения - он чуть не скончался; но все-таки организм выдержал. Старость, думал про себя Гарри, тяжело дыша. Иначе и быть не могло.
Но теперь его стали посещать мысли о смерти. Он не хотел о ней думать, но все скорее приближался к ней.
У Пиноккио оставалось совсем мало заряда, но Гарри все же включил его.
- Как ты думаешь... - спросил Гарри, тяжело закашлявшись, - Что ждет нас после смерти?
- С религиозной точки...
- Нет-нет, - поспешил Гарри. - Это все я и так знаю. Рай, ад... Можешь предположить что-то более... ну, разумное, что ли?
- Утверждают, что всех ждет Ничто.
- Ничто! - вскричал Гарри в сердцах. - Будто мы знаем, что это такое!
- Ничто это философская категория, фиксирующая отсутствие и небытие определённой сущности, или же отрицание бытия вообще, активное начало негации, - отчеканил андроид.
- Ты сам не понимаешь, что сказал, - сложил Гарри руки на груди. - Правда же?
- Все представления о небытии не могут быть полными. В природе есть только перерождение биологических существ в органику и затем в другие биологические или органические формы жизни. В природе ничего не "умирает" и не переходит в "ничто". Для природы такого понятия не существует. О том, что будет после жизни, волнуются только люди.
- Да-да, вот помру я, поедят меня червячки, растащат по земле, а потом из меня вырастет дерево, которое даст плоды, эти плоды поклюют птицы или съест обезьяна.
- Примерно так.
- Это я и так знаю. Но скажи, Пин... все-таки, может такое быть, что там, за чертой сознания, что-то есть?
- Недостаточно данных для обработки запроса.
- Ну... хотя бы скажи, есть такая вероятность, что все эти верующие окажутся правы? Что нас ждет рай и прочее?
- Количество вероятностей для непознанного бесконечно велико, - ответил Пин. - Быть может, разбавить наш диалог песней или шуткой? Я вижу, как у вас повышается кровяное давление. Этот разговор вас нервирует.
- Черт тебя дери. Значит, может что-то быть по-другому. Может, нас ждет не только разложение.
- Недостаточно данн...
Гарри выключил Пиноккио. Пусть помолчит.

Через месяц Пиноккио не включился совсем. Гарри знал, что это случится, но почему-то это стало для него неожиданностью. Пин стал ему как сын, которого у него никогда не было - так он привык к нему за эти месяцы. Гарри утирал слезы, и винил себя - нельзя же плакать по куску железа с программой внутри - но это плохо ему помогало. Гарри любил Пина, и надеялся, что умрет раньше, чем у того сядет последний аккумулятор.
Гарри нашел немного досок и сколотил из них деревянный гроб, куда уложил Пиноккио. Раз он говорил, как человек, пусть и умрет, как человек. Но у него не хватило моральных сил уложить туда малыша Пина: руки дрожали, к горлу подкатил комок. Гарри схватил гроб и расколотил его в щепки. Никаких символов смерти. Ее и так было слишком много вокруг.
Тогда Гарри перестал есть - не потому, что хотел умереть - а потому, что у него почему-то пропал аппетит. Будто ему не хотелось есть одному.
Он лежал на кровати, куда уложил малыша Пина, и смотрел в потолок.
- Вот и все, - сказал он себе. - Осталось чуть-чуть.

У Пиноккио был встроен музыкальный проигрыватель, но Гарри не хотел пользоваться им, дабы не разрядить батарею слишком скоро. Разговоры его увлекали гораздо больше любой музыки. Но теперь ему не с кем было разговаривать.

Гарри пошел в подвал. Там, на пыльной полке, стоял старый граммофон, который купил еще его дед как раритет - и с десяток пыльных пластинок. Граммофон был механическим - такая техника была в ходу в последние годы. Гарри захватил пластинки и сам проигрыватель, с трудом вытащив все это на белый свет. Облако пыли поднялось в воздух, когда он бухнул все это престарелое оборудование на стол. Где-то около часа Гарри пытался понять, как же работает этот реликт доисторических эпох - инструкции не было. Что-то не работало, и он никак не мог понять, что. Оказалось, что механизм просто стар и грязен - его пришлось разобрать по винтику. Спешить все равно было некуда. К ночи граммофон был в рабочем состоянии, но Гарри хотелось только спать - так он устал за этим ремонтом.

Только утром, на следующий день, у Гарри дошли руки до этого странного прибора с большой железной трубкой. Ни одного музыканта на пластинках он не знал. Представители времен черно-белого телевизора, о котором что-то смутно помнил его отец.

Гарри вынул заводную рукоятку - уже начинавшую ржаветь, вставил ее в заводной механизм, начал вращать по часовой стрелке... раздался скрип и треск - и крутил, пока механизм внутри не дал понять, что вращений больше не требуется. Потом достал пластинку, вынул ее из упаковки - альбом некоего Бобби Винтона - установил. С трудом поставил тугой держатель иглы на винил - тот не хотел держаться и соскакивал - но все-таки у Гарри получилось. Заиграла музыка. Будто из жестяной банки, - подумалось ему.
Кто такой этот Бобби Винтон, Гарри не знал. Песня ему не понравилась. Грустная, об одиночестве. Знай люди, чем все кончится, меньше пели бы на эту тему...
- Я мистер Одиночество, и у меня никого нет, - пелось в песне. - Я покинул свой дом не по своей воле, и хотел бы вернуться туда - но увы. Я жду письма, но его нет. Я забыт - да, забыт! - и теперь гадаю, как все обернулось таким провалом.

Почему-то от последней фразы Гарри содрогнулся. Как будто это было про него. Будто он сам - этот провал человечества, не оправдавший надежд... Гарри судорожно снял пластинку и отложил ее в сторону. Господи Боже, подумалось ему. Даже песни издеваются надо мной.

На другой пластинке он увидел мужчину, дующего в трубу. Некий Армстронг. Что ж, наверняка что-то зажигательное. Что-то, что развеет тоску.

- Я вижу зеленые леса, красные розы, они расцветают, как мы с тобой - и я думаю, как замечателен мир... - пела пластинка.
Темп песни был вовсе не зажигательным, но хотя бы слова, не нагоняющие на него сплин, радовали.
Гарри вспомнил, что слышал эту песню не раз где-то в интернете. Какая-то нестареющая классика из рекламных роликов.
- Вижу голубые небеса, белые облака, яркий благословенный день, священную темную ночь - и думаю, как прекрасен мир, - продолжал Армстронг.
Гарри смотрел в окно - наступал прекрасный солнечный день. Лето заканчивалось, но погода все еще стояла восхитительная.
- Цвета радуги так красивы в небе, - раздавалась музыка в его старой хижине, - И вижу, как жмут друг другу руки старые друзья, как проходят люди; я слышу, как плачут дети, и вижу, как они растут - и познают столь многое, что я уже не буду способен понять - и думаю, как прекрасен мир...
Гарри передернуло от упоминания детей, от этой страшной сейчас иронии подобных слов; и пока звучало соло на трубе, он чуть не задохнулся от комка в горле - он как раз был тем ребенком, который вырос и познал то, о чем его родители и старшее поколение даже не догадывались. Он видел все - от начала и до конца, само начало и сам конец. Люди старше, чем он, скончались до финала человеческой драмы, а те, кто был моложе, чем он, не видели, как все начиналось - они стали хоть что-то понимать, когда все уже свершилось и поставило себя как факт бытия...
- О! Как прекрасен мир! - продолжал Армстронг, закончив играть на трубе.
Игла дошла до конца пластинки. Раздался шип, винил закрутился вхолостую, но Гарри не находил в себе сил остановить старый граммофон.
С трудом поднявшись, он вышел на улицу. Все, как в песне. Лес, небеса, облака, яркий день. Но все остальное было иным. Часть этого мира навсегда исчезла - и он был, наверное, одним из последних ее представителей. Гарри вдыхал жаркий воздух последнего августа. Скоро жара пройдет. Начнутся дожди. Молнии будут резать небо. Все изменится. Но застанет ли он еще одну осень?

Старое тело уводило его в сон, как бы говоря - "заряд твоей батареи тоже истощается" - и Гарри лег спать. Спал он долго и тяжело, потом с трудом встал.

Шел дождь. Густой, будто стоял стеной. У Гарри болели голова и колени - старые его кости плохо переносили осень, и с каждым годом все хуже. Дождь шел несколько дней. Гарри только лежал рядом с Пином - и по-прежнему не ел. Ему не хотелось. Совсем не хотелось. Он даже не включал более граммофон - музыка... средство ублажения обезьяньих мозгов и пещерных эмоций, - думал он, уходя в вязкий сон.

Гарри прожил еще неделю. Последние дни он проводил в почти полном забытьи.
Не так он представлял себе конец света. Да и свет, в общем, не кончался. Не было апокалипсиса, взрывов, войн, второго пришествия. Все случилось намного тише. Даже не прилетел метеорит из космоса. Экологические проблемы не свели людей на нет, равно как и все человеческие недостатки и пороки. Никто не наказывал их за эти самые пороки - хотя они этого заслуживали. Все просто... подошло к концу. Игра пройдена. Финальные титры. The End.

За окном грохотали громы наступающей осени. Старая крыша начала протекать.
В свои последние минуты Гарри мог думать только о том, что ждет его в будущем - а оно должно было наступить, даже если он его не увидит. Будущее есть у всего на свете. Только в другой форме. Что-нибудь, да будет. Что-то новое. Что-то другое. Но что?...
Этот вопрос мучил его, и он устал искать ответ. Скоро он сам узнает - или не узнает. В первом случае, все хорошо, и впереди есть что-то - что-то неизвестное, великое непознанное. Во втором... во втором ему будет все равно.
- Впрочем, раз мы ничего не знаем о мире, - подумал Гарри, - и только создаем о нем свои представления... тогда будем считать, что все еще впереди. Может, мы чего-то не знаем. Может, где-то далеко, в каких-то джунглях все-таки еще теплится надежда на самовоспроизводство облысевшей обезьяны, которую никто не ждет с распростертыми объятиями. Незнание - великая сила, - сказал он себе. Если ты чего-то не знаешь, то надежда есть всегда.
- Правда, Пин? - сказал он, повернувшись к потемневшему от времени андроиду.
Тот молчал.
- Правда, правда. - ответил Гарри сам себе.
Дышать ему становилось тяжело.

Что-то ждало его... там.
Или ничего не ждало.
Он не знал.
Но раньше это великое непознанное его пугало.
Теперь - уже нет.
Ведь все-таки - кто знает?
Люди ничего не знали о жизни, думая, что все знают о ней. И так уверенно говорили о загробной жизни, о смерти, о том, что случается - или не случается - после жизни. О том, что Бог есть - или его нет. О том, что всех ждет только вечная тьма небытия. Или наоборот, райские кущи.

- Наверняка опять ошибались, - подумал Гарри, почти ехидно улыбаясь про себя - ибо лицевая мускулатура уже не слушалась его.
И закрыл глаза.