Помню, однажды по дороге в Казань, к нам заглянул двоюродный брат, кандидат филологических наук, доцент, выпускник филологического факультета Ленинградского университета, человек упитанный и солидный.
Я в то время работал истопником в школьной котельной, безвыездно жил в деревне, но в душе ощущал себя художником и поэтом, незаслуженно обремененным большим домашним хозяйством. Кое-что из моих сочинений уже печатали в районной газете, кое-что мягко отвергали в центральных изданиях. Встреча с кандидатом наук по филологии казалась мне удачным шансом блеснуть своими знаниями о современной литературе, нащупать путь к новым веяниям, новым течениям.
Разговор наш начался примерно так.
- Леонид Иванович, - обратился я к нему с вопросом, - как вы считаете, проза Владимира Набокова не напоминает вам манеру письма Марселя Пруста?
- Марселя Пруста? – переспросил он удивленно. – Для чего это тебе?
- Я тут недавно перечитал «Король, дама, валет», Набокова, а немого погодя «Под сенью девушек в цвету», Марселя Пруста. И нашел между ними нечто общее.
- Никогда не задумывался об этом, - ответил Леонид. - Ты лучше скажи, сколько вы сейчас поросят держите? Мы, знаешь ли, однажды на даче тоже пробовали поросенка завести. Было такое время в девяностые годы. Денег не хватало ни на что. Жили черт знает как...
- А мне кажется, что Владимир Набоков и Марсель Пруст чем-то похожи, - пробовал я продолжить начатую тему.
- Не забивай свою голову этой ерундой, - посоветовал Леонид. - Лучше расскажи, как у вас тут с рыбой? Сома можно где-нибудь прикупить, или стерляди на уху? Говорят, на Вятке стерлядь ещё водится. Уха из неё прекрасная получается, я тебе скажу.
- Я рыбой не интересуюсь. И рыбачить не люблю. Не мое это. Меня к литературе тянет.
- Брось, не дури, - ответил он. – У тебя дом большой, хлевы есть, травы кругом полно. Скот разводи и живи, как все люди. Рыбалкой займись, в конце концов. Это сейчас прибыльное дело, знаешь ли... Овцы - тоже.
- В последнее время я увлекся поэзией, - упрямо продолжил я. - Бродского вот перечитываю. Восхищаюсь его метафорами, его особым языком. Тональностью... Вы не находите, что между Цветаевой и Бродским есть некая параллель?
- Не нахожу. Зачем это мне? Я тебе больше скажу – никогда не думал об этом... Я ведь тоже в деревне вырос. У моего отца большое хозяйство было. Он даже лошадь одно время держал. К нему люди часто приходили...
- За советом? – попробовал подсказать я.
- За навозом. На конском навозе в парнике всё как на дрожжах растет. И в саду у моего отца чего только не было. И яблони, и груши, и смородина разная. Мой отец отменный был садовод. Его во всей округе знали.
В общем, мы ещё долго пытались найти общую тему, но при этом одновременно выпивали и закусывали свежей выпечкой и душистой домашней ветчиной. Через какое-то время Леонид Иванович откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. На губах его застыла улыбка. А я в это время всё старался доказать ему, что наша русская классика чем-то близка французской. Потому что, если толком разобраться, то выходит, что Проспер Мериме и Иван Бунин, Тургенев и Мопассан, чем-то очень похожи. К тому же Гончаров в некоторых сюжетах напоминает мне Бальзака, а Пушкин – Виктора Гюго. Я всё говорил, говори, возбуждая себя этим разговором, я торопился высказать знающему человеку свои главные мысли, и вдруг до моего уха донесся довольно громкой храп... Я удивленно посмотрел на Леонида Ивановича и увидел, что он спит. Мне показалось это обидным. Я нарочито громко стал рассуждать об истинном и ложном романтизме в прозе Льва Толстого, о мрачной прозорливости Достоевского... Через какое-то время Леонид открыл глаза, поднял вверх указательный палец и невнятно спросил:
- Вот что... А ты знаешь, каков... основной атрибут, который, как бы это сказать, косвенно подтверждает фундаментальную суть сельской жизни?
- Атрибут? – переспросил я растерянно.
- Да, атрибут.
- Нет, - ответил я, нехотя отвлекаясь от красивого хода своих сокровенных мыслей.
- А я знаю.
- И какой же он, этот самый атрибут?
- Я тебе больше скажу... Их два.
- Допустим. Но, что это такое? – скептически переспросил я, предполагая, что сейчас Леонид перейдет на какую-нибудь незнакомую мне литературную тему. Вспомнит Лескова или Платонова. Процитирует наизусть нечто для меня новое, подтверждающее его мысль. Но он, между тем, неожиданно буднично произнес:
- Это... корова и поросенок, - потом протяжно вздохнул, удобно разместил свои руки на груди и снова закрыл глаза.
- Корова и поросенок! - растерянно повторил я, не веря своим ушам. У меня было ощущения, что я с заоблачных высот неожиданно рухнул на землю. Я разбился вдребезги. Пропал.
Как раз в это время на веранду заглянула моя мама в новом синем халате. Она выразительно посмотрела на меня, улыбнулась и сказала:
- Вот! И я тебе это же самое говорю! Леонид Иванович прав!