http://proza.ru/2022/01/23/371
Однажды, ближе к вечеру, в палату вошла Мария Сергеевна - по графику у нее был выходной, или не выходной, но ее точно не должно было быть в больнице. Я планировал улизнуть на часок и поглазеть на витрины ближайших магазинов (типа ‘деньги есть, но мне не надо’), но замешкался, и теперь, когда она уже здесь , не стоило даже наделяться, что удастся уйти. Я был раздосадован, но вида не подал, тем более, что была она не одна, а с мальчонкой лет четырёх: худеньким, белокурым малышом, который сначала испуганно уставился на меня, потом попробовал спрятаться за ладонью Марии Сергеевны, потом нахмурился, собираясь заплакать, передумал плакать и улыбнулся. От неожиданности я опешил: мне ещё никогда не улыбались испуганные малыши.
Мария Сергеевна присела на стул, усадила ребёнка на колени и только потом представила его мне: ”Знакомьтесь - это Дима Одинцов. А это, детка, дядя, который знает твою маму. Вот, зашли в гости, надеюсь, ты не против?”
”Да нет, что Вы. Я всегда Вам рад, только сегодня не думал, что Вы здесь”.
”А я и не к тебе пришла, а к этому маленькому джентельмену. Заодно решила представить вас друг другу, может тебя это отвлечёт. A то что-то ты заскучал в последнее время, а это категорически запрещено - время принимать решения Митя, ты не можешь здесь много дольше оставаться.”
Я ждал, но откладывал этот разговор, надеясь, что он никогда не состоится. В какой то момент даже хотел инициировать его и попроситься быть при больнице бесплатным санитаром, чтобы только не уходить туда, где я совсем не умел жить. Понимая, что это невозможно, я надеялся, что Мария Сергеевна найдет выход, но она и так много для меня сделала: восстановила документы и договорилась, что я смогу вернуться в институт и получить диплом, хотя об этом я вообще тогда не думал. Все остальное надо было делать самому. Но как?
Чтобы уйти от разговора, я спросил а мальчике:
- Это сын Киры?
- Да.
- А почему он здесь?
- По той же причине, что и ты - у него никого нет. Пока.
Я не придал значения этому ее ”пока”, поскольку, признаться тебе честно, и не очень слушал, что она сказала. Меня больше напрягло в ту минуту, что процесс ухода из больницы запущен и ничего с этим поделать нельзя. Надо было собраться с духом и попросить о помощи. Я готов был поговорить с Марией Сергеевной, но никак не решался начать, боясь отказа. Отказ был равносилен прыжку с крыши, но на этот раз от безысходности, а я, как бы банально это не звучало, как то уж очень сильно захотел жить. И не просто жить, а жить хорошо.
- Но ведь у него, наверняка, есть отец. С ним то что?
Мария Сергеевна промолчало, потом позвала медсестру, и та увела мальчика.
- Видишь ли Митя, когда мы говорили о Кире Одинцовой, я ведь не просто расспрашивала тебя о ней. Мне нужно было узнать, действительно ли ты ее знал и насколько хорошо. Она была пациенткой нашей кардиологии, и меня вызывали к ней на консультацию во время беременности. Славная девушка, но ей было тяжело. Ты ведь сам знаешь, как трудно выжить в одиночку, а у неё в то время не было ни постоянной работы, ни жилья. Я уж и не знаю, как она решилась рожать, но похоже, все образумилось. Во всяком случае, с тех пор я о Кире не слышала, пока у неё на улице не случился сердечный приступ, и она успела сказать, что наблюдалась у нас. Ее доставили поздно вечером, вместе с сыном. А следующим утром она умерла, и наши не смогли разыскать никого, кто заберёт ребёнка. Его надо оформлять в приемную семью, но все как-то не до того, вот и живет здесь. У Киры при себе были ее и мальчика документы и ничего больше. Их никто не искал, я специально навела справки. Но в его свидетельстве о рождении обнаружилась странная штука: в строке ”отец” записан Ирвин Дмитрий Владиславович - твоя полная тезка. И с учетом того, что там же лежала записка с адресом твоей бабушки, то есть твоим бывшим адресом, то сдается мне, что Дима - твой сын. По другому я не знаю, как еще это можно объяснить.”.
Я уже говорил, что меньше всего в тот день был готов слушать и говорить о ком-то, кроме самого себя, несчастного. Поэтому последняя фраза моей собеседницы и ее смысл не сразу дошли до меня. А когда дошли, то я отреагировал очень просто:
- Чушь,- сказал я, изумленно уставившись на Марию Сергеевну, - этого не может быть.
- Ну почему же не может? - рассудительно спросила она, - ты болен?
- Да нет, но…
- А если нет, то этот мальчик может быть твоим сыном ровно в такой же мере, как и любого другого мужчины. Но их адресов не было в вещах его мамы, а их имя не было вписано в свидетельство о рождении ребенка. Совершенно не знаю, как Кира смогла это провернуть. А ты абсолютно уверен, что не давал на это согласие? Кто его знает, что ты мог забыть. Мальчику ведь уже почти четыре. Он родился в самый пик твоей свободной жизни.
Меня задела ее реплика:
- Знаете, я бесконечно благодарен Вам за все, но запомните навсегда: я не имею к этому ребенку никакого отношения. И еще. Дайте мне дня два и я уберусь отсюда.
Я почувствовал, что первоначальная растерянность трансформируется в панику, нет, скорее в ярость, которая могла спровоцировать меня на что угодно. Из последних сил контролируя себя, я повернулся и вышел.