Те, кто сражается на войне, - самые замечательные люди, и чем ближе к пе-редовой, тем более замечательных людей там встречаешь; зато те, кто зате-вает, разжигает и ведет войну, - свиньи, думающие только об экономической конкуренции и о том, что на этом можно нажиться. Я считаю, что все, кто наживается на войне и кто способствует её разжиганию, должны быть рас-стреляны в первый же день военных действий..
Э. Хемингуэй ( «Прощай, оружие!») 30 июня 1948г. .
На войне разного калибра встречались бойцы. Одним только стоило на людях показаться, да хоть бы и в толпе, или в самом отдалённом уголке окопа, как ты сразу их заприметишь. От того, что люди они неординарные, не абы какие. Каждый шаг их тверд и неприступен, взгляд решительный. Не-когда таким юлить и изворачиваться, да и незачем. И всё от того это, что изюминка в них есть. И только благодаря ей, этой самой изюминке, они живут. А другие готовы «рвать задницу», чтобы очередное звание получить. Потому и наплевать им на всех. Зато из себя мнят, что они – звёзды, и во всём свете нет их лучше. Был у нас такой Паша Помехов. Когда в первый раз увидел, показался он довольно пренеприятным существом, что и смотреть в его сторону не хотелось. Он появлялся всегда вышколенный, расфуфыренный, словно на бал собрался, разве что бабочки на гимнастерке не было. Его маленькие прищуренные глазки, смотрели на нас свысока, надменно, обозначая тем самым своё превосходство. Однажды Ваня Васильчиков не выдержал и точно подметил, глядя прямо в лицо этому фрукту:
- Где бы ни был ты, гвардии младший сержант Помехов, везде твоя сущность просвечивается, как самая что ни на есть мерзость и пошлость. Куда бы ты ни посмотрел, везде кажутся тебе знойные мухи и опарыши.
Кто бы подумал, что первый же бой показал, как мы глубоко ошибались.
Наш взвод сопровождал технику к новым позициям в горных районах Чечни. Васильчиков, я и Помехов разместились на БМП, замыкающим колонну. Помню только, как рядом раздался взрыв, а дальше туман и пронзительная тишина. Взрывной волной меня сбросило с машины. Бешено заколотилось сердце, лёгкие от нехватки воздуха сжались в комок. Очнувшись, понял, что здесь среди огромных воронок я совершенно один. Васильчиков, который от самого блиндажа был рядом, исчез. Техника ушла вперёд, оставив позади себя взлохмаченный грунт и едкий запах соляры. Передо мной, будто вросший в комок грязи лежал средний палец лейтенанта Евклюдова - мой палец, ещё тёплый и мгновение назад живой. Смотрю на него, не понимая, что произошло. Шквал оружейных выстрелов, лязг гусениц БМП исчезли куда-то, в голове воцарилась тишина. Только почувствовав резкую боль в правой кисти, я закричал. Кричал, что было сил, будто пытался, напрягая голосовые связки, заглушить дикую, пульсирующую боль в руке. Кто-то подмял меня под себя и зажал рот.
- Тихо, парень.
Где то совсем близко я услышал пулемётную очередь. Пули, разбивая комья земли, легли рядом. И вдруг, чувствую как тело, которое было на мне, об-мякло и что-то липкое, тёплое потекло по щеке.
–Суки, задело – прошептал тот, что был сверху. - Гранату бы, эх гранату…
Тело сползло с меня, я обернулся и увидел Пашу Помехова. Тот, прижимая руку к гимнастерке, пытался остановить кровь.
- Товарищ лейтенант, впереди у нас подбитая машина, разрешите…
И не ожидая ответа, Пашка отправился к ближайшему от нас БРДМ. Смотрю, вокруг шквальный огонь, а он идет как заговорённый. Выскочив следом, я мелкими перебежками добрался до машины. БРДМ застряла в глубокой воронке, крепко уткнувшись носом. Просевшие колеса нашпиговало осколками, мама не горюй. Мы всё же завелись, включили самоподкачку и потихоньку выбрались на дорогу.
Нам не дали уйти. Вражеская граната прогрызла в броне дыру, извергнула внутрь струю расплавленного металла и давлением отбросила верхние люки. Паша, сидевший на месте водителя, превратился в фарш. Машина загорелась. Я не успел испугаться. Помню, как заныли перепонки, как с каждым ударом пульса боль в них становилась всё более и более невыносимой. С трудом выбравшись из горящей машины, я потерял сознание.
Сейчас на гражданке стоило только заснуть, как эти события всплывали в памяти, и меня начинало «клинить». Снова перед глазами оторванный палец, выстрел из гранатомёта и Паша. В этот момент кажется, что солнце внезапно исчезло, и россыпь миллионов звёзд, показавшихся на небе падает на меня словно град, прожигая одежду и кожу. А я кричу, кричу от вновь пережитой боли и стыда, что не смог спасти младшего сержанта Павла Помехова. Кричу, потому что я жив, а Паша нет.
Нервы совсем расшатались, прямо хоть вешайся, как сделал мой друг Ваня Васильчиков. Земля ему пухом. Утихло, только когда устроился работать кузнецом в деревушку Митяево. Именно там, среди простых, по большей части верующих людей, я нашёл нечто общее с тем, что было у нас с ребятами на фронте - правильное понимание жизни и абсолютное доверие. Сочетание тяжёлой работы и спокойной размеренной жизни подарило надежду, что моя «чудинка», этот ночной ужас, исчезнет безвозвратно.
Каждый день тяжёлый молот в моих руках, разрывая воздух, летел к наковальне. С каждым ударом я ощущал, как играют мои мышцы, как напрягается пресс. Как вся силища, дремлющая в теле, сокрушается на заготовку. Наблюдал, как безумный огонь в жерле печи, ежеминутно напоминая о себе, поторапливал и не давал расслабиться. Нужно было успеть придать форму, выдержать размеры, пока металл сохранял цвет восходящего солнца. Для этого я то и дело клал деталь в печь, разогревал до оттенков вырвавшейся из жерла вулкана лавы, и после тяжёлый молот снова летел вверх, чтобы завершить задуманное дело.
Вечером после работы непременно купался в нашей речушке Угреше и только потом возвращался в приютившийся на самом отшибе деревни мой маленький домик. Старенькая, но ещё живая изба каждый раз встречала меня тоскливой тишиной. В это время, пожалуй, лишь только стремительная Угреша напоминала о себе. Совсем другое дело днём. О, там была уж совсем другая мелодия. Отбросив в сторону стыдобу и опаску, наши девчонки, сверкая ягодицами на берегу, весело галдели, творя с мужской точки зрения жуткое безобразие. Только кому есть дело до этой самой мужской точки зрения? В деревне всего то от прежней жизни остались три мужские особи. Я, Ванятка – сын Маринки Неспеловой трёх лет, да бычок Борька, совсем маленький ещё. Все остальные, продав скотину, подались в город на работу, кто то даже вместе с семьёй. От того то сейчас в Митяево каждый третий дом пустой. Казалось, войди во двор любого из них и окликни:
– Хозяюшка, есть кто в доме?
Как заскрипят половицы, из трубы вырвется дымок, а из прикрытого окошка дойдёт крепкий запах борща и бородинского хлеба. Отворится дверь и дородная хозяюшка скажет:
- Ну что в дверях то стоять, заходи, гость дорогой.
Пока я в дверях ногами шаркаю, слышу, как скрипят дверцы буфета, а из-за спины хозяюшки примечаю, что на столе появилась поллитровочка. Ну как же после этого не радоваться жизни?
Правда, если хозяйским взглядом да на трезвую голову посмотреть на эдакое благолепие, вижу, что некоторые домики осели, сгорбились, как одинокие старички, а некогда дивные сады заросли крапивой и берёзками.
Живя среди такой красоты, я по наивности своей полагал, что раз сплю без задних ног, то «чудинка» моя ушла, пропала, но однажды убедился, что это не так. Накануне Рождества Пресвятой Богородицы моя соседка Ефросинья Лапшина напросилась в гости. В Митяеве поговаривали, что она уж очень вредная старуха. Повстречаться с ней вечером на улице считалось дурным знаком. В Длинном чёрном одеянии, в лёгкой дымке тумана старуха словно парила над землёй. А если рядом замяукают кошки, то и вовсе начинало попахивать какой-то дьявольщиной. У неё было грубое скуластое лицо, испещрённое сетью мелких морщин. Большой рыхлый нос и маленькие мутные глаза, делающие её взгляд суровым. Возможно, поэтому родители пугали своих детишек:
- Смотрите, не будете слушаться, баба Фрося накажет вас.
Ребятишки только смеялись, а завидев старуху на улице, кидались в неё желудями. Ефросинья не обращала на них внимания, лишь только что-то всегда ворчала себе под нос.
Я удивился появлению незваной гостьи и всё же пригласил её в дом. При-щурив свои подслеповатые глаза, старуха окинула взглядом избу и уселась за стол возле окна.
-Завтра большой праздник. Решила тебя побаловать немножко, вот подарочек принесла.
Покопавшись в целлофановом пакете, старуха выложила на стол свечи.
- Чувствую я, что не будет у меня другой возможности до тебя достучаться. Потому как годков мне столько, что одному Богу известно, доживу ли я до завтра. Непременно зажги на праздник свечи, дай знать Богородице, что есть ещё в твоём сердце любовь и благоволение. Не обижайся, Серёженька, но наши бабы верно подметили, что слепой ты. Дальше своего носа ничего не видишь. Ходишь как тень, ни здрасти тебе, ни до свидания. Оглянись, парень, присмотрись. Что ты, как бобыль по углам пыль гоняешь? Где ж хозяюшка твоя? Думала я, что приживёшься здесь, одумаешься, а ты всё в своей каше варишься. Светку то Мелихину знаешь?
- Это что рыженькая такая, с конопушками? - спрашиваю я.
- Она самая. Сидишь ты здесь и не ведаешь, что девка по тебе сохнет. При-смотрись к ней, Сережа, и всё поймёшь сам. А лучше полюбопытствуй, чего ради она завтра поутру, перед рассветом на речку пойдёт.
Тут Ефросинья замолчала, а потом, тяжело вздохнув, продолжила:
-Мой подлец, царствие ему небесное, стольким девкам бока перещупал, что тебе и не снилось. А ты же в бабью сторону даже взглядом не поведёшь. Подумай, Серёжа, над моими словами.
Проводил я Ефросинью, а у самого-то мысль так и крутится в голове:
– Если б не моя « чудинка», может и я бока щупал нашим девчонкам.
Светку Мелихину я давно приметил, девка вольная и в делах своих и в мыс-лях. Как только появлялась у кузницы, посидит возле дровника и уйдёт, молча, ничего не говоря. То платьице новое оденет, то блузочку или прическу какую сотворит. Словно на смотрины приходила. А однажды, когда народу было много, вдруг громко, да так чтоб все слышали, крикнула :
- Кузнец, а кузнец, выкуй мне счастье!
– Если Бог не дал, то и кузнец здесь не помощник, – отвечал я. А она обожгла меня искринками глаз и прошептала:
– Ох и дурачок ты, Серёжа, может наше то счастье рядом ходит.
Может и ходит, подумал я, да не до него мне сейчас.
Ночь перед Рождеством Пресвятой Богородицы выдалась для меня беспокойная, долго ворочался с боку на бок и не мог уснуть. То и дело поглядывал на часы, смотрел в окошко. Наконец встал и вышел на улицу. Спит деревня, притихли собаки. Я один, как гость непрошеный иду по улице, оглядываюсь. Куда иду, зачем? Поскрипывает на ветру дверь сарая у Вальки Тимошиной. В доме у Светки тишина, в окошках темно, притворена калитка. Верно, Ефросинья обманула меня. Вот баба, уже одной ногой в могиле стоит, а всё норовит поиздеваться. Всё в игрушки играет. Завтра, как пить дать, на посиделках вся деревня надо мной смеяться будет. Возле колодца присел на бревёшку, закурил. Думаю, надо возвращаться домой, пока меня здесь никто не сглазил.
Тут наползающая из-за леса туча заслонила собою небо, и всё вокруг слилось в единую непроглядную тьму. Пошёл дождь. В это самое время со стороны Угреши раздался женский крик. Не раздумывая, я побежал к реке. Гудел потревоженный лес. Разбуженная Угреша, и без того ретивая, непослушная, буянила и рвалась из своих берегов. И вдруг голос девушки. Голос, словно крик дикой, необузданной души. Голос, который заглушил шум дождя, гул леса и течение реки. Он был настолько отчетлив и ясен, что я хорошо разбирал каждое слово. Врываясь в мое сознание, слова пробуждали самые тёплые и нежные чувства.
- Пресвятая Богородица! Молю ради воина Сергея. Помилуй и спаси его, прости ему все согрешения вольные и невольные, огради от всякой беды…
Мелькнула молния, и в это мгновение я увидел Светлану по колено в воде. Течение было настолько сильным, что она едва стояла на ногах. Девушка не-истово крестилась и, обратив своё лицо к небесам, в надежде на чудо молила о сокровенном:
- Молю тебя, открой мое сердце для любви и чувств нежных….
Гроза в сентябре в наших местах явление редкое, и у меня не было ни капли сомнения, что это знак. Богородица услышала её, она здесь, она где то рядом. От этих мыслей я невольно перекрестился.
- Возлюбленному моему открой глаза на счастье его. Даруй нам крепкого малыша, который станет счастьем безмерным в нашем супружестве. Да сбудется это желание. Твоей и Божьей волей. Во славу Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Когда Светлана вышла на берег, она взглянула на небо, перекрестилась и уже шепотом повторила,
- Да сбудется это желание. Во славу Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Девушка опустилась в изнеможении на песчаный берег и замерла. Когда я взял ее на руки, она, сжавшись в комок, походила на маленького загнанного зверька. Её синюшные губы сковал холод, а мокрое тело пронизывала дрожь.
Дома, забравшись на печку, она скрылась под одеялом и тут же притихла. Только к вечеру, когда я уже собирался спать, Светлана проснулась.
- Серёж, ты спишь? А я ведь сегодня собиралась к тебе. Девчонки говорят, в Привалихе вчера всем мужикам повестки из военкомата вручили. А после праздника видимо и тебе принесут. Я-то сначала не поверила. Мало ли там бабы о чем трепятся. А потом думаю, дыма без огня не бывает. Испугалась. Что будет, если мужиков всех заберут? Взвоют бабы наши. Я сразу о тебе подумала. Знаю, ты и слушать меня не захочешь, и всё же скажу. Может за-таиться тебе пока на время, пересидеть где?
- И как это ты себе представляешь? Придут с повесткой, а я нырьк под твою юбку. Смотрите мол, какой у нас кузнец хитрый. Э нет, так не пойдет. Мои деды в Великую Отечественную воевали, отец членом партии был, а я в кусты? Нет уж, прости, я не буду, как собака с поджатым хвостом бегать, прятаться за спинами стариков. Принесут повестку, и пойду, не задумываясь. Я за стариков наших пойду, за детишек малых, за тебя пойду. Что бы ни одна тварь не могла вас обидеть.
Слышу, Светка захлюпала носом, пустила слезу. Слезла с печи и подошла ко мне:
- А я знала, что ты так скажешь, - сказала она. И, утерев длинным рукавом рубахи слёзы, поцеловала меня…
Беспокойный сегодня выдался день. Видимо поэтому ночью я долго не мог сомкнуть глаз. Светлана заснула, а я вдруг вспомнил своих сослуживцев. Ваню Тарасенко из Мелитополя, Володю Ковалёва из Полоцка, Гоги Онашвили из Мцхета. Я бы всех их обнял, а дальше хоть на край света с ними, настолько сроднились наши сердца и души. Ну и конечно Шурочка Белясина из Никополя. Эта хрупкая, нежная девочка спасала наши жизни, была нашей надеждой и опорой в самую трудную минуту.
В голове мелькали знакомые лица, рёв машин, взрывы со всех сторон. Перед глазами ещё живой Паша Помехов. Чувствую, наворачиваются слёзы. А в душе только жуткая боль и страх, как и тогда в бою. И опять этот дикий, откуда-то из самого нутра крик. Крик безумный, страшный, от которого как казалось мне, становилось хоть на мгновение, на секунду легче.
В великий праздник Рождества Пресвятой Богородицы, в 2022 году от Рождества Христова, рано поутру в деревушке Митяево на колокольне храма Бориса и Глеба звонили колокола, приглашая на службу прихожан. Наши женщины утверждали потом, что дюже страшный звон стоял в округе.
--------------------------
В Рождество Пресвятой Богородицы считалось, что если женщина в этот день умоется водой из природного источника до восхода солнца, то красота ее сохранится до самой старости. И её обязательно посватают в этом году. В этот день молятся о зачатии детей.