Кузнечик часть 3

Новое лето, выдалось на редкость, дождливым. Река Кубань, спустившись  с гор на равнину, широко разлилась,  заливая прибрежные луга.
Председатели,  первых колхозов прибрежных станиц, радовались, предвкушая  богатые урожаи и хороший укос.  . Зимы  Ставрополья, были хоть и не продолжительными, но достаточно снежными и ветреными.
Так что,  кормов на зиму  для скота, приходилось заготавливать, не на много меньше, чем в Сибири.

С рождением «внука»,  дед Семен,  словно помолодел.   Он практически, переселился в более просторное жилище Прасковьи.  Домой старик уходил лишь на ночь.
Двое стариков, слишком долгое время, жили каждый сам по себе. Ни Семен Тарасович, ни бабушка Прасковья, не особо скучали по обществу  односельчан.
Бабке Паше,  любое общение со сверстниками заменяли  станичные ребятишки.  Дед Семен, держался на этом свете, за счет  воспоминаний о своей погибшей семье. Да еще, за счет работы «корзинщика».
 Изредка, они навещали друг друга, поговорить «за жизнь».   Высказав друг другу, все наболевшее за  недели одиночества, старики  надолго  расходились по домам.

Появление в их жизни,  Ульяны, неожиданно крепко  связало  два не молодых одиночества.
А с рождением Василька,  старики и вовсе,  подружились., как родные люди.
Ульяна лишь кормила сына грудью, да перестирывала его свивальники. Всю остальную заботу о младенце, взяли на себя бабушка с дедушкой.
Помимо работы на ферме колхоза, Ульяна  делала , всю работу по домашнему хозяйству, обеих стариков.
Она, с удовольствием, ухаживала за их, не большими   огородами., где   весной, посадила картошку с капустой, да лук с помидорами.
  Девушка выдаивала двух коз стариков.. Для удобства, она переселила козу Семена, в  кошару бабы Паши.
Уля собирала хворост и сухой тростник у берега реки.   Топила    старенькую баньку деда Семена.   Его баня была более крепкой и ухоженной, нежели, наполовину завалившаяся, баня Прасковьи.
Кроме того, девушка успевала плести корзины, резать  серпом,  траву  для коз и их четверых козлят.
Ее быстрые  ноги успевали везде и повсюду. Умелые руки Ульяны,  брались за любую работу, доводя ее до конца.
 Она рада была бы,  потратить на работу, часть своего ночного отдыха, если бы, в том возникла необходимость.
Уля, сама себе стыдилась признаться, что готова  хоть свет перевернуть, лишь бы,  реже прикасаться к собственному сыну.

Покормив грудью младенца, она тут же,  клала  ребенка, в легкую, подвесную люльку, сплетенную руками деда Семена.  Ее смущал и раздражал, не по детски, внимательный взгляд малыша, которым он смотрел на мать, прилежно   втягивая в себя, ее сладкое молочко.
Девушке казалось, что ее ни в чем, не повинный ребенок, прекрасно понимает    её невольную нелюбовь к себе.
Ульяна страдала от этого. Но ничего не могла с собой поделать.  Она, как и бабушка Паша, уповала на время. Только оно, когда ни будь, могло залечить  душевные раны  девушки

Прасковья,  без ума, влюбленная во внука, казалось, ничего не замечала.
Ульяна не догадывалась, как остро подмечает все, мудрая баба Паша.
Не догадывалась она и о том, как переживает Прасковья, по этому поводу. Но молчит,  надеясь, что со временем, ее внучка оттает.

К счастью для Ульяны, станичники оставили девушку в покое.  Хоть и поглядывали на нее, многие искоса, но травить  бедняжку, прекратили. Уля не знала, что это заслуга ребят из комсомольской ячейки.
 Всеми уважаемый комсорг, Сашко  Бондарь, не мало, потратил времени и собственного красноречия, чтобы донести до людей, неправомерность  их негативных действий, по отношению к  таким ,  невинно пострадавшим, как Уля.
Девушки комсомолки,  по заданию своего комсорга, тоже не мало, потрудились на эту тему.
Слишком мало общаясь со станичниками, Ульяна  многого не знала.
Однажды, поддавшись на уговоры Маши Кравченко, Уля  все же, решилась   сходить вечером, в избу читальню.
Она была здесь всего лишь, однажды.
 
Переступив порог   избы,  девушка, в смущении остановилась. Мария, дернув подругу за руку, прошествовала к столам, за которыми сидело человек пятнадцать  молодых людей.
Ульяна осталась стоять в проеме двери.
Она  успела заметить, что многое здесь изменилось, со дня ее единственного посещения  этого заведения.
Заметно прибавилось книг и  красочных плакатов.  На полах, появились уютные, домотканые дорожки. Видимо, кто-то из постоянных посетителей,    отлично поработал на домашнем  ткацком станке.
Но самое главное,  посетителей избы читальни, стало втрое больше.
Сашко Бондарь, стоя во главе столов, сдвинутых вместе, отчаянно жестикулируя, говорил что-то о мировой революции.
Увидев, замешкавшуюся  у порога  Ульяну, он на секунду смешался. Оборвав свою зажигательную речь, комсомольский вожак, замер в невольном восхищении. 
Девушка была необыкновенно хороша.  Простенький сарафан, в русском стиле,  подаренный ей Прасковьей, облегал ее стройную фигуру, подчеркивая все  прелести  Ульяны.
Густая, темно русая коса,   извиваясь по груди,  спускалась ниже пояса девушки. Но особенно притягательными, были огромные ,  медово карие глаза Ульяны.
Девушка, густо краснея под  слишком откровенным взглядом Саши,  быстро опустила вниз, сердито сверкнувшие глаза.
Ей не  понравилось  такое внимание  Сашко к себе.   Любое проявление внимания, со стороны  мужчин, пугало и сердило девушку.
«Ульяна Григорьевна,   от лица всей нашей комсомольской ячейки, позвольте сказать вам «спасибо», - напыщенно  отчеканил, опомнившийся Бондарь. – Мы все, рады, что вы  насмелились, наконец, прийти  к нам.  Проходите и присаживайтесь к столу».

Маша, потеснив девушек, похлопала ладонью, по свободному месту на скамье.
Все еще не  поднимая глаз, Уля шагнула к подруге. Устроившись  за столом, она осторожно взглянула на Сашко.
  Увидев, что парень смотрит в лежащую на столе газету, Ульяна успокоилась.
Сашко заговорил о губительной роли частной собственности, на умы и сердца, «несознательных пока», граждан молодой Советской Республики.
«Частная собственность, это тяжелый камень  на шее обывателя, – набатом загремел громкий, уверенный голос комсорга. – И этот камень тянет несознательного гражданина, на дно проклятого прошлого, не давая ему, шагнуть в светлое, Советское будущее….»
Слушая Бондаря, Уля с недоумением  оглядела  молодых людей, сидящих за столом.
Судя по выражению их лиц, они были полностью согласны со своим вожаком.
Сашко говорил о том, что все «сознательные» станичники, должны сдать весь свой скот в колхоз.
«Пока мы цепляемся за своих коров и коз, мы  так и будем топтаться на месте. А нам, особенно молодым, надо шагать вперед , способствуя укреплению и развитию наших революционных завоеваний.
Я хочу обратиться к товарищу Рогожину Юрию и его супруге Марии. Вы еще на прошлом собрании, обещали сдать в колхоз свою корову и козу тоже. Но ваши обещания так и остались обещаниями…»
 Муж Марии, Юрий,  не вставая с места, смущенно пробормотал что-то насчет того что сдать скотину в колхоз, препятствуют их родители.
 В душе Ульяны, поднялась волна протеста. С раннего детства, девушка привыкла считать, что  более или менее  нормальное существование, можно обеспечить себе, только за счет, домашнего скота и собственных огородов. Она искренне не могла понять, как можно добровольно отказаться от собственного хозяйства.

Не вникая  глубоко в сущность коллективных хозяйств, Ульяна, тем не менее, была осведомлена об их некоторых правилах.  Колхозники, имели право, держать в личном пользовании, строго ограниченное количество скота.
«Зачем они хотят отказаться от коровы? А как жить? Что кушать? Странные они, эти комсомольцы. А их хваленый Сашка, вовсе не нормальный»,
 - Ульяне сделалось скучно. И стыдно за виноватый вид, своей лучшей подруги Марии. Девушке захотелось  встать и покинуть   помещение  читальни.. Но она не осмелилась привлечь к себе внимание  своим  уходом.
Но едва Сашко закончил свою непонятную для Ули лекцию, девушка  торопливо  направилась к выходу.

 Мария, заметив порыв подруги,  поймала ее за руку у самой двери.
«Ты куда, Уля?    Рано еще. У нас сегодня, танцы будут. Но перед тем, репетиция новых, Советских песен».
«Нет, Маша, я пожалуй, домой пойду. Васю кормить пора», - пряча глаза, ответила Ульяна.
«Темнишь ты что-то, подруга, - усмехнулась Маша. – Василька ты при мне покормила. Ровно час назад.  Тебе у нас, не понравилось?»
Ульяна замялась, не зная, что ответить. Ей не хотелось обижать подругу. Но и согласиться с «догмами» Бондаря, она тоже не могла.
«Пойду я, Маша. Устала что-то». – Освободив руку  из плена рук подруги, Уля решительно выбежала за дверь.

Девушки не заметили, что за ними пристально наблюдает Сашко.
Едва Ульяна  вышла во двор, он стараясь не привлекать к себе, внимания молодежи, не торопливо прошел мимо Марии и скрылся за дверью.
Сообразив, что она лишняя, Маша вернулась к приунывшему Юрию.
Во дворе сгущались вечерние сумерки. Но было еще, достаточно светло.
Сашко  быстро нагнав Ульяну,     зашагал рядом.
Стараясь прикрыть свой личный интерес  к девушке, он   заботливо спросил, не нужна ли ей, какая ни будь, помощь.
-«Ульяна Григорьевна, вас никто из станичников, не обижает? Может, вам помощь комсомольская нужна?»
«Спасибо. Ничего не нужно. Пожалуйста, вернитесь в  читальню. Люди что подумают, если вас со мной рядом увидят?» – недовольно отозвалась Уля,  со страхом оглядывая пустую улицу.
«Ульяна, ты взрослый человек.    Привычно переходя на «ты», запротестовал Бондарь.  -  В конце концов, ты Советская девушка.   Советская власть, наделила женщину теми же правами, что и мужчин.
Допустим, мне абсолютно все равно, что будут завтра, молоть  языками станичные сплетники.
На то я и комсомолец, чтобы  достойно  донести до  них,  всю  их неправоту. И ты должна поступать так же. Что плохого в том, что я, комсорг станицы, беседую с женщиной на тему наших, советских прав и обязанностей?  -  уверенно воскликнул Бондарь.

«Отстаньте от меня, со своими глупостями.  Вам все равно. Еще бы! Кто посмеет осуждать   тракториста, да еще и комсорга. А меня, и без ваших разговоров, с грязью любой смешать рад.   Идите, воспитывайте своих комсомольцев.
Но меня вы никогда не заставите, сдать в колхоз   молочных коз. Интересно, чем  я должна кормить  ребенка и деда с бабкой? Вашими красивыми словами?» - неожиданно для себя самой, сердито прикрикнула Ульяна.
Опомнившись, она бросилась бежать к дому бабушки Паши.
До слуха девушки долетели слова,  оставшегося на дороге Сашки:  -«Молоко от ваших же, коз, вам будет выдавать колхоз».

Ни Бондарь, ни Ульяна, не заметили за оградой одной из близ  стоящей мазанки, любопытную, пожилую станичницу  Лукерью Сизову.
Выйдя во двор по нужде, она стала свидетельницей того, как
«Сашка комсомолец, провожал до дома, гулящую девку Ульку».
  Убедившись, что Саша вернулся в избу читальню, Лукерья, бросилась к дому его матери.

Крестьяне обычно, рано ложатся  отдыхать. Но Лукерья надеялась, застать Полину бодрствующей.
Едва ли, какая мать,  отправится на ночной отдых, не дождавшись с «вечерок» своего дитя.  Лукерья никогда не ложилась отдыхать, пока ее  семнадцати летняя дочь Катерина, не  возвращалась со своих посиделок в читальне.   В комсомол, к радости матери, она не вступала, но   свободные вечера, все же, проводила рядом с ними. А вернее, рядом с
Сашко Бондарем, который этого упорно не замечал.

 В доме Полины Афанасьевны,  слабо  светилось небольшое окошко, освещенное керосиновой лампой.
 И зимой, и летом, с десяти вечера и до семи утра,  во всей станице, кроме  общественных построек,  отключали электрический свет.
В колхозе Погорелова, имелась своя, слабо  мощная,  электро вырабатывающая установка.
Толкнув низенькую, незапертую дверь, Лукерья  вошла в дом.
Полина Афанасьевна, сидела перед лампой. В руках женщины, мелькали вязальные спицы.
Увидев вошедшую, Полина удивилась:   – «Ты чего это,  бродишь по ночам, Лушка? Или стряслось чего?»
«Спички никак в темноте не нашарю, - на ходу придумала
Лукерья. – Лампу засветить хотела. Не то, Катька придет с вечерок, будет блукать в темноте. Одолжи коробок. Завтра свои найду и верну»
«И что это ты ко мне, через всю станицу, за спичками перлась? – недоверчиво усмехнулась  хозяйка.  – Или  соседи твои, все без спичек?»
Полина знала, что Лукерья не прочь  выдать свою,   не очень привлекательную  Катерину, за ее красавца сына.   Но не внешность девушки, отпугивала ее от родства с Лукерьей.
 Полине Афанасьевне не хотелось, чтобы ее сын  женился на девушке, чья семья, была еще беднее, чем ее собственная. Она считала, что Сашко, «перебесится» по молодости лет. И со временем, станет  крепким хозяином собственного  подворья.
А все его разговоры, на счет социального равенства всех людей на земле, это лишь, дань молодости  сына.
«Так спят все мои соседи. В домах света нет», - нарушила мысли хозяйки Лукерья.

Нехотя поднявшись с места, Полина протянула  гостье, початый коробок спичек.
Сунув спички в карман фартука, Лукерья, виляя глазами, зачастила:
«А я вышла   за ворота, посмотреть, у кого окна теплятся. Слышу Сашка твой, с кем то,  гутарит. Думала, что Катерину мою провожает. А оно нет!
Шагает он рядом с Улькой  безродной, что в девках родила.
Катькой моей побрезговал твой парень. Зато Улькой  подзаборницей, не брезгует.
И то, понятно. Раньше бывало, молодые парнишки, перед женитьбой, на вдовушках учились. А твой решил с Улькой побаловаться. Только, смотри , Полина , как бы она тебе, очередного  суразенка не приперла.  Да под дверь не подбросила".
Выпалив   всё это в глаза онемевшей матери Сашки, Лукерья, проворно выскочила за дверь.

Выронив из рук ,не довязанный сыну носок, Полина застыла в горестном  недоумении.
«А ведь, не брешет, наушница, - подумала она о Лукерье. –Сашко  несколько раз, заводил разговор об этой Ульке. Все переживал, да возмущался, что люди про нее, непотребное говорят.   А как не говорить, если девка  в подоле принесла. И неизвестно, от кого. От своего ли, станичника. Или от бандита, какого, что все еще, в  степях прячутся.
Ох, горе лишенько!  Не приведи Господь, чтобы Сашко,  до девки порченой пристал».

Полина посмотрела на  настенные часы ходики.  Эти часы, были, пожалуй, единственной ценностью, во всем их бедном жилище.
Шел первый час ночи. Сын Полины, обычно ,к двенадцати, был уже дома.
Женщина, скинув оцепенение, поднялась с лавки, намереваясь  отправиться к дому бабки Параши. Сашко, по мнению матери, мог задержаться только там. Ведь изба читальня, закрывалась ровно в двенадцать часов ночи.
Она не успела открыть дверь, ведущую в сени. Сашко сам открыл ее с противоположной стороны.
«Что-то ты, припозднился сегодня, сынок.  Или провожал кого до дома?  -   Внимательно наблюдая за выражением лица Саши, осведомилась мать.
«Некого пока, провожать, мать. С Рогожиным,  по дороге заспорили. Вот и припозднился. Перекусить чего дашь?»
Полина  поставила перед сыном, привычную, вечернюю еду.  Кружку  парного молока и краюху хлеба.

 Ее сын, давно уж, свел со двора, последнюю коровенку, оставив в хозяйстве, единственную, молочную козу.
Полина до сих пор,  не могла избавиться от  обиды на сына.
Не удержавшись и на этот  раз, она проворчала.
 «Перекусить просишь. А корову  сам, без принуждения  колхозу отдал.  Ох,  и дурень же ты у меня, Сашко. Даром, что  тракторист. А ума нет  вовсе».

«Мать, сколько можно, одно и то же. И козу твою сведу в колхоз.  Или ты забыла, за что наш отец голову сложил в боях за Советскую власть?
Сколько тебе говорить, чтобы молоко в колхозе брала.  Тем, кто сдаст всю дойную животину, председатель обещал выдавать по пол литра молока на  человека.
Нас в семье, четверо.   Два литра молока в день, нам бы хватило.    Ты понимаешь, что мне перед комсомольцами стыдно. Сегодня едва не поругался с Юркой Рогожиным.  У них корова и две козы доятся. А родители Юрки,    не сознательные элементы. И Юрка не может повлиять на них.
С такими единоличниками, мы никогда не выполним задачу Правительства, обеспечить пролетариат, молочными продуктами.
Нам, колхозникам, картошка даром достается. А рабочим, что для нас,  трактора выпускают, все покупать приходится.
А ты, моя мать, жена красного командира, вместо того, чтобы сознательно  сдать козу в совхоз,  тормозишь своими действиями все то, чего я добился.
Вот скажи мне, как я могу чего то, требовать с остальных, если сам  в единоличниках хожу. Через тебя, мамаша». - Разглагольствовал Сашко, с удовольствием прихлебывая жирное, козье молоко..

Полина прекрасно понимала, что если ее сын, присел на «любимого конька», то   отвлечь его от излюбленной темы, будет не просто.
Из ее головы не выходило сообщение Лукерьи.
И она решила прямо сейчас, поговорить об этом, с сыном.
«Ну все завелся! Успокойся ты с этой козой. Ее я, все равно, в колхоз не сведу.  Ты мне лучше скажи, когда наконец, женишься? А  то ведь, люди добрые, донесли мне, что ты Ульку  телятницу обхаживать начал.
Смотрю я сын, моча тебе в головушку буйную ударила. И то, понятно.
 Весна  действует.
Двадцать шесть годков, стукнуло. Мужик уж. Жену под боком иметь, давно пора.
 Не то, и до беды не долго.   До провожаетесь,  до очередного пацаненка. Принесет она его, в мой дом. И сама сюда влезет, вместе с нагуленышами своими.
А ты же у нас, сознательный. Подберешь порченую девку, во имя справедливости своей дутой». - Полина , увлекшись  своими выводами насчет «порченой девки», не сразу заметила опасно сверкающие очи, своего сына.

«Не смей так отзываться о хорошей девушке, - заорал Сашка, сжимая побелевшие кулаки. – Ульяна лучшая из тех, кого мне доводилось встречать. По крайней мере, она скромная и честная. Не юлит, как Машка. А все честно в глаза высказывает. - Сашка замолчал, бешено вращая глазами.
- Я ее провожал для того, чтобы поговорить о комсомоле. А если задумаю  проводить, как парни провожают своих девушек, то докладывать о том, не стану тебе.
Ты мне хоть и мать родная, но рассуждаешь, как вражеский элемент. 
Предупреждаю, по- доброму. Оставь  девушку в покое. Не смей про нее сплетни пускать. Ульяна не из тех, кого можно на сеновал заманить. Не смотря на то, что родила она в девках, она чистой осталась. Ясно тебе, маманя?»

С силой хлопнув дверью, Сашко выскочил из дома, бросив матери, что ночевать он будет в сарае на козьем сене.
  Вздрогнув от стука двери, Полина  упала на лавку. Не смотря на яростную отповедь  сына, она осталась верной своему мнению.
Мать готова была на все, лишь бы не допустить свершиться «позору».
 Оглянувшись на дверь, она воровато, добыла из под   откидной крышки лавки, икону Богородицы, завернутую в чистую холстину.
Удалившись в свою боковушку, женщина приспособила икону так, чтобы она не падала.
Забыв про сон, Полина  едва не до утра, стоя на коленях, билась головой в пол.
Перечитав все известные ей молитвы, женщина пролила   море слез, умоляя Пресвятую Богородицу, оградить ее сына от  «порченой девки».

Рано утром, проводив Сашу на работу, Полина Афанасьевна,  подоили козу и выгнала ее  за огороды , туда где не было колхозных полей.
Привязав животное к пряслу огорода, она вернулась в дом. Дочери еще спали. 
Они, вместе с матерью, работала в колхозе на поденщине. До начала их работы, оставалось время. И  Полина, поразмыслив, отправилась в колхозный телятник.

Ульяна была уже на месте. Телятницы с доярками, приступали к своим обязанностям , раньше всех других рабочих.
Девушка, с ласковыми  приговорами, поила из  специальной соски, новорожденного теленка.  Молозиво, для  своего суточного подопечного, она принесла из стоявшего рядом, коровника.

Не замечаемая Ульяной, Полина Афанасьевна, подошла к девушке, вплотную.
В эту минуту, она  старалась не думать о реакции сына, узнай он, зачем мать посещала телятник.
Почувствовав чужое присутствие, Уля подняла голову и с удивлением посмотрела на Полину.
Прожив год  в Погорелово, она далеко не всех станичников, знала в лицо.  С матерью комсомольского вожака, она, так же, не была знакома.
Отпустив напившегося теленка, Ульяна  выпрямилась. Не зная, кто перед ней, вежливо поздоровалась, ожидая ответного приветствия.
Но незнакомая женщина, не удостоив девушку, простым «здравствуй»  с нажимом спросила:
«Ты давно с моим Сашкой шашни крутишь, голубушка?»
Ульяна не сразу поняла, что от нее хочет эта сердитая женщина.
«Чего? Какие шашни?» - все еще улыбаясь незнакомому человеку, переспросила Ульяна.

«А вот такие! Улька, я тебя по-хорошему, предупреждаю. Оставь моего сына в покое. Не по твоим зубам такой парень. Он на чистой девушке женится. Без изъяна. И тем более, без прицепа.
Не нужны нам суразы безродные.  Ни в жизнь, я такого внука не признАю. Мой Сашко, сам в состоянии, своих кровных детишек наделать.
А ты бы, убиралась из станицы. Иди себе, девка, туда, откуда пришла к нам.  Или не видишь, что не ко двору тут, такие, как ты. Ищи того, кто тебе ребенка сделал.
Не от Святого же он духа у тебя».
Полина осеклась, увидев, как из глаз девушки, хлынули целые потоки слез.

«У меня и в мыслях не было цепляться до вашего глупого Сашки, - едва слышно пробормотала она. - А Вася у меня, не от Святого, а  от  злого духа».
Не говоря больше ни слова, Ульяна, низко уронив на грудь голову, прошла мимо   смутившейся Полины Афанасьевны..
Спрятавшись  под навесом за стеной телятника, она дала волю горьким слезам, выплакивая очередную, незаслуженную обиду.
Полина тем временем, сгорая от стыда, бежала в сторону дома.  Выплеснув в лицо девушки, необдуманные обвинения, она словно опомнилась.
«С чего я надумала, что Улька к сыну цепляется? Скорее, все наоборот. А если  ее взаправду, снасильничал какой ни будь, гад? . Если Ульяна действительно, хорошая девушка, как утверждает Сашка?
Вот дура я! Не дай Господь, сын про то, прознает. Что будет?»


Напрасно  переживала Полина Бондарь. Обиженная ею Ульяна,  ни кому не стала жаловаться на несдержанную  женщину.
Но  несправедливые обвинения Полины Афанасьевны, не прошли для Ули бесследно.

Немного оттаявшая душой девушка,  сделалась вдруг, почти агрессивной.
Ульяна, словно проснувшись от долгого сна, поняла, что защищать себя она должна сама. Иначе, ее просто сживут со света.
И это ее состояние, первой заметила Маша Рогожина.   Спустя пару дней, она пришла к подруге, чтобы снова позвать ту на комсомольские посиделки.
Но Уля, повела себя странно. Обычно добрая, немного закомплексованная девушка,  на этот раз, набросилась на подругу с упреками.
«Зря не трать на меня время, Маша. Не нужны мне ваши  глупые посиделки. Я хоть и отсталый элемент как говорит твой, хваленый Сашка, но не позволила бы кому попало, требовать с меня, свести последнюю корову в колхоз.
С чего ты взяла, что он умный? Если был бы умным, такую глупость не городил бы».

«Уля, остынь. Просто  ты,  многого не понимаешь.   Сашка предлагает избавиться от личного подворья. Но требовать он не может. Закон позволяет держать в семье одну корову. Кто  дозрел до его уровня, тот сдает  всех своих животных в колхоз. А мы с Юркой, еще не дозрели…»,- Маша попыталась свести все к шутке.

Но Ульяне было не до веселья. Девушка была  слишком сильно обижена. И не только матерью Сашко.
Ее возмущал сам комсомольский вожак, с его  совершенно непонятными взглядами,  на быт простого станичника.
 Удивляли и возмущали девушку и   комсомольцы, что согласно  кивали головами в ответ на «зажигательную» речь Бондаря.
 В дни беременности, когда Ульяна старалась спрятаться от любых, посторонних глаз, ей очень хотелось общения со своими сверстниками.
Но после перового же, посещения читальни, она резко разочаровалась во взглядах комсомольцев, в их странной политике.

А после  обидной выходки Полины Бондарь, Уля решила, что в читальню она больше не пойдет. Никогда!
Она так и сказала подруге.
«Не обижайся  Мария. Но я  не понимаю ваших  разговоров. Потому, что не приму ваших правил. Бондарь такую глупость несет, что страшно слушать. Представляешь, он мне предложил, сдать коз в колхоз. А чем кормить Васю, деда с бабушкой?  Мне кажется, что он не совсем в себе».

«Уля, это ты глупость городишь, – в свою очередь, возмутилась  Мария. – Сашка советский, до печенок. Он жизнь отдаст за колхозы и комсомол. А мы все, действительно, обыватели. Уцепились за своих коз.
А Бондарь, все правильно говорит. Если сдать в колхоз всю скотину, то молоко  на пропитание семье, нам  из общего удоя, выдавать колхоз будет. А вместо трудодней, деньгами зарплату станут платить.  На вещи, на хлеб и сахар.
Ты подумай о том, что рабочие в городах, тоже есть хотят.  Но продуктов колхозных, на всех не хватает.   Вот и приходится им, втридорога,  все у недобитых буржуев покупать в их, кооперативных лавках».
.
Маша раскраснелась, упиваясь собственной справедливостью. Но убедить подруги в  правоте Сашко и в своей собственной, ей не удалось.
Проводив Марию, Ульяна  вернулась со двора в дом Прасковьи.  Василек ворочался в подвесной люльке, сопя и  хныча.
«Уленька, дочка, Кузнечик проголодался.   Я ему пеленку сменила. Но он все равно, плачет.  Заболталась ты с Марией- то», - бросилась к Ульяне Прасковья.
Ульяна  вынула ребенка из плетеной люльки и присела с ним, на лежанку.
Она дала сыну грудь и глубоко задумалась. Из головы, никак не шел спор с подругой.

Уля хорошо помнила свое раннее детство. Ее родители, как впрочем, и все хуторяне, держали немало скота.
Каждую корову, мать Ули, выдаивала в отдельную посуду.
Уля не помнила, чтобы ее мама, сливала в одну посуду, удой от разных коров.
В одной бочке, заквашивалось лишь молоко, предназначенное для  приготовления сыров. Но это, в основном, было молоко коз и овец.

Из близ лежащего, районного городка,  на  хутора, частенько  наведывались жители городка. Они привозили с собой, сменные горшки  под свежее молоко.  Покупали они не только молоко, но и  овечий и козий сыр, сметану, масло , соленое сало и прочие   деревенские продукты, высокого качества.
Покупать продукты, непосредственно у хозяина, людям было на много выгоднее, чем у перекупщиков.

На вырученные деньги, хуторяне одевались, приобретали посуду, продукты из тех, которые невозможно было вырастить  или изготовить самим.
«Как же так? Сдай своих коз в колхоз и пей  помои вместо молока!» - все еще сердилась девушка. Общий удой от множества скота, иначе как «помоями», Ульяна назвать не могла.
Она работала в телятнике. И ей приходилось часто навещать  коровник во время дойки.  Санитарные качества общего молока, вызывали в ней, большое недоверие. Лично она, никогда бы, не стала пить такое молоко.

«Вот и пей свое пойло, сам. А  мои дед с бабкой, не телята. Тем более, мой ребенок», - мстительно подумала Ульяна,  окончательно успокаиваясь.
Уложив уснувшего ребенка в люльку, Ульяна  принялась за стирку.
Баба Паша отправилась проведать Семена Тарасовича. Старик вторые сутки, не появлялся в ее доме. И Прасковья, не на шутку, встревожилась по поводу его здоровья.
Вскоре, она привела его в свою мазанку. Дед Семен едва передвигал ноги. У старика обострился  застарелый радикулит.
«Уленька,  деда мы сегодня полечим и ночевать у себя оставим», - сообщила  бабушка  Ульяне.
Отставив стирку, Ульяна принялась помогать бабе Паше.

Уложив деда в постель, она   принесла из сеней,  специальный камень голыш. Им Прасковья  лечила все  болячки. Разогревала камень в печи, заворачивала в  кусок овечьей кошмы и укладывала на больное место.
Этим же, разогретым в печи  булыжником, она принялась лечить спину  Семена Тарасовича.
Заботиться о своих стариках, помогать им по дому и хозяйству, было для девушки, куда привычнее и приятнее, чем  впитывать в себя, непонятные правила , насаждаемые комсомольцами.
 

Сашко только что получил свежую газету «Правда». Газеты поступали в станицу редко и в очень ограниченном количестве.
Комсорг Бондарь, считал своей почетной обязанностью,  прочитывать все публикации в газете, перед своими комсомольцами. И не только перед ними. Любой станичник, имел право присутствовать на обсуждении  газетных публикаций.

Сашко спешил в читальню. Сюда он приходил почти каждый вечер. Комсорг считал, что он обязан доносить до сознания всех не равнодушных станичников, информацию о новых законах и указах,  принятых Советским правительством.
Но кроме принятой на себя обязанности, Сашку с некоторых пор, влекло  в читальню, что- то еще.
И в этом «еще» он боялся признаться самому себе.

Войдя в помещение читальни, он быстро окинул взглядом всех, присутствующих.   Среди молодежи  не было Маши Рогожиной.
 «Наверное, за НЕЙ зашла.  Может быть, ОНА поняла мою правоту. Если умная девушка, то конечно примет и поймет. А ОНА на глупую, не похожа», -
Сашко прошел сквозь толпу  станичников к своему постоянному месту, во главе общих столов.
Развернув газету, он положил ее на стол и бережно  разгладил руками.
«Товарищи,  - хорошо поставленным голосом, крикнул он. – Ждем опоздавших минут десять. Потом, начнем нашу политинформацию»

Но ждать долго, не пришлось. Маша вошла в помещение одна. Встретившись глазами с Сашей, она скорчила красноречивую рожицу. С сожалением пожав плечами, девушка протиснулась к нему.
«Сам  говори с этой упрямицей. Она мне заявила, что больше знать нас не желает. На тебя Улька, больше всех, разобиделась».
«За что?» - с искренним недоумением, пробормотал Саша. Он был расстроен и слегка обижен на «упрямицу».
В этот вечер, его речь не была такой уверенной и красноречивой, как на прошлых встречах станичников.
Едва закончив  обсуждение статей в газете, Сашко оставив ребят репетировать новые песни, вышел из читальни.

Солнце успело уже спрятаться за краем неба. В темнеющем небе, то там, то тут, сверкали  первые звезды.
Впервые в жизни, комсомольский вожак, почувствовал тоску. Раньше, на личные  чувства и неурядицы, у него просто, не оставалось времени. Комсорг Бондарь , всю свою взрослую, сознательную жизнь, был постоянно занят .
С семнадцати лет, он принял на себя ответственность за строительство «светлого будущего».
До мозга костей, уверенный в своей, непререкаемой правоте, Сашко  постоянно воевал с видимым и не видимым врагом Советской власти.
Передовому комсомольцу, не  престало «пускать любовные слюни».  Так думал он до своих 26 лет.

И  вдруг, какая –то, безродная, шестнадцати летняя, «несознательная» девчонка, сумела смутить его, неприступное сердце.
Сашко страдал и злился одновременно.
«Не я буду, если не направлю ее на правильный путь.  И коз своих сдаст в колхоз. И в комсомол вступит. -  сердито шептал он, глядя   в темнеющую  улицу. Туда, где чуть заметно, светилось окно бабы Пашиной мазанки.
- Грош мне цена, как комсоргу, если не сумею убедить  сопливую девчонку,  в своей правоте.    Моя правота, это Советская правота».

Шло время. Молодой Союз Советских Республик, переживал не лучшие времена. Вся западная буржуазия, объявила бойкот Советам. Россия была почти полностью лишена возможности,  торговать с буржуазными странами.
По большому счету, ей и торговать-то, с другими странами было нечем.

 В стране свирепствовал голод.   И в таких условиях, нужно было не только удержать, но и приумножить завоевания Октября.
Во многих областях СССР, то и дело, вспыхивали короткие, но жестокие восстания, недовольных новой властью и колхозами.
Чаще всего, восставало крестьянство, подстрекаемое кулаками. В отличие от пролетариата, им было что терять, вступая в колхозы.
Такие восстания крестьянства,   безжалостно подавлялись  силами ОГПУ и отрядами местной милиции. Чаще всего, недовольства  новыми порядками, возникали  в Западной Украине, в Сибири и на Урале.

На Ставрополье, было относительно спокойно.  Но и в этом, кажущемся покое, долго еще слышался ропот, не довольных колхозами, станичников.
Коллективные хозяйства страны,  не смотря ни на что, уверенно  набирали силу.

Принципиальный, жестокий, но  честный и бескорыстный товарищ Сталин,  по принципу «диктатуры пролетариата» , умело гнул свою линию.
В итоге его жесткого руководства, молодая республика  Советов, возрождалась на руинах  разгромленного царизма. 
Очень много случалось в те годы «перегибов», со стороны руководства всех рангов.  В том числе, в руководстве самого Сталина.
Но именно эти , порой достаточно жестокие и не всегда, справедливые «перегибы», удерживали  крестьянство в повиновении новым  порядкам.
Коллективизация  в СССР, была завершена в  короткие сроки.

В станице Погорелово, все шло своим чередом.   В колхозе появилась новая техника. Завершалось строительство, первого в районе, сельского клуба.
Подобное заведение, пока что, имелось только в районном  городке. Но неугомонный комсомольский вожак, Сашко Бондарь,  приложил неимоверные усилия, чтобы «выбить» у районного партийного руководства, средства на постройку клуба.
По вечерам, станичная молодежь, шла не в читальню. Ребята собирались у строящегося клуба, чтобы помочь строительной бригаде,   живых при любой власти, «шабашников».
Саше  к моменту  сдачи клуба, исполнилось 28 лет.  Парень все еще, ходил в холостяках.
Полина Афанасьевна, казалось, выплакала уж, все слезы, по этому поводу.
Ее 20 летняя дочь Катерина, успела подарить ей первого внука.  Восемнадцати летняя Зинаида, готовилась к свадьбе. А старший сын, даже не помышлял о женитьбе.
Сколько бы не пыталась Полина Афанасьевна,  уговорить сына, заняться поиском подходящей невесты, все ее слова, тратились впустую.
Сын либо отмалчивался,  оборвав ее на полуслове, либо уходил из дома.

Ни мать, ни сестры,  не догадывались о том, что сердце их «неприступного» Сашко, единожды и навсегда, тяжело ранено безответной и безжалостной любовью.

Уля продолжала ответственно трудиться в колхозе.   Войдя в полные годы женственности, она с каждым днем, становилась все краше.. Станичные женихи, давно забывшие о «позоре»  «порченной девки» , стадами прохаживались у ворот Прасковьи. Но ни один из них, не смог бы похвастаться, хотя бы, благосклонным взглядом, со стороны неприступной девушки.

И только Сашко, безоглядно влюбленный в девушку, упорно «держал форс».
Так говорила о нем Мария Рогожина,  прекрасно видевшая  муки его сердца.
 Он по прежнему, вопреки всякой логике, считал, что не пристало комсомольцу, «пускать  влюбленные сопли».
За те два года, что прошли с последнего посещения Ули  их собрания, Саше редко доводилось видеть девушку.
Поговорить с ней, хотя бы минуту, вовсе нее довелось. Ульяна  упорно избегала комсорга. Завидев его на улице, она сразу же переходила на другую сторону  и   пробегала мимо, отвернув лицо в сторону.


Первым словом, что произнес подросший Василек, было «баба». Не смотря на то, что ребенок, до двух лет, сосал грудь матери,  своей некрасивой бабушке, он радовался куда больше, чем  красивой, но не очень ласковой маме.
Ульяна ни чем не обижала своего сына. Она исправно кормила ребенка,  купала его в бане, обстирывала.  Она ни разу, не повысила на него голос.
Но мама не рассказывала ребенку, на ночь сказок,  не играла с ним  в прятки,  типа: «тютю..вот она я»,     как постоянно делала это бабушка.  Не баюкала на руках, ласково шепча ему на ушко «Кузнечик ты мой сладкий».
Ульяну нельзя было упрекнуть в том, что она плохая, безответственная мать.  Она заботилась о своем ребенке. Но не более, чем заботятся о детях, хорошие воспитатели Детских учреждений.

Василек рос на удивление спокойным и добрым ребенком. Чем старше он становился, тем большее сходство, приобретал со своей красивой, молоденькой мамой.
Настоящей «мамой» для малыша, была его бабушка. Не меньше Прасковьи, Василька любил дед Сидор. Старик перекочевал в  дом Прасковьи со всеми своими, самыми необходимыми вещами..  И ночевать домой он больше не ходил.
Хозяйка выделила ему  место за печью, где стояла покрытая старыми овчинами, теплая кушетка.
Здоровье восьмидесятилетнего старика, заметно пошатнулось.  Он  почти не мог обихаживать сам себя. Тем более, содержать в надлежащем виде,  свой дом и участок.

Работы у девушки прибавилось. В их общем хозяйстве, доились уже, четыре козы.
Дед Сидор не мог больше плести корзины для колхоза. У старика стали сильно болеть и опухать руки. Колхоз положил Семену Тарасовичу мизерную пенсию, на которую невозможно было, приобрести что-то стоящее.
Плетением корзин, занималась Прасковья. Ульяна, сколько могла, помогала бабушке.  С бабы Паши, как с колхозной поденщицы, было мало толку. А корзины, все еще, были очень необходимы в колхозном хозяйстве.   Уборка корнеплодов, кукурузы и подсолнечника, все еще,  велась вручную.
И корзины,   в этом случае, служили  тарой для  сборщиков урожая.


Шел голодный 1933 год.
Недороды двух прошлых лет, беспорядочные вспышки  крестьянских волнений, саботирующие работу колхозов, все это  сказалось в голодном последующим году.
Многие, недалекие умом, полномочные представители власти, выгребали в колхозах все зерно,  не оставляя на трудодни колхозникам  даже горсти. Частенько в счет выполнения плана зернопоставок Государству, конфисковался даже, посевной фонд.

Бывали случаи, когда от голода, люди  вымирали целыми  деревнями.
Чаще всего, такие жуткие случаи, наблюдались в средней полосе России.
Но и в этих случаях, Кубань заметно выигрывала на фоне всеобщего голода  молодой республики Советов..
Количество зерна на трудодень колхозника, в станицах, так же, уменьшили. Но люди выживали за счет  овец и коз. Не малое значение, имела удаленность от   больших городов.
Чем меньше была станица, тем легче жилось рядовому крестьянину.

Очень многое зависело от председателей колхозов.   В Погорелово, был хороший, все понимающий руководитель, из местных станичников.
И он, как говорится, «сквозь пальцы», смотрел на лишнюю  овцу или поросенка в личном хозяйстве колхозника.  Председатель понимал то, что никак не мог понять комсорг станицы.   Если колхозник сыт сам, если сыты и здоровы его дети, то  на работу он пойдет с большей охотой. И вложит в общее дело, куда больше энергии, чем голодный, не довольный жизнью человек.

Сашко, тоже немного угомонился, со временем. Получив на трудодни, всего пару мешков муки за целый год работы, он приуныл, как обыкновенный обыватель, против которых он «воевал».
Сестры Саши, выйдя замуж, отделились от них с матерью.   Мужья Катерины и Зинаиды, работая в колхозе, тем не менее,  старательно приумножали личное хозяйство.
 А Сашко ухитрился свести в колхоз, единственную козу.  Оказалось, что литра молока, выделяемого им с матерью колхозом, было слишком мало, чтобы насытить двух взрослых людей.

В голодный 33 год, колхоз прекратил выдавать молоко своим работникам. И  те, кто свел  на колхозный двор,  весь  свой скот, оказались на грани голода.
Старшая сестра Катя, ежедневно, тайком от свекрови, приносила  матери литровую кринку  молока или простокваши. И Сашке, к своему великому стыду, приходилось принимать подношения  сестры.
А все потому, что молодому, здоровому организму, хотелось есть.
На аппетит Сашко, не влияла даже, не разделенная любовь к Ульяне  телятнице.

Ульяна, между тем, спокойно доила своих четырех  молочных козочек.
Жирное и полезное козье молоко, наряду с картошкой, многих в те годы, спасло от  голодной смерти.
 Выдоенных коз, Уля уводила  на зады своего участка. Привязав животных к забору, она уходила на работу.  Дед Семен с внуком, целыми днями, дежурили рядом с животными.  Козы легко могли запутаться в веревках.  Их могли украсть и съесть  оголодавшие соседи, не имеющие своего хозяйства.
Поэтому, животных приходилось сторожить.
Дед Семен  между делом, вырывал сорную траву из картошки  и по краям участков. Своего или бабы Паши. Все траву он уносил в сарай для просушки.

Для подросшего Василька, такое времяпровождение, было только в радость.
Дед сплел из прутьев  что-то типа шалаша для дневного сна своего «кузнечика».   И иногда вместе с ним, заваливался поспать на мягкой травке. Правда дед мог всунуть в шалашик, только голову, спрятав ее от солнца.
Васильку пошел третий год.  Любознательный ребенок, охотно познавал мир, проводя бОльшую часть дня,  на открытом воздухе.
Частенько, они с дедом, уходили   в покосные луга или на берег Кубани.
Здесь, на межах с колхозными полями, дед резал серпом по немного травы для зимнего прокорма своих  кормилиц.

Василек быстро привык к кубанской воде. Под бдительным надзором деда, он с удовольствием  бултыхался на мелководье. Ребенок сопровождал свои купания  быстрым,  пока еще, мало разборчивым лепетом и счастливыми выкриками.
В такие минуты, Семен Тарасович, стоя у самой кромки воды, неотступно следил за малышом.
Иногда к их вылазкам, присоединялась баба Паша.  И тогда их веселье, становилось еще более шумным.
«Ах ты, мой кузнечик. Василёк мой  сладенький» -, наговаривала бабушка, светясь всеми морщинками   своего  некрасивого лица..

Мокрый от купания, голенький «кузнечик», выбираясь из воды, бежал к бабушке. Обхватив ее за шею, малыш целовал бабулю в  щеку, покрытую бордовым, шершавым наростом. Для Василька, баба Паша, была самой красивой во всем свете.
Вытирая обильные счастливые слезы, Прасковья вспоминала в такие минуты,  как сама предлагала деду Семену, привезти «Ксенофонтиху», чтобы избавить Ульяну от бремени.
От таких воспоминаний, бабушку бросало в дрожь. И она мысленно просила прощения у Пресвятой Богородицы, за те  преступные  слова и мысли.
Прижимая к груди  нежное тело «кузнечика», Прасковья недоумевала, как она раньше, могла обходиться без этого ребенка.
Но гораздо чаще, пожилую женщину, посещали другие, не менее тяжкие думы.
Она видела, как старается Ульяна ,  что-то сделать для того, чтобы сблизиться с  собственным сыном.
Но у нее этого не получалось. Молоденькая мать, так и не сумела полюбить своего малыша так, как полагается  любить матери, а не  соседке или няне.

 Окончательная сдача «под ключ», новенького клуба в Погорелом  пришлась  за неделю до начала уборочных работ.
Вечером, вернувшись сиз телятника, Ульяна застала в доме бабы Паши, свою подругу Машу.
Девушки не виделись  несколько дней. Мария уезжала на неделю в районный поселок,  где осваивала  агрономические курсы.   Домой  она приезжала на выходные.
Давая дочери возможность «выйти в люди», с десятимесячным сыном Маши, водилась ее мать».

«Привет Маша. Как учеба?» -  в голосе Ульяны послышалась зависть.  Ей тоже, хотелось «выйти в люди», как выражались  станичники в адрес всех тех, кто находил возможность учиться. Независимо где.

«Все хорошо. Ужасно интересно  учиться Я столько нового узнала!  Правда, еще целых три месяца, надо будет ездить в район.   И по Аленке жутко скучаю.    Но зато, правой рукой нашего председателя буду потом» - с энтузиазмом откликнулась Мария.   Она спустила с рук Василька, с которым забавлялась до прихода матери.
 Мальчик постоял  в нерешительности, переводя взгляд с матери на  притихшую у печи, бабушку.
Не уловив никакого знака внимания, со стороны мамы, ребенок, вздохнув совсем по взрослому,   отправился к бабушке  Прасковье.
«Завтра воскресение. –затараторила Маша. –  Председатель, перед уборочной, многим выходной дал. И механизаторам тоже. Сашка с моим Юркой, тоже выходные  получили.  Будем ленточку резать и клуб открывать. Здорово!

 В районном клубе танцы каждый день. Лекции интересные. Художественная самодеятельность такая, будто настоящие артисты выступают. Но это второстепенное. Ульянка, ты про кино что ни будь, слышала?
– в голосе  Марии зазвенел такой восторг, что Ульяна невольно  заразилась  радостью подруги.  Она слышала про кино. Но представить себе не могла, как это ожившие картинки, могут двигаться по стене.

- Представляешь? Я впервые в жизни кино  смотрела. «Броненосец Потемкин"  называется. Думала ,умру   там в клубе от  удивления!
 И у нас, если постараться, можно  что-то подобное сделать. Главное, что клуб свой будет.
Короче, Улька, хватит тебе монашкой жить. Пора в люди выбиваться. Для начала, пойдем завтра на открытие клуба».

Ульяна была слишком молода. Девушке едва исполнилось 18 лет. Но мало чего хорошего, испытала она в своей жизни.
В двенадцати летнем возрасте она стала свидетельницей убийства своего отца и старшего брата Алеши.   Не успела она хотя бы, немного отойти от шока, умерла ее мамочка. Оставила свою не окрепшую ни умом, ни телом, малышку на милость, далеко не милосердной, сестры Ольги.
Три года рабского труда на «родных» людей, оскорбления и не редкие побои, превратили    девочку в пугливое, покорное существо.
Но сквозь вынужденную покорность, в подрастающей девочке, пробивались упрямые и своевольные гены ее отца.
И она осмелилась на побег.
Но подлый извращенец, дядя Никифор, догнал ее и  растоптал в пятнадцати летней девчушке, все, что можно было растоптать.
По какой-то мистической случайности, девушка избежала смерти от самоутопления.

Судьба смилостивилась над несчастной страдалицей, послав ей двух добрейших стариков.  Впервые, после потери родителей,  девушка  нашла любовь и ласку в лице деда Семена и бабы Паши.
Ульяна потянулась к жизни. Она всеми силами, старалась забыть ужас насилия над своей плотью и душой.
Но проклятый насильник, оставил ей вечную память о себе, в виде  Василька.
Глядя на сына, Ульяна никак не могла избавиться от неприятного чувства, присутствия  где-то неподалеку, ненавистного извращенца Соломейко.
Уля давно  простила  сплетни и косые взгляды  станичников. Но простить и забыть дядю, она не могла.

Ей бы  пойти в церковь, исповедаться перед  Священнослужителем. Ей бы вытолкнуть из души обиду и застарелую ненависть.
Господь повелел народу своему, прощать   врагов в заблуждениях и прегрешениях  их. А так же, «возлюбить ближнего, как самого себя».
Но как можно было простить  насильника, бедной девочке? Как можно было отпустить свою боль? И как можно возлюбить  плод насилия, не смотря на то, что Вася ее сын?
Возможно, будь рядом хороший священник или, хотя бы,  психолог, Ульяна смогла бы, справиться с собой.
В душе молоденькой матери, не было ненависти к плоду своей горькой доли.   Сына она, скорее, жалела, как такого же, страдальца от действий насильника, как и сама.
Но полюбить    малыша, она не могла себя заставить, как ни старалась.
Шло время. Молодое сердце, требовало чего то, большего, чем однообразная работа в колхозе и по дому.  Ульяне хотелось общения со своими сверстниками.

Но самоуверенный комсорг,  слишком напористыми, непонятными требованиями, отпугнул  Ульяну от комсомольцев.
Несдержанная мать Сашки, несправедливыми обвинениями, вернула Ульяну в состояние «без вины, виноватой».  И девушка, снова ушла в себя, снова почувствовала  прилив боли и отчаяния, которые хотела забыть , общаясь  с молодежью. . 
Но время понемногу лечило  боль ее сердца. И Ульяну снова потянуло к сверстникам.
Вечерами, помимо  воли, она прислушивалась к звукам гармошки, доносившимся со стороны читальни.  Ее злили, но в то же время  приятно смущали, комплименты молодых станичников, которые она нередко слышала вслед.

Ульяна обрадовалась предложению подруги, пойти на открытие клуба в станице.
Стараясь не показать Маше  своей радости, нахмурившись, она лишь неопределенно пожала плечами.
«Улька, не хмурь лица. Тебе это неличит. Я завтра к полудню за тобой забегу. Будь готова. Телят своих пораньше управь. И оденься  как надо. Не в телятник пойдешь. Товарищи из  области, обещали быть.   Ты же у нас, красавица!   А вдруг, какой ни будь, не женатый  партийный руководитель, увидит тебя и влюбится!   В  большом городе жить будешь!»

«Прекрати болтать!- не на шутку рассердилась Уля. -  Мне, что  ваши партийные,  что не партийные , нужны как бурьян в картохе. Сколько раз повторять тебе,  Машка?  Мне никто не нужен. И замуж я никогда и ни за кого, не пойду. Будешь еще об этом  болтать,  не пойду с тобой завтра. И вообще, никогда».

На следующий день, едва управившись с телятами, Ульяна поспешила домой.  Надо было переодеться к предстоящему празднику.
 Ибо открытие нового клуба в небольшом селе,  и в наше время, является праздником. Тем более,  в довоенной России, подобные мероприятия, случались не часто. В голодающей стране, простому люду, было не до  строительства клубов.
Прасковья, с утра занялась подготовкой наряда для своей «внучки».  Недавно она перелицевала свою старую юбку из добротной шерсти.
Ткань, слегка потерявшая свой первоначальный цвет, на изнанке оказалась, как новой.
Готовая, перелицованная вещь,  выглядела, как только что, из под рук швеи.
Кремовая льняная блузка, искусно  вышитая умелыми руками бабы Паши, могла бы стать для современных дам, раритетной, вожделенной вещью.
В молодости Прасковья в тайне ото всех, все заработанные деньги, тратила на подготовку «приданного». Она умело шила и вышивала для себя блузки и сарафаны. Шила юбки и фартуки.
Но  приданное не пригодилось. А носить красивые вещи повседневно, Прасковья стыдилась.

Много лет, ее  бесполезное приданное, хранилось в деревянном сундуке.
  С появлением Ульяны, хорошо сохранившиеся вещи бабушки, нашли свое применение .  Прасковья пожалуй, больше Ули, радовалась такому применению своего богатства.
Едва успела Ульяна помыться и принарядиться в подарки бабушки, в дом ворвалась нарядная  Мария.
Взглянув на Ульяну, подруга застыла в изумлении.
«Ничего себе! Баба Паша, чьи это наряды? Кто это вышивал? Неужели ваши золотые ручки?  -
Прасковья довольно приосанилась. -«Конечно, я.  Как предчувствовала, что у меня внученька появится».
-Улька,  как же тебе идет эта блузка!  Ты просто королева! Знаешь что, давай я тебе корону из кос  на голове уложу. Я это здорово умею делать».
 «Ну давай,  укладывай,» - смущенная вниманием к своей скромной особе, согласилась Ульяна.

Едва ли, не впервые в жизни, Ульяна появилась на людях, без привычного платка, скрывающего ее красивые волосы.
Чуть ли не все живущие в станице люди, столпились неподалеку от высокого крыльца новенького клуба.
Такие постройки, станичники встречали только в районных поселках и городах.
Высокое здание клуба, было выполнено  из настоящего, заводского кирпича. Непривычно большие окна, сверкали добротным стеклом.  Вход на крыльцо под узорчатым навесом, перегораживала красная, атласная лента, натянутая между перил.
Уцепившись за руку подруги, Ульяна пугливо осматривалась по сторонам.
Мужики всех  возрастов, откровенно любовались девушкой.  Женщины, сбившись в отдельные кучки, бросали на девушку  любопытные взгляды. Кто-то неодобрительно перешептывался,  кто-то молчал, брезгливо поджав губы.
Те, кто были моложе, окружили Ульяну плотным кольцом, прикрывая от взглядов недоброжелательных бабок.
«Ульянка, затворница! Молодец, что пришла, сжимая руку девушке, воскликнула  беременная Зина, сестра Сашко Бондаря. – Мой принципиальный братец, все уши прожужжал нам, про твою «несознательность», - рассмеялась она.
«Ну да! Он у нас самый сознательный, - скептически подхватила, знакомая Ульяне , комсомолка Ирина Болдышева. – Люди с голодухи пухнут. А он все успокоиться не может. Бегает по дворам, сует нос в чужие сараи.  Старшие товарищи из правительства, разрешили нам немного скота держать. Так этот  проныра, достал всех».
«Прекрати Ирка! – послышались недовольные возгласы  других представителей местной молодежи.   - Сашко услышит, турнет из комсомола. А то ты не знаешь, какие времена сейчас!»
Прислушиваясь к разговорам вокруг себя, Ульяна поняла, что далеко не вся  молодежь, довольна Сашкиной политикой.  О более пожилых станичниках, нечего было и говорить. Естественно, каждый из них, всеми силами, цеплялся за свое, личное хозяйство.  И это не мешало им, добросовестно трудиться на благо колхоза.


Больше всех других разговоров, девушку заинтересовала чья-то реплика о том, что  после торжественной речи,  в клубе обещали показать кино. Для всех и бесплатно!
Из закрепленного на  столбу, круглого динамика, полилась хриплая, сильно искаженная помехами,  музыка.
Это был какой-то марш. Ульяна вздрогнув,  отыскала глазами, радиоточку.
Для нее , это чудо техники, было в новинку. Динамик в Погорелово, видимо, установили, совсем недавно.
Толпа станичников, как по команде, затихла.
«Да здравствует Союз Советских, Социалистических Республик, - прозвучало над головой Ульяны.
Еще не видя оратора, она  почти наверняка, узнала уверенный громкий голос,  комсомольского вожака.
Оглянувшись назад, девушка увидела Сашко , в окружении трех, не знакомых «товарищей».  Рядом с ними, стоял председатель колхоза.
Они плечом к плечу, стояли на наспех, сколоченной, хлипкой «трибуне».
Сашко вырядился в  расшитую красными гвоздиками, русскую косоворотку.  Ветхую, даже на вид. Товарищи щеголяли в темных, не привычных  для  станичников,    костюмах.

Люди замерли, вслушиваясь в речи  местного комсорга и приезжих гостей.
«После много численных, сменяющих друг друга: «Да здравствует…..», товарищи из области, наконец-то,  перешли к поздравлениям станичников с новым клубом.
Последним   с трибуны, выступил председатель колхоза Мирон Степанович Будейко».
«Дорогие колхозники, многоуважаемые станичники. Перед тем, как самый достойный из вас, разрежет красную ленточку перед входом в новый клуб, позвольте сообщить вам , еще одну, немаловажную новость.
 В нашем Погорелове, учреждается новый вид самоуправления станицей.
Так сказать, небольшой филиал от Уездного Исполкома. Раньше мы за каждой мелочью, ездили в район.   Записать рождение ребенка, зарегистрировать свадьбу,  засвидетельствовать смерть  человека. Зарегистрироваться на место жительство в станице подать сводки о призывниках в  Советские ряды военнослужащих. Это далеко не все, чем будет заниматься наш новый уполномоченный представитель  от партии Большевиков.
Отныне наша изба читальня, будет называться   Станичным Исполкомом.
Изба читальня упраздняется. Все ее  функции и  обязанности передаются клубу.
 Познакомьтесь с уполномоченным комиссаром   Косых   Иваном Герасимовичем.  Отныне он будет работать   в тесном сотрудничестве, с атаманом станицы».

Ульяна мало что поняла из речи председателя.  Девушку, по большому счету, интересовал лишь клуб.   Реальная возможность, сегодня же познакомиться с загадочным «кино» больше всего, волновала ее в этот момент. И она, вместе с другими станичниками, протиснулась ближе к входу.
Сашко Бондарь, совместно с  все еще действующим в станице, старым атаманом Гриценко,  одновременно разрезали  красную ленту, преграждающую вход в клуб.

Не толпитесь товарищи. Не толкайтесь, - зычно крикнул Сашко. -  Пропускайте впереди себя, заслуженных, пожилых колхозников и ветеранов революционных завоеваний!
Места на скамьях, только для взрослых. Ребятня, садитесь вдоль стен и на краю сцены, - срывая голос, надрывался  комсорг.
Он неожиданно замолк на полуслове, случайно встретившись глазами с Ульяной.
- Уля, ближе к краю скамейки садись. Чтобы тебе передние люди, сцену не закрывали. Да на меня, место займи.   Сейчас кино показывать будут», – враз осевшим голосом, прохрипел бравый комсомолец
Протиснувшись в полутемный зал клуба, Ульяна выхватила глазами свободные места и потянула за собой, Марию.  Заняв место, Уля тут же, забыла о просьбе Саши, занять на него место.

Но не забыла об этом, ее подруга.
Мария была, пожалуй, единственной девушкой,  разгадавшей  сердечные тайны своего комсорга. Маша была той редкой девушкой, что умела хранить чужие тайны.  Догадываясь о влюбленности Сашко в неприступную Ульяну, она тем ни менее, не проговорилась о своих догадках, даже Ульяне.
Девушка всей душой «болела» за своего комсорга.
Но зная отношение к нему подруги, пока что ничем не выдавала своего сочувствия Сашке. Так же, как не торопилась подталкивать Ульяну навстречу первой любви.
Маша догадывалась, что  нежелание Ули слушать  любые намеки на ее будущее замужество, идут не от кокетства девушки.
Она понимала, что Ульяна тяжело переживает свершенное над ней насилие. И возможно, боится и ненавидит  всех мужчин.
Мария  решила, осторожно, но  твердо  помочь подруге, избавиться от фобий, относительно  парней.

Новый клуб постепенно заполнился  людьми до отказа.  Мария, отталкивая желающих сесть с ней рядом, сердито шептала каждому на ухо:
«Место для Бондаря. Он просил».
Сашко, как истинный, добросовестный организатор  предстоящего мероприятия, вошел в клуб последним. Заперев массивную дверь на засов, он обшарил глазами зал.
Приподнявшись с места, Мария махнула ему рукой, приглашая   присесть рядом.
Она поднялась с места, уступая Бондарю  возможность,при сесть  рядом с Ульяной. Сама же, едва примостившись с краю, вынуждена была, выставить ноги в боковой. проход, чтобы не свалиться на пол.

Недовольно покосившись на неожиданного соседа, Ульяна   вжалась в бок  сидящей рядом женщины. Но это мало спасло ее. Горячее бедро комсомольского вожака, слишком тесно прижалось к ее боку.
«Извини Ульяна. Некуда двигаться   Маша и без того, на самом краешке примостилась», - заливаясь краской смущения, пробубнил Сашко».
«А не проще ли вам, обменяться местами? -  с вызовом спросила, осмелевшая  Уля. – Вы ведь, Александр, постоянно ведете разговоры о равноправии женщин. А сами готовы, ради   личного  удобства, столкнуть на пол вашу комсомолку».
Ульяна почувствовав, как ощутимо дернулось тело Сашко, победно усмехнулась. Бондарь, торопливо вскочив с места,   шагнул к стене.
Не  смотря на приглашение Маши, присесть сбоку, он так и простоял у стены, до окончания  сеанса.
А Ульяне было не до него. При первых же кадрах, легендарного «Броненосца Потемкина», она забыла обо всем.
Девушка, впервые в жизни, смотрела  фильм. И не какую-то, потешную чепуху, коими были почти все дореволюционные фильмы.
Ульяне посчастливилось посмотреть высокохудожественный фильм, который до сих пор,  считается одним из лучших, Советских фильмов.
После окончания фильма, на сцену поднялся новый представитель  самоуправления станицей.

Иван Герасимович долго и нудно перечислял  свои полномочия в станице.
Находясь под впечатлением, первого в своей жизни фильма, Ульяна  совершенно не слушала комиссара Косых.
Вновь и вновь переживая трогательные  и трагические сцены  фильма, Уля   не успевала вытирать невольно льющиеся из глаз, слезы.
Низко опустив голову, чтобы  спрятать слезы, она мечтала поскорее выбраться на волю.
Но люди в зале, сидели неподвижно. И девушке поневоле, пришлось испытать   до конца, всю пытку комиссарскими скучными речами.
Наконец, Косых,  с достоинством, удалился со сцены.

И сразу же станичники зашумели все разом, делясь впечатлениями от фильма.
Мало кто  говорил о тех задачах и обязанностях, что выдвинул перед станичниками  новый представитель от власти.
По большому счету, ничего  достойного внимания, люди не услышали от комиссара.
Ульяна поторопилась к выходу. Надо было бежать на вечернюю пойку телят.  Не оставалось времени, даже переодеться.
«Ничего, халат на ферме есть. Постараюсь не испачкаться», - убеждала она себя, направляясь к телятнику.
«Кузнецова, постой. Разговор есть»,- раздался позади нее знакомый голос.
Не сбавляя шага, Уля  повернула голову.
- «Нет у меня времени на разговоры,- крикнула она через плечо. – На пойку опаздываю. И честно говоря, не знаю  о чем нам можно говорить».
Ульяна прибавила шагу.

Ее подопечные, встретили свою поилицу, протестующим ревом. Забыв про халат, Ульяна подхватила ведра и побежала в соседний коровник за молозивом для самых маленьких телят.
 Вернувшись  в телятник с наполненными ведрами, девушка с возмущением, увидела Сашко.
Он стоял у клетки с новорожденными малышами.
На секунду задержавшись у двери  телятника, Ульяна решительно шагнула к клетке.
«Что вам тут надо, товарищ комсорг? Пришли контролировать качество моей работы? Проверяйте своих трактористов. Насколько я понимаю, вы в телятах  не разбираетесь . Вам же, дома ими заниматься не приходится.
Вашим скотом, занимается колхоз. Так-то проще. Дома ничего делать не надо. А то, что вы с вашей мамой, пьет   болтушку худшую, чем   мои  телята, вам все равно.
Попробовали бы вы меня заставить, своего Васю подобной  дрянью поить!
 – Ульяна насмешливо посмотрела в покрасневшее лицо сникшего комсорга.
Она  чувствовала удивительное спокойствие в отличие от Сашко.
-Надеюсь, я вам Александр, ответила на все вопросы, что вы собирались мне задать?  А сейчас, идите отсюда. Это вам не трибуна и не сцена. Это мое рабочее место.
Не дай Бог, маме вашей кто ни будь, доложит, что вы с «пропащей» девкой, наедине находитесь».

Уля смолкла, запоздало осознав, что невольно,  частично   проболталась  о выходке Полины Бондарь, двухлетней давности.
Бондарь наконец-то смог вставить слово в напористую , неожиданно смелую речь девушки.
«Не пойму, при чем тут, моя мать.   Почему я должен бояться ее мнения?  И с чего это ты, Ульяна, вздумала себя «пропащей», величать?
Что за ерунда? Насколько я знаю, ты в станице, числишься ответственной, добросовестной колхозницей. Я ни разу, ни от кого, не слышал дурных слов в твой адрес. -
Саша почувствовал, что снова краснеет от своей невольной лжи. Он говорил неправду. Приходилось ему не раз, обрывать сплетни, не только собственной матери, но и ее товарок, по поводу «порченой девки»  Ульки.

Правду сказать, в последний год, станичники  оставили девушку в покое. Сплетни и прочие негативные выпады в ее адрес, прекратились.
 По крайней мере, Сашке о подобном, известно не было.
- Ульяна,  странные у тебя разговоры. Как будто с буржуазным элементом говорю, а не советской, передовой  колхозницей.
А если бы, твои саботажные речи, новый уполномоченный услышал? Ты к чему советское молоко, пойлом называешь?  Его наши пролетарии пьют.  И нас благодарят.
Или ты вышла из барского сословия?»

«Знаешь что, товарищ комсорг, я вышла  оттуда, откуда и ты.  Но пить молоко с грязью, я не стану и дитю своему не дам. Люди не свиньи.
А уж, если желаешь, контроль тут устраивать, то побеспокойся, чтобы горячую воду для мытья фляг, дояркам обеспечивали.  А еще, чтобы скотники не самогон пили, пока доярки дома, а коровники чистили.
В общем, я тебе все сказала. Нам больше не о чем говорить. Иди себе прочь, не мешай мне работать.
А если вздумаешь снова уговаривать меня, сдать коз в колхоз, то зря времени не теряй.
Я люблю своих деда с бабкой и сына тоже. И хочу, чтобы они были здоровы и сыты.
Пока насильно не отнимут моих козочек, сама  я, ни за что их сюда, на издевательство, не отдам.
Ты поинтересуйся, как наш пастух, бичом скот лупит. Только шерсть от них летит. И кровь хлещет».


«Правда? – удивился Сашко. – Впервые о том слышу. Так надо бы, этот вопрос на всеобщем, колхозном собрании поднять».
«Вот и поднимай. Нечего зря  воздух  трясти.   В собственном колхозе, порядок наведи сначала, комсорг».
Ульяна отвернулась к телятам, всем видом, показывая Бондарю, что разговор окончен.
«Я понял, - пробормотал он ей в спину. – Создадим молодежную комиссию для проверки санитарного состояния на базах. Подготовим собрание.  Спасибо за сигнал, товарищ Кузнецов».
«Кушайте на здоровье, товарищ Бондарь», - насмешливо отозвалась Уля.
Сашка, проклиная себя за очередную никчемную официальность, потерянно пробормотал:- «Приходи сегодня на танцы, Уля».

«Нет мне времени по танцам бегать. У меня другие дела есть. Куда важнее ваших танцев», - чуть замешкавшись, решительно ответила девушка.
Сашко покинул телятник и медленно двинулся в сторону клуба, где все еще толпился народ.

Парень был очень недоволен собой. Он не сумел увлечь девушку своими  идеями. Вместо того, чтобы убедить Ульяну, сдать в колхоз, хотя бы одну из своих коз, он как последний слюнтяй, растаял под  непримиримым, обличающим взглядом, ее необыкновенных глаз.
«Все равно, ты поймешь мою правоту.   Все равно, будет по моему, - уныло думал комсорг. – А контроль,  за качеством молока, мы обязательно  устроим. И пастуха сменим, если сигнал подтвердится».
 Присев на свободную скамью у двери клуба, Сашко  погрузился в невеселые раздумья.

«Как она меня, а? Высмеяла, как дурочка какого.  Другие девки, проходу не дают. Глазки строят, липнут, как мухи. А эта, единоличница, паву из себя корчит. Вот возьму и женюсь на той же Катьке, соседке. Пусть тогда ;Улька локти себе кусает».

Сашко поднялся со скамьи  и побрел  в сторону реки.  Он вспомнил, что сегодня   у него, выходной день, редкий для такого времени года. Парню захотелось искупаться.
Загребая руками  теплую, кубанскую воду, он с отчаянием  прошептал:
«Да женись я хоть на двух Катьках, Ульяна этого и не заметит. Не нужен я ей».

Ах,  как же хотелось молоденькой девушке,  побежать в клуб! Окунуться в атмосферу, неумелых танцев под расхлябанную, старенькую гармошку.
Хотелось , тайно замирая от удовольствия, услышать шепот за спиной о том, какай она стала красивой.
Но Ульяна боялась услышать еще и другой шепот. Вроде того, что случайно довелось услышать краем уха, сегодня у входа в клуб.

Она не увидела того, кто прошипел за ее спиной:
«Вырядилась,  стерва. Стыд видно, где-то под кустом, потеряла. Вместе с честью своей».
В тот миг, Ульяне  с трудом удалось сделать вид, что она ничего не услышала. Огромным усилием воли, девушка  удержалась на месте. Не  сбежала, не доставила  злопыхателям удовольствия, почувствовать  свое превосходство.
Но полынная горечь надолго засела  в ее сердце.

Видимо и с Сашкой поговорила на повышенных тонах, только от того, что злость против  недалеких баб и горечь  очередной, незаслуженной обиды,  добавили ей смелости.
Конечно, едва ли кто из молодежи   осмелился бы оскорбить ее. Комсорг неплохо промыл мозги своим подопечным.
Сашко прочел десятки лекций в защиту женщин, на своих посиделках.
Об этом, Ульяне не раз докладывала  подруга  Маша.

Но Уля сегодня, ясно объявила комсоргу, что  нет у нее время, по танцам бегать.  Собственное упрямство, унаследованное ей от отца, не позволяло Уле переступить через свои  слова.
Сидя, на низенькой ступеньке крыльца бабы Пашиной мазанки, девушка  с завистью, прислушивалась к далеким звукам гармошки.
«Хоть бы Машка зашла за мной. Одна я , точно не пойду», - вздохнула девушка.
И словно услышав ее мысли, кто-то негромко присвистнул у ворот.
 Приподнявшись с места, Ульяна    попробовала рассмотреть, кто там маячит в темноте  за оградой.
«Кто тут? –   недовольно спросила девушка, уже догадываясь, кто там мается у ее забора.
«Это я Николай. Ульяна, пойдем, погуляем», - долетел до нее умоляющий голос  сына  ее  соседей.
Николай Ощепков    вернулся в станицу совсем недавно. Отслужив действительную службу в армии, парень  сразу же, влился в состав рядовых колхозников.
Вот уж, два  месяца, он упорно преследовал Ульяну, не давая ей прохода.
Но ничего, кроме  раздражения он у девушки не вызывал.

«Некогда мне прогуливаться с тобой.  Николай, я  сколько тебе повторять буду, чтобы отстал от меня. Иди, ищи себе невесту среди свободных девушек. А у меня сынок есть. Иди, иди не сопи, пока твоя матушка, с коромыслом не выбежала».
 Не дожидаясь ответа, Ульяна развернулась и быстро вошла в дом.
Она вспомнила, как старая мать Николая, грозя ей коромыслом через забор,  прикрикнула, чтобы Ульяна  не смела, смущать ее Кольку.

«Даже этого ушастого, конопатого недоросля, считают  превыше меня. В глазах станичников, я даже Ощепкова недостойна».
 - В душе Ульяны  нарастал  протест..
В последнее время, люди  в станице, вроде как успокоились относительно Ульяны.  При встрече с девушкой, колхозники  здоровались с ней. Многие  приостанавливались, чтобы спросить о здоровье деда Семена.
Были, конечно, такие, что окинув девушку презрительным взглядом, спешили удалиться.
Открыто, Ульяну никто не задевал.  Но, не смотря на это, девушка  продолжала  ощущать  себя изгоем среди   станичников.
Она понимала, что   многие, до сих пор, относятся к ней, как к «порченой девке».
Слишком крепко сидели в простых людях, не всегда справедливые и добрые, многовековые традиции.

И лишь страх перед грозным комсомольским вожаком, держал рты станичных сплетников, прикрытыми.
Сашко, действительно, мог реально подпортить жизнь любому, не сдержанному на язык . Будь то мужчина или женщина. Парень мог  организовать  «разборки» провинившегося,   при поддержке  директора колхоза.
Мог пригрозить болтуну, исключением из рядов колхозников, с полным отъемом всей скотины. А мог, во всеуслышание, объявить  сплетника, «врагом народа», саботирующего постановление Партии и Правительства  «О правах Советских женщин».
Николай Ощепков, долгое время не был в Погорелово. Вступив в колхоз, он не успел еще, влиться в комсомольскую ячейку.  Вернее, ему запретил отец.
Николай оставался из тех, уже редких, взрослых детей, которые привычно подчинялись любой воле родителей.
Обо всех сельских новостях, парень узнавал пока, от матери.

Историю своей незамужней красавицы соседки, он услышал так же, от матери. Причем, в том неблаговидном, искаженном свете, в каком она сама видела Ульяну.
Не смотря на то, что Уля  серьезно  нравилась Николаю, он преследовал одну лишь, низменную  цель.
По рассказам матери, «девка была совсем порченой». «Приперла сураза от бандита . А  старые дураки, Семен да ведьма Парашка,, пригрели змеюку на груди».
Воодушевленный подобными россказнями, мелкорослый сластолюбец, решил воспользоваться «безотказной благосклонностью» Ульяны.
По началу, его наскоки  были грубы и циничны. Но постепенно Николай растерял всю свою самоуверенность.  Сообразив, что девушка далеко не такая, какой ее расписала перед ним, родная мать, Николай сам не заметил, как   по самые уши,  влюбился в Улю..
Он всерьез подумывал о том, чтобы заслать к девушке сватов.
Но едва Николай, заикнулся об этом родителям, то получил такой нагоняй, что почесывался до сих пор.
 Отец сам лично, отходил парня вожжами. Да  так, что бывший солдат, несколько дней, не мог нормально присесть.

«Меж ног зачесалось? – орал родитель. – Так об  плетень почеши.   Знай свиненыш. Никогда не бывать тому, чтобы в мой курень, порченая баба с бандитским суразом вошла».
Любовное томление, оказалось, все же, сильнее страха перед родителем. И Николай, тайком продолжал  «подпирать ворота  ведьмы», как выражалась его мать.
Впрочем,  все его попытки, обратить на себя, внимание красавицы Ульяны, оставались совершенно безуспешными. За два месяца, Ощепков не приблизился к заветной цели, даже на пол шага.
Тяжело вздыхая, неудачный ухажер, побрел к своему дому.

«А ну погодь, Колька, - Николай вздрогнув, от неожиданности, остановился. Его нагонял комсорг Сашко Бондарь. Он появился из темноты, почти рядом с  Ощепковым. -
-Чего ты тут бродишь? Я слышал, как Ульяна тебя отшила. Чего тебе от нее надо?   Знай, что эта девушка, у нас комсомольцев, под защитой.  Потому, как дюже обидел ее однажды, неизвестный враг.
Имей в виду, Ощепок, мы никому не позволим обидеть  любую женщину, девушку ли, старушку. Все равно.
 А что касается Ульяны Кузнецовой, то тут случай особый.  За честь девушки, мы всей ячейкой с отсталыми элементами бьемся. 
Приходи на наши собрания и послушай, что партия наша, о женских правах говорит. А от Кузнецовой, отвяжись по доброму. Это я тебе, как комсомольский вожак, говорю».

«Так я же, и жениться могу, - опомнился Николай. – Вот ей Богу! – он торопливо перекрестился. – Нравится мне Улька.  Даром, что порченая. Я готов простить ей  пацаненка…»
Николай, не успев закончить  свою не очень умную речь,  поперхнулся, наткнувшись носом на крепкий кулак Сашко.
«Слышь ты, ущербный. Ты так ничего и не понял? Я тебе только что объяснял, что  не дам никому в обиду, ни в чем не повинную девушку. Ты кого «порченной» назвал, выродок ушастый?  Это ты  «порченный», гаденыш.  С тобой разговаривать противно. Пошел вон! И не  вздумай ошиваться у этой ограды.. Еще раз увижу, в Кубани утоплю»..

С трудом сдерживая бешенство, Сашко пошагал прочь. Выходит, зря старался он, вытравить из душ станичников, вредные обычаи и пережитки прошлого. Если даже, такое ничтожество мужского пола, как   худосочный Ощепок, пыжится, строя из себя  великодушного «святош»у, собирающегося «простить»  гордую красавицу Ульяну, в ее несуществующих грехах.

«Вот ведь, огрызок тупой, - злился Сашко. -  Главное, что он, вполне серьезно, считает, что имеет право  городить подобную глупость. – Сашка зло сплюнул себе под ноги. – А Ульянка то какова! – восхитился парень.  -Без образования, без  комсомольской практики, а как здорово все подмечает на ферме. Сразу видно, что наш она, Советский человек. Ей бы, коровником заведовать.. Вот бы где, порядок был».

В клуб идти не хотелось. И Бондарь, направился к своему дому. Осуждая других в сплетнях и трусости, Сашко не забывал о том, что сам боится завести при матери, разговор о своих намерениях, относительно Ульяны.
Он давно понял, что   не простая забота о благополучие девушки, тревожит его сознание.
Сашка полюбил девушку по настоящему. И его любовь, в отличие от   слишком обдуманных чувств «Ощепка», была не только глубокой, но и совершенно бескорыстной. Сашко не видел ни малейшего препятствия своим чувствам, в сыне Ульяны.  Его абсолютно не трогали  сплетни по поводу  их возможных, взаимоотношений с любимой девушкой. 
Но прежде, чем начинать разговор с Полиной Афанасьевной, парень понимал, что прежде, нужно завоевать доверие Ульяны.  Хотя бы, пока , доверие у девушки вызвать.
Слово «любовь», комсорг стыдился произнести, даже  мысленно.  Вместо «люблю», на ум Сашко приходили слова.
«До чего же хороша, дивчина. Такую замуж взять, все  парни обзавидуются.
И комсомолка из нее получится ответственная».

.К счастью для Ули, ей не довелось услышать перепалки  парней.  Войдя в дом, она увидела деда Семена. Стрик  , нацепив дефицитные очки Прасковьи, что-то шил, сидя у лампы.  Как потом поняла Ульяна, дед Семен, ладил  теплую обувку для Василька, из рукава  своей старой, стеганой фуфайки.
Взглянув в лицо Ульяны, старик проворчал:
«Чего до клуба не пошла? Нечего от людей хорониться. Чем больше станешь прятаться, тем дольше   тебя трепать будут.  Выше голову, Ульянка, и вперед. Всем покажи, чего ты стоишь, краса наша!»
Ласково коснувшись рукой головы старика, Уля удалилась в свою боковушку.

Василек, как обычно, спал в комнатушке бабы Паши. Ульяна, так и не решилась, переместить сына в свою боковушку.
Порой глядя на  сына, она чувствовала в себе, едва зарождающуюся нежность к этому маленькому, смышленому человечку. Но стоило ей вспомнить, кто его  биологический  отец, сердце девушки холодело.

Прошло несколько дней.. Колхоз, пользуясь ясной погодой, всеми  подведомственными ему силами, приступил к уборке урожая.
Но даже, в напряженные дни  уборочной страды,  не только молодые, но и пожилые станичники, находили время, чтобы посетить   сельский клуб.

Сашко закончил читать очередную передовицу в газете.  Подняв голову, он осмотрел сидящих в зале клуба, десятка два с лишним, слушателей.
Среди  молодежи,  присутствовало несколько завсегдатаев  из старых казаков.  Бывший атаман станицы, Григорий    Спиридонович  Шатун, не смотря на свои далеко не малые годы, не пропустил еще, ни одного  собрания . Будь то общий сход станичников,  собрание колхозников, комсомольское собрание или политинформация.
Атаманские полномочия в станицах, с приходом Советской власти, почти потеряли свою значимость.
Но Шатун, продолжал принимать самое непосредственное участие, во всех начинаниях своей станицы.
Из уважения к заслугам атамана,  ему сообщали обо всех собраниях лично, прислушивались к его советам. Порой, очень своевременным и мудрым.
Молодежь принялась сдвигать  скамьи к одной стене клуба, освобождая место под танцы. Старики, как по команде, дружно задымили самокрутками.
Сашко, едва ли, не единственный, из всех мужчин станицы, не увлекался куревом.
«Надо бы,  в распорядке правил для общественных мест, запретить курить в клубе,
- недовольно подумал парень, разгоняя перед собой едкий дым крепкого самосада.  Отыскав глазами Марию Рогожину, он подошел к девушке.
- Товарищ Рогожина, для тебя есть комсомольское поручение», - враз оробевшим голосом обратился он к Марии.
Маша осмелела.  Пожалуй впервые, с того времени, как она стала получать от Саши «комсомольские поручения», она насмешливо перебила Сашку:
«Ты бы, товарищ комсорг, не меня посылал к девушке со своими «комсомольскими поручениями». Сам бы сходил. Мужик ты или кто?»

«Тише ты, Машка, - Бондарь торопливо осмотрелся.  Убедившись, что никто их не слушает, он промямлил, с мольбой глядя на Машу. - Маш, ну пожалуйста. Сходи ты. Меня она и слушать не захочет.  Может быть, удастся выманить ее из дому. Вы ведь, подруги. 
 Кстати, это твоя серьезная недоработка, что Кузнецова, до сих пор, не в комсомоле». –Попробовал Сашко, надавить на чувства ответственности своей помощницы.
Но Маша только тихонько рассмеялась:
«А чья недоработка в том, что Улька все еще не Бондарь? Хорош комсорг!. Как телок, жуешь мякину без пользы. Наберись смелости и скажи дивчине прямо. Люблю, мол, и все тут».

Краснея до угарного состояния, Сашка безнадежно переспросил:
-«Так ты идешь?»
«Все трое пойдем. Мы с Юркой и ты. Я зайду, попробую выманить Ульянку во двор. И мы тут же, уходим.   А дальше уж, твой черед. Да не жуй ты жвачку, телок. Смелее будь. Про комсомол, дивчине потом расскажешь. Сначала в любви признайся.  Девушки смелых любят.  Как мой Юрка».
Не слушая жалкого лепета своего бравого комсорга, Маша направилась к мужу, помогавшему освобождать место под танцы.

Через несколько минут, вся троица направилась к дому бабы Паши.
Темная осенняя ночь, надежно скрывала их, от любопытных глаз станичников.
Ульяна, уложив в постель совсем обезножившего деда Семена, присела на лавку, намереваясь доплести, начатую дедом корзину.
Прасковья, набегавшаяся  за день, за проказником «кузнечиком», уснула рано, прикорнув рядом с малышом.

Выбирая  подходящие для корзины прутья, Ульяна в этот момент, невольно думала о сыне. Полчаса назад, Василек, соскользнув с лежанки,  несмело приблизился к ней.
«Мама, можно я тебе помогать буду?» – прошептал он, глядя на мать огромными , карими глазами.
Ульяна  вдруг, потянулась к ребенку, намереваясь обнять своего «кузнечика», едва ли не впервые в жизни.
«А глазенки, как у мамы моей, - с умилением подумала она. Но в ту же секунду, злая память четко нарисовала перед ней,  простоквашно  блеклые, припухшие глаза Никифора.
Рука девушки, протянутая к головке сына, безвольно упала  ей на колени.  В сердце, словно вонзилась раскаленная спица.
- Иди спать, Вася. Бабе Паше холодно без тебя» - нахмурившись, приказала она  ребенку.
Малыш, покорно повернулся и ушел в боковушку Прасковьи. Но Ульяна успела заметить, сквозь наливающиеся слезы в глазах  сына, горький, не детский упрек.

«Господи! Прости ты меня, не разумную. Что же я делаю? Сама несчастна и ребенка своего несчастным  делаю, - прошептала она. – Чтоб ты сдох,  мразь проклятая. – мысленно обращаясь кому, кто изгадил ее жизнь, прошептала Ульяна. - Всю жизнь мне испоганил. И дитя неповинное страдает,  - всхлипнула Уля, не в силах избавиться от ненавистного образа Никифора Соломейко.

Горькие мысли девушки, нарушил стук входной двери.
В не запертую на ночь дверь, вошла улыбающаяся Мария.
«Чего это ты, подруга, на ночь глядя, навестить меня надумала?   -  Спросила Уля, все еще находясь под впечатлением своих горьких воспоминаний.
- Люди добрые, пятые сны глядят, а тебе все не спится?»

«Люди добрые на танцах в клубе, после трудовых будней отдыхают. – парировала  Маша. Усмотрев торчащие из-за печи, голые пятки деда Семена, Маша понизила голос-
-Улька, сколько можно дома торчать ? Молодая, красивая, незамужняя. А ведешь себя, как уставшая от жизни, старуха. Пошли во двор, поболтаем. Не то, мы тут всех перебудим».
«Тебе времени с вечера, поболтать не хватило? Ночь прихватить надо?» - сердясь для вида, отозвалась Ульяна, поднимаясь с места.
- Ну пойдем, посидим на скамье у ворот. Не то, и вправду, весь дом на ноги поднимешь».

Накинув на плечи,  выношенный, бывший когда-то  пуховым, платок Прасковьи, Ульяна вышла вслед за подругой за дверь.
Не заметив две фигуры, притаившиеся у ворот, Уля первой опустилась на узенькую скамью у забора.
«Рассказывай, как вы там. Кино новое скоро обещают?»
«Не знаю. Тут где-то, Юрка мой неподалеку, ждет меня. Он лучше меня знает.  – Приподнявшись с места Маша негромко позвала мужа по имени.

«А мы тут. – отозвался Юрий, отворяя низенькую калитку.  Уловив  правила игры, что затеяла его жена, Юрий  добавил. – Сашко вот встретил, пока тебя ждал».
Ульяна ничего не успела понять или предпринять, как супруги Рогожины, тихо пересмеиваясь, исчезли в темноте.
Она продолжала сидеть, с нарастающим недовольством, глядя на стоящего перед ней, Бондаря.
«Это вы нарочно придумали?- с непритворной злостью спросила девушка.
-Ну что ж, давай поговорим. Чтобы  потом не возвращаться к разговору.Присядь товарищ Бондарь. Не маячь перед соседскими окнами».

. Сашко молча, присел рядом с Ульяной. Но та, тут же отодвинулась к самому краю скамьи.
-Говори что тебе от меня надо. Только коротко. Я устала за день. Предупреждаю, до комсомола я не дозрела.  Сознательности у меня, еще мало.
Когда дозрею, сама к вам приду. Коз сдавать в колхоз, не буду. Лучше не начиная свою пропаганду.  Мы, за счет этих коз, только и держимся».

«Зря ты так, Кузнецова, - уныло промямлил комсорг. –Я к тебе всей душой, а ты….Кому, как не тебе, быть в комсомоле. Ты одна из лучших в совхозе. Ты умная и и и … красивая, как  Греческая богиня».

«Какая еще богиня?. Ты же, не веришь в Бога. Чего ты заикаешься комсорг?. И причем, тут моя красота или не красота? Некогда мне  про ерунду говорить. Пошла я домой. И ты иди, пока нас никто не увидел вместе.  Не то, достанется тебе и от матушки  твоей  Полины Афанасьевны. И от других станичников.

Неужто, ты думаешь, что испугались люди твоих разговоров по поводу  того, что женщины равны мужикам в правах?  Молчат только из страха, перед новой властью.  Не тешь себя напраслиной, товарищ Бондарь   Никто из станичников никогда не простит своего вожака, если он посмеет пойти против их обычаев» .- Ульяна поднялась, намереваясь уйти в дом.

«Тебя так сильно обидели, Уля? Ты никому не веришь и никого не любишь.
А я вот, люблю тебя и мне плевать, кто и что  обо мне подумает».
Сашко удивленный собственной смелостью, замолчал пытаясь в темноте, поймать взгляд Ульяны.
«Любишь? Да с чего это?  Ты же, как и я, не умеешь любить. Только причины в этом, у нас разные. Ты руководить любишь. Для тебя существует лишь, собственное мнение. Ты всегда, уверен в своей правоте.
Ты не меня любишь Сашка.  А свою уверенность в том, что я должна тебе принадлежать.   А я никому  принадлежать не буду. Ни тебе, ни кому-то, другому.   Я даже, сыну своему принадлежать не могу. Потому, что не люблю его». – Последние слова Ульяна выкрикнула с невыразимой болью, от которой  сердце Сашко, сжалось от ответной боли.

«Не то говоришь, Уленька. Ты не такая. Меня ты можешь не любить. Но как не любить своего сына?  Так не бывает!»
Сашко,  шагнув к плачущей  девушке,  с неожиданной смелостью, положил руки на ее плечи.
Он совсем рядом, увидел яркие точечки звезд, отразившихся в заплаканных глазах Ули.

Не снимая рук парня с плеч, Ульяна хрипло выкрикнула ему прямо в лицо:
«А хочешь знать, кто отец моего Васьки. И как он появился на свет? – не дожидаясь ответа, она   безжалостно выворачивая наизнанку свою боль, продолжала. -
-Моего папку и брата Лёшеньку,  бандюги убили. Прямо на хуторе, где мы жили. Мы с мамой, убежать сумели.  Но было очень холодно. Мама мне свои кофты отдала. А сама простыла и умерла.
Она меня родной сестре своей оставила. А тетка с дядькой и сестры двоюродные, меня в рабыню превратили.
 Я не имела право, даже есть с ними за одним столом. Меня объедками кормили. Прямо с пола.  Били, издевались. А мне всего 12 лет было. - Ульяна замолчала, словно набираясь сил.
.
«Не надо, Уленька. Не вспоминай о плохом. Выходи за меня. Я сделаю все, чтобы ты забыла обо всем плохом. Поверь,  я очень сильно люблю тебя» - прошептал Сашка, неумело отирая ладонью, обильно льющиеся слезы из глаз девушки.
Но Ульяна, решительно отведя в сторону его руку, продолжала. -
 - Я   три года, работала в семье тетки, за семерых.  А потом, не выдержала издевательства и убежала.
А он, он понимаешь? Дядька догнал меня на лошади в поле. Затащил в кукурузу.  Это он… А мне всего пятнадцать лет было.
Вот и посуди, как я могу любить, после такого.
 Ваську жалко. Он ведь, не виноват в том, что его отец- мразь».


«Бедная моя девочка,   - прошептал потрясенный  Сашко. – Я сделаю все для того, чтобы ты забыла о том ужасе.  А его, я найду и убью».

«Не надо. Ничего не надо. Не стоит идти на каторгу ради  нелюдя.   Кроме того, я не хочу, чтобы кто-то еще знал о моем  позоре.  Забудь, Сашко. Уходи, ради Бога. Я знаю, что никогда  и ни кому, не принесу счастья.  Я не люблю тебя. Ты хороший. Прошу тебя, комсорг, найди себе девушку, достойную тебя».
С силой высвободив руку из горячей ладони парня, Ульяна убежала в  дом.