Чудин с досадой ворочался на лавке. Сон не шел. Хотя, должно было бы быть наоборот: за трое суток, он с внуком, позволил отдохнуть только два раза, и то, дремали вполглаза, чутко прислушиваясь к ночным звукам леса.
Вышата так и не понял причины столь внезапного бегства от бобрового ловища. Но знал по опыту, спрашивать деда бесполезно. Чудин был упрям, из тех, про кого говорят, хоть колом бей, а он будет гнуть свое: как сказал, так и будет. Если не хочет говорить, то не станет.
Поэтому, вечером, внук, не рассуждая, ушел из родительского дома на ночь к своенравному деду. Вышата заснул сразу. Дед с завистью прислушался к его ровному дыханию и повернулся на бок. Усталость брала свое. Охотник медленно погружался в тяжелую дрему.
**********
…Полная луна плавно утекла за серый горизонт. Мутные звезды скрылись за большие облака. Скоро рассвет, нужно торопиться. Но Лютый не нуждался в свете: он прекрасно ориентировался даже в абсолютной темноте, и уверенно скользил к примеченному логову человека.
Он был очень недоволен. Всю прошлую ночь он мчался через лес, подгоняемый радостным чувством состоявшейся погони. Запах врагов становился все резче. Отчетливо выделялись следы. Еще немного, и он отрежет им путь к деревне, и открыто выйдет навстречу: спокойный, неотвратимо уверенный, жаждущий восстановления попранного беглецами закона, установленного истинным Хозяином Бусого бора. Ах, как жаль, что рядом нет его стаи и волчицы!
…Рассвет уже выбелил опушку, когда Лютый понял что ошибся в своих расчетах. Он утроил усилия, но напрасно. Не хватало совсем немного, до обидного малого времени. Но этого упущения было достаточно для убегающих от него врагов.
Зверь с ненавистью смотрел вслед входившим в деревню беглецам: старик оглядывался назад, на ходу растирал плохо гнущуюся ногу, но не останавливался. Лютый злобно куснул обломок ветки: он презирал трусливых человечков, не посмевших вступить с ним в открытый бой. Трусы не достойны пощады. Но как быть с тем, что хромой старик расскажет людям о том, как он убивал медведя?
Поразмышляв, Лютый пришел к простому выводу. Далеко не каждый, поверит россказням старика. А если и согласится с ним, то Лютому придется немного задержаться в этой деревушке: он будет методично убивать всех, с кем встретится сегодня старик. Село было маленькое, и зверь не сомневался в своем успехе. Дальше, будет то, что будет.
Но это было утром. Ночью он пришел за ними. Прошел через улицу, нашел нужное логово. Лютый обошел избу: беглецы были там, оба. Он слышал глубокое дыхание маленького человека, и, тяжелые, прерывистые, вдохи старика. Еще, он подумал о том, как предусмотрительно поступил, когда осмотрел логово одетого в нелепый балахон человечка, который, наверное уже умер от страха, едва ощутив присутствие хозяина леса. Деревянные клетки были похожи одна на другую, как походят вырытые под корнями елей волчьи норы.
Лютый приметил узкую щель оконца и широкую дверь. Осторожно прошел по крыльцу. В тишине предательски заскрипела прогнувшаяся под его тяжестью доска. Зверь замер: он почувствовал, что большой человек услышал этот шум и уже не спит. Лютый представил, как тот сидит на своем ложе и в страхе слушает бешеное биение своего сердца.
И тогда, он послал в дом волны любви и счастья: человек услышит их, и ему станет так хорошо, что он сам, добровольно пойдет навстречу зовущему его хозяину. Затем, Лютый войдет, и совершит то, для чего мчался в погоне долгий день и всю ночь.
Человек услышал его, Лютый в этом не сомневался. Зверь уверенно толкнул дверь, но она не открылась. Он усилил натиск. Проклятые доски трещали, гнулись, но не ломались, не пускали Лютого к желанной добыче.
Зверь раздраженно зарычал. Потеряв терпение ударил лапой, отколол крупную щепу, которая вонзилась в мякоть подушки между пальцами. На крыльцо капнула кровь. Почуяв ее запах, Лютый обезумел. Он не в силах был сдержать плеснувшую в глаза вспышку ярости. Зашипел, злобно закашлял, и ударил в доски всем своим тяжелым телом. Дверь больно ушибла его плечо. Лютый взвыл. Там, за проклятой преградой, в испуге метался человек. Переполненный яростью зверь удвоил усилия.
Одна из досок проломилась, и потерявший осторожность зверь, на миг прильнул к открывшемуся проему горящим глазом, желая воочию убедиться в ужасе, который он нагнал на глупого человека. Но в дыру выскочила острая и твердая змея: она больно ужалила Лютого в морду. Зверь отпрянул, но было поздно: рассеченные щека и бровь брызнули горячей кровью, и зверь на секунду ослеп.
Он яростно махнул лапой, растер липкие капли, и снова кинулся на дверь. Мощный удар в щепы расколол еще одну доску, и лапа провалилась внутрь логова. Лютый отчаянно взвыл. Лапу пронзила невыносимая боль, что-то терзало ее, кромсало на части. Отсекало пальцы и когти.
Зверь скатился с крыльца, свился клубком, стараясь погасить жгучую боль. В доме отчаянно завизжал ребенок. Это кричал маленький человек. Вопли пронзили нежный, привыкший к тишине леса, слух зверя. Оглушили, ударили тугой волной боли в чуткие уши.
Громко залаяли собаки. Лютый понял, большое логово просыпается. Сейчас, из своих убежищ выбегут люди, и ему придется противостоять им всем сразу, и, возможно погибнуть. Зверь рычал от бессильной злобы, с клыкастой пасти стекала пенистая, смешанная с кровью, слюна. Лютый проиграл. Это было страшно и унизительно.
Он выскочил со двора, метнулся вдоль улицы. Навстречу ему, из пахнущего навозом строения вышла молодая самка. Увидев Лютого, она уронила громоздкий предмет. На траву полилась белая, пахнущая материнским молоком, жидкость.
Лютый замер, горло клокотало, задыхалось бешенным рыком. Самка ахнула, закрыла лицо рукой. Зверь прыгнул ей на грудь, сбил с ног. Яростно рвал нежную плоть, захлебывался брызнувшей из тела кровью, и, не мог остановиться. Забыв о своих ранах, он вкладывал в удары кривых когтей весь свой пережитый позор и ненависть к человеку.
Громкий визг вернул его в утерянную реальность: неподалеку вопила еще одна самка. Лютый повернулся к ней, но краем уцелевшего глаза заметил бегущих бородатых самцов.
Ему незачем было больше скрываться: он встал во весь рост, ударил себя здоровой лапой в грудь, и, с ненавистью глядя на людей, завыл, жутко и страшно. Взглянул на оцепеневших от страха самцов, кинулся в сторону леса. Он не имел права на смерть: все произошедшее было всего лишь прелюдией к большой охоте. Война только началась.
…Чудин отвалил треснувший засов, сжимая рогатину выскочил на улицу. В избе лежал обомлевший Вышата. Охотник озирался обезумевшими глазами по двору, искал раненого зверя. Но увидел только бегущего Пеструху. Чудин удобнее перехватил рогатину, и дробно порысил за товарищем.
…Кровавое месиво, перед которым стоял на коленях Пеструха, всего лишь недавно было его Дуняшей. Она вышла подоить корову, и теперь, пролитое теплое молоко впитывало в себя ее кровь, смешивая радужными разводами белое с алым.
Пеструха поднял на Чудина залитые болью глаза. Старик оперся на рогатину, хмуро отвел взгляд в сторону.
Нетронутым осталось только лицо. Нежные щеки обрызгали капли крови, на еще теплых губах таяла недоуменная улыбка, от непонимания быстрой и глупой смерти. Открытые глаза смотрели на восходящее солнце, и них читался укор всему, что так жестоко поступило с ней.
Пеструха, трясущейся рукой поправил выбившуюся из-под туго повязанного повойника, прядку волос. Провел пальцами по лицу. С разорванной груди Дуняши, на залитую кровью траву скользнул с оборвавшегося гайтана тяжелый крестик. Пеструха поднял его, затряс над собой сжатыми добела кулаками и беззвучно завыл. Почти так же, как выл перед трагедией озлобленный оборотень, только неслышно...
*******
Дуняшу похоронили после полудня. Дед Балбош взобрался на колоколенку. Уныло и горестно ударил билом в темную медь: над селом плыл низкий, печально-торжественный гул. Ветер трепал редкую бородку деда, сушил на пергаментных щеках частые слезы. Испуганный народ гудел, словно пчелы в разрушенном медведем улье. Детишки и женщины спрятались по избам. Ступинцы, торопливо спешили с погоста в село. Пеструха остался у свежей могилы один.
В дом Чудина набились мужики. Прибежал бледный как воск Миронка. Люди осматривали следы когтей на разбитых дубовых досках двери, ахали, в ужасе крестились.
Чудин уже почти охрип: он устал рассказывать о том, что произошло в лесу на озерах. Терпеливо говорил о трех днях бегства по реке и лесу, о том, что зверь все понял, и сумел их найти.
- Хосподи Сусе! – стонал мертвенно бледный староста. Жалобно охал, крестился: - Надо звать боярина, иначе никак! Эй, кто там? Кто пойдет в Березнягу?
Но люди смущенно переминались, прятали глаза, слушали, как редко тенькало било на звоннице. Мирон хотел рассердиться, прикрикнуть, но не смог. И тут, из ближнего леска, в унисон меди полился протяжный вой. Пронзительный звук перебивал голос колокола, пригибал людей к земле, ледяной змеей влезал в самую душу. Вгонял в липкий от страха пот, лишал воли, сковывал движения.
- Тварь! – ожесточенно сплюнул Чудин. Он с ненавистью посмотрел на лесок: - В осаду взял. Порвет любого, кто выйдет за околицу. А ночью вернется: будет убивать всех. Теперь, на рогатину его так просто не возьмешь… ученный уже…
Охотник выговорился, опустил голову. Люди замерли. В душах поселился страх перед неизбежностью, которую изрыгнуло из себя черное нутро Бусого бора. Чудилось, этот вой не был голосом боли раненного зверя: напротив, Лютый торжествовал, в предвкушении желанной охоты.
Его час пришел. Пусть не так, как он это себе представлял, но все же – настал.