Полина Афанасьевна вернулась домой в таком состоянии, будто втащила в гору, хорошо груженную телегу.
Все ее тело сотрясала дрожь. Ноги ослабли так, что женщина еле дошла до постели. К тому же, сильно разболелась голова. Надо было идти доить единственную , сохраненную от посягательств сына, козу. Но Полина чувствовала, что не в состоянии, даже приподнять голову от подушки.
Необузданная ярость, отступила, уступив место душевной пустоте и горечи.
И вновь, далеко не впервые, она подумала о том, что собственные вспышки злости и нервные срывы, раньше времени, сведут ее в могилу.
А ведь ей не было еще и пятидесяти.
«Скоро все дети от меня отвернутся. - Полина беззвучно заплакала. Горячие слезы текли по вискам, обильно смачивая подушку.
-Сначала Катька перестала ко мне ходить. А потом и Зинаида, отвернулась. Говорят, что я их мужей заела. А как их не «есть» Один пьющий, второй лентяй».
Даже сейчас, в состоянии крайней усталости и разочарования в своих действиях, Полина не желала признаться самой себе, что мужья у дочек, далеко не самые плохие в станице.
Оба нормально работают, получая не плохие трудодни. Оба помогают дочкам по хозяйству. Обе дочери, хорошо ладят со свекровями.
«А вот от матери, отвернулись». - Полина заплакала навзрыд. Но не обида на детей, плакала в ней, на сей раз.
Полина Афанасьевна вышла из большой семьи, где царил полнейший матриархат.
Жили они в то время, в городе Ставрополе.
И даже глава семьи, Афанасий, отец Полины, предпочитал лишний раз промолчать, чем попасть под «горячую» руку супруге.
Покойная матушка Полины, Агафья Федоровна, щедро раздавала подзатыльники всем своим семерым детям, а заодно и мужу.
Но простыми подзатыльниками, дело не обходилось. Агафья била детей без всякой пощады, всем, что попадало под руку
.
На всю жизнь, в память Полины врезался случай, когда взбешенная Агафья, швырнула глиняным горшком, в старшую дочь Настю..
Кувшин попал в голову Насти. И та упала, обливаясь кровью. Неделю девушка металась между жизнью и смертью. И всю неделю, Агафья, стояла на коленях перед иконами, бормоча молитвы.Но молитвы не помогли. Анастасия выжила, но превратилась в полную идиотку.
Она никого не узнавала. Постоянно чему-то улыбалась и безмерно ела, кулаками отбивая еду у младших сестер и братьев.
Старшая сестра Полины, пострадала от того, что не выдержав материнского ига, тайком собиралась бежать из дома, с каким-то заезжим казаком.
Вскоре после этого, дикого случая, сбежали из родительского дома, шестнадцатилетние близнецы Павел и Петр.
Мальчики бежали от материнских «ласк», чтобы никогда больше не вернуться.
Ходил слух, что их видели в Севастополе, где они нанялись на торговое судно простыми рабочими матросами.
Возможно жестокость Агафьи Федоровны исходила по причине неудовлетворенности собственной жизнью. Совсем в юном возрасте, отдали ее родители замуж за человека, старше нее на 20 лет.
До дня свадьбы, Агафья не видела своего нареченного. Но от родителей знала, что он единственный сын у отца матери. И все добро родителей, достанется со временем, ему.
Афанасий оказался мягкотелым, избалованным человеком. Ленивым , но любви обильным.
Не смотря на покладистый характер мужа, Агафья возненавидела супруга, с первого взгляда. И детей рожденных от нелюбимого, она видимо, тоже не жаловала.
От бабушки по линии матери, Полина знала, что в юности, Агафья любила какого-то , полу нищего музыканта местного театра.
И всерьез собиралась за него замуж. Но родители решили ее судьбу по своему.
Афанасию действительно достался огромный, по тем меркам, родительский дом. И вдобавок к нему маленькая пивная, приносившая не большой, но стабильный доход.
К тому времени, в семье было уже куча детей.
Если бы медицина, по тем временам, освобождала бы женщин от бремени, Агафья не нарожала бы столько, не нужных ей детей.
Кончилось это тем, что Афанасий, отец Полины, задушил несчастную Настю и повесился сам.
Агафья казалось, присмирела. Но авторитет ее среди оставшихся детей, был навсегда утерян.
Дети горячо любившие отца, возненавидели и без того, нелюбимую родительницу.
Вскоре, после смерти отца , ушла из дома Наталья, старшая сестра Полины. Девушка пристала к какому-то, обозу переселенцев и уехала в неизвестном направлении. Лишь бы, подальше от страшного своего детства.
В 17 летнем возрасте, Полину приметил служивший в Ставрополе, кубанский казак Данила Бондарь.
И девушка, не раздумывая, бежала из дома, не сказавшись родным, не испросив материнского благословения.
С тех пор прошло более 30 лет.
Пока жив был Данила, Полина ни разу не пожалела о том, что навсегда, порвала со своей неуравновешенной матерью. Она не знала, что стало с младшим братом и сестрой.
Нельзя сказать, что Полина не печалилась о них. Она конечно, скучала по своим родным. Но никакая сила, не заставила бы ее вернуться в родительский дом, хотя бы на день. Полине легче было, навсегда расстаться с родными , чем иметь «удовольствие», снова столкнуться со своей матерью.
О смерти матери, Полина узнала недавно. И совершенно случайно. Встретила как-то, на районном рынке , знакомого из прошлой жизни.
От него она узнала, что мать ее, Агафья Федоровна, умерла совсем недавно. Причем, в полном одиночестве, покинутая всеми своими детьми.
А их большой дом, из-за которого, отдали девушку Агашу замуж за нелюбимого, отошел под школу интернат, для сирот из бедных семей.
Весть о смерти родительницы, слегка лишь затуманила глаза Полины, легкой, кратковременной печалью. Но печаль эта, относилась скорее, к потерянным братьям и сестрам. К женщине, что произвела ее на свет, Полина не испытывала иных чувств, кроме досады.
Лежа в постели, она горько плакала, проклиная свою несдержанность, а заодно, проклиная мать, щедро поделившуюся с ней, своим необузданным нравом.
За что она снова напала на Ульяну? Зачем высказала сыну претензии по поводу «пустобрюхости» невестки?
Ведь она одна, из всей семьи знала, что ее Сашко, вполне может быть бесплодным.
В раннем детстве, он достаточно серьезно, переболел сначала корью, потом свинкой.
Единственный на всю станицу фельдшер, наблюдавший больных ребятишек, открыл ей страшную тайну последствий перенесенного паротита.
«Имейте в виду, мамаша, мальчики после паротита, могут в дальнейшем, остаться бесплодными. Не всегда, конечно. Эта тема, пока ,изучена мало. Но, чем тяжелее заболевание протекает, тем опаснее могут быть последствия. Поэтому, старайтесь уберечь сына от любых осложнений. Берегите его, как собственные глаза».
Сашко в тот раз, выздоровел достаточно быстро. Наблюдая за жизнерадостным ребенком, Полина постепенно успокоилась. На много лет, она забыла о предупреждении фельдшера.
А сегодня, вдруг, вспомнила. Но вспомнила еще до того, как пойти в дом сына с невесткой.
Так зачем же она, взяла на себя непростительный грех перед Богом? За что накинулась на невестку? Ведь ясно же, что нет вины Ульяны в том, что не беременеет она от Сашки.
«Господи!» Ну на что мне, это «наследство» от мамы родимой? Ведь умом своим понимаю, что не права. А дурь мамочкину, никак в узде удержать не могу.
Завтра же пойду к Ульке мириться. Испеку пирожков и пойду. Только про Сашкино бесплодие, ничего говорить не стану. Даст Бог, родят. Ведь переболел он, не тяжело. Фельдшер говорил, что обойтись все должно».
.
С трудом оторвав тело от лежанки, женщина побрела доить козу. Одна она только и осталась в ее хозяйстве. Остальную живность,свел на колхозный двор,, ее слишком сознательный сын Сашко.
Афанасьевна сумела сдержать данное себе слово. Она действительно примирилась со снохой и своими родными детьми.
Даже к Васильку, она старалась относиться с вниманием. Не всегда у нее это получалось.
Но надо отдать должное неуравновешенной женщине. Она, насильно ломая свой характер,, старалась относиться к мальчику так, как положено относиться бабушке к своему внуку.
Но Василек был слишком умен. Тонко чувствуя бабушкино притворство, мальчик избегал бабу Полю.
Зато к бабе Паше, он относился с такой же любовью, как к папе с мамой.
Осенью мальчика отдали в школу. По годам он мог бы, побыть дома еще год.
Но Василек сам изъявил желание, стать учеником. Единственная на все село учительница, учила ребятишек всех возрастов, с первого по пятый класс.
В одной большой комнате школы, обучались ученики сразу трех классов. С первого по третий. Это было очень неудобно. Но по другому, пока не получалось.
В первую смену учились самые младшие дети.
Отпустив малышей по домам, учительница во вторую смену, учила детей 4 и 5 класса.
А вечерами, преподавала грамоту взрослым станичникам.
Учителя и медицинские работники в небольших селах и станицах, ценились наравне с высоко поставленными партийными специалистами.
Первая учительница Василька и его ровесников, Ирина Дмитриевна дневала и ночевала в школе. Отдав всю себя обучению и воспитанию детей, она совершенно не обращала внимания на свою внешность. Не придавала никакого значения личной жизни.
С Ириной Дмитриевной, считались все станичники. От поденщиков, до директора колхоза. Родители ее учеников, любили Ирину за доброту и справедливость по отношению к своим детям.
Ученики, ценили свою учительницу за те же качества. И просто за то, что она умела донести грамоту даже до самого малоспособного ученика.
У станичной учительницы, не было особых любимчиков. Но Василька Бондаря, она невольно выделяла из всех остальных. .
Мальчик был не просто способным учеником. Но вдобавок еще, ласковым ребенком, любознательным и покладистым.
Все детские шалости, ссоры между детьми, разборки и прочий детский негатив, словно бы, обходили Василька стороной.
Лучезарная улыбка синеглазого Василька, обезоруживала не только любого его сверстника, но и тех, кто был старше.
Василек охотно делился с друзьями всем, чем можно было поделиться. Он никогда не отказывался помочь однокласснику справиться с трудным для того, школьным заданием.
Вася был еще слишком мал, чтобы понять, что вся его доброта и чистота сердечка, строятся на примере отношений родителей между собой. И доброго отношения к нему. Кроме того, баба Паша сумела привить ему, с самых пеленок, те самые качества, за которые мальчика сумели полюбить все, кто его знал.
И лишь бабушка Поля, никак не могла без оглядки принять внука, всей душой.
Она так и не сумела справиться с червоточиной, поселившейся в ней, по отношению к мальчику.
Видимо, гены ее матери Агафьи, намертво овладели душевными качествами Полины Афанасьевны.
И окончательно избавиться от них, женщина не могла, не смотря на искреннее желание.
Проходил год за годом. Но в жизни молодой семьи Бондарь, ничего существенно не менялось. Василек переходил из класса в класс, с неизменно высокими показателями его успеваемости.
Мальчик рос как в сказке. Не по дням, а по часам. Глядя на своего сына, Ульяна едва не плакала от счастья. Ее сынок, все более походил на Григория, отца Ули.
«Господи, - думала Уляна, - как хорошо, что сынок ничего не взял от того урода…. Иначе, я бы, наверное, не смогла так сильно любить своего кузнечика. А возможно, было бы еще хуже, если бы, Василек, напоминал мне внешностью урода, которому я желаю сдохнуть».
Сашко все так же, с юношеским пылом, любил Ульяну. Видя грусть в ее медовых глазах, он старался не заговаривать с ней о детях. И хотя, ему самому очень хотелось завести еще хотя бы одного, сыночка или дочку, Сашко делал вид, что его все устраивает.
Полина Афанасьевна, изредка заглядывая в гости к сыну, так же делала вид, что ей все равно.
Не будь она уверенной в том, что в отсутствии общих деток, виноват ее сын, бедной снохе, не поздоровилось бы.
А в стране, между тем, свершались воистину, великие преобразования.
Товарищ Сталин, при всех своих не малых, личных недостатках, сумел вытянуть страну из нищеты и разрухи.
Небывало быстрыми темпами, возводились новые заводы и фабрики. Строились школы и ВУЗы для обучения молодых людей, новым специальностям,необходимым для Страны Советов.
Западная буржуазия,пророчившая скорый крах «голодным голодранцам», вынуждена была признать новую республику, как дееспособное, равное себе, государство.
Медленно, но стабильно росло личное благосостояние Советского народа.
Многого конечно, в стране еще не хватало.
Не хватало товаров широкого потребления. А те, что имелись в наличие,, не всегда отличались современной модой и общепринятыми стандартами.
Но зато, были добротными.
После упразднения НЭПа, продуктов питания,стало меньше. Но они стали гораздо доступнее для народа, по цене.
В колхозах жизнь людей, тоже по немного, улучшалась. Трудодни работникам,, стали оплачиваться не только натурпродуктами, но и частично, деньгами.
Все казалось, шло к стабильности и благополучию в СССР. Но слишком крутые «перегибы» высшего руководства страной, тормозили доверие многих к товарищу Сталину и его окружению.
Граждане СССР, насколько уважали своего кумира, настолько и боялись его.
Никто , даже самые преданные делу партии люди, не могли быть уверенными в том, что завтра их не объявят «врагами народа» и не сошлют туда, где их жизнь совершенно обесценится.
Но как бы то ни было, Советский героический народ, шел к намеченному торжеству Социализма, работая на износ. Но не столько за страх, сколько за совесть.
Советская политика, общественные формы труда,, постоянная работа лекторов и политинформаторов с населением, сумели воспитать в людях патриотизм, настоящую дружбу и братство между нациями, коллективами и отдельными людьми.
Народ верил тем сообщениям и лозунгам, ежечасно звучащим и освещаемым во всех видах СМИ.
«Нет войне! Между Германией и СССР заключен договор о ненападении. Мир между Германией и СССР, обеспечен на многие годы».
И как было не верить, если за паникерство и недоверие к утверждениям Высшего руководства, можно было угодить за решетку.
А товарищ Сталин, между тем, отдавал указ за указом, по которым с насиженных столетиями мест, изгонялись «неблагонадежные" народности и целые нации
.
Так, незадолго до начала Великой Отечественной войны, все Поволжье, было очищено от немцев, рожденных в России.
Не жаловал товарищ Сталин евреев и прочих «ненадежных», по его мнению, «элементов».
Подобное самодурство Великого вождя, негативно отразилось на общем развитие страны.
Многие великие умы человечества, бесславно погибли в Гулагах и прочих сталинских лагерях.
В наше время, когда безвозвратно утеряно бОльшее количество секретной документации, остается только гадать, почему такое происходило.
Большинство политологов, утверждают, что товарищ Сталин, на дух не выносил всех выходцев из дворянских сословий.
Вполне допустимое утверждение. Ведь ученые того времени, в большинстве своем, имели дворянские корни.
«Отречемся от старого мира. Отряхнем его прах с наших ног», - любимая песня Сталина, стала его главным лозунгом и путеводителем по жизни.
Избавляясь от всего буржуазного, уничтожая ученых всех сфер, рьяный борец за Советское общество, сам того не понимая, отбрасывал назад Советскую науку.
Ведь для того,чтобы из крестьянско – рабочих потомков, вырастить своих ученых, понадобилось не мало лет.
Хотя, кто знает, что стало бы с Советской Властью, доверь вождь революции, Советскую науку, выходцам из царской России. Возможно, молодую неопытную Страну Советов, еще в начале ее становления, подгреб бы под себя, мировой империализм.
И была бы Россия колонией Америки или Германии,, уж около ста лет.
Но сталинская жестокость, его непримиримость к явным и вымышленным врагам народа. Внутри российский террор и непримиримая диктатура большевизма, взрастила ответственное, патриотическое общество Советских людей.
А к Советским границам, между тем, неумолимо приближалась война с фашистской Германией.
О том, что войне быть, догадывались многие. И не только руководство Советской республикой.
С 1939 года, фашисты развязывали один за другим, военные конфликты. Сначала Германия напала на Польшу, Нидерланды, Бельгию.
Затем добралась до Франции и других стран.
Советские граждане, с ужасом ждали скорой войны. Мало кто верил в непоколебимость фашистских обещаний, не принимать военных действий, против Советской России.
Но внешне, все в стране казалось спокойно. Нигде не наблюдалось явной паники. Не слышалось разговоров о надвигающейся военной опасности.
Люди боялись говорить об этом вслух.
И даже в тесных, домашних буднях, о войне старались не заговаривать. Слишком суровым было наказание для «паникеров».
Но сколько не замалчивай проблему,сама собой она не смогла бы исчезнуть
.
Осенью 1940 года, когда Васильку исполнилось 9 лет, Ульяна почувствовала в себе, развитие новой жизни.
Боясь ненароком «сглазить" свои радостные предчувствия по этому поводу, она долго не говорила мужу о предполагаемой беременности.
И лишь, когда для нее, собственное положение стало совершенно очевидным, Уля с радостью сообщила Сашко о том, что у них, через семь месяцев, появится Анютка или Вовочка.
Надо было видеть, в тот момент, совершенно поглупевшее Сашкино лицо.
Несколько секунд, он непонимающе смотрел на жену, потешно хлопая глазами. А когда смысл сказанных Ульяной слов, дошел до
Саши, он от избытка чувств, заорал что-то радостно неразборчивое, во всю силу своих здоровых легких.
«Не кричи так, дурачок! Испугаешь ведь малыша», - смеясь , попыталась остановить его Ульяна. Когда муж немного успокоился, Уля предложила ему, пока не сообщать Полине о беременности.
Ульяна всерьез боялась, что недоброжелательность свекрови, может негативно отразиться на ребенке.
Но переживала она в этот раз, напрасно.
Полина сама, без их подсказки, заметила изменение во внешности и поведении снохи.
«Улька, да ты, не беременна ли? - спросила Полина, очередной раз наблюдая сонливость и необыкновенный аппетит Ульяны. – И пятна вон на щеках вылезли. Неужели я дождусь, наконец-то родного внука?»
«Дождетесь,Полина Афанасьевна. Конечно дождетесь, если меня вместе с дитем, прежде в гроб не вгоните», - непривычно смело ответила Уля. –
Она готова была любыми способами защищать своего кроху. Как можно реже видеться со свекровью, это было, едва ли не основным желанием беременной Ульяны.
Полина постаравшись не показать уязвленного самолюбия, сделала вид, что не услышала обидных слов из уст беременной снохи.
Она готова была стерпеть любую обиду, лишь бы ее охотнее принимали в доме сына.
Далеко не глупая женщина, прекрасно понимала, что только сама виновата, в не очень хороших отношениях с сыном и невесткой.
Появления внука, бабушка Поля, ждала едва ли не сильнее, чем родители малыша.
А Сашко между тем, становился все серьезнее. Находясь в кругу семьи, он старался скрыть свою озабоченность, за шутками и разговорами о дальнейшей их жизни.
Но парень лучше, чем кто либо другой из станичников, понимал, что войны с Германией, не миновать.
Ульяне шел 26 год. Свою вторую беременность она несла легко и радостно.
Долгожданное дитя, могло только укрепить ее семью, сделать ее еще более счастливой. И конечно же, ребенок окончательно должен был примирить сноху со свекровью.
Впереди Ульяну ждало самое радужное будущее. Судьба, в свое время, сурово обошлась с ней.
Но сейчас, видимо, сторицею решила воздать молодой женщине счастья за все перенесенные ею, не шуточные страдания.
Так бы оно и случилось. Но всего лишь месяц исполнился их Анютке, когда из всех репродукторов страны, прозвучало страшное слово «Война!»
Нельзя сказать, что жители молодой Республики Советов, были слишком удивлены вероломным нападением фашистской Германии на СССР.
Война многим казалась неизбежной. Уж слишком самоуверенно шагала «коричневая чума», по западным странам, подминая под себя, одну за другой, западно европейские государства.
Люди со страхом, ожидали объявления войны. Но не так скоро. Фашисты напали неожиданно и вероломно, без всякого объявления войны.
СССР оказался, фактически, не подготовленным к такому повороту событий.
Товарищ Сталин, жестоко подавлявший любое проявление недовольства своих сограждан, оказался странно доверчивым к пустым обещаниям фашистского правительства о ненападении.
Подписав двустороннее соглашение о мире между СССР и Германией, вождь Революции, проявил непростительное благодушие.
Причем, такое соглашение, подписанное обеими Главами двух государств, гласило, что войны между Германией и СССР, не будет, пока что, до 1943 года.
С первых же дней войны, жизнь советских граждан, резко изменилась.
Сотни тысяч трудоспособных мужчин, были призваны на фронт.
Десятки заводов в срочном порядке перестраивались под выпуск военной техники и боеприпасов.
Места здоровых мужчин за станками, занимали хрупкие женщины и подростки.
Но, не смотря на все экстренные меры, фашистские войска, ломая яростные сопротивления, плохо вооруженных Советских войск, быстро продвигались вглубь Советской территории.
В первый военный год, с Советской стороны, погибло и попало в плен, больше народа, чем за остальное время войны.
Провожая своих родных на фронт, жены и матери, верили их обещаниям, к осени вернуться домой, с полной победой.
«Броня крепка и танки наши быстры….». - Звучали бодрые песни, с уходящих на запад, грузовиков и железнодорожных теплушек.
Да только, плохо спасал боевой настрой, плохо вооруженных советских бойцов.
В первый же день войны, в фашистских мясорубках, красноармейцы гибли тысячами. Многие, не успев сделать, ни единого выстрела.
Легкая винтовка против добротного фашистского автомата, была равносильна легкой тросточке против острой сабли.
И даже, самозарядных винтовок, хватало, далеко не на каждого, красного бойца.
Сашко Бондарь сразу же, после начала военных действий на границе, получил телефонное распоряжение,, явиться в Политотдел города Невинномысска.
Провожая мужа в неизвестность, Ульяна заходилась бабьим воплем, причитая, как по покойнику.
«Родненький мой, на кого ж ты меня покидаешь. Пожалей наших детушек. Пропадем мы без тебя, кровиночка моя».
Сердце красного комиссара, Александра Бондаря, заходилось от жалости и любви к своей Уленьке.
Молодой отец, не успел еще насмотреться на свою крохотную Анютку.
Он, не успел обучить сына искусству стрельбы из берданки, как просил его Василек. Но главное, он не успел вдоволь насладиться любовью своей ненаглядной Ульяны.
Его не столько пугала перспектива погибнуть от вражеской пули. Но Сашко не мог допустить мысли, о том, что фашистские выродки, смогут добраться до его станицы. Смогут причинить, хотя бы, малейший вред его семье.
Дожидавшийся Сашко и других призванных в армию станичников, грузовик, нетерпеливо сигналил. Но Ульяна, уцепившись в Сашко мертвой хваткой, казалось закостенела. До слез жалея жену, Саша не мог найти в себе решительности, чтобы силой расцепить ее руки, обвитые вокруг его шеи.
Полина Афанасьевна, вместе с бабой Пашей, с трудом оттащили Ульяну от мужа.
«Не ори, оглашенная! Не мочи слезами путь сыночку. Не хорони, раньше времени. –
С нарочитой сердитостью ворчала Полина, с трудом удерживая собственный вопль, застрявший в горле. –
- Товарищ Сталин что сказал по радио? Нет такой силы, во всем мире, чтобы могла сломить волю Советского народа. Подавится Гитлер нашей землицей. В ней мы его и прироем. А сыночки наши, к осени домой с победой воротятся. Ты, Ульянушка не вопи. А молись денно и нощно за жизнь Сашеньки. Молись за всех мужиков станичных.
Забудь про свою комсомолию. Не время сейчас выпяливаться. Ты, голубушка, поверь мне на слово. Я то уж заю, что кое кто, в душе радуется войне. И ждет, не дождется прихода выродков в наши края.
Бога пора вспомнить. И молиться, чтобы не допустил до нас ворога».
Прасковья, покачивая на руках беспечно спящую Анютку, согласно кивала головой в такт словам Полины Афанасьевны.
«Дело говоришь, Полина. Мужикам воевать, а нам дело их продолжать. Работать за троих придется. И поклоны бить за жизни их, бесценные перед Матушкой Заступницей. И деток, конечно сохранить надобно. Любые беды отвести от наших птенцов».
Свекровь Ульяны, хоть и упомянула о возможности оккупации фашистами родного края, но в душе, она была уверена, что Красная Армия, не пустит фашиста, дальше Украины.
Сашко уехал и как в воду канул.
Каждый день, Ульяна, с робкой надеждой, заглядывала в самодельный почтовый ящик. Но никаких вестей от мужа не поступало.
А из хриплого репродуктора, укрепленного на столбе рядом с клубом, ежедневно неслись страшные сообщения.
Фашистские подразделения, двигались в глубь страны так стремительно,что люди не успевали запоминать, оставленные Красными войсками города и мелкие, населенные пункты.
Очень скоро по всей станице, зазвучали, наполненные смертельной болью, голоса новоявленных вдов и матерей,потерявших своих сыночков.
Ульяна, не смотря на двухмесячного ребенка, работала в колхозе, наравне с остальными женщинами и подростками.
С Анюткой довелось нянчиться Прасковье. Полина Афанасьевна, была еще слишком молода, для того, чтобы не работать.
И хотя ,баба Поля, разменяла восьмой десяток, она вполне справлялась с ролью няньки. Не только Анечка, была на попечении доброй бабушки. Но и младший, двух летний сынок Марии Рогожиной, и еще парочка грудных младенцев станичных женщин, находились под неусыпным присмотром Прасковьи.
На всех хватало сил и доброты бессменной станичной няньки, «ведьмы» Прасковьи.
Женщины, проводившие своих родных на войну, нередко шли в домик бабы Паши, с просьбой погадать на их мужей сыновей и нередко дочек, добровольно ушедших воевать с фашистами.
Глядя в их умоляющие , поблекшие от слез глаза, Прасковья не могла отказать несчастным.
Плохо соображая о чем говорят карты, она раскидывала их по столу.
Глядя своими, некрасиво застывшими, в одном положении глазами, она плела несчастным бабам, красивые сказки про то, как храбро воюют их мужья и сыночки.
А после ухода воодушевленных женщин, добрейшая бабушка, плакала у иконы, выпрашивая у Богородицы, сохранить жизни всем, ушедшим на фронт станичникам.
Не до отдыха было станичным колхозникам. Хлеб вызревал, наливаясь тяжелым зерном. И его надо было сохранить , убрать и превратив в муку, сдать государству без потерь.
Солдатская каша была не менее важна для защитника родины, чем минометы и танки.
Десятилетний Василек, тоже с утра до вечера, работал в поле. ХлебА в этом печальном году, уродились как на заказ.
Васильку приходилось с раннего утра и до позднего вечера,верхом на лошади, объезжать дальние посевы ржи и пшеницы.
В соседних районах, участились случаи поджогов вызревающего урожая.
Фашистские выползки, не дремали, норовя оставить Красную Армию без пропитания.
Ночами, хлебные поля, караулили взрослые колхозники. В большинстве своем, это были женщины. Отработав день на прополке или на фермах, они отрядами, по очереди, охраняли вызревающие хлебА.
К осени, первого года войны, жителям Ставропольского края, в большинстве районов, удалось собрать выращенный урожай.
Война показала, кто в этом мире, есть кто. Рядовые колхозники и колхозницы, ничем не выделявшиеся в мирной жизни, проявляли настоящий героизм и мужество , работая сверх предела собственных сил.
Дети работали наравне со взрослыми. Взрослые люди, работали наравне с техникой, забывая про сон и скудное питание.
«Все для фронта, все для Победы!» - Это летучее выражение, стало личным лозунгом каждого тыловика. Точно так же, как каждого фронтовика.
Но в то же время, из потайных щелей, как помойные тараканы, выползли те, кто по каким-то причинам, ждал краха Советской власти.
Пока фашисты не оккупировали территорию обитания подобных «тараканов», они как могли, пакостили в тылу.
Отравляли питьевую воду, выводили из строя электросети, поджигали продуктовые склады и делали еще многое из того, что могло бы ослабить советский тыл и навредить фронту.
Ульяна, ежедневно сходившая с ума от неизвестности и тревоги за мужа,не догадывалась, что ее Сашко, не на фронте. Александр по заданию Партии, занимался выявлением скрытых, внутренних врагов Советского строя.
Тех, что с нетерпением ожидая «новых хозяев» страны, вели подрывную деятельность в городе Ставрополе
.
Именно там находился глубоко законспирированный красный комиссар Александр Бондарь.
Оставлять его в Невинномысске, было опасно. Там Сашко могли узнать случайные знакомые.
Сашко упорно рвался на фронт. Он считал, что его место, в первых рядах Красной Армии.
И лишь со временем, Бондарь понял, насколько важна та деятельность, которую доверила ему Родина.
Печалило лишь то, что находясь, сравнительно недалеко от родной станицы, он не имел права, даже написать своей любимой. По условиям секретной конспирации, родные Сашко должны были считать, что он напрямую, воюет с фашистами.
А с фронта, между тем, продолжали поступать неутешительные вести.
Большинство тыловиков, успели понять, что война пришла надолго. А не на три – четыре месяца, как в начале, обещало людям Правительство страны Советов.
Общее горе и тревоги, сблизили Ульяну со свекровью настолько, что Полина с искреннего согласия снохи, перебралась в ее дом, вместе со своим небольшим, хозяйством.
Выживать общей семьей, оказалось заметно легче. Полина Афанасьевна без притворства полностью изменила свое отношение к работящему, уважительному Васильку.
Бабе Поле пришлось признать тот факт, что управляться в доме без помощи мальчика, было бы труднее,
Василек прополол от сорняков, все три огорода. Свой и обеих бабушек. Он приносил в дом воду, нарезал серпом, траву для коз. Носил дрова в баню, нянчил сестренку и успевал сделать еще множество, необходимых дел.
При этом мальчик, наравне со взрослыми, работал в колхозе.
Но молодые силы, восстанавливались гораздо быстрее, чем у бабы Поли.
Искренне жалея уставших за день, бабушек и маму, Василек, возвращаясь с объездов полей, сразу же брал на себя, бОльшую часть домашних работ.
.
Наступила первая военная зима. Невероятно длинная и тяжелая.
Колхозники надеялись только на те продукты питания, что собрали с собственных огородов. Спасало так же, свое молоко.
Но редко кто отваживался держать коров. В большинстве, жители обходились козьим молоком. Прокормить козу, было не в пример, проще, чем крупный скот.
Заготовленных женским коллективом кормов, едва должно было хватить для колхозного стада. О своем благе, думать не приходилось.
На личное пропитание семей фронтовиков, выдали столь мизерное количество зерна, что его, едва хватило до Нового Года.
Но никто не роптал. По крайней мере, вслух. «Все для фронта, все для Победы. Все лучшее для тех, кто спасал Отчизну, ценой собственных жизней". Отказываясь от лишнего кусочка хлеба, матери мысленно «жертвовали» этот хлеб, своим сыновьям и мужьям.
Однажды, поздно вечером, в дом Ульяны, практически вползла Мария Рогожина. Взглянув в распухшее лицо подруги с обезумевшими глазами, Уля поняла, что случилось что-то страшное.
Едва успев подхватить падающую Марию, она с помощью сына, дотащила ее до лежанки.
«Юрааааа, Юрочка, голубчик ты мой, - жутко завыла Маша, срывая с головы платок. Вцепившись побелевшими пальцами в растрепанные косы, Маша скуля, как раненая волчица, раскачиваясь как маятник запричитала:
- Родной ты мой, что ты наделал? На кого ты нас покинул? Не видать мне больше, ясна сокола своего. Не увидят наши деточки, папу своего родненького. Ююююрочка, и могилки твоей мне не сыскать. Не поцеловать мне твои губки безмолвные, не погладить рученьки застывшие. Юрочка ты мой, муж мой единственный!»
Сердца хозяек дома, плачущих вместе с молодой вдовой, леденели от горя и сочувствия.
Завтра и их могло коснуться такое же, непоправимое, страшное горе.
Уля сидя радом с подругой, лишь обнимала ее плечи, не мешая той, выкричать свою лихую беду и раздирающую сердце боль.
Любые слова сочувствия подруге, оказались бы бесполезными.
Подоспевшая на шум, Прасковья, вздыхая и охая, почти насильно напоила Машу травяным взваром, известным только ей самой.
Через пол часа, Мария сунувшись распухшим до неузнаваемости лицом, в подушку, уснула.
«Полюшка, вы с кузнечиком моим, в мою хатку ночевать ступайте. Вам выспаться надо. Пусть Уленька с подруженькой несчастной, рядом приляжет. А я с Анюткой в горнице пристроюсь. Только к матери Машеньки, поначалу схожу, да к свекрови ее загляну, чтобы Машу не теряли».
«Бабуленька, куда в такой холод, - попробовала возразить Ульяна. – Я сама добегу».
«Отдыхай мамочка, и ты бабуля. У меня ножки проворные. Я сам сбегаю. И кожушок у меня теплый. – мгновенно среагировал Василек. – Баба Поля, идите к бабе Паше. Я скоренько обернусь. Тут же рядом».
Никто не успел возразить мальчику, как Василек был уже за дверью.
Прислушиваясь к завыванию февральского ветра за окнам дома, Полина с удивлением всплеснула руками:
«Ангел не ребенок, - Это ж надо! Всех ему жаль, кроме себя. Побегу я Параша, печку подтоплю у тебя. А то вернется продрогшим, кузнечик наш».
Вернувшегося в дом Прасковьи, бывшего нелюбимого «подкидыша», Полина искренне прижала к груди и не пряча слез, прошептала:
«Слава Деве Марии за то, что ты у нас есть, кузнечик проворный. Скушай лепешку гречневую с молочком, Васенька, помощник ты наш славный».
Шло время,а от Сашко так и не поступали весточки.
«Пусть уж лучше так, чем как у Маши, - содрогаясь от воспоминаний, шептала Ульяна, ежедневно заглядывая в почтовый ящик.
- Наверное от туда, где он сейчас, невозможно написать. Жив мой Сашенька. Сердце подсказывает!»
В разгар лета 1942 года, в колхозы Ставрополья, поступил приказ «сверху», немедленно эвакуировать основные стада крупного рогатого скота, в глубь советского тыла.
После длительных, жестоких боев, фашисты прорвали оборону
Краснодарского края и вскоре, могли оккупировать Ставрополье. Иногда, по ночам, когда посторонние звуки, не мешали слушать тишину, до ушей станичников долетали отдаленные звуки «громовых раскатов».
Но люди понимали, что гремит с западной стороны, вовсе не гром, несущий благодатные грозы.
Это был смертоносный гром орудийных залпов
.
Часть старых, ослабленных коров порезали на мясо, которое тут же, увез военный грузовик. Несколько коров, отдали многодетным вдовам. Но основную часть молодняка и дойного стада , своим ходом, погнали на северо восток, туда где Советский тыл, был наиболее надежным.
Самые сильные женщины и шестнадцати летние подростки, из тех, кто мог держаться в седле, отправились сопровождать колхозные гурты.
Нередко животные разных колхозов, объединялись в общие, большие стада.
Так было проще выживать в дороге и легче управляться с животными.
В каждом населенном пункте, мимо которых прогонялись коровы, их встречали жители с ведрами и кувшинами.
Коров надо было доить. Иначе, они могли в будущем, сгодиться лишь на консервы да колбасу.
Оставшиеся без привычной работы станичницы, принялись спешно запасаться врок, любыми, сподручными съедобными припасами.
Мало кто решился примкнуть к отряду беженцев из Украины
Кавказа и Краснодарского края.
Жители Ставрополья, до самого последнего дня, не верили в то, что попадут «под немца».
Но залпы орудий,, с каждым днем, становилась все слышнее. И все неуютнее делалось в сердцах простого мирного населения.
Мария Рогожина, забрав своих детей , ушла с попутным обозом, пытаясь скрыться от беспощадных завоевателей. Вместе с ней, ушли и многие другие, молодые комсомольцы.
Сообщения СМИ и людская молва, предупреждали, что фашисты не щадят тех, кто имеет принадлежность к Комсомолу или Компартии большевиков.
Ульяна, так и не вступила в комсомол. Женившись на любимой девушке, Сашко перестал настаивать на ее «окомсомоливании». А Уля сама, не очень рвалась принять на себя, излишнюю общественную нагрузку.
Полина Афанасьевна объединившись с бабой Пашей, пытались уговорить жену комсорга, комиссара и политработника, Саши Бондаря, покинуть станицу вместе с детьми.
Но Ульяна, как говорится, «уперлась».
«Ждать мужа я буду в нашем доме. И Анютка еще совсем кроха. Погибнет ребенок в дороге. Саша мне этого не простит. И сама я себя, не смогу простить.
Я не комсомолка. И вообще, надеюсь, что фашисты к нам не доберутся. А если доберутся, то нет у нас в Погорелом, предателей. Кому надо будет доносить фашистам, что я, – жена красного комиссара?»
К концу августа, фашистские войска оккупировали почти весь, Ставропольский край.
Каково же было возмущение и удивление Ульяны, когда она, своими глазами увидела,как ее соседка Ощепкова Лукерья, в паре со воим сынком, вышла навстречу немецким мотоциклистам.
Лукерья мило улыбаясь довольным фашистам, протягивала им хлеб – соль, на расшитом цветами, белоснежном рушнике.
Наблюдая через окно бабы Паши, эту позорную сцену, Ульяна удивлялась не столько поступку соседки, сколько ее сыну.
Николай Ощепков, на ее глазах,еще прошлым летом, сел в грузовик и вместе с другими призывниками, уехал в Невинномысск на сборный пункт.
С того дня, никто в станице, его не видел.
«Сволочь, дезертир. Наверное, в подполе у матери прятался , трус», - брезгливо передернула плечами Ульяна.
Прасковья, узнав Николая, угодливо кланяющегося «новым хозяевам», - горестно покачала головой.
«Напрасно ты не ушла с беженцами, Уленька. Чует мое сердце, быть беде нам, через этого глиста Кольку».
Фашисты не напрасно, так упорно рвались Кавказской нефти и к Донским и Кубанским просторам.
Эти Советские территории, считались объектами стратегического значения.. Нефть и хлеб, вот что было самым важным, для успешного завоевания любой страны.
Кроме того, свободный доступ к Черному морю, сулил фашистам укрепление собственного морского флота.
Захватив станицу Погорелово, новоявленные «господа», оборудовали читальню под госпиталь. А клуб превратили в общую казарму для солдат.
Офицера разных рангов, облюбовали себе самые добротные дома в станице. Беспардонно выкинув хозяев в сараи и хозяйственные, холодные пристройки, они , к тому же, обязали женщин, прислуживать им, безвозмездно.
Через пару дней, Николай заявился в дом бабы Паши. Ульяна в это время, находилась у свекрови.
По хозяйски пройдясь по кухне, Ощепков заглянул в боковушку, где когда-то жила Уля.
«Эй ты, ведьма старая, Улька где?» - грубо спросил он у Прасковьи.
Предатель был одет в черную форму полицая. В руках он держал винтовку.
.
«Так, в комендатуру пошла, документ выправлять. Ей ваш главный пообещал такой документ выправить. Типа нашего паспорта. Айсвай называется - быстро нашлась Прасковья.
- Сам главный ваш, велел Ульяне в его доме прибираться. Так что ты, не шибко суйся, а то я господину офицеру пожалуюсь. Он тебя быстро к стенке поставит».
"Аусвайс, дура косоглаза, - высокомерно поправил Прасковью полицай.-
.- А господин офицер в курсе того, что мужик Улькин, красный командир? - насмешливо спросил Ощепков. – Если не в курсе, так я ему подскажу».
.
«А Ульяна не виновата в том, кто ее муж. Она за него, ответа не несет. Сама ж она, не пожелала в комсомол вступать. Так что, сильно тут не пыжся. Господину офицеру, все равно, кто муж красивой девушки». - Прасковья смело уперлась в грудь хлипкого «ухажера» руками. –Пошел отсюда. Не то, прямо сейчас к господину офицеру отправлюсь с жалобой на тебя, индюк».
Трусливый предатель, не желая испытывать судьбу, тут же ретировался.
В первый же, удобный момент, несколько станичных девушек,, что были молоды и приглядны, бежали на дальние хутора, с надеждой переждать там кратковременную оккупацию.
Но оккупация затянулась на целый год. Многим девушкам удалось спастись, добравшись до партизан. Но некоторые, отважившиеся вернуться домой, были арестованы фашистами.
После допросов и истязаний, фашистские палачи,повесили двух комсомолок, на которых тайно донес Николай Ощепков.
Остальных, тех что покрепче, фашисты отправили на принудительные работы, в Германию.
Некогда веселая, работящая станица, замерла. Ни смеха, ни шуток нельзя было услышать даже от самых веселых станичников.
Едва солнце склонялось к западу, и без того тихие улицы станицы, мгновенно пустели.
Целый месяц, Ульяне с детьми, удавалось избегать встреч с соседом Николаем. Она скрывалась то у Полины, то у бабы Паши. Но чаще всего, девушка скрывалась у матери своей подруги Марии.
У родителей Маши, оказался хорошо оборудованный схрон. За ограждением небольшого участка, выходящего задами к реке, была вырыта глубокая яма. Сверху крытая землей и дерном, она ничем не отличалась от окружающего ландшафта.
Целыми днями Ульяна проводила , сидя с детьми, без солнца, в этом схроне
Но минул август. Сентябрьские ночи оказались слишком холодными для ночевок под землей. Да еще и с детьми.
Ульяне пришлось вернуться в дом свекрови. Он был дальше от дома Ощепкова, чем дома Прасковьи и покойного деда Семена.
Небольшая станица, не город, в котором можно было бы, затеряться.
Ощепков, несколько раз проследивший за домом, где жил предполагаемый «хозяин» Ульяны, понял, что «косоглазая ведьма», соврала.
Не смотря на то, что Ощепков подглядывал за тем домом днем и ночью, Ульяна ни разу не появилась, даже поблизости, от жилища немецкого офицера.
«Решила от меня уберечь девку , старая сука. Но ничего, я вам обеим рога обломаю. Старуху придушу. А Ульку, как корову бодливую, за ноздри, в свой дом притащу».
В мирное время, подобные угрозы со стороны мелкого
«Ощепка», могли бы только посмешить Ульяну. Но в сложившейся ситуации, ей было не до смеха.
Если бы не дети, Ульяна не задумываясь, бежала бы за Кубань. Там, в поросших лесами, предгорьях, по слухам, орудовали партизанские отряды.
Несломленные фашистским режимом, советские жители станиц и городов бесстрашно передавали друг другу сведения о партизанах, орудующих на территории Ставропольского края и Карачаево Черкесска.
Особенно сильно доставалось оккупанту, от действий партизан, обосновавшихся в Кизлярском округе. Но до них, Ульяна не смогла бы добраться, из-за дальности расстояния.
Люди с оглядкой, шепотком поговаривали о партизанах, появившихся в районе Минеральных Вод. Это был пожалуй, самый ближайший объект, от Погорелова.
Но и немецких войск, в том направлении, скопилось не мало.
Партизаны немало попортили крови самоуверенным завоевателям.
Фашисты, надеялись уже к 7 ноября 1941 года, с победным маршем, пройти по Красной Площади Москвы..
Но к началу второго года войны, пыл завоевателей, заметно угас. Любой район, любая область, которую им приходилось оккупировать, доставалась фашистам, ценой огромных потерь. И везде, даже в открытых степях Ставрополья, их основательно трепали самоотверженные партизаны.
Фашисты называли партизан, воюющих за родную землю, бандитами. Забывая о том, что бандитами, покусившимися на чужие земли и чужие жизни, являлись они сами.
И как настоящие бандиты, фашисты получали бешеный отпор от хозяев земли, которую пытались покорить.
С каждым днем, напуганные партизанским движением, фашисты зверели все сильнее.
Легко попасть на виселицу, можно было , только за то, что с серпом вышел за станицу, накосить козе травы.
Так что просто так, без опаски быть убитым, уйти к партизанам, было невозможно.
Но и оставаться в Погорелово, Ульяна не могла. Не только предатель «Ощепок» норовил завладеть красивой, молодой женщиной.
Но и фашистский офицер, поселившийся в самом добротном доме станицы, с некоторых пор, стал проявлять к Ульяне нездоровый интерес.
Интеллигентное воспитание, пока что, удерживало немца в рамках кое каких приличий.
Но Ульяна понимала, что это не на долго.
Нужен был надежный «аусвайс» и знающий проводник, чтобы отыскать дорогу к партизанским отрядам.
Возможно, использовав симпатизирующего ей офицера , Ульяна смогла бы выправить нужный документ. Но дети держали ее в станице, крепче страха перед притязаниями предателя полицая и офицера.
Причем, как заметила не только Ульяна, некогда «свои» односельчане, продавшись врагам, были намного свирепее к своим землякам, чем чужестранные захватчики..
Днями она отсиживалась в домах тех колхозников, что не боялись приютить молодую женщину с годовалым ребенком . Василек находился, в это время, то у бабушек, то в семьях ровесников.
Ночами мать с детьми, спускалась в погреба, пряталась в банях и прочих пристройках.
Ульяне постоянно приходилось менять места обитания. Она знала от свекрови и бабы Паши, что Колька частенько врывался среди ночи, в их дома, переворачивая там, все вверх дном.
Но все ближе подступали холода. На землю лег первый снег. И Уля с ужасом осознавала, что прятаться дальше, ей становилось все труднее.
Все могло бы, закончиться очень плачевно, если бы не неожиданное нападение партизанской группы на станицу.
Быстроногий, конный отряд народных мстителей, в количестве не более 20 человек, налетели со стороны Кисловодска, самого ближайшего города к станице.
Партизаны налетели ночью, когда в голых полях гудела непроглядная вьюга. В такую ночь фашисты прячась в теплых домах и блок постах, никак не ожидали дерзкого нападения.
Странным было то, что партизаны, преодолев за ночь, десятки километров, напали именно на фашистов обосновавшихся в Погорелово.
Вместе с ночным холодным вихрем, они врывались в те дома, где обитали наиболее важные немецкие чины.
Беспечно спавшие офицеры, не успев проснуться, получали заслуженный удар штыка.
Привлекать выстрелами, основные силы солдат, спящих в клубе, партизаны опасались
.
Быстроногие мстители, не пощадили ни одного полицая, уничтожая их, наравне с фашистскими офицерами.
Было понятно, что ночная вылазка партизан не обошлась без хорошего, местного наводчика.
Ощепкова Николая, и парочку особо важных фашистов, они увезли с собой.
Партизаны исчезли так же стремительно, как и появились. И ночная поземка, надежно скрыла их следы.
Отступая, партизаны оставили после себя множество листовок с коротким текстом:
«Если фашистская сволочь, задумает мстить за наши действия, мирным жителям, то мы навестим вас вновь. И тогда уже, в живых не останется ни одного фашиста. Перебьем не только офицеров. Сражайтесь с нами, партизанами, а не с мирным населением».
В эту ночь, Ульяна вместе с детьми, ночевала в подполе одной из знакомых колхозниц. Ей не довелось услышать того, что происходило ночью.
Утром всех жителей станицы, оставшиеся в живых фашисты, согнали к клубу.
Ульяна, тоже не сумела избежать подобной участи. Люди столпившись на площади, стояли под дулами автоматов, тихо перешептываясь.
Кто-то быстро всунул в карман Ульяны листок бумаги. «Дома прочти.
Здесь опасно», - шепнул ей в ухо молодой девичий голос.
Многие прятали глаза от взглядов фашистов, чтобы не выдать своего ликования.
Ульяна все еще, не до конца понимала, что произошло. Она слышала тихие обрывки слов, стоящих поблизости. Что-то случилось очень важное, прошлой ночью. Причем, очень плохое для фашистов. Но что? И кто те смельчаки, что отважились напасть на станицу, приютившуюся в самом сердце,оккупированной территории?.
Она огляделась, отыскивая глазами свекровь
Полина Афанасьевна стояла далеко. И похоже, не видела сноху.
Пронзительный ноябрьский ветер, заставлял дрожать не привычных к холодам немцев.
Немецкий переводчик, на достаточно сносном русском, зачитал людям приказ об ужесточении комендантского часа. Затем, с визгом принялся требовать у людей, выдать тех,кто имел отношение к ночному налету партизан.
«Все кто знает помощник бандитов, напавших ночью на ваш деревня, выйти ко мне, - заорал переводчик, сверля глазами людскую толпу.-
- Кто-то навел партизан на ваш деревня. Бандит должен ответить за разбой.
Кто сообщит имя бандит, немецкое командование, щедро наградит вас».
«Но мы ничего не знаем. Мы спали. - послышались отовсюду, сначала робкие, потом все усиливающиеся голоса.- При чем тут мы? Мы мирные люди».
«Стреляйт всех вас надо! - втянув голову в плечи, понизил голос переводчик.
Он как и все те, кто успел прочесть партизанские предупреждения, откровенно трусил в данный момент.
- Пока не пришлют новый руководство, всем идти домой. Нах хауз», - немец торопливо сбежал по ступеням крыльца клуба и скрылся за дверью,где находилось до сотни немецких солдат.
Ульяна выбралась из толпы односельчан и окликнула свекровь.
«Ох, Уленька, милая ты моя. Как я вас с деточками, не увидела?. Новость у меня до тебя . Пошли скорее с глаз подальше, да от людских ушей. Не все, как видно, в станице лебеди. И черные вороны попадаются».
Приняв из рук Ульяны, хнычущую Анечку, Полина решительно пошагала к своему дому.
Полина еще с осени, перебралась снова в свой дом. Сделала она это ради того, чтобы ее снохе, было где прятаться от посягателей на ее молодость и красоту.
Обернувшись, бабушка ласково позвала: «Васятка, внучек, шагай швыдче. Замерз поди, кузнечик. Вон как носик-то, позеленел».
В доме свекрови было тепло. В печи еще не до конца, прогорели кизячные кирпичики.
Уложив Анютку в постель, Полина взялась за ухват. Вытянув из печи, закопченный чугунок с отварной картошкой, поставила его на «загнетку».
Так она называла кирпичную, небольшую нишу, сбоку от зева печи.
- Давайте за стол все. Капустка есть квашеная. Да картошка. Молочка нет.
Коза отдоилась, сама знаешь».
После завтрака, Полина настояла чтобы Василек сбегал проведать бабу Пашу.
«Уж не приболела ли, старая. На сходке ее не было».
.
Полина Афанасьевна не хотела, чтобы десятилетний ребенок, знал то, о чем она собиралась поведать снохе.
Мальчик мог, просто так, хвастаясь перед товарищами, навлечь на их семью, непоправимую беду.
Ночью,когда вся станица успела погрузиться в глубокий сон, Полина проснулась от нетерпеливого, но не громкого стука в окно.
Она сразу поняла, что за окном кто-то чужой. Иногда по ночам, под ее дверью, являлся «Ощепок», разыскивающий Ульяну.
Он стучал в ее дверь, совсем по другому. Полицай, лупил в тонкую дверь так, что со стен отлетали куски глины.
Самонадеянный но трусливый, он при свете дня, опасался приставать к Уле.
Полицай боялся не только офицера «соперника». В глубине души, он начал сомневаться в победе фашистов.
Его до колик, пугала возможность возвращения в станицу Сашко, мужа Ульяны. Но похотливая страсть, не дававшая ему спать по ночам, пересиливала страх перед Бондарем. И он, нередко темными ночами, ломился в те дома, где могла находиться Ульяна.
Накинув теплый халат, Полина шагнула к окну.
Прижавшись лицом к стеклу, она рассмотрела в ограде несколько фигур, в овчинных полушубках. Даже в темноте ноябрьской ночи, можно было понять, что в ее дворе орудуют не немцы.
Забыв про страх,Полина распахнула дверь и выбежала на крыльцо, едва не столкнувшись с человеком, стоявшим за дверью.
Мужчина, опередив расспросы хозяйки, негромко спросил:
«Здесь проживает Полина Афанасьевна?»
«Это я- пролепетала женщина. – Она уже догадалась, что перед ней, скорее всего, свои. – Я Полина Афанасьевна. Сыночки, а вы не партизаны?»
Полина неясно видела лица человека, с которым говорила.
.
Улыбаясь в пышные усы, мужчина пробасил.
«Ну положим, я для вас, далеко не сыночек. Ефим Борисович я. Седьмой десяток недавно разменял. Так что «сыночком», вам быть не могу.
А вы, Полина Афанасьевна, в следующий раз, прикиньтесь, что не понимаете кто перед вами. Партизаны, или полицаи. Так и до беды не далеко.
. Под видом своих Советских, иногда приходят предатели полицаи. Кстати, укажите нам дома, где обитают такие. Нам визит бы им горячий нанести не мешает».
-С радостью., - воскликнула Полина. - - Кольку Ощепкова, в первую очередь, проведайте. Он мою сноху преследует. Боюсь я за Уленьку. Сын на фронте. Защитить Уленьку с детьми, абсолютно некому».
«Полина Афанасьевна, мы имеем задание, вывезти Ульяну Григорьевну Бондарь с детьми из станицы. Вас это, тоже касается.
Переправим вас в тыл, подальше от линии фронта. Пока мы по нужным домам пробежимся, приготовьтесь к отъезду. Берите только самое необходимое, чтобы повозку не перегружать. Мы сами верхами все. Конная упряжь одна всего, для вашей семьи и Марии Рогожиной».
«У Маши муж погиб на фронте. Сама она с беженцами успела уйти, еще до немцев. – пояснила Полина. - А Уленька , каждую ночь, по разным домам прячется. Где искать ее сегодня, ума не приложу, - расстроилась женщина.
Показав партизанам дома, где проживали полицаи и где квартировались немецкие офицеры, Полина бросилась к бабе Паше.
Но к ее глубокому разочарованию, Ули там не оказалось
Вдвоем с Прасковьей, они обежали родителей Марии и дочерей Полины.
Но найти Ульяну, им не удалось.
Партизанам пора было уходить. Они без лишнего шума, ликвидировали наиболее важных фашистов. Без единого выстрела, избавили Погорелово от местных предателей.
Прощаясь с Полиной Афанасьевной, у ворот ее дома, Ефим Борисович,, немного утешил женщину:
«Ничего страшного, что не нашли сноху. Обидчиков Ульяны Григорьевны, мы с собой прихватили. Остальных перебить пришлось. Извините, что скорей всего, вам , женщинам станичным, хоронить негодяев придется..
Сдается мне, что не долго осталось, фашисту, пировать в нашем Ставрополье. Свидимся мы еще с вами, Полина Афанасьевна. Насколько я понимаю, Ульяну с внуками, вы оставлять не намерены?».
«Прощайте, Ефим Борисович. Храни вас Бог в вашем правом деле. А Уленьку я не брошу. Вот думаю все. Уж не сыночек ли мой, послал вас к нам?»
«К сожалению, Полина, сына вашего, лично знать мне не довелось. Партизанский штаб послал нас спасать семьи комиссаров и красных командиров.
Фашист, предчувствуя свой крах, на семьях коммунистов и других военачальников, злобу свою вымещает.
Как отыщете сноху, перебирайтесь на хутора. Немцы, далеко от населенных пунктов, носы боятся совать.-
Ефим Борисович, сняв рукавицу, с силой сжал руку Полины. – Прощай, хозяюшка. Даст Бог, свидимся еще. Меня, как и тебя, дома никто не ждет».
Слушая рассказ свекрови, Ульяна заливалась слезами.
«Матушка, а вдруг, это действительно Сашенька, за нами партизан снарядил?»
Сама того не подозревая, Ульяна оказалась почти права.
Красный комиссар Александр Бондарь, являлся одним из главных руководителей Краевого Партизанского Штаба, что действовал на территории Ставропольского края.
Прошло несколько, относительно спокойных дней. Младший командный состав фашистов, без надобности, не смел появляться на улицах станицы.
Напуганные дерзкой вылазкой советских партизан, они ждали появления в станице, нового командования.
Перебитых партизанами офицеров, в первый же день, погрузив в кузов грузовика, немцы отправили куда-то, прочь из станицы.
Троих местных полицаев, продавшихся немцам, тихо похоронили их родные.
Ни один житель станицы, не вышел во двор, чтобы хоть словом , проститься с предателями Родины.
Ульяна наконец-то, смогла успокоиться. Она понимала, что на место убитых офицеров, пришлют новых. Но Уля надеялась, что в станице не осталось негодяев, пожелающих выдать семьи красных командиров, новому фашистскому руководству.
Уля вместе с детьми, снова перебралась в дом деда Семена. Припрятанных в потайной яме, овощей и солений, должно было хватить до весны. Единственного поросенка и с десяток кур, фашисты сожрали еще летом.
Полина Афанасьевна, в собственном погребе, прятала беременную козочку. Ей приходилось завязывать мордочку животного платком, чтобы коза не выдала себя блеянием.
В тех домах, где раньше жили перебитые партизанами, офицеры, сохранились дойные коровы.
Хозяева животных торопились наморозить впрок молока, пока оставшиеся в живых немцы, не порезали их кормилец на мясо.
Забить собственное животное для своих нужд, хозяева боялись под страхом смерти.
Такое указание им зачитали фашисты, при первом появлении их в станице
.
Не долго радовалась Полина относительной своей свободе. Спустя неделю, после партизанского налета на Погорелово, в станице появился отряд полицаев, под руководством убежденного предателя и палача Никифора Соломейко.
Не пуганные еще партизанами полицаи, смело врывались в дома станичников. Прикладами винтовок, они с матерщиной, согнали все население на главную площадь станицы. Туда, где стоял клуб , превратившийся в казарму для немецких солдат.
Соломейко, похлопывая плеткой по голенищам добротных сапог, неторопливо поднялся на высокое крыльцо клуба.
Перед матерым палачом, признанным и возвышенным фашистами, благоговели даже сами немцы.
В разъевшемся, обрюзгшем негодяе, Ульяна не сразу признала своего, самого ненавистного врага и обидчика.
Охнув от неожиданности и ужаса, Уля втянула голову в плечи и попятилась вглубь толпы людей, стараясь сделаться маленькой и незаметной.
Соломейко оглядел стоящих перед ним людей своими заплывшими, злобными глазками.
«А ну, шапки прочь, быдло! – брызжа слюной, визгливо заорал «новый хозяин». – Я смотрю, вас тут, совсем распустили господа немцы.
Так вот, спешу вас обрадовать. Отныне, я тут главный надзирающий за всеми лодырями и бездельниками.
На краснобрюхих работали. Поработаете отныне, на настоящих хозяев.
Для начала, всем от 12 и до 75 лет, выйти на восстановление конюшни.
Сроку вам три дня.
К концу недели, я сам лично, пригоню сюда стадо лошадей. А вам, немедленно вывезти с полей, привезти с личных подворий все сено к конюшням.
И меня не интересует, как вы будете доставлять сено в конюшню. Хоть сами в сани впрягайтесь.
Мне важен результат.
Я с вами тут, церемониться не намерен. За любую провинность, наказание одно. Сегодня же, наши доблестные немецкие воины, построят новое украшение на этой площади. И это украшение, будет называться , виселицей.
Руководить работами, будет младший офицер , господин Браун. А так же, мой личный помощник и брат по борьбе с самозванцами коммуняками, Анисим Прохорцев».
Соломейко презрительно осмотрел поникших станичников. Открыв дверь клуба, он поманил кого- то, рукой. И тут же, рядом с ним, появился немецкий офицер с недовольным, унылым лицом. Следом за ним, вышел здоровый мужик в черной форме полицая. Видимо, это был помощник Соломейко, Анисим.
«Сейчас все по домам, – громогласно распорядился
Анисим. - Разрешаю вам переодеться в удобную для работы одежду. Всю живность, чтобы немедля привели к клубу. Вывозить сено, оставленное в полях, будете на коровах. На все, даю полчаса.
Имейте в виду, что наш управляющий, господин Соломейко, не намерен шутить. Кто не явится на работы, будет повешен сегодня же! Не имеет значения, кто это будет. Старуха ли, пацан, все равно.
Красное быдло, для новой власти, представляет интерес, только как временная, рабочая сила.
Если кто изъявит желание, присоединиться к доблестному движению против засилия большевиков, милости просим в штаб.
Он организован при вашем клубе».
Ульяна бежала домой так, будто за ней, гнался сам Соломейко.
Никто кроме Прасковьи и ее мужа Саши, не знал горькой и страшной тайны рождения ее Василька.
Ульяна, вспоминая угрозы Никифора «припомнить им все», едва не теряла сознание от ужаса.
В тот памятный день, когда дед Семен и баба Паша, сумели прогнать Никифора из станицы, прошло более 10 лет.
И лишь, став женой Сашко, Ульяна стала немного забывать об ужасе, что произошел с ней в день ее побега из семьи тетки Ольги.
«Срочно бежать из станицы. Но куда? Снова ждать налета партизан? Но до них может не дойти вестей о перемене власти в станице. И о той угрозе, что снова, нависла над семьей красного комиссара Сашко Бондаря».
Не доходя своего дома, Ульяна, во время, заметила двух человек, в черной одежде полицаев.
Они сидели у колодца, зажав винтовки меж ног.
Не замеченная ими, Уля повернула к дому Прасковьи, остававшейся с ее детьми.
«Что же это такое происходит, Ульянушка? – бросилась к ней Прасковья. Эти черные тараканы, прости Господи, тебя искали. Ввалились ко мне и спрашивают , где мол девка Лена, племянница господина Соломейко. Он, видите ли, велел ее отыскать и привести к нему в клуб. Я говорю им, что та Лена, давно замуж вышла и в город уехала. Не знаю, поверили, нет ли. Но тебе срочно бежать надо голубонька».
Никифор ненавидел Советскую власть лютой ненавистью. Не смотря на то, что был он самым зажиточным человеком в станице, Никифора злило то что он, не мог открыто возвыситься над односельчанами. Не мог, напоказ людям, выставить свой не малый достаток.
Ему остро не хватало откровенной зависти, которую он мечтал увидеть в глазах станичников.
И это бесило Соломейко, сильнее, чем умственно отсталый сын уродец и непомерно растолстевшая, постаревшая жена.
Его скот, под видом колхозного, пасся в общих колхозных стадах. Прятать дойных коров и вечно блеющих коз и овец, в потайной яме, было слишком опасно.
Старшая дочь Никифора, Катерина, вышедшая замуж за сына председателя колхоза, заведовала молочной фермой.
Она здорово поднаторела в составлении «липовых» отчетностей по надоям и рождаемости телят.
Ее тесть, председатель колхоза, не вникая, подписывал все ее отчеты.
Таким образом, Никифор получал молока еще больше, чем давали в общем, колхозном удое, его личные коровы.
Неучтенные телята, подрастали на «колхозных хлебах» . А потом они шли на мясо. Для себя, дочерей с их семьями и для свата председателя. Излишки мяса, шли в продажу. .
Каждую ночь, объездчик подъезжал к колхозному коровнику и забирал в условленном месте, пару сорока литровых фляг с молоком, утаенным от сдачи государству.
По ночам, в домашнем, глубоком подполье, они с Ольгой, сепарировали молоко.
Загустевшие к утру сливки, шли на продажу. Обратом, полученным при перегоне молока, хозяин кормил поросят.
. Раньше Соломейко объезжал колхозные угодья, верхом на лошади. Но с тех пор, как он наладил домашнее, тайное производство сливок, он прикинувшись немощным, пересел со спины лошади в колхозную повозку.
В ней, без всяких подозрений, под видом объезда колхозных угодий, он увозил сливки в самые дальние хутора к постоянным покупателям.
В надежном тайнике, товарища колхозного объездчика, подрастала стопка советских денег и облигаций трех процентного займа.
Нельзя сказать, что односельчане не догадывались о махинации председателя с его сватом и снохой.
Но люди, все еще не привыкшие ссориться с властями, предпочитали помалкивать.
Никифор давно забыл о происшествии с племянницей Еленой. При всей своей подлости и наглости, он обладал трусливым характером. А то что он совершил с малолетней сиротой, могло стоить ему свободы.
Следуя совету «косоглазой Парашки» и деда корзинщика, Никифор постарался поскорее выкинуть из головы все, что было связано с Леной.
Компенсируя свое поражение перед двумя стариками из Погорелого, Соломейко вскорости, завел себе молодую вдову для утех.
Вдовушка жила на хуторе. И Никифор навещал ее, под предлогом продажи сливок и мяса.
Казалось бы, живи и радуйся тому, как удачно все сложилось в его завидушей и загребущей жизни.
Но Никифору не хватало славы и возможности жить напоказ, на зависть всем. Тугодуму Соломейко не хватало ума, чтобы понять, что не завидуют ему односельчане, но откровенно презирают жадного рвача.
Никифора Соломейко, призвали на фронт, в самом начале войны. Спасти его, от призыва в действующую армию, не смог даже друг председатель колхоза, ставший его сватом.
Враг наступал слишком стремительно. Броней для тыловиков приграничных областей и районов, почти не выдавали.
Из приграничных областей, срочно эвакуировались серьезные предприятия, которые могли бы работать на победу. Из колхозов и совхозов, вглубь страны, угонялся скот.
А все мужское население, способное держать в руках винтовку, экстренно отправлялось на передовую.
Так что, на фронт попала вся преступная троица Раздольного. Председатель колхоза с сыном. И их сват и тесть, Никифор.
Но до линии фронта , поезд в котором ехали призывники, добраться не смог.
Состав разбомбили немецкие бомбардировщики. И это было, далеко не единичным случаем.
Уцелевшие новобранцы, сбившись в подобие шеренги, отправились в окопы, под самозваным командованием, какого-то, старого участника Первой Мировой войны.
Подобные «самозванцы», в хорошем смысле этого слова, взяв на себя командование, не раз спасали целые отряды растерявшихся, напуганных призывников, попавших в подобные положения.
Соломейко же, воспользовавшись неразберихой, затаился среди развалин, разбомбленной станции. Он вполз в узкую щель и неожиданно попал в настоящий рай.
Ему «повезло» . Соломейко провалился в продовольственный склад подвал, устроенный под разрушенным зданием небольшой, железнодорожной станции.
Видимо, это был секретный склад для военных нужд. Здесь были не только мешки с сухарями и крупами. Но и ящики с тушенкой. На отдельных стеллажах, лежали овчинные полушубки и валенки.
Трусливый жлоб, чуть не умер от созерцания несметных богатств, спрятанных под неказистым с виду, зданием ж.д. станции.
Со всем оставшимся наверху миром, Никифора соединяла только та дыра в полу здания, через которую он провалился в подвал. В его случае, дыра эта была над его головой
.
В подвале было полутемно. Скудный свет поступал лишь через небольшие, густо зарешетчатые окошечки под потолком.
Когда глаза дезертира, привыкли к полутьме, он попробовал найти выход наверх.
Но две двери, которые он обнаружил в торцах подвала, были либо завалены обломками разрухи, либо заперты на ключ.
Пол дня Соломейко трудился, подтаскивая под дыру в потолке подвала, ящики с тушенкой и рыбными консервами.
Выбравшись наверх, он снова оказался в зале станции, заваленном обломками стен и крыши.
Со двора не доносилось ни звука. Видимо, все кто остался в живых, поспешили покинуть станцию.
Но Соломейко понимал, что те, кто знал о секретном складе, обязательно постараются вывезти отсюда, дефицитные продукты.
Он не мог допустить этого, так как вполне серьезно считал, что все продукты, принадлежат ему. Ведь он первым их «нашел».
Наступила ночь. Соломейко, изнывая от жажды, просидел в зале до утра.
При свете следующего дня, он отыскал ту щель, через которую попал во внутрь разрушенного здания.
Протиснувшись наружу, Никифор долго сидел в обломках, чутко прислушиваясь к звукам, окружающим станцию.
Где-то далеко, кричал петух, доносился лай собаки. Невыносимая жажда, вытолкнула трусливого дезертира из укрытия.
Согнувшись пополам, едва не задевая носом землю, он двинулся на петушинно- собачьи звуки.
Нигде, в обозримом пространстве, не было видно ни людей, ни трупов, тех кто погиб, при яростной бомбежке.
Видимо, те кто остался в живых, побеспокоились о покое погибших.
За полосой густых акаций, посаженных вдоль железной дороги, Соломейко увидел длинный, на несколько входов, одноэтажный дом.
Половина барака была разрушена, попавшей в него бомбой.
Видимо, здесь жили семьи, станционной обслуги. Обойдя квартиру за квартирой, Никифор убедился, что не пострадавшие от взрыва комнаты, пусты.
Видимо, после разрушительного налета немецкой авиации, жители станции, покинули свои жилища.
Буквально, в пяти шагах от дома, находилась водонапорная колонка с ручным насосом.
«Вот это повезло, так повезло, - благодушно пробубнил дезертир. – Надеюсь краснопузые, далеко драпанули. Едва ли, сюда сунутся.
А если немцы придут, покажу им склад и попрошу, чтобы в Германию меня переправили».
Выбрав квартиру выходящую окнами к посадкам , Соломейко несколько дней, перетаскивал в подполы сгоревших сверху квартир, ящики с продуктами , мешки с крупой. В подвале нашелся ящик советской водки хорошего качества.
Никифор не был заядлым пьяницей. Но пропустить стопку, другую перед ужином, очень был не прочь.
Прихватил он и несколько пар валенок , с десяток полушубков и овчинных шапок.
Перетаскивать добро в повал квартиры, в которой он поселился, Соломейко побоялся.
И без того, его постоянно трясло от жадности и страха за «свое» добро.
И хотя, в подвале разрушенной станции, оставалось еще очень много продуктов и вещей, Никифор решил не рисковать.
Если пришлые, кто бы они ни были, найдут добро в одном месте, то о другом, могут не догадаться.
Целый месяц, Соломейко безбедно прожил на неизвестной ему станции, в полном одиночестве.
Пришедшую к его месту обитания, собаку, он сначала подманил сухариком. А потом, оттащив в сарай, повесил несчастное животное, на старых вожжах, лежавших тут же.
Кормить бездомную собаку, «своими» продуктами, он не собирался. Кроме того, собака своим лаем, могла бы выдать его присутствие в полуразрушенном доме.
Петуха, чей голос привлек его внимание, поначалу, видимо съели лисы. По крайней мере, до супа дезертира, птица не дошла, к его большому сожалению.
Постепенно, Соломейко привык к звукам далекой канонады, к пролетающим над ним немецким бомбардировщикам. (А может быть, Советским?) Соломейко приятнее было думать, что в небе хозяйничают немцы. Он искренне надеялся на то, что Советская Армия, доживает свои последние дни.
После месяца одиночного проживания в чужом доме и на чужих харчах, к Соломейко пожаловали гости.
Это оказался небольшой мото отряд фашистов.
Через пролом в сенях комнаты, где он прятался, Никифор проник в соседнюю, разрушенную взрывом квартиру.
Затаившись под подоконником с выбитыми стеклами, он замер , прислушиваясь к звукам, доносившимся от колодца.
Убедившись, что воду набирают немцы, он набравшись смелости, вышел к ним. При этом, Никифор вынул из кармана большой белый платок, приготовленный им специально для подобного случия.
Размахивая платком, он мелкими шажками, беспрестанно кланяясь, направился к «господам» .
Немцев оказалось всего девять человек. По три, на каждый из трех мотоциклов.
Направив на человека с белым платком, дула автоматов, они окружили его плотным кольцом.
«Гутен таг, гутен морган. Битте к нам , господа хорошие, - кланяясь, бормотал Соломейко, всем своим видом, показывая полную покорность «господам».
Убедившись, что их враг совершенно безопасен, немцы загалдели, как по команде.
«Яйка, млеко, кура, швайн. Бистро, бистро , шнель млеко!»
«Нет молока, сгущенка есть. Пойдемте кушать, прошу вас, – Соломейко указал рукой на «свою» квартиру. – Шнапс есть. Гут шнапс», - показал он большой палец руки.
Осторожные немцы, выслали впереди себя, парочку товарищей для разведки возможного подвоха.
Убедившись, что никакого подвоха трусливый дезертир им не приготовил, мотоциклисты, весело гогоча, отправились в комнату к Соломейко.
Напившись и наевшись до икоты, развед отряд мотоциклистов, отбыл так же неожиданно, как и прибыл.
Но не на долго., Вскоре к «гостеприимному» Соломейко, пожаловало какое-то немецкое начальство на довоенном «Фольцвагене».
Вместе с ними, прибыл переводчик и рота автоматчиков на крытом, мощном грузовике.
Для начала, немецкий офицер, развлечения ради, от всей души, врезал Никифору по скуле, кулаком, затянутой в перчатку руки.
Соломейко, упав на колени, испуганно заверещал.
«Господа , да я для вас все сделаю. Я вас столько лет ждал! Отправьте меня в Германию, прошу вас».
Переводчик, выслушав бормотание Соломейко, засыпал его вопросами.
Соломейко, почти правдиво, рассказал немцам обо всем, что знал сам.
Он честно выдал фашистам все те продукты, что натаскал из склада под станцией. Об остальных, решил промолчать. На всякий случай.
Никифора затолкали в кузов грузовика, в гущу автоматчиков. Машины тронулись в обратный путь.
Через пару часов, Соломейко стоял навытяжку, перед еще более грозным фашистским офицером.
На вопрос переводчика, желает ли он служить во благо «Победоносной Германской Империи?» - предатель с готовностью, воскликнул «Да!»
Для начала, фашисты предложили Соломейко, самолично расстрелять задержанных местных жителей, заподозренных в связях с партизанами.
Ни минуты не сомневаясь, изменник Родины, Никифор Соломейко, взял предложенный ему немцами, автомат.
Хищно ухмыляясь, он с видимым удовольствием, расстрелял двоих молоденьких мальчишек, которым было не более, чем по 17 лет.
Предателю выдали черную форму полицая. Назначив его главным над тремя десятками предателей, собранными по всей округе.
Соломейко предложили выявлять и расстреливать на месте, всех подходящих, под статус партизана, мирных граждан.
Отличившись на этом бесчеловечном поприще, Соломейко написал прошение, чтобы его отправили в родную станицу Раздольная. К тому времени, почти весь Ставропольский край, был уже оккупирован фашистами.
Вернувшись в станицу, предатель Родины, смог наконец-то, воплотить в жизнь, свою давнюю мечту. А именно, показать односельчанам, свое истинное лицо карателя и убийцы.
Ему не надо было больше скрывать свой достаток. Наоборот, Соломейко при случае, старался подчеркнуть особое свое положение. И особое расположение к нему, захватчиков.
Услышав о налете партизан на соседнюю станицу Погорелово, каратель сам попросил свое непосредственное начальство, отправить его , навести порядок среди непокорных соседей.
Вот тогда –то он, вспомнил наконец, о своей племяннице и старых врагах, которыми считал Прасковью и Семена Белых.
«Ленку сначала сам использую по полной. Так, чтобы на ногах не стояла. Потом своим ребятушкам отдам.
Но сначала надо деда прибить, если сам еще не сдох. И ведьму заодно».
Стараниями своих шестерок, полицаев, Соломейко удалось выяснить, что «Лена вышла замуж и уехала из станицы. Дед Семен давно упокоился, а бабка Параша сама не сегодня, завтра, отправиться на тот свет».
Так ему дословно сообщил ближайший помощник , полицай Горшков Петька. В просто народье - «Горшок».
В бешенстве, пристрелив парочку местных жителей, не снявших шапок перед «господином», Соломейко удалился на дальний хутор к своей многолетней любовнице Агаше.
Но не лично к ней, а к ее подросшей дочери Кристине. Запуганная им до полусмерти, несколько раз избитая «благодетелем», Агаша, молча сносила его связь с семнадцатилетней Кристей.
Девушка была запугана карателем, еще сильнее, чем ее мать.
Ни она, ни мать, не смели сбежать куда ни будь, чтобы скрыться от жуткого насилия карателя Никифора.
Бежать было некуда. А Соломейко четко объяснил запуганным женщинам, что при попытке сбежать, он отдаст их обеих, отряду своих шестерок полицаев.
Несчастные жертвы молча сносили издевательства.За которые они получали от своего «благодетеля», немного продуктов.
Ульяна, мало что зная, о настоящей деятельности Соломейко, тщательно готовилась к побегу. Дочку она решила оставить Зинаиде, младшей сестре Сашко. У Зины при родах, умерла своя дочь. И Анечку, по возрасту, можно было легко выдать за Ниночку, умершую год назад.
Соломейко, очевидно, до сих пор, не донесли, что в станице проживает сама Лена – ставшая Ульяной и мать ее мужа, бывшего комсорга и настоящего красного комиссара.
Но не столько Ульяна, сколько ее свекровь, понимали, что так продолжаться долго не сможет.
Случайно ли, специально ли, но кто ни будь, проболтается. И тогда лютая смерть настигнет их всех.
Ведь всего сутки назад, в дом к Полине Афанасьевне, заявилась ее некогда, почти лучшая подруга, Лукерья Ощепкова.
Женщины раздружились с того дня, как Ульяна родила Анечку.
Хотя и до того случая, их отношения, заметно ослабли, после женитьбы Сашко на Ульяне.
«Здорова ли, кума? –невесело осведомилась Лукерья, останавливаясь на пороге дома Полины.
Полина собралась было резко отшить мать предателя «Ощепка». Но взглянув в ее осунувшееся лицо, промолчала.
- А что это твоя сношенька на работы не ходит? Все ходят, а ей и здесь лафа?
Так вроде не коммунисты тут распоряжаются, а полицай Никифор из Раздольного, - более смело продолжала Лукерья. – Не боишься, что и вам головешки пооткручивают, как ваши бандиты, сыночку моему несчастному?»
Последние слова Лукерьи, разозлили Полину.
«Ну во первых, дорогая соседушка, партизаны не бандиты. Жаль мне тебя, как мать. Но твой сын предатель Родины. И он заслужил наказания. Так что не обессудь.
Может он отсидит свой срок, да вернется к тебе. Дай то, Бог. – жалея Лукерью, добавила Полина. – А что касается снохи моей, так она уехала. Нет ее в станице. Иди Луша, ступай себе с Богом. Не об чем нам с тобой говорить».
«Брезгуешь?- усмехнулась Лукерья, с показным спокойствием опускаясь на лавку. – Аль забыла, как сама Ульке кости перемывала . И приблудка ее на дух не выносила? Или золотыми они вдруг, стали для тебя?»
«Да мало ли что, мы бабы, болтаем по глупости. Уля моя сноха, жена моего сыночка. Она мне внученьку родила. И уступчивая она и трудолюбивая. За что мне ее хаять? Сашко ее любит. Значит и мне сношка по душе».
Лукерья тяжело поднялась с лавки и шагнула к порогу.
«Брешешь ты все Полька. Видела я вчера твою Ульку. Ночью огородами пробиралась к бабке Парашке. Приблудка своего, видно проведать наладилась. Это она, проклятая, сыночка моего погубила. Если бы не приворожила ведьма, Коленьку моего, не сбежал бы он с войны.
Ты думаешь, я молчать стану? Ну уж нет. За сыночка своего, я вас всех, под корень сведу».
Хлопнув дверью, Лукерья покинула дом Полины, оставив хозяйку в растерянности и страхе.
«Всем нам, срочно бежать надо. Завтра же в ночь отправимся, пока поземка метет».
Рано утром, как всю последнюю неделю, Полина отправилась вывозить сено с дальних лугов. Она впряглась в небольшие сани и потащила их по станице. Вскоре к ней присоединились Катерина с Зинаидой. Детей дочери отнесли к бабе Паше. Там же находилась и маленькая Анечка.
Ульяна с сыном, прятались в потайной кладовушке, вырытой в подполе Зинаиды, еще ее свекром. Здесь, в годы Гражданской войны, прятались раненные красноармейцы.
На работу, объявленную Соломейко, Ульяна не вышла ни разу. Ей надо было убедить жителей станицы, что ни ее, ни Василька, в станице нет.
В тот же день,ближе к вечеру, по всей станице Погорелово, начались повальные обыски.
Не то, Лукерья исполнила свою угрозу и сообщила в комендатуру об «прячущихся от работы».
Не то, засидевшиеся без дела Соломейковские шестерки, решили размяться, отыскивая тех, кого можно было бы повесить, за невыполнение приказа своего командира Соломейко.
Сам Никифор, проведя «веселую» ночь на хуторе Агаши, отсыпался в этот час, в кабинете директора клуба, приспособленного под комендатуру.