Погрипповав неделю, Артём Журко пошёл на поправку. Сила и способность здраво рассуждать постепенно начали к нему возвращаться. Стояла середина марта, уже чувствовалось дыхание весны: снег в лесу просел, стал плотным и зернистым.
Одним погожим деньком Артём достал из кладовки лыжи и отправился на прогулку. Однако скоро вернулся обратно: вместо плавного ритмичного скольжения, он дёргался словно паралитик, надрывая ослабленные за время болезни мышцы. Катание на обледенелом снегу требовало специальной смазки, но какой и где её взять он не знал. К лыжам решил больше не притрагиваться. В Минск его тоже не тянуло.
Подбросив в чугунную печурку сухое полено, "добровольный узник" умостился в стареньком, плетёном кресле и прикрыл плечи шерстяным пледом. "Со стороны я сейчас похож на тяготимого свободным временем пенсионера", - подумал он, и тяжело вздохнул. Отпустив мысли в свободное плавание, Артём долго не сводил глаз с завораживающего танца языков пламени.
Наверное тепло размягчило ту его внутреннюю мышцу, что держала волю в кулаке, так как он отчётливо почувствовал, что сильно скучает по дочурке, по жене, по квартире со всеми удобствами, по работе в бюро добрых услуг...
"Что за дурь на меня нашла? Почему я надумал разводиться? Зинаида родила мне дочь, она рачительная хозяйка, а командовала мной из благородных побуждений. Я ведь терял интерес к жизни, а она взялась за меня, вывела из депрессии и не позволяла в неё вернуться... Тёща тоже душевная женщина: бросила всё и приехала нянчиться с моим ребёнком, когда он был в самом капризном возрасте. А я, идиот такой, хотел их бросить! Хорошо хоть не открыл им своё истинное намерение перед отбытием в "расположение воинской части".
Окончательно реабилитировав своих домочадцев, Артём решил немедленно возвращаться в Киев.
На другой день он собрал свои манатки, закрыл садовый домик на ключ и завёз его Шухевичу домой.
Прощаясь с другом, Журко взволнованно произнёс:
- Петя, спасибо, что ты есть! Знай и гордись: ты не просто дал армейскому товарищу крышу над головой, - ты помог предотвратить в его жизни катастрофу.
Пётр Шухевич не понял, что именно Артём имел в виду, и почему он отбывает домой на месяц раньше, но допытываться не стал. Шухевич уже пожил на белом свете и знал, что чужая душа - потёмки, и в неё свой нос лучше не совать: лишними расспросами человеку вряд ли поможешь, а вот навредить - элементарно.
Продолжение следует.