В боковой кабинке в Макдональдсе, перед уроком
музыки, ты раскачиваешься на стуле, как арпеджио,
под плакатом с говорящим гамбургером:
два белых глаза вращаются в верхней части булочки,
тонкая говяжья котлета имитирует язык своей животной природы.
Ты ешь весело.
Я наблюдаю за мамочками из Окленда, пытаясь понять,
что значит быть "одинокой"
Напротив нас женщины всех возрастов окружают именинницу.
Её бледное лицо и недостаточное самочувствие
не могут удержать их вне своего круга.
Повсюду жёлтые и коричневые полосы.
Начали прибывать нищие духом, та, у которой на голове
толстые косы, скрученные в виде мысли, обычно
приводит свою мать.
На этой неделе матери нет.
Она все равно произносит свои слова через стол,
мама-пространство, мама-время, мама,
которая должна быть там.
Семьи в очереди: представьте, что всё это транслируется
криком времени, проходящего сквозь нас,
это место превратилось в руины.
Сады, которые новые поколения посадят в этом месте,
и еда будет подаваться в другом порядке.
Эта мысль меня радует безмерно.
Что мы будем там вместе, вас по-прежнему семеро,
склонившихся над урожаем,
притворяясь членами королевской семьи, что
огромная женщина с одним незрячим глазом и точками,
похожими на глаза, по всему
платью тоже будет там,
будет с удовольствием есть, как она ест сейчас, вплоть
до папиросной бумаги, отрывая её, как яркие
экзотические лепестки.
В прошлом году на залитой солнцем терассе в Марине,
мы ели виноград с русскими.
Сотрудник КГБ быстро и послушно перебирал его пальцами,
а затем печальным тоном сказал нам:
"Мы не должны есть его так быстро, мы так долго стоим
в очереди за ним", сказал он.
От вида еды, попадающей в рот женщины, Байрона затошнило.
Еда - эта метафора существования.
Когда мистер Возвышенный Эгоист, поедая макароны,
сунул палец в рот, он издал звук.
Кому-то изгиб болгарского перца кажется чувственным,
но вас может обеспокоить его слегка жирноватый вкус.
В доме, куда я ходила с твоим отцом была слева
квартира, и в окне, закрученном, как галстук-бабочка,
старое одеяло с принтом.
Однажды, когда я оглянулась, кто-то за нами наблюдал.
Молодая девушка.
Официант только что принёс первое блюдо:
апельсин с авокадо, нарезанный кубиками, в масле
с пряными травами.
Я не могла это есть.
Лицо девушки что-то обозначало и от него отражался
дневной свет.
Бизнесмены за соседним столом были в восторге
друг от друга и от молодого шардоне.
Их портфели были прислонены к лодыжкам.
Я наблюдала за лицом молодой девушки,
потому что на мгновение увидела твоё лицо, невозмутивое,
ненасытное и немного презрительное.
Затем официант принёс еду на которой были чёрные полосы,
словно воспоминание о клетке.
Ты улыбаешься над своим бургером, весело болтая.
Так часто, сидя за нашим солнечным кухонным столом,
слушая мантру холодильника.
Я думала, что мне ничего не остаётся, кроме как
накормить тебя,
и мне всегда нравилось как ты ешь,
ты ешь эгоистично, напевая, подчиняя картофель фри
своей воле,
твои карие глаза замечают все:
высокого мальчика, пришедшего со своей матерью,
подавляющего ярость в эспадрильях и теперь несущего
для неё поднос.
Это весело, говорит мать, ты стоишь там с маминой сумочкой",
И он стоит там, улыбаясь ей вслед,
сохраняя все терпение в мире.