Теперь сожалею, но я никогда не вёл дневник. Свои стихи и короткие воспоминания записывал на любых доступных обрывках бумаги, многие так и не дописал, но не выбросил, а засунул куда придётся. Так бы они там и лежали если бы не друг мой Пашка, с которым мы совершенно случайно встретились в Риге.
Пашка теперь гражданин Германии, а по происхождению наш земляк - латгалец. Мы с ним учились в одной школе, где и познакомились. Пашка всегда поражал меня неординарными решениями. Он учился классом старше, но школу мы кончили одновременно, т.к. в результате постоянных экспериментов в образовании в 1966 году аттестат зрелости ученики получили после 11 лет обучения и после 10 класса одновременно.
Впервые я узнал о нём ещё в школе на уроке труда от нашего учителя по слесарному делу по кличке Цезарь. Помнится, он объяснял нам чертёж молотка, который нам предстояло выточить из металлических заготовок. Цезарь для примера показал полированные молотки работы отличников, а потом грозно навис над нами, потрясая каким-то небольшим наклонным железным параллелепипедом с вкривь и вкось просверленными дырками, и брызгая слюной принялся костерить неизвестного нам ученика:
- Полюбуйтесь, есть в нашей школе ученичок, которого зовут Павел М…л, это он делал! Я ему говорю, кем же ты вырастешь, если даже молоток сделать не можешь, только заготовку испортил! И знаете что он мне заявил?
- Что? – в едином порыве от страха выдохнул класс.
- Он мне сказал, что молотки делать не собирается. И вообще на мои уроки труда ходить не будет. Если ему понадобится молоток, то он пойдёт в магазин и купит, - негодовал Цезарь.
Мы ужаснулись такой неслыханной дерзости, а Цезарь раздал всем металлические бруски, и мне всучил ту самую запоротую заготовку:
- Сумеешь сделать из неё молоток, я тебе пятёрку поставлю.
Я старался не на шутку, проклинал неизвестного мне Павла, какой-то молоток всё-таки умудрился выточить, но Цезарь своего обещания не сдержал, и у меня обида осталась как на учителя, так и на криворукого неизвестного мне мальчишку.
Потом мы вместе занимались гимнастикой в школьной секции, и он меня учил делать махи на коне и перевороты на перекладине, а я сманил его на борьбу, вместе таскали штангу во дворе у Белкина, так и подружились. А после школы мы учились в Риге, но в разных вузах. Павел окончил политехнический институт, работал там же преподавателем, писал кандидатскую диссертацию, но неожиданно незадолго до защиты сошёл так же оригинально как в случае с молотком. Мне он свой поступок объяснил так:
- Мало того, что мне пришлось ухлопать на изготовление нужных приборов кучу своих денег, так ведь ещё мне перед защитой намекнули, что придётся подмазать не только научному руководителю, оппонентам, но и всей аттестационной комиссии. И что в итоге? Стану на кафедре получать на тридцатку больше? Года три потом буду потраченные деньги возвращать.
Потом порядочное время мы не виделись. Когда в стране началась гнилая горбачёво-ельцинская заваруха, Павел уехал в Германию на постоянное место жительства. Мне это показалось странным, поскольку его отец воевал, был лётчиком, а кроме того был ещё и евреем.
После его отъезда я совсем перестал надеяться, что когда-нибудь его встречу, но однажды, возвращаясь домой из Режицы, когда я тащил свой чемодан с маминым вареньем мимо памятника Свободы в Риге к железнодорожному вокзалу, мы столкнулись нос к носу. Времени до поезда оставалось не более часа. Пашка всегда был большим любителем чая. Вот и сейчас он предложил мне зайти в павильон Чайна-Таун, ненадолго воздвигнутый в центре Риги на берегу канала каким-то предприимчивым дельцом совсем неподалёку от сакрального латышского памятника Свободы.
Поначалу я стал отнекиваться, так как знал, что внутри будет обираловка: стакан чаю стоит никак не менее двух латов. Мои финансы пели романсы: зарплату нам не платили уже более двух месяцев, и денег оставалось только на билет до дома. Да и времени до поезда оставалось совсем мало. Но потом пришлось уступить, так как немец Пашка понял мои затруднения, прикинулся эдаким богатым иностранным дядюшкой, и предложил мне испить чайку по-быстрому и на халяву.
Дольше отказываться от посещения вычурного, рассчитанного на внешний эффект псевдокитайского питейного заведения я не стал. В безалкогольном чайном угаре мы разговорились с Пашкой, и я успел поинтересоваться, как же Пашке удалось пробить железный занавес, воздвигнутый тупым противостоянием двух систем, советской коммунистической и европейской капиталистической.
Вот что я узнал:
- Володя, ну ты ведь знаешь, что мой отец был евреем, и я после смерти родителей воспользовался исходом евреев из страны. Тогда и сменил национальность для того чтобы уехать из СССР.
- Пашка, но я ведь хорошо помню, что ты в школе всем доказывал, что ты белорус, и бил физию чуваку по кличке Луна за то, что тот как-то на школьном стадионе обозвал тебя жидом.
- У евреев национальность передаётся по матери. Моя мать была белорусской, а я и был белорус по советскому паспорту.
- Ладно, допустим, что ты решил поменять национальность, и стал евреем, но почему вдруг ты рванул в Германию, а не в Израиль?
- Володя, а что я потерял в этом Израиле среди евреев. Я там никогда не был, и никаких родственников там у меня нет. Таким образом я теперь немец, мне пришлось три раза в своей жизни поменять национальность, - и в доказательство мой друг показал мне пластиковый паспорт , где стояла национальность - der Deutsche.
Я впервые видел такой паспорт. Оставалось только позавидовать, так как в Латвии после развала СССР многие тысячи русских потеряли свыше 70 гражданских прав. Очень многие русские лишились работы и стали "неграми". Этот непонятный статус (негражданин) лишал свободы передвижения и достаточно долгое время не позволял выезжать в Европу на заработки.
- Но почему в Германию? Как ты решился уехать в страну, которая организовала Холокост.
- Володя, ты же учил марксистко-ленинскую философию? Главный закон философии – изменение. В Германии после войны всё поменялось. Теперь здесь не любят турок, хотя именно они отстраивали после войны обезлюдевшую и разрушенную Германию.
Пить чай за Пашкин счёт в Чайна –тауне, вспоминая прошлое, было хорошо, но поезда пассажиров не ждут и нам пришлось расстаться.
После той встречи я твёрдо решил, что надо не только вспомнить, но и записывать свои воспоминания о друзьях, с которыми росли бок о бок, так как Пашка прав: всё меняется кроме того, что уже было. Но через какое-то время забудется как это было и кто был.