Евгений Кац, непризнанный писака и талантливый проныра, приказал водителю остановить свой ржавый ЗАЗ у сельпо. Подняв скрипучие стекла и пригладив рукой свои чудные пейсы, Кац вышел из авто на пыльную улицу старой деревни, о которой писал давным-давно и много. В этот раз, как и в далеком прошлом, он прибыл, чтобы окунуться в бытие глубинного народа и собрать материал для продолжения антологии о людях, любящих Родину за медные деньги. Смачно высморкавшись и по-пижонски расправив плечи, Кац широко шагнул в оплот сельской цивилизации — дом культуры, совмещенный с коровником и рюмочной.
Внутри было тоскливо, как на концерте Малежика. Грязные окна почти не пропускали свет. Угрюмую обстановку слегка разбавляла толстая продавщица с выменем девятого размера. Она делала вид, что отмахивается от мух, а те — что боятся совокупления. В углу за распивочным столиком ютился неприятный протокольного вида тип с узким, как колун, лицом. Перед ним стояла кружка мутной жижи и пара чипсов.
Кац, в связи с отсутствием кошерной мацы, взял кружку пива да мумию воблы и принялся вдохновляться. Спустя пару минут, скрипя березовым суставом, к его столику подвалил тот самый второй посетитель, от близости которого по нежным авторским рукам тут же побежали мурашки. Стакан мужика с громким хлопком бухнулся на стол рядом с тем, из которого пил Евгений. В воздухе запахло скандалом.
— А доводилось тебе летом ходить по деревне босиком, приезжий? — неожиданным дискантом спросил мужик и, не дождавшись ответа, залпом осушил кружку Евгения.
— Пошло нахуй, чучело вонючее, — ответил Кац и так же в два гигантских глотка осушил бокал непрошенного гостя.
«После череды оскорблений и красочного описания сцен насилия родни и домашних животных друг друга, новым приятелям захотелось чего послаще. Взяли водку. Разговорились куда более миролюбиво. Застолье — храм откровений.
А после третьего графина и тоста «Гитлер капут!» и вовсе пошла жара:
— Плесни еще огня в стакан! Я ведь не всегда был вот такой, — грустно изрек мужик. — Эх, братишка, я ж по молодости бабником слыл. Шикарный был — ну вылитый артист Вицин. Топтал все, что пердит и шевелится, но исключительно женского рода. Женился на первой красавице деревни. Как встретил ее возле комбайна с соломинкой в зубах, сразу понял: отсасывает соляру. Весь район завидовал. А теперь смотрю на этот сухофрукт в дырявом халате и молча глотаю слезы. Историю расскажу, если не торопишься, жизненную.
Выдержав эффектную паузу, он оглянулся по сторонам и перешел на шепот.
— Было у меня два друга. Как-то раз решили собраться и посвятить вечер общению. Уселись у меня дома на кухне. Слава богу, жена к теще укатила. На дворе еще только смеркалось, а мы уже совсем в слюни были. Оно и немудрено — накупили «горючки» под завязку. Все якобы на березовых бруньках, но с заметным акцентом стекломоя. Мне было хорошо и весело до тех пор, пока от влитого не потерял землю под ногами. Тут-то все и началось.
- Содом и Гоморра?- уточнил Кац, приготовившись записывать деревенские хитросплетения в засаленный молескин.
- *** там. Содом и Гоморра у нас каждую субботу происходят, потому как по субботам – банный день. Смекаешь.
Кац промолчал, потому что по субботам у него, ясен ***, только шаббат. Он даже немного сам на себя обиделся, потому что обычно слету угадывал мысли, а тут дал маху.
- В общем, мы в слюни. А когда такое состояние, не хватает чего, приезжий?
- Баб, конечно.
- Тут уж ясен ***, угадал.
Непрошенный разлил по рюмкам остатки огненной воды и они с Кацем выпили не чокаясь.
- Все мы про баб стали думать. Один так вообще дубину расчехлил и давай наяривать, аж зажмурился от блаженства. Но мы его кипятком окатили, чтобы не хулиганил. Про баб нужно думать вслух, коллективно, так сказать, а он, повёл себя как кулак. Таких мы не уважаем и нахуй шлём на раз-два-три.
Так вот, пока все про баб думали, один из нашей компании, Витька Порохов вдруг прервал наши томления и сказал: «я, мужики, думаю, что надо кого-то за смертью послать». И тут же обмяк до состояния киселя.
- Хм, за смертью…такого я еще не слышал. Новое слово в русском фольклоре.
- Слушай дальше. Мы его слова очень серьезно восприняли, прямо с душой. Бабы сразу улетучились из головы, все эти сиськи-письки. Все мы уже не молоды, ведь действительно, жить осталось на два раза посрать сходить, а может и того меньше. Витьку попытались в чувства привести, попинали его, кипятком обдали, ничего не помогло. Спит, как ангел. Даже упустил во сне.
А мы, значит, дальше думы думаем, кого посылать, куда…И, вообще, есть ли она смерть.
- То есть, вы тогда предположили, что смерти нет?
- Ну да, хули тут непонятного, коллективное бессознательное. Тебя в твоей синагоге не учили что ли?!
- Нахуй пошел, поц.
- Так вот, решили спички тянуть. У кого короткая выпадет, тот и пойдет нахуй. Тьфу,за смертью. Но, тогда мы думали, что это где-то в одном направлении. Плюс-минус.
- И?
- Мне короткая выпала. Я выпил еще для храбрости и пошёл.
- А в каком направлении?
- Нахуй. Ты вообще меня что ли не слушаешь? Закажи еще тогда.
Кац послушно заказал еще огненной воды.
- Как долго я шёл, не помню. Но когда протрезвел, понял, что я очень далеко от родной деревни. И что земля, сука, плоская. Впереди я увидел длинную стену. А больше ничего. Марсианские пейзажи. Подошел я к стене, а из неё всякие бумажки торчат. Вроде записок. Вытащил несколько, развернул, а там и правда записки.
- И что в них?
- ***ня всякая. В одной было: «Хочу сиськи больше чем у Верки Ивановой». А в другой: «Только бы не триппер». Разное, короче. А еще я зачем-то ту стену лизнул, а она солёная, как море.
- Так это Стена Плача,- догадался Кац.- Выходит вы в Израиль пришли?
- Что такое израиль? Болезнь какая-то? Не слыхал. Нет, пришёл я к стене, в стене записки, стена соленая, как коровий клитор. Тебе по сто раз всё повторять надо что ли?
- ****обол.
- Зуб даю.
И он вытащил из нагрудного кармана большой клык, похожий на медвежий.
А затем продолжил:
- Но у меня-то миссия не стены облизывать и не всякую достоевщину из щелей читать на предмет, где зарыт клад. У меня дело! И выходит, я его проебал. Потому что смерти здесь нет. Как мне возвращаться теперь?! На вилы поднимут, нехуй делать.
- Народ в деревне всегда славился своим скудоумием,- вяло изрек Кац.
- Не ****и, профессор,- оборвал его оппонент. – Но я решил всех наебать. Стал искать в той стене бумажки с просьбами о смерти. Нашел несколько и решил так это дело преподнести: смерть нашёл, а она мне сказала, вот тебе записки от тех, кто раньше меня искал, ****уй и расскажи в своей деревне, что нехуй ***ней страдать, а то ****ец.
- Очень красочный фольклор,- подметил Кац.
- А то. Я вернулся, голова гудит, жрать хочется. Всё рассказал, как задумал. Деревенские в ахуе, конечно. Но вида не подают. Накормили меня, напоили. А уважения я с тех пор имею, в рот ****ь.
- Охотно верю, в рот ****ь,- кивнул в знак понимания Кац.- Но видимо потом совесть заела, что наебал всех?
- Точно. Совести у меня дохуй и даже больше.
И он почесал свою широкую грудь. Из-за этого, из под его рубашки выбежали пара тараканов и скрылись в неизвестном направлении.
- Вот и весь сказ.
- ***та, конечно. Но для журнала «Сельский ****ёж» пойдет.
- А что мне с совестью делать-то?
- Тут два варианта: либо нахуй её пошли, либо иди за смертью по-честному.
- Если не вернусь?
- Думаешь, кому-то на тебя не похуй?
- И то верно.
Кац рассчитался за бар и направился к выходу. В его голове уже сложилась полная картина: очередной дурак попёрся за смертью, не нашёл её, но и не понял, что сходил в Святую Землю. Вот так просто. Послали нахуй, а он побывал в Израиле. Телепортация. Но надо бы еще поработать над этим, прежде чем внедрять в массы.