Когда мы неспешным шагом возвратились туда, где оставили наших друзей, за столом, положив подбородок на кулаки, сидел один Вернер, вперив неподвижный взгляд в полупустую рюмку.
- А где все? - спросил я, присаживаясь рядом.
- Рона спит. Хозяин заведения пустил её в гостевую комнату, - отозвался Вернер, не переводя усталого полусонного взгляда с рюмки на что-нибудь ещё.
- А Орбели? Карл?
Вернер ответил не сразу, а когда всё-таки ответил, в его голосе сквозило сомнение не то в правильности решения Орбелли, не то в правильности нашей с Холмсом реакциии на него.
- Орбелли ушёл с табором, - сказал Вернер. - Карла он увёл с собой. Ему нелегко это далось, решение просто уйти, а, будь вы здесь, он сказал, он и вообще едва ли смог бы. Нарочно дождался момента, когда вы уйдёте. Чтобы избежать прощаний и объяснений. Птица должен был ждать его на лодке.
- Но как же так, - растерянно пробормотал я. – Мы рассчитывали на него… на его помощь...
- А он сказал, что помочь Шерлоку сейчас не может. Сказал, что сам свяжется с вами позже, когда пройдёт какое-то время, и вы определитесь со своими отношениями. Он сказал, что боится, что его вмешательство для Шерлока сейчас будет мало отличаться от того, что делал Мармората. И ещё, что он боится повредить те тонкие настройки психики, которые под силу модерировать только Богу. Это всё равно, что отдать в руки уличному бродяге, привыкшему играть на самодельной скрипке, страдивариус, и надеяться, что он его не испортит. Это его собственные слова – я только передаю их вам. как запомнил.
Некоторое время мы молчали, ошеломлённые новостью, но с каждым мгновением я всё больше проникался правотой поступка старого цыгана. В конце концов, я сам несколько минут назад говорил о том же Холмсу.
- А полиция? – выдавил я из себя. – Его же будут искать.
- Цыгана- то? – усмехнулся Вернер. – Проще искать ветра в поле. Если он понадобится, его можно позвать, и он, скорее всего, придёт – так, как вы уже сделали, но ловить… - и он с насмешливой улыбкой покачал головой.
- Почему же он всё-таки не сказал этого мне? Уотсону? - наконец-то раскрыл рот Холмс. – Почему только вам? Похоже на бегство…
Я подумал, что вполне могу ему ответить. Но Вернер опередил меня.
- Со своей амнезией, мистер Холмс, вы всё время заодно забываете и то обстоятельство, что другие люди о вас многое помнят. И их чувства к вам не растворились в амнезии так, как ваши к ним. Орбелли, не смотря на все его способности, всего лишь человек, и ему не безразлично всё что здесь происходит. Всё, что с вами происходит. Это вы его не помните, мистер Холмс, как не помните меня и доктора. Как это переносит Уотсон, бог весть. Мы-то с вами – я имею в виду себя - не были близки, поэтому мне легче, и я вообще подготовлен к вынесению чувств за скобки. Но и то… - он не договорил, только махнул рукой.
«Эмиссар Майкрофта!» - подумал я, дивясь лишь собственной несообразительности. – Вот оно что. Молодой человек, студент-медик, жизнерадостный школяр… Имперская служба безопасности, внутренняя разведка - вот как по-настоящему называется его университет, и вот откуда его умение владеть собой и не показывать никаких чувств.
Должно быть, у меня и в самом деле недопустимо красноречивый взгляд, потому что, как ни утомлён был Вернер. при взгляде на меня он коротко невесело рассмеялся:
- Открыли в моём лице заговор, Уотсон? Нет-нет. не всё так фатально. Я и в самом деле медик и собираюсь быть врачом. Некоторые поручения иного свойства не отменяют моей клятвы Гиппократа, поверьте. Как и привязанности к моему родовому древу , - с этими словами он кивнул на Холмса и прищурил один глаз, придав своей измученной физиономии выражение комизма.
- А как ваша рана? – спохватился я. – Давно бы надо было ею заняться.
- Нечем там заниматься, - отмахнулся он. – Ничего важного не задето, болит. но не мешает, и заживёт, как на собаке, недели не пройдёт. Это вот Шерлок на каждую царапину отвечает бурным воспалением. Я куда индифферентнее.
Действительно, когда, заняв, к радости хозяина, ещё одну гостевую комнату, я, наконец. осмотрел его рану, она выглядела куда лучше, чем можно было предполагать, учитывая события .
-Ну вот, - закончив перевязку , сказал я. – А теперь спать. Вы вымотаны до предела, да и мы тоже. Завтра начнём утрясать все дела.
Однако, назавтра никаких дел нам утрясать не пришлось. Полицейский, явившийся ещё вечером того же дня, известил нас о том, что по требованию Лондона, фигурантов по делу Сатарина ждёт этапирование в столицу для личного присутствия на заседании суда. Процесс обещает быть громким – так он нам сказал.
- Тогда, - заметил Вернер. – Думаю, нам всем тоже стоит этапироваться в Лондон. Во-первых, наши показания наверняка понадобятся в суде, во-вторых, нужно что-то решать со статусом Шерлока и дальнейшей судьбой Роны, в третьих, мы, сдается мне, до неприличия загостились на этой прекрасной, но прохладной земле.
- Что будет с Клуни и его егерями? – спросила Рона. Она успела выспаться, и мы все снова собрались за столом.
- Пока не знаю, но эта непогода и для них стороной не пройдёт – тут уж будь спокойна, - заверил я, нежно сжимая её руку.
В Лондон мы отправились на следующее утро первым же поездом. Вернер настоял на том, чтобы отъезд состоялся как можно раньше, он не хотел, чтобы его старики лицом к лицу встретились с Шерлоком Холмсом, а особенно, чтобы они узнали, что наводящий ужас на Хизеленд дикарь Магон - их родственник, тот самый Шерлок, которого они знали ещё ребёнком и Бог знает, сколько лет не видели.
- Старикам это может оказаться не по их душевным силам, - сказал мне Вернер, пожимая плечами. - Я не могу так рисковать родителями - они уже не молоды.Напишу им как-нибудь осторожно позже.
Таким образом, ещё в сумерки, до того, как встало солнце, мы, собрав наши нехитрые пожитки, заняли места в уже знакомом дилижансе и, добравшись до станции, расположились в двух двухместных купе - мы с Холмсом, Вернер - с Роной.
К этому моменту у меня закрепилось совершенно странное отношение к Роне – я не слишком много общался с ней, мы мало разговаривали и почти не касались друг друга. но я чувствовал себя поблизости от неё так. словно какой-то мой орган – лёгкие, почка, рука. глаз – отделены от меня, но находятся неподалёку, и мне спокойно от осознания того. что они никуда не денутся – хотя, в то же время, я. конечно, тревожусь, всё ли с ними в порядке – и что придёт время, когда отделённая часть моего тела просто и закономерно возвратится на своё место и там останется, словно и не отделялась. Просто пока ещё это время не пришло, и моя отделённая часть может помещаться в соседнем купе, через стенку, весело болтая со своим молодым кузеном.
До отправления поезда я сидел, глядя в окно и вспоминая о том, как мы с Роной ехали сюда, как увидели в поезде некоторых будущих действующих лиц нашей приключенческой истории, подумал и о том, что кое-кого из них уже и в живых нет. Я вспомнил, как впервые увидел на откосе Магона, преследуемого егерями, загнанного, как раненый зверь, и как чуть не сошёл с ума, узнавая и не узнавая в нём погибшего друга. Казалось, это было много лет назад, хотя на самом деле прошло всего несколько недель.
О чём конкретно думал сейчас Холмс, я не знал, но в целом его душевное состояние всё же представлял себе. В его жизни должны были произойти радикальные изменения. Конечно, он предвкушал их, как что-то хорошее, потому что жизнь, худшую, чем он вёл в Хизеленде, трудно представить. С другой стороны, конечно же, он испытывал тревогу и страх перед неизвестностью.
Он сидел на своём месте, вполоборота ко мне, тоже глядя в окно, за которым как раз только-только разгоралась заря, и её розоватые отблески освещали узкое загорелое лицо с неподвижно застывшей мимикой и сжатыми губами.
- Не тревожьтесь так, - наконец, не выдержал я. - Я не собираюсь стеснять вашу свободу. Если вам не понравится жить на Бейкер-стрит, мы снимем любую другую квартиру, вместе или для вас одного – как захотите. Я не собираюсь навязываться вам в компанию, если вам это будет в тягость.
- Я не этого боюсь, - не отводя взгляда от законного пейзажа, ответил он.
- А чего же вы боитесь, друг мой?
- Больше всего того, что ничего не изменится, - ответил он голосом тихим но словно с подавляемой в нём страстью. - Что я приеду в Лондон, увижу его дома, улицы, квартиру, которая когда-то была моей, свои вещи - и ничего не почувствую. Что я останусь Магоном.
- Вы никогда им не были, - возразил я. - Вы просто были перенесены насильно в дурные условия и выживали в них, как это было можно. Но в вас самом ничего не изменилось - вы просто не помните, но вы не стали другим.
- Поэтому вы меня не узнали при встрече?
- Я не узнал вас потому что считал умершим. Да и нельзя сказать, что я вас не узнал - просто это узнавание доходило до моего разума через сердце, болью и отрицанием.
Холмс покачал головой:
- Там, в Лондоне, мне ведь придётся общаться с людьми, знавшими меня. С братом. Они, как и вы, будут ожидать того, что я не смогу им предоставить, и тогда…
- Они не будут, - перебил я. – Из всех ваших знакомых, боюсь, только я настолько несдержан и глуп, что демонстрирую вам такое ожидание и его важность для меня. И тем самым невольно стесняю вас. Не беспокойтесь. Мистер Майкрофт Холмс - сдержанный, разумный человек, не подверженный эмоциям. Он не станет и вам их навязывать.
- Это хорошо, - сказал Холмс. - А ещё я всё время боюсь, что вы разочаруетесь в своих чаяниях, потеряете надежду вернуть в моём лице того человека, которого знали когда-то, и начнёте испытывать ко мне… - он снова не договорил, только коротко судорожно вздохнул и продолжал, просто пропустив не найденное слово:
- А больше всего я боюсь, что из опасений этого, невольно, даже подсознательно, начну притворяться тем, кого вы хотите во мне видеть, обманывать вас.
Мне бы следовало успокоить и приободрить его, а я вместо этого покачал головой:
- Я сам этого боюсь, Холмс.