Когда мне исполнилось девяносто четыре года, оставаясь "в тренде", я решил провести свою "красную черту", которая была гораздо безобиднее "красных черт", проводимых политиками всех мастей.
Моя "красная черта" – плод моих многолетних гуманных соображений: хватит мучить мою дочь и зятя постоянным присутствием в их жизненном пространстве и свой следующий день рождения встретить в Богу угодном заведении под названием "бэйт авот", что в переводе с иврита "Дом патриархов" или "Дом прародителей".
Сказано – сделано. Выслушав многочасовые уверения моих самых любимых людей на свете, что ещё не достиг стадии "Дома патриархов", отсутствием каких-либо от меня неудобств и т.д. и т.п., объявил, что "красную черту" пересекать не намерен и двадцать третьего февраля две тысячи двадцатого года в десять часов пятнадцать минут перешагнул порог "бэйт авота" в сопровождении дочери, зятя и внука.
Пройдя необходимые процедуры оформления, обласканный словами, улыбками местного персонала, был сопровождён в комнату, в которой проживал в одиночестве Шломо Дансингер – тихоня, редко заходящий в неё днём; закрыв глаза, слушающий в фойе сварливые дискуссии сторонников правящих и оппозиционных партий, извергающиеся из телевизора, или гуляющий по коридорам, по внутреннему дворику, катя перед собой кислородный аппарат…
Постепенно свыкаясь с обстановкой, щедро разбрасывая улыбки, приветствия "шалом", "бокер тов", "эрев тов"…, я получал их же в ответ с добавлением слов, лелеющих моё старческое самолюбие… То, что старость сентиментальна — это не секрет.
Единственное, что меня угнетало – утренние запахи старческой беспомощности… Днём, после уборки и проветривания, они частично улетучивались… Но я нашёл выход – простая медицинская маска, прикрывающая нос и рот… Впоследствии, ухмыляясь, упрекал себя, что из-за неё всё и началось – сглазил.
Словно в низкопробном фантастическом фильме, вскоре весь персонал нашего Богу угодного заведения облачился в зелёные маски и синие перчатки. В таких же масках навещали меня дочь и зять, выдерживающие при общении со мной двухметровую дистанцию…
"Эпидемия" – слово, ставшее самым распространённым на несколько лет.
Весь мир замер в ожидании вакцины… Вначале сотни тысяч умерших по всему миру, а впоследствии – миллионы…
Оказалось, коронавирус не равнодушен к немощным старикам… Одной из первых жертв в нашем "бэйт авоте" стал Шломо – сколько кислорода не вкачивали, лёгкие предательски отказывались его принимать…
"Бэйт авот" закрылся, зашторился, забаррикадировался от внешнего мира на месяцы, обрекая нас, ещё мыслящих стариков, на чувства одиночества, оторванности от тех любовных уз, которые поддерживали хоть какой-никакой жизненный тонус.
Кто болен, кто не болен коронавирусом, но если присутствует кашель и есть температура, – в изолятор…
Наконец-то появились тесты на определение заражённости COVID 19, но результат надо было ждать около двух суток…
Наши стариковские ряды редели.
Вакцина!
"Мы первые в мире по количеству вакцинированных! – восторженно заявлял премьер-министр и, ударяя себя кулаком в грудь, продолжал: — Это я ввёз в страну такое количество вакцин!".
Вслед за первой вакцинацией последовали вторая и третья.
"Мы приведём Израиль к коллективному иммунитету!" – вещал он из всех радио- и телевизионных точек.
Вскоре появилось быстрое ПЦР тестирование и разделение больных от здоровых ускорилось.
На какое-то время доступ родных к старикам "бэйт авота" был вновь открыт.
- Странно, - делился я с дочерью и зятем в один из дней посещения моей особы, - после вакцинации у меня такое ощущение словно в меня ввели элексир бодрости или, если хотите, молодости. Я чувствую себя зелёным пупырчатым огурчиком среди сморщенных помидор.
Моё старческое бахвальство так и лезло наружу.
Боясь, что я своими словами могу сглазить, дочка сплюнула три раза через левое плечо и костяшками пальцев постучала по лбу, не найдя рядом ничего деревянного.
А я продолжал, делясь шёпотом своими мыслями с дочерью:
- После получения результатов тестирования, к нашему заведению подъезжает машина скорой помощи. Подозреваю, что тех, у кого выявили коронавирус, вывозят в место, которое я назвал "лепрозорий"…
Думаю, что причина, произошедшего вскоре, - отсутствие деревяшки, которую дочка заменила своим лбом - тест показал в моём бренном теле наличие вируса…
У меня не было симптомов: ни сухого кашля, утомлённости, повышенной температуры, ни потери обоняния, вкуса… И тем ни менее, я был сопровождён в подъехавшую скорую помощь…
Ехали долго, посему сделал вывод, что "лепрозорий" находится "на краю света"…
Большинство из свезённых стариков, заразившихся коронавирусом, были лежачие, стонущие, кашляющие, тяжело и надрывно дышащие… Глядя на них, у меня самого ноги становились ватными… Обслуживающий персонал был облачён в костюмы, обеспечивающие, при контактировании с нами, не заражаемость, что оставляло нам единственную возможность отличать их одного от другого эпитетами: толщенный, толстый, худой, доходяга, коротышка…
Способным передвигаться давали возможность встретиться с близкими, которым определяли день и время встречи. Общение ограничивалось десятью минутами. Стеклопакет из двух стёкол с воздушной прослойкой ограждал заразившегося от родственника. Микрофоны и динамики с обеих сторон стеклопакета обеспечивали слуховой контакт…
Меня угнетала обстановка в "лепрозории", которая располагала к смерти кому от коронавируса, а кому от тоски…
Кроме того, мне, как человеку, не ощущающего себя больным - но почему-то тестирование по-прежнему уверяло обратное, - катастрофически не хватало еды… И ещё… Мне начали сняться странные сны… Нет-нет, это были не сны-ужастики, вызванные старческим маразмом… Они были настолько реальными: я целенаправленно шёл, не слыша своих шагов, по темным коридорам карантинного заведения к заветной комнате, в которой располагались холодильники – в них хранилась, недоеденная за день, пища. Её было немного, но мне хватало насытиться…
Странным образом, просыпаясь по утрам, я не чувствовал голода…
А однажды… В ту ночь луна была такой большой и круглой… Мне казалось, что стоит открыть окно, протянуть руку и я коснусь её…
В комнате, где стояли холодильники, горел свет. Заглянув, увидел склоненного над, набитыми до отказа едой, сумками медбрата, кому принадлежал эпитет "гора".
"Наверное, моё ночное путешествие началось раньше обычного", - почему-то подумал я.
Этот высоченный с вываливающимися из-под ремня, удерживающего брюки на уровне паха, складками жира, тяжело дыша, продолжал с наслаждением раскладывать свои трофеи… Но вот он замер, не разгибаясь, медленно повернул голову в мою сторону, потом выпрямился и, зло глядя на меня, спросил:
- Не спится, старик?
Раньше я бы, наверняка, начал что-то мямлить, за что-то извиняться… Сейчас же просто вышел на свет и с вызовом произнёс:
- Не спится. Голод уснуть не даёт.
- Голод? – ухмылка скривила жирные губы медбрата. – Тебе на день не хватает манной кашки, кефирчика, яйца, кусочка хлеба? Зачем тебе больше, старик? Ты и так скоро умрёшь, если не от заразы, сидящей в тебе, так от своей грёбаной старости.
Он склонился к одной из сумок и достал большущий персик. Глядя на меня презирающим взглядом, медбрат вонзил в него зубы… Персик взорвался соком…
Злость переполняла меня… Может она и послужила причиной произошедшего далее, а может… огромная круглая луна за окном?
Я почувствовал неимоверную боль, закрывшую глаза и сковавшую крик… Только сдавленный стон рвался из груди… Я слышал треск своих костей, я чувствовал, как растягиваются мышцы и наполняются силой…
Когда открыл глаза, увидел перед собой медбрата. Он стоял, глядя на меня задрав голову, дрожа от страха. Мокрые потёки разлились по внутренним частям его штанин…
Я посмотрел на свою широкую грудь, руки, ноги, покрытые густой серой шерстью, на длиннющие чёрные, как смоль, когти на пальцах рук, на разорванную одежду, валявшуюся у ног… и почему-то этому не удивился – что только не приснится?..
Потом взгляд вернулся к медбрату, которого сейчас трудно было назвать "горой", и злость вернулась с новой силой. Я вонзил в его бока когти, зафиксировав вертикальное положение и, разинув пасть, вонзил зубы в жирную шею… Сердце медбрата так сильно и часто билось, что кровь с привкусом персика с лёгкостью перетекала в пасть и мне оставалось только сглатывать… А когда она перестала течь, я просто разжал свои смертельные объятия…
Уходя, поднял разорванную одежду, оглянулся на, как-то неудобно лежащее, тело "горы" среди сумок с едой, проговорив: "Вижу персик впрок не пошёл", выключил электрический свет, впустив лунный, и вышел из комнаты…
Утром меня разбудила громкая речь. Не вылезая из постели, наблюдал за суетящимся персоналом "лепрозория", за мелькавшими людьми в полицейской форме…
- Эй, что случилось? – спросил, мимо проходящего, больного.
- "Гору" нашли мёртвым, - со злорадством сказал он. – Говорят, кто-то застукал его за воровством нашей еды и порешил.
Попытался встать, но обнаружив себя голым, вновь нырнул под одеяло. Я точно помнил, что засыпал одетым… Проверив, что за мной никто не наблюдает, заглянул под матрац… Вид разорванной одежды вверг меня в пугающую реальность.
Этот суматошный день провел в кровати, демонстрируя окружающим признаки ухудшегося самочувствия…
После очередного тестирования, я был возвращён в родной "бэйт авот " на радость близким и, конечно, самому – не терпелось покинуть место проявления своей монстровой сущности.
Время неумолимо скребётся секундными, минутными, часовыми стрелками в будущее…
И вот наступил день, когда премьер-министр громогласно заявил, что наша страна стала одной из первой, победившей коронавирус! Возвращалась привычная жизнь.
Первое время убеждал себя, что, произошедшее в "лепрозории", - плод стариковского воображения, а спустя год, и не вспоминал об этом… Но странным образом моё самочувствие с каждым месяцем неумолимо улучшалось: куда-то делась боль в суставах, стало легче ходить, я без труда приседал и наклонялся, пропала одышка от длительной ходьбы… - в мои то девяносто семь…
Только однажды зять, пристально глядя на меня, не то в шутку, не то всерьёз, сказал:
- А вы всё молодеете и молодеете… Не пора ли возвращаться домой.
Я в ответ многозначительно хмыкнул.
Не подумайте, что я был настолько глуп, чтоб афишировать проявление своего омоложения. Я по-прежнему ходил по коридорам шаркающей походкой, сгорбившись, отдавался три раза в неделю санитарке, моющей меня в душе…
Кстати, именно с душа начался следующий этап моей жизни.
Санитарка, звали её Хана, на протяжении долгого времени занимающаяся моим омовением, - женщина средних лет, молчунья, симпатичное лицо которой было совершенно безэмоциональным, мне казалось, что и моргает она как-то через раз… По-стариковски пытался заговорить с ней, но она, продолжая делать свои дела, не удосуживалась даже повернуть голову в мою сторону.
В то утро, как обычно, она вошла в комнату, когда я ещё лежал, и объявила, что пора принимать душ. Я, как обычно, кряхтя начинал подниматься, выражая недовольство тем, что человека моего возраста надо подготовить, а только потом сдёргивать с кровати.
Обнажившись, я сел на стул, безвольно опустив свои руки, отдаваясь во власть тёплым струйкам воды и мягким рукам Ханы…
В тот момент, когда Хана намыливала моё тело, я вдруг почувствовал… Это чувство покинуло меня лет пятнадцать тому назад или больше… Впервые я увидел на лице Ханы мелькнувшую эмоцию – скользнувший по мне взгляд широко открытых глаз, - которая тут же пропала, оставив румянец на щеках и чуть-чуть учащённое дыхание… Она продолжала намыливать меня до тех пор, пока тело моё не содрогнулось… Хана смыла пену, помогла вытереться… Когда она уходила, я прошептал безответные слова извинения…
На следующее утро Хана вновь разбудила меня… Наверное, она решила, что произошедшее вчера, ей просто показалось…, но когда Хана смывала результат её теплых, мягких рук…
Тогда я решил, что так продолжаться больше не может, и задался вопросом о ближайшем полнолунии.
Я читал: "Полнолуние в августе: Голубая Луна/Суперлуние (31 августа).
Второе полнолуние в одном календарном месяце называют Голубой Луной. Слово "суперлуние" означает что эта полная Луна наступит рядом с моментом перигея и будет выглядеть больше и ярче. Более того, второе полнолуние в августе наступит, когда Луна максимально приблизится к Земле. Так что оно станет самым большим полнолунием в году!".
Тридцатого августа перед тем, как лечь, расшторил окно, впустив яркий свет Голубой Луны, который отразился в зеркале шкафа и разбежался по всем уголкам комнаты. Полнолуние должно было наступить в четыре часа и тридцать пять минут утра. У меня ещё было время поспать… Сосед по комнате, которого подселили ко мне пару дней назад, уже давно спал… или делал вид, что спит – его ресницы странно подрагивали, словно он подсматривал сквозь неплотно закрытые веки.
Проснулся от ощущения, что кто-то теребит правую руку… Не шевелясь, приоткрыл глаза… Я увидел, склонённых надо мной, соседа и ещё одного жителя нашего заведения, пытающихся стянуть с безымянного пальца золотое кольцо, которое семьдесят пять лет тому назад надела на него моя Либа.
- Оно не снимается, - прохрипел я. – За семьдесят пять лет ни разу не снимал… Поди вросло в палец… Вы же не будете его отрезать?
- Раз пришли, - зло сказал тот, кто не был моим соседом, - без него не уйдём… Может, сам снимешь? – хихикнув, он посмотрел на соседа. – А если нет, накину подушку на твоё лицо… В твои годы умереть во сне дело обычное… Колечко всё равно снимем.
Яркий свет Голубой Луны превращал лица этих двух психически больных стариков в маски, проникая в каждую их морщинку, обесцвечивая глаза…
Злость моя закипала.
Всё происходящее во мне напоминало заряжённый лук с оттянутой до отказа тетивой.
"Неужели, - думал я, - старость в любом своём проявлении предусматривает всепрощение или, как минимум, возрастную скидку?".
Я не успел ответить на свой вопрос, потому что зазвонил будильник, отсчитав начало полнолуния.
- Вы выбрали неудачное время, - прохрипел я и спустил тетиву.
В тот миг я думал, что, рвущуюся наружу, ярость вновь сменит боль, треск костей…
Из моих глазниц, ноздрей, широко открытого рта вырвалось огненное пламя, обдав их жаром. Мой вид отбросил стариков-грабителей и парализовал – они стояли в отдалении, не сводя с меня глаз, в которых жил ужас.
Встав с кровати, я увидел своё отражение в зеркале шкафа и был от него в восторге.
Протянув руку с кольцом, прокричал:
- Ну что, снимать будете?
Я видел, как закипает их кровь в венах, артериях, капиллярах, как раздуваются, словно воздушные шарики, их сердца - о, это, наверно, очень больно, - а потом… они лопнули, разбросав по внутренностям кровавые ошмётки… Я видел, как их чёрные душонки оторвались от тел и вознеслись туда, где вечно будут испытывать своё грехопадение.
Уложив рядком на соседской кровати двух моих несостоявшихся убийц-грабителей, на чьих лицах по-прежнему был запечатлён предсмертный ужас, лёг на свою кровать, укрылся одеялом, представил образы своих внуков, дочери, зятя, давно покинувшей меня Либы и с улыбкой на губах умер…
Моя душа вознеслась над моим телом. С её помощью взглянул на себя со стороны и остался доволен – мои родные, увидев улыбку на лице, поймут, что умер я легко, просматривая весёлый сон…
Как хорошо, что по еврейской традиции не затягивают с погребением усопшего.
Не хочу описывать страдание моих близких, провожавших меня в последний путь…, но к вечеру я уже покоился под свеженасыпанной горкой земли, облаченным в белый саван.
К полуночи кладбище погрузилось в мистическую тишину, ярко подсвеченную Голубой Луной на тёмно-синем фоне со звёздами, моргающими из далёкой глубины.
Что нужно этим трём, с шиком разодетым, старикам, подошедших к моей могиле?.. Один из них держал свёрток, другой смотрел на часы, а третий смотрел на второго… Так продолжалось минут три… Наконец, второй дал отмашку рукой и третий, задрав голову, заговорил, обращаясь к, зависшей над могилой, моей душе.
- Уже полночь. Чего ждёшь? Возвращайся в тело своего хозяина! – требовательно сказал он и, повернув голову к рядом стоящим старикам, с иронией в голосе добавил: - Она думает, что у нас немерено времени на ожидание.
Первый старик отложил свёрток в сторону, предварительно достав из него саперскую лопатку и три передника.
И как только моя душа вернулась в тело, я тут же начал выбираться из могилы. Помощь сверху была очень кстати.
- С благополучным возвращением в жизнь, - сказал один из стариков, приветствуя появление моей головы из могилы.
А потом они дружно с шутками-прибаутками вытащили моё тело на свет Голубой Луны.
Я стоял босиком во весь рост на могильном холмике в залепленном землёй саване, выплёвывая изо рта земельные комки и тут же пытаясь выдавить слова благодарности… Голубая Луна расположилась за моей спиной и старики, глядя на меня снизу вверх, улыбались.
- Явление Христа с лунным нимбом над головой, - сказал один из них и, хихикнув, добавил: - Негоже говорить такое на еврейском кладбище…
- В таком виде в машину не пущу, - сказал другой, - а посему – сполоснуться и приодеться!
- А вы кто? – наконец-то выговорил я.
- Да мы такие же монстры, как ты, а если точнее – необъяснимое проявление действия коронавируса.
После того, как могиле был придан первозданный вид, старики сняли передники, а я, смыв с себя следы прибывания в могиле, приоделся в выданную мне одежду и обувь.
Вскоре чёрный "Мерседес" уносил меня в новую жизнь с новыми документами на имя Зеэва Лебединского.
Прошло пять лет после моей "смерти".
Я давно ждал того дня, когда в дверь квартиры моей дочери и зятя постучит представитель одной из самых известных юридических фирм Израиля и пригласит на процедуру получения ими наследства.
И вот этот день наступил.
Я представлял суматошное волнение моих постаревших дочери и зятя, их звонки к внуку в Тель-Авив и к внучке в Америку, рассудительные слова внука типа:
- Завещание – это всегда хорошо… Ну, а если юристы что-то перепутали… По крайней мере, останутся тёплые воспоминания, что такое случалось в нашей жизни…
В назначенное время в комнату совещаний известнейшей юридической фирмы, располагавшейся на тридцать пятом этаже тель-авивского небоскрёба, вошли мои дочь и зять. Вид у них был не менее торжественен, чем вид главы фирмы, его юристов и… меня, сидящего в отдалении, развалясь в кресле и надвинув на глаза широкополую шляпу, позволяющую, тем ни менее, наблюдать за происходящим.
Глава фирмы раскрыл папку с гербом Израиля – геральдический щит с семисвечником, обрамлённым оливковыми ветвями, символизирующими мир, с надписью под основанием миноры "Израиль" – и торжественно объявил, что моя дочь и зять в равной мере являются наследниками шести с половиной миллионов долларов, ушедшего из жизни родственника отца (потом следовало имя дочери) Зеэва Лебединского.
- Прошу прощения, - заговорил зять после слов благодарности, ушедшему из жизни Зеэву Лебедянскому, сотрудникам юридической фирмы, - чтобы сто раз не ставить росписи…, нельзя ли сразу переоформить завещание на наших детей?..
- Все шесть с половиной миллиона? – спросил глава фирмы.
Дочь и зять закивали.
- А что мелочиться? – вставила дочь.
- В таком случае, ваше наследство увеличивается на полмиллиона! – сказал глава фирмы и добавил: - Без объяснений.
А я объясню: мы поспорили, что, если мои дочь и зять тут же не переведут всю сумму на имена моих внуков, я заплачу руководителю фирмы – по совместительству моему другу-монстру - полмиллиона долларов. В противном случае – наследство увеличивается до семи миллионов.
Я был счастлив… И дети, и внуки были счастливы…
Понимаю, что эта чёртовая эпидемия принесла много горя, но жизнь устроена так, что даже в дерьме, Бог весть откуда взявшееся, семя может произрасти… Правда, этот росток... так себе, но что есть, то есть. Мы, коронавирусные монстры, и есть этот росток…
Кстати, переродившись во второй раз, зовусь Велвелом Лабскером.