Ковчег для джинна
Профессор Буйгевич дочитывал сказочную историю, сочиненную внуком Володей, или Волькой, как его привыкли называть близкие. "Ковчег для джинна" назвал свою историю мальчик, сюжет не нов, заимствован из арабских сказок, все та же лампа Алладина, только действие происходит в двадцать первом веке, в ресторане "Кочевник", в оформлении интерьера ресторана все выдержано в восточном стиле, со всей полагающейся атрибутикой, где, на одной из полок и стояла волшебная лампа. Девушка Лена, шутки ради, потерла лампу и загадала желание, а мальчик Витя, главный герой сказки, тоже проделал эту манипуляцию, в результате он стал новым хозяином лампы. Что примечательно в этом сюжете : Лена загадала эгоистичное желание, она хотела стать знаменитой, а Витя с несвойственной мудростью детям попросил, чтобы наступил мир во всем мире. Старый Буйгевич подумал, что наверное, и его внука не оставляет равнодушным то, что происходит и в стране и в мире, еще его позабавила сцена, где Витя попросил джинна исполнить мечту бабушки, переместив ее дом на самую красивую улицу, вместе с соседями. Когда проснувшись они увидели, что что-то вокруг не так ими овладела паника, управляющего жилищной компанией чуть не хватил удар, а один не совсем адекватный гражданин бегал и кричал:"Дэвид Коперфильд приехал! Это его рук дело!"
- Какое, однако, удачное название:"Ковчег для джинна", пожалуй, я его даже использую, в одной из своих работ, - вслух произнес профессор, занимающийся много лет изучением природы плазмы, его очень занимала проблема создания плазменных ловушек и как следствие: управляемых термоядерных реакторов высокой эффективности. Выходец из простой семьи он сделал почти невозможное, для простого парня; после ремесленного училища, где учился на токаря, смешно сказать, но навыки ему пригодились в дальнейшем, в исследовательской работе, после училища он поступил в НГУ, с успехом его закончил, поступил в аспирантуру, будучи уже женатым, кстати в жены взял женщину простую, работящую, на шесть лет старше себя, и ни разу не пожалел, но судьба приготовила для него непростое испытание, когда у пары уже было двое детей женщина умерла от онкологии. Детей: сына Степана и дочку Светлану помогла вырастить вторая жена Лариса, младше Георгия на десять лет, но обладающая хорошим житейским опытом, домовитая, хорошая хозяйка.по профессии: учитель английского языка. В девяностые, когда всеобщий кризис коснулся всех и каждого профессор с женой уехали в Америку, там он устроился в лабораторию "Ферми", Фермилаб, в небольшом городке Батавия, штате Иллинойс. Пришлось нанять учителем английского носителя языка, знаний жены не хватало, чтобы овладеть языком в совершенстве. На момент отьезда дети от первого брака были уже взрослыми, имели свои семьи, они остались в России. В Америке у супругов Буйгевич родилась общая дочь Белла, для которой английский стал родным. Прожив в браке вдали от родины, пятнаднадцать лет, профессор понял, что Америка никогда не станет ему родной, все вызывало отторжение: и обычаи, и нравы, и менталитет. С супругой тоже стали катастрофически портиться отношения, оставив ей дом, за который еще не вся сумма была выплачена, ученый пожертвовал удачной практикой в лаборатории и вернулся в Новосибирск. Вернулся не с пустыми руками, успев заработать пенсию в Штатах, на тот момент она составляла тысячу доллларов, с перспективой повышения, российскую пенсию начислили в сумме десять тысяч рублей, поэтому чувствовал себя Георгий прекрасно и уверенно смотрел в будущее. В нем удачно уживались физик с лириком. Помимо статей в научные журналы он писал стихи и прозу, на гитаре, правда, он играл отвратительно, еще более отвратительно пел, все песни у него получались на один мотив, его друзья и знакомые, набравшись терпения, слушали его, но всякий раз радовались, когда наконец, гитара отправлялась на место и наступало время для разговоров. Вот тут профессору не было равных! Как мастерски он владел словом! Рассказывая о своем американском опыте, он всякий раз, отмечал, что жизнь там - так себе.
- В России, вот где настоящая жизнь, в Америке все опошлено, все продается и все покупается, люди там - циничны и черствы, - гневно заключал Георгий Миронович, подкручивая седой ус. В Институт Ядерной физики его приняли, назначили руководителем проекта, не сразу, конечно, после определенной проверки, какое-то время он работал внештатным сотрудником, писал статьи, его вклад в науку был заметен и оценен, по достоинству. Опыт работы с ускорителями позволял включиться в разработку "СКИФА", - сибирского кольцевого источника фотонов, но он сейчас, очень плотно занимался плазмой, разработкой образно говоря, ковчега для джинна, под джинном подразумевается плазма, получаемая при нагревании газа до миллионов градусов Цельсия.
Профессор "Плешнер"
- Профессор "Плешнер", как есть он самый, - со смехом произнес Георгий Миронович, рассматривая свои проплешины в старинном зеркале, в деревянной, резной раме, с поблекшей позолотой.
- Дед, а как тебе моя история, как думаешь, стоит посылать ее на конкурс?
- А почему нет? Конечно, пошли, очень оригинально изложен сюжет, хоть и является новой версией "Старика Хоттабыча" , - похвалил внука Буйгевич и не приминул пропеть :
" знают волны в оки-а-а-а-не
и хрустальный сво-о-д небе-ес,
о седом Абду-у-рахмане,
повелителе чуде-еес!"
Нравилось Вольке жить у деда в Академгородке, его коттедж прятался в зарослях черемухи, на улице Николаева, он стоял на краю оврага, через овраг был перекинут мостик, перейдя мостик вы оказывались в тени березового леса, где летом можно было собирать грибы, а на солнечной полянке обильно росла земляника, ее аромат дразнил, возвращая старика воспоминаниями в детство, в памяти всплывала картинка: летняя кухня, бабушка варит варенье, доносится звон колоколов со старой церквушки, а с улицы смех и крики соседских ребятишек. На террасе, с резными конструкциями, увитой плющом, на столике с фигурными ножками стоял самовар, расписанный под хохлому, хоть и электрический, он все равно создавал атмосферу уюта и летней неги. Внук и дед сидели напротив друг друга и пили чай, с земляничным вареньем, вокруг кружили шмели, от яркого солнца спасала розовая гипюровая занавеска, колыхающаяся от легкого ветерка. Они делились впечатлениями или просто молчали, слушая стрекот кузнечиков, в изобилии обитавших в высокой, сочной траве, иногда куковала кукушка, обещая долгую жизнь. Владимиру этим летом предстояло сдать вступительные экзамены в один из лучших ВУЗов страны, в НГУ, он решил пойти по стопам деда, выбрал механико-математический факультет. Фамилия у него была простая, русская : Иванов, дед даже пошутил: " с такой фамилией стоит рассчитывать только на свои знания, мой дорогой".
В отличие от настоящего Плейшнера Буйгевич не был рассеянным, со свойственной ему некоторой холодностью, иногда беспощадностью, он четко, последовательно и аргументированно отстаиваал свою точку зрения, на веру ничего не принимал, как и следовало ученому, только факты и цифры, выводы делал на основе статистических данных, полученных в результате долгого, кропотливого труда. Он умел наблюдать, привык наблюдать и делать выводы, с внуком он был крайне мягок, насколько только мог, он был уверен, что воспитывать должны родители, а дедушки и бабушки могут позволить себе немного побаловать внучат. Волька рос спокойным, послушным ребенком, с ним не было никаких проблем и это настораживало деда, он считал, что мальчишка может иногда похулиганить, это - нормально, мальчики - паиньки ему не нравились, он и сам в детстве иногда куролесил, правда родителям некогда было заниматься воспитанием; пятеро детей, где уж там, лишь бы прокормить да одеть. Больше всего дед боялся, чтобы внук не вырос бесхарактерным, одним из тех, из кого вьют веревки, но нет, Волька умел и постоять за себя и отстоять свое мнение, и в этом - заслуга старого Буйгевича, конечно. Дед брал внука с собой на Алтай, ходил с ним в горы, сплавлялся на байдарке по Катуни, учил верховой езде, заботился, чтобы мальчишка вырос выносливым, сильным и здоровым. Как-то вечером наслаждаясь ароматным чаем Волька неожиданно повернув голову в сторону калитки и заметил как незнакомая женщина бесцеремонно открыла калитку и принялась рвать белые пионы, по-хозяйски, словно у себя в саду. Пес добродушный и ленивый, по кличке Ирис, прозванный так из-за любви к известному лакомству, даже не залаял, а подошел и остановился, наблюдая, как незнакомка рвет цветы.
- Дед, посмотри, кажется у нас воруют цветы, а Ирис стоит себе, хвостом виляет.
- Гражданка, что вы себе позволяете? Вот наглость какая, - с негодованием произнес хозяин и направился к калитке.
- Изаините, пожалуйста, но это мои любимые цветы, не смогла удержаться. Понимаете, у меня традиция такая, я каждый год должна нарвать букет белых пионов, чтобы привлечь удачу, - обратив на профессора пару восхитительных синих глаз нежным голосом, почти нараспев, произнесла незнакомая женщина лет пятидесяти, помимо глаз ее облик приковывал внимание тем, что рыжие локоны обрамляли миловидное лицо, делая ее похожей на Мону Лизу.
- Интересная у вас традиция, конечно, но почему вы не рвете их в своем саду, ведь то, что вы сейчас делаете, по сути, не что иное как воровство.
- В этом то все и дело, - грустно вздохнув сказала женщина.
-Я должна их обязательно нарвать на чужой грядке, а не на своей, иначе - не сработает, я чаще всего рву их на городских клумбах, но нынче, как на зло, везде или розовые или красные, белых нигде нет, и вот, сегодня, проходя мимо вашего дома я увидела эти прекрасные цветы. Знаете, я вас отблагодарю, я могу выгуливать вашу собаку, - умоляюще посмотрела странная дама в глаза Буйгевичу.
- Гм...но ведь тогда не будет считаться, что вы их украли, а значит- не сработает, согласно вашей логике.
- Вы правы, и я в замешательстве, просто не знаю, что делать.
- Да забирайте на здоровье, мне не жалко, раз уж это так важно для вас, - великодушно заключил профессор и сорвал еще несколько цветов. Когда женщина ушла внук и дед переглянулись, а потом враз расхохотались, вспоминая необычную выходку незваной визитерши.
"Встречайте утро с Рассветом!"
"Встречайте утро с Рассветом!" - гласила надпись на баннере, установленная недалеко от санатория "Рассвет", куда на своей старенькой "Волге" подъехали дед с внуком. Молодой человек нес тяжелый чемодан, а старик, довольный вниманием внука, ухмылялся себе в усы. Напротив калитки, куда вошли по-летнему одетые, в светлых льняных костюмах новый постоялец и его сопровождающий молодой человек, напротив калитки, был установлен довольно внушительных размеров фонтан, он был уменьшенной копией одного из фонтанов на ВДНХ, где по кругу стояли фигуры колхозников, со снопами пшеницы в руках. От фонтана тянуло приятной прохладой, вдруг одна из странных фигур, не вписывающихся в общую композицию, ожила и уставилась на вошедших прямо в упор. Каково же было удивление, когда в рыжеволосой женщине они узнали недавнюю странную визитершу.
- А-а-а, это опять вы...решили обновить букет? Тут совсем неподалеку есть клумба, с интересующими вас цветами, - серьезным тоном заметил профессор.
- Вы наверное не помните, но я же говорила, что букет я ворую, то есть рву, один раз в год, этого достаточно, - смутилась женщина, обильно покраснев.
- Давайте уж познакомимся, меня зовут Елизавета, - мягким, тихим оолосом произнесла женщина и протянула ладонь-лодочку, утонувшую в мясистой руке пожилого джентельмена, в тайне надеясь, что он поцелует ей руку.
- Георгий, Георгий Миронович, а имя вам очень под стать, да, да, да, вы напомнили мне леонардовскую Мону Лизу, без тени кокетства произнес Буйгевич.
- Вы, Георгий, тоже похожи на одного очень известного человека.
-- Так, так, так, позвольте, попробую угадать, профессора Буйгевича?
- Ну, что вы, я видела его портрет, работы Шелудякова, в Доме ученых, вы не обижайтесь, но он моложе вас лет на десять-пятнадцать, и шевелюра у него дай бог каждому; вы похожи на Альберта Эйнштейна.
- Признаюсь, у нас с Эйнштейном есть кое-что общее...я как и он заговорил только в семь лет.
- Не может быть! По вам и не скажешь, - искренне удивилась Елизавета, рассмешив профессора.
- Шучу, шучу, просто я тоже ученый, физик, а фамилия моя дествительно: Буйгевич, могу показать паспорт, если не верите.
Елизавета жила на втором этаже, в четырнадцатом номере, а профессор поселился в двенадцатом, поднимаясь к себе в номер женщина услышала звук открывающейся двери, внутреннее чутье заставило ее затаиться и понаблюдать; дверь двенадцотого номера отворилась и из нее быстро выскользнула мужская фигура, это был высокий, поджарый мужчина, средних лет, движения его были ловки и пластичны, словно у танцора, оставаясь незамеченной за портьерами она проводила его взглядом и прошла к себе. Вечером, спустившись в ресторан, поужинать, женщина увидела за одним из столиков, стоящих почти в самом углу, Георгия Мироровича, он сидел спиной к выходу и не заметил, как вошла соседка, поэтому, когда она поздоровалась, он от неожиданности вздрогнул и поперхнулся.
- Да что же вы такой пугливый то, батенька, - произнесла она и похлопала Буйгевича по спине.
- Запомните, что вот этого делать нельзя, не помогает, может даже навредить, это я вам точно говорю, нельзя человека хлопать по спине, когда он подавился, - рассердился профессор.
- Извините, Георгий, но я должна вам кое-что сказать, - загоаорщически прошептала Елизавета и присела рядом, на удобный, обшитый белым бархатом стул, чтобы рассказать о том, что видела недавно на этаже. Профессор устроил тщательный осмотр номера, в плафоне торшера он обнаружил прослушку, а в прищепке для штор, в виде цветка, крошечную видеокамеру. Сама специфика работы, поездки на конференции и симпозиумы заграницу предполагали, что его персона интересует соответствующие службы, как на Родине, так и за ее пределами. Профессор был далеко не простак и задолго до этого инцидента предпринял некоторые меры, чтобы обезопасить себя и результаты многолетних трудов.
А тем временем в Лэнгли...
Лэнгли находится в штате Виргиния, США, совсем недалеко от Вашингтона и представляет собой по отношению к нему нечто вроде Бердска, по отношению к Новосибирску, фактически являясь "спальным районом". В сером, неприметном одноэтажном здании, с черепичной крышей, расположился штаб ЦРУ, в небольшом кабинете обставленном добротной мебелью в стиле эпохи колониализма, удачное сочетание классики с этническими мотивами. Удобные плетеные кресла стояли вокруг круглого стола, почти такого же, как в ИЯФе, в конференцзале, на стене, там, где в ИЯФе висит портрет Будкера, смонтирована интерактивная карта Америки, с подсветкой из светодиодных лампочек, где каждому штату соответствовал свой цвет. На полу лежала большая циновка, по углам цветы, в плетеных корзинах, у стены плетеная кушетка, с мягкими подушками, рядом журнальный столик, на котором стоял канделябр, но свечи были настоящими. За столом сидели четыре господина, их спины были напряжены, один, что занимал центральное место, был главным, он держался более уверенно, чем остальные, но тоже нервничал и постукивал пальцами по глянцевой поверхности стола, было понятно, что он готовился сообщить что-то важное.
- Джентельмены, у меня для вас срочное сообщение, - сказал он наконец, и небрежным движением, почти швырнул на середину стола несколько листов. Трое остальных внимательно читали, главный молча наблюдал.
- Сэр Рендер, ни для кого из нас не секрет, что русские близки к величайшему открытию века, если им удастся запустить в работу установку, о которой идет речь, в предоставленных нам документах, то Америка проиграет и не только экономическую войну, мы готовы сделать все, чтобы этого не случилось, - пока говорил господин с шевелюрой напоминающей трамповскую, все остальные внимательно слушали, слегка покачивая головами, как бы соглашаясь с говорившим. Пылким патриотом был Кристофер Пейнер, талантливый и удачливый предприниматель, в миру, он официально работал в известной и процветающей компании, занимающейся цифровыми технологиями, отец двух очаровательных девочек, удачно женат на дочери известного французкого кутюрье. Этим же вечером Кристофер был приглашен на званый ужин, к родственнику, брату жены Энтони Куайстеру, веселому молодому человеку, умеющему найти подход почти к любому собеседнику, практикующий психолог в медицинской компании " Экселент", Энтони много сил и времени отдавал общественной работе, устраивал то благотворительные акции, то отправлялся в командировки в страны третьего мира, чтобы доставить медикаменты для больных детей, из беднейших семей.Пейнеру Куайстер не особенно импонировал, но к родтвенникам он привык относиться снисходительно, тем более, что Энтони был чрезвычайно предупредителен и внимателен с ним, вовремя мог сказать пару комплиментов, да так, что не чувствовалось никакого подвоха или подхалимажа, вовремя поднести бокал охлажденного шорле. В этот вечер Энтони превзошел самого себя, при малейшей возможности он оказывался рядом с Кристофером, осыпал комплиментами, хвалил его дочерей и жену, пророчил дальнейший рост по карьерной лестнице, садился рядом, принимая точно такую же позу, как у своего визави, поддакивал, где нужно, где нужно покачивал слегка головой и делал удивленные глаза, как бы невзначай, с равнодушным видом, подбрасывал тему для разговора, расслабившийся и потерявший бдительность Пейнер иногда, по неосторожности, сбалтывал лишнее, спохватывался, а милейший Энтони, сердечнейший Тони, узнав то, что его интересовало, напустив выражение рассеянности и равнодушия ликовал внутри. В этот вечер Куайстеру удалось узнать даже больше, чем он мог рассчитывать.
В лабиринте Минотавра
Все новички устроившиеся на работу в ИЯФ сталкиваются с временной трудностью, под институтскими корпусами прорыт тоннель разветвленный и продолжительный, имеются указатели, но не везде, по рассеянности и с непривычки их легко проскочить, и тогда можно в некоторой степени почувствовать себя как в лабиринте, иных даже охватывает паника, как героя фильма "Чародеи", роль которого исполнил актер Фарада, когда тот кричит: "Люди, где я?!" День стоял жаркий, разгар июля, кондиционеры во всех кабинетах работали на полную мощность, из-за таких нагрузок плата за электроэнергию для института выливалась в более чем семь миллионов рублей в месяц, хотя для института такого масштаба это не такая уж непомерная сумма. В пятой лсборатории, где работал Буйгевич, на Пульте управления, тоже было жарко, дежурный лаборант Владислав Южный включил кондиционер, но занудливый ипохондрик Федор Умищев, страдающий шейным хондрозом заставил выключить кондиционер, на правах замзавлаба. У Владика от злобы свело скулы, но он вынужден был подчиниться. На его спасение на пульт пришли директор и профессор, они сделали так, чтобы было комфортно им, выпив по стакану охлажденного кваса они спустились в зал, где находился ЛИНАК(ускоритель), поговорили с дежурным лаборантом и после этого директор пригласил профессора к себе а кабинет. Минут через пятпадцать- двадцать Буйгевич вышел от директора, оставив у него на столе маленькую, ничем не примечательную с виду флэшку.
Тревожное ожидание
Вернувшись домой Буйгевич заметил следы постороннего вмешательства, вещи лежали не на своих местах, в бумагах кто-то изрядно покапался, собачий корм был рассыпан по кухне, вероятно собака испугавшись чего-то опрокинула миску, Ириса нигде не было, не было и Вольки. Испытав крайнюю степень беспокойства профессор волевым усилием заставил себя вернуть рассудку возможность спокойно поразмыслить и определиться, как поступать дальше. Выпив немного коньяка он окончательно привел свои мысли в порядок, теперь он просто ждал, ждал, уверенный, что ему позвонят. Раздался звонок домашнего стационарного телефона, его резкий, дребезжащий звук заставил профессора вздрогнуть, как он ни старался держать себя в руках, нервы, все же, были не железными. Враг давно и тщательно наблюдал за ним, изучая все стороны его личности, чтобы найти самую болевую, самую уязвимую точку, и нашел...
- Доброго здравия, господин Буйгевич, - бодро поздоровался некто и цинично рассмеялся, будучи уверенным, что старик в данный момент находится в предынфарктном состоянии.
- Сейчас к вам придет человек и вы ему отдадите все материалы, касающиеся вашей последней разработки, все, до последней цифры и строчки, человек, который к вам придет, сам занимается этой темой давно и очень упорно, он весьма компетентен в этом вопросе и обмануть его вам не удастся, теперь только вам решать дальнейшую судьбу вашего ненаглядного внука, - разговор резко оборвался, сердце Гергия Мироновича бешенно колотилось, он понимал, насколько все серьезно.
Пришедших было двое, один вел себя настороже, постоянно посматривая по сторонам и проверяя, нет ли где западни, скорее всего был и третий, тот, что должен был прикрыть, в случае необходимости.Второй, видимо, коллега по ученому цеху, был сухопар, среднего роста, жидкие волосы, мышиного цвета, на носу очки, с круглыми стеклами, сквозь них смотрели глаза, которые можно описать строчкой из стихотворения Маршака:
Глаза у Саши велики
Но очень близоруки.
То, что происходило напоминало сцену из фильма, когда белые бандиты пришли к зажиточному старику еврею в дом, нетрудно представить состояние хозяна, на тот момент, а нахального вида махновец, играя пистолетом перед носом трясущегося от страха старика произносит: " ведите в закрома, папаща", - именно папаща, а не папаша, сильно шепелявя. Буйгевич очень натурально разыгрывал муки, которые испытывает человек, делая выбор между совестью и сердечной привязанностью, чтобы ни у кого из этих двоих не возникло подозрения, что их дурачат. Этот его стон и жест отчаяния был настолько убедителен, что не осталось и тени сомнений, в том, что старик окончательно сдался. Он повел их на задний двор, под ржавым баком, в пластиковом контейнере, замаскированном под садовую лейку хранилось то, за чем пришли эти неприятные гости. Он отдал им содержимое тайника, в обмен на внука, но только он знал, один только он, что изменив в уравнении значение всего-то на две десятых, на выходе получалась неработающая схема. Для того, чтобы найти эту ошибку понадобится минимум, полтора года, а за это время данная система морально устареет, станет не актуальной, а флэшка, которую Буйгевич оставил на столе у директора содержит правильную, точную информацию и новосибирские ученые, российские ученые, смогут внести огромный вклад в развитие российской науки,и, как следствие : российской экономики.