Опубликовано в газете "День Литературы", 05.10.2023г.
Пролог
Эта грунтовая дорога некогда гладкая, а теперь ухабистая, пролегала между жилой застройкой и набережной, выложенной серым камнем. Река в этом месте будто застоялась, цвела, на берегах её громко квакали лягушки, и сухой камыш качался от ветра. Он словно бы не замечал того, что происходило рядом…
А в это время, поднимая пыль сапогами, по дороге шли уставшие солдаты. Никто из них не шутил, не смеялся, в основном все молчали, кто-то, вспоминая погибших товарищей, вздыхал. Иные просто смотрели по сторонам, провожая взглядом то, что от города осталось. Руины, завалы, пепелища, да остовы чудом уцелевших зданий. И было понятно, что война и тут побывала…
Шёл в том строю и рядовой Алёшка Чащин, молодой бритоголовый парень, наивная душа. Внешность неприметная, простая. Невысокий, сутуловатый, тёмное от загара лицо, голубые глаза. Сам из деревни, что на Алтае, до войны жил вместе с матерью, без отца, он утонул в Оби во время весеннего паводка. А потому, остался двенадцатилетний подросток в доме за мужика. И огород вскопать, и дров наколоть, и сена скотине вовремя дать. А что поделаешь, матери да сёстрам нужно было помогать. В общем, из-за работы тяжёлой вскоре пришлось Алексею забросить школу. Однако он по этому поводу не переживал. Ну, не давались ему никогда, ни десятичные дроби, ни падежи с глаголами! А потому устроился «неуч» в колхоз работать, сначала пастухом, потом конюхом. А уж когда началась война, то и трактор освоил с лёгкостью. Хлеб сеял, молотил, жал вместе с бабами местными, да ребятами своего возраста. Мёрз, голодал. А осенью 44-ого, когда ему повестка пришла, отправился воевать, да ни куда-нибудь, а прямо в Европу. И вот он уже на подступах к фашистскому логову, бьёт нацистов без сна и отдыха. Да, и когда отдыхать? Дело, за которое миллионы людей сложили головы, нужно было, наконец, завершать…
– Шире шаг! – вдруг услышал Лёха громкий голос своего ротного и, превозмогая усталость, ускорился.
Рядом топал его приятель Афанасий Носов – косая сажень в плечах. Рыжеволосый, взъерошенный, усы не по возрасту. На голове каска, на плече автомат.
– Сейчас бы пожрать – вздохнул дружок и поморщился.
– Ага – кивнул Алексей и тут же вспомнил одну вещицу особенную.
Котелок лежал на дне вещмешка вместе с парой тёплых носок, куском мыла, фляжкой, банкой тушёнки и бережно обёрнутыми в носовой платок письмами из дома. Их ему посылала мать из далёкой Сибири с любовью. А вот котелок Алёшке достался просто так, на память от погибшего под Одером знакомого. Звали дружка Жоркой, а фамилия у него была Усольцев. Отличный был человек и всё тут. Во время последнего боя обвязался гранатами и айда под немецкую самоходку. Так и полёг героем. После похорон, вещи его товарищи поделили поровну. Кто-то взял себе в хозяйство катушку ниток с иголкой, кому-то приглянулся трофейный портсигар, кому газета, а кому и портянки, почти новые…
А вот Алексею перепал столовый предмет алюминиевый лёгкий, не овальной, а круглой формы, такие, как выдавали красноармейцам ещё в 41-ом летом и осенью. По бокам были выбиты узоры. На одной стороне дом, лес и солнышко, на другой, ёлка и колокольчики. А на дне имена всех тех, кто этим котелком когда-то пользовался: Филя, Коля, Антонина, Александр, Осип, Родя и Георгий. Может быть, потому этот предмет и стал Алексею так дорог?
Филимон
Трагедия русского человека заключается ни в том, что он милосерден и добр, а в том, что каждый маломальский враг готов сломать его через колена без зазрения совести. Вот и Гитлер не заставил себя ждать. Полез, пополз, словно спрут смертоносный. И потекли по мирной земле реки крови. Катастрофа вновь надвигалась на Москву как при Наполеоне по мере отступления Красной армии в восточные области. Непонимание, паника и всеобщее горе охватило советских людей. И лишь он верил, что все беды когда-нибудь кончатся…
– Ну, так и что там ещё говорил твой знакомый протоиерей? – вдруг спросил Филимона его сослуживец Сидоров Колька.
Было ему 25 лет, щуплый, чернявый, голубоглазый и очень весёлый.
Филя, от быстрой ходьбы запыхавшись немного, одёрнул шинель, поправил на плече винтовку.
– Батюшка сказывал, что скоро каждый человек снова вернётся к Богу…
– И я? – вдруг засмеялся Колька – Ну, уж дудки. Я комсомолец и не верю этим песням поповским. Послушай, нет Бога, нет. Если бы был, разве ж мы отступали сейчас с такой скоростью?
Филимон вжал в плечи голову.
– Ну, и не верь – сказал он спокойно и отвернулся в сторону.
Солдаты пробирались к своим уже пару недель. Двигались в сумерках или ночью. В тылу врага вели себя осторожно, шли по лесам и болотам. Практически не ели, спали, где придётся. Уставшие, изнеможённые, голодные. От разбитого после окружения под Киевом батальона осталось совсем немного людей: комвзвода Осипов, разведчик Анохин, пулемётчик Стёпа, да рядовые Филя с Колькой. Ещё несколько человек скончались от ран по дороге…
– Ну, и не верь – в который раз повторил Филимон, вздохнул и стал смотреть на берёзы, которые давно уже сделались жёлтыми и начали потихоньку лысеть.
– А вот скажи мне, – никак не унимался Колька – раз ты такой осведомлённый, а вот загробная жизнь есть?
– Конечно, есть… – кивнул Филимон.
– Ну, и что там?
– Думаю, всё спокойно. Никто не обижает друг друга, никто не ссорится…
– Ага, значит, к примеру, какой-нибудь фриц и убитый им Лёнька друзьями становятся? Да, пошёл ты – рассердился Никола, прибавил шаг и приятеля бросил.
И Филимону стало совсем одиноко. Он, стараясь за группой успеть, двигался позади всех, переваливаясь с ноги на ногу, как сонный медведь. Высокий, крупный, неловкий. Лицо красное, полное. Как такой недотёпа смог выжить в мясорубке последних недель, сказать очень сложно.
Может, оттого, что был вдумчив и собран, ни паниковал, ни рвал на себе волосы, да и вообще держал в узде эмоции. Таким всегда был его дед, протоиерей Матвей. Это он рассказывал внуку о Боге. Ну, разве друзьям откроешь такое? Не поймут, засмеют вон, как Колька. Вот и хранил эту тайну несчастный много лет. Уж до последнего времени, точно…
А вообще Филя не был особенным. Рос в обычной многодетной семье. Отец заведовал пасекой колхозной, мать на хозяйстве, да в огороде. Филимон, окончив школу, уехал учиться в район на счетовода. Там на окраине в небольшом флигеле жил его дед, и Филя поселился у него на время учёбы. Поначалу вместе им было очень сложно. Разные взгляды на жизнь, разный возраст, а потом ничего, притёрлись. И старику веселей, и парень под присмотром. В общем, так и потекли лучшие Филины годы. От деда он научился многому, да и вообще Матвей Егорыч был интересный человек. Часто рассказывал о жизни прошлой, как сиротой остался ребёнком, а потом мытарил долго. А уж когда служкой при храме устроился, то мученья его и закончились. В 30 лет получил приход в Псковской волости, женился, хозяйством обзавёлся, стал поднимать своих детей. А в 14-ом, когда началась война с Кайзеровской сворой, ездил на фронт, поддерживал русских воинов, благословлял перед боем, о потерях скорбел, отпевал усопших. В общем, всё как положено. Только вот вскоре у него снова наступили времена тяжёлые.
Новая власть оказалась противницей церквей, рушили храмы, что когда-то православные строили. И дед Матвей снова остался не удел. Благо, дети его уже выросли, и каждый пошёл своей дорогой. А он, похоронив свою жену Матрёну, словно отшельник, закрылся в доме. Правда, люди всё равно о нём помнили. Тихо, чтобы никто не узрел, приносили к нему крестить новорождённых, приглашали на отпевания и похороны. Всё, как и раньше, потому что не все отвернулись от Бога. А ведь без веры жизни нет совсем…
Стал понимать это и Филя, но много позже, когда и он попал в замес, да такой, что и передать сложно. И лишь вера позволяла ему сейчас терпеть жару и холод, жажду и голод, потерю лучших друзей.
– Слышь, Филь, ты прости меня а, если сможешь – вдруг снова возник словно бы ниоткуда рядом Колька. – Не надо нам сейчас с тобою ссориться, зачем. Дорога тяжёлая, что ж мы…
– Согласен – вновь улыбнулся Филя и вздохнул облегчённо.
– А вот ты мне скажи, – опять пристал с расспросами Коля – как думаешь, мы до своих доберёмся?
– Конечно, если не будешь, как слон топать…
– А что я? – посмотрел Николай на свою обувь – Это у меня просто сапоги тяжёлые. А вот ты, между прочим, когда ешь, чавкаешь громко. Я ж ничего. Кстати, котелок у тебя хороший. А мой совсем прохудился. Выбросить что ли?
– Выбрось. Скоро тебе выдадут новый. А пока из моего по очереди будем есть. Не против?
– Не против – обрадовался Коля. – Конечно, не против…