Николай знал отца только по фотографиям и рассказам. На последней фотографии они втроём с мамой. Но годовалый ребёнок не запомнил отца – дерзкого фронтового разведчика, бывшего заключённого, прошедшего три года войны и закончившего её в Праге весной 1945-ого. Всю его грудь увешивали медали и ордена. Отец был не единожды ранен и скончался в 1961-ом, через год после рождения Николая.
Тогда вдовам фронтовиков государство мало помогало, и мать вынуждена была работать уборщицей на заводе, едва успевая ухаживать за больной бабушкой и ребёнком. Поскольку мать была постоянно занята, Николай, как, впрочем, и многие другие мальчишки того времени, воспитывался на улице.
Рос Николай в отца – дерзким, смелым и сильным, развитым не по годам. В двенадцать лет он поднимал тридцатидвухкилограммовую гирю не меньше десяти раз подряд, тогда как его сверстники (и то немногие) десять раз с трудом поднимали шестнадцать килограмм.
А главной особенностью Николая была прямота: он не умел врать и не любил чьего-то диктата. За это его уважали мальчишки-односельчане и тянулись к нему. Вместе гоняли мяч, играли в карты, в пристенок, а также дрались с мальчишками из других районов.
Посёлок, где жил Николай, располагается недалека от Томска. До ближайшего района под названием Черемошники всего полтора километра. Туда приходилось ходить по разным делам, чаще всего в магазины, так как в посёлке был единственный небольшой магазин продуктов.
Одному ходить было небезопасно, но Николай ходил и часто возвращался после серьёзных сражений с синяками. Правда, его противники получали не меньше.
У Николая был друг Володя Варюхин, которого в посёлке прозвали Шишкин, потому что рисовал хорошо. Володя был противоположностью Николая: щуплый, невысокого роста, много читал и рисовал. Друзья играли в футбол, волейбол и часто ходили на речку Киргизку ловить хариусов – красивую, пятнистую, как олень, рыбу.
Однако через некоторое время Николай примкнул к компании сидевших (в основном за хулиганство). Эти парни продавали кирпичи прохожим в тёмных переулках. Однажды им встретился мужчина в костюме и галстуке и на предложение Николая купить кирпич за пятьсот рублей, заикаясь, произнёс, что у него только тысяча. Николай протянул руку.
– Давай тысячу! Извини, сдачи нет!
После этого случая за Николаем закрепилось прозвище Тысяча.
В первый раз попал в колонию в шестнадцать лет. Дело было так. Николай со школьными друзьями – девчонками и парнями, среди которых был и Шишкин, – поехал в горсад на танцы. Возвращались в посёлок поздно вечером. И тут их встретила компания взрослых парней, которые начали нагло хватать девчонок. Тысяча сразу бросился на обидчика и сбил его с ног, но получил удар кастетом от другого. Окровавленный, Тысяча удержался на ногах, схватил камень и ударил им сначала одного, потом второго. Шишкин тоже ввязался в драку. В итоге появилась милиция. Один из нападавших оказался в больнице с тяжёлой травмой. Тысяча попал за решётку, а Шишкин получил условный срок.
Тысяча провёл в колонии три года. Шишкин носил ему передачи, как и полагается другу. К тому времени он уже учился в училище на токаря.
Когда Тысяча вышел на волю, его мать заболела. Нужны были деньги – и на лечение, и вообще на жизнь. Тысяча устроился грузчиком на плодовоовощную базу, а по вечером уезжал в город и занимался мелким разбоем, чтобы собрать деньги на мамину операцию. Операция не помогла, мать умерла через год. А Тысяча снова заработал срок.
Шишкин был в суде и молча слушал приговор.
Пять лет пролетели для Шишкина быстро: он бросил работу токарем и устроился в больницу для психических больных, чтобы обучать находившихся там преступников рисованию. На своих занятиях Шишкин применял методику реабилитации, разработанную одним учёным. Талант художника и педагога раскрывался в нём всё больше, но Шишкин стал попивать и в итоге лишился работы. Меняя одно место на другое, он наконец устроился охранником в тепличное хозяйство, специализирующееся на огурцах.
Однажды ночью, когда Шишкин сидел на посту, прибежал диспетчер и сообщил, что в одной из теплиц резко упала температура. Вдвоём побежали по теплицам и обнаружили разбитое окно. Стали искать вора. Кое-как нашли высокого худого мужика. Оказалось, он из химиков, которые работали днём в теплице.
– Где огурцы? – спросил Шишкин.
– Я не брал, – затрясся химик.
Но Шишкин заглянул в чан с куриным помётом, применяющимся в качестве удобрения, и увидел там целый мешок огурцов, выброшенный вором.
– Зачем воровал огурцы?
– Есть хотел.
Этот ответ Шишкина устроил.
– Бери мешок и пошли с нами! – распорядился он.
Мужик брезгливо взял из чана грязный, плохо пахнущий мешок. Втроём вышли на улицу. Шишкин приказал:
– Хотел есть – ешь огурцы!
– Вы что, они же грязные!
У мужика явно пропал аппетит.
– Ешь, иначе прибью!
И Шишкин со всей силы шарахнул вора. Тот повалился и завопил.
– Ешь, сволочь! – крикнул Шишкин, замахиваясь снова.
Начал химик есть огурец за огурцом. В итоге через час ему стало плохо, и пришлось вызывать скорую.
На следующий день Шишкина вызвали в милицию: вор написал заявление, и против охранника возбудили уголовное дело за издевательство. Грустный, возвращался Шишкин домой и тут встретил Тысячу, только что вышедшего после второй отсидки. Тысяча был весёлый, в подпитии, а рядом с ними – развязные молодые девахи.
– Ты что грустный такой? – не понял Тысяча. – Пошли с нами! Отметим день моей свободы.
Он схватил друга за руку и потащил за собой. Гуляли в столовой, девахи бегали за водкой, а закуску носили официанты, получая свои чаевые. Шишкин поведал о проблеме. Тысяча хлопнул друга по плечу.
– Не дрейфь, братан! Решим твой вопрос завтра!
– Надо бы сегодня, если можно.
– Сегодня так сегодня! – не стал возражать Тысяча. – Вот допьём бутылку и поедем в больницу к этому шнырю.
Около пяти вечера они подъехали на такси к больнице. Тысяча скрылся в дверях, а минут через двадцать вернулся весёлый.
– Решил я твой вопрос! Завтра шнырь маляву накатает, возьмёт всё на себя. Гуляем дальше!
Загул продолжался месяц.
Так Тысяча и жил: от длительного заключения к короткой воле и снова за решётку. Но наступила перестройка, и жизнь Тысячи резко изменилась. Свирепый вид и огромные кулаки сделали его руководителем криминальной группировки «Быки». Деньги полились рекой, девушки открыли свои объятия, а рестораны – двери. Криминальный мир уважал Тысячу, бизнесмены боялись, силовые структуры дремали: видимо, собирались с мыслями.
А Шишкин опять стал художником. Зарабатывал гроши, но Тысяча не забывал друга. Чтобы помочь ему, заставлял бизнесменов заказывать у Шишкина картины. Те покупали, украшая ими стены новых коттеджей, дач и бань. Шишкин радовался дорогим заказам и набивал руку на сюжетах а-ля Рубенс. Он серьёзно повысил своё мастерство в изображении человеческой страсти. Правда, больше ему нравилось писать пейзажи, но их заказывали редко. О том, что заказы являлись следствием бычьей работы Тысячи, он не знал, поэтому стал немного свысока смотреть на других художников, сидевших на голодном пайке.
Всё шло хорошо, но однажды Тысяча с другим криминальным авторитетом был откомандирован в Германию, куда уехал один подельник, присвоивший часть общака. С подельником разобрались. Напарник с деньгами успел скрыться, а Тысяча был задержан и получил срок – семь лет в тюрьме в городе Фрайберге.
Немецкая тюрьма Тысячу поразила: ни колючей проволоки, ни вышек, красивая ограда высотой три метра, как в России вокруг новых офисов, охранники без оружия с улыбками, как продавцы в супермаркетах. Вместо камеры с двухъярусными кроватями – двухместный бесплатный номер с телевизором, электрочайником, шкафом и тумбочками. Постельное бельё чистое, аккуратно заправлено, совсем как в отеле, где Тысяча успел пожить неделю. В коридоре имелись телефон и автомат для приготовления кофе и чая.
Сосед не говорил по-русски, но с помощью небольшой карты сообщил, что его родина – Турция.
Тысяче не понравилось, что его место у двери, и он указал на свою кровать турку. Тот не понял, но, когда Тысяча схватил его вместе с постелью и сбросил на пол, сразу переселился на указанное место, а русский арестант лёг у приоткрытого окна. В тот же день турок хорошо запомнил ряд слов по-русски, обучение которым огромный сокамерник с двумя шрамами на лице сопровождал выразительными жестами.
После отдыха Тысяча нашёл место для курения. Оно оказалось в здании рядом с корпусом проживания. В начале коридора находился магазин, где продавались продукты и сигареты. В курилке Тысяча жестом попросил сигарету у одного из арестантов, затянулся и задумался: «Вот чёрт! Мой батя бил фрицев, а теперь я сижу у них тюрьме, как в советской малосемейке, в которой мать со мной прожила двадцать пять лет. И не просто живу бесплатно – меня ещё и кормить будут!»
Жизнь в «санатории» протекала спокойно и размеренно.
Сначала Тысяча отказывался от работы, но тогда ему закрыли вход в магазин. Пришлось сесть за конвейер и заворачивать конфеты, хотя это и претило его душе. Так что вряд ли его конфеты приносили кому-то счастье в Рождество.
Освоился Тысяча в тюремном общежитии быстро, перезнакомился со всеми бывшими советскими, которых оказалось почти пятьдесят человек, и стал непререкаемым авторитетом. Многим арестантам приносили посылки. Тысяча пользовался дарами без наглости, а установив свои порядки: десять процентов от содержимого передач шли авторитетам, которых было пять человек.
Однажды Тысяча устроил забастовку, узнав, что повар заведения является гомосексуалистом. В итоге повара уволили, а авторитет Тысячи распространился ещё и на охрану.
Тысяча любил заниматься в спортзале, иногда ложился в медсанчасть поправить здоровье. Вскоре его стали выпускать на волю. Сибирские братаны о нём, похоже, забыли, тюрьма не давила, так что было время подумать.
Прошло пять лет. Как-то русские друзья-арестанты привели к нему француза, который получил посылку и часть содержимого припрятал. Тысяча взял француза за его тонкую шею и несколько раз прижал голову к коробке. Француз раскаялся по-французски, но Тысяча заставил говорить по-русски: «Прости, братан!» Когда француз выучил фразу и осознал свою ошибку, Тысяча поговорил с ним через переводчиков. Оказалось, француз сидит за то, что сбывал подделки картин, созданных известными художниками современности. Тысяча вспомнил о Шишкине и поинтересовался, может ли француз продавать хорошие картины друга. Француз ответил, что рынок есть, но надо видеть произведения.
И вот в Сибири в кармане у Шишкина зазвонил телефон. К этому времени у художника совсем исчезли заказы, и он потихоньку проедал ранее заработанные деньги. В трубке – жизнерадостный голос Тысячи:
– Привет, братан!
Тысяча вкратце рассказал о своей жизни и предложил другу бизнес – писать и продавать яркие пейзажи. Отправлять нужно будет в Москву, а оттуда картины поедут во Францию. Шишкин согласился и приступил к работе. Вскоре собрал первую посылку. А через месяц на его счёт упала тысяча долларов. Криминальный друг сообщил, что картины пошли на ура. Так друзья стали неплохо зарабатывать на картинах. Вскоре Шишкин подключил и других художников, раздавая им заказы.
Однажды пейзажи Шишкина попались на глаза менеджеру художественной галереи Лондона, и тот попросил прислать три картины. Первая выставка принесла успех: в общей сумме пейзажи ушли за пятьдесят тысяч долларов.
Из Лондона Шишкин заехал во Фрайбург и вместе с Тысячей отметил успех в ресторане Zirbelstube. Они сидели на веранде в окружении красных роз и вспоминали далёкое детство, изумляясь перипетиям судьбы. Десятки блюд от баварских сосисок до стейков из мраморного мяса сменяли друг друга. Постоянными были лишь водка и разговоры о России, далёкой, но такой близкой.
После встречи с Тысячей Шишкин снял квартиру во Фрайбурге и стал писать здешние пейзажи. Однако его картины брали всё хуже. Видимо, сказывалось то, что художник уже чувствовал усталость от чуждой ему природы – прилизанной и неестественной.
Шишкин решил развеяться у школьного товарища Вешеля Паши, немца, который десять лет назад переселился в Германию. Жил Паша вместе с женой Лизой в небольшом городке в пятидесяти километрах от Франкфурта-на-Майне. У них был шикарный коттедж, машина Audi, в доме было полно бытовой техники, стояли тренажёры и массажное кресло.
В качестве подарка Шишкин привёз свою картину – изображение реки Киргизки, огибающей гору, на которой растут высоченные сосны. У Паши выступили слёзы: он вспомнил, как с этой горы пацаном летал на лыжах, часто врезаясь в кусты, росшие вдоль берега.
В подвале у Паши тонны моркови, картофеля и свёклы, что удивило земляка из Сибири. Уже за столом, угощая домашним самогоном из сливы, Паша поведал историю появления овощей. Правда, начал издалека:
– Однажды бургомистр объявил, что городку требуется пчеловод. Купил я три десятка ульев и пришёл к градоначальнику: дескать, готов стать пчеловодом, раз родина требует. Но бургомистр возразил: «А зачем ты купил три десятка? У нас Курт умер, пчеловод, но у него стояло десять ульев. Значит, столько и можно, чтобы не создавать конкуренцию. Вот тебе участок, туда и ставь пока ульи». А у меня ж характер русский! Поставил на указанное место один десяток, а остальные два в лес отвёз: не пропадать же добру! Проходит год. Накачал я несколько фляг шикарного мёда, но немцы не покупают. Пробуют, хвалят, но берут у других – коренных немцев. Как-то сидит у меня сосед, балуется моим сливовым вином и говорит: «Куплю у тебя мёд, но есть два условия». Я рад до небес: «Бери! Любые условия выполню!» А он мне: «Не торопись! Во-первых, я на десять процентов возьму дешевле, чем беру у Фридриха. А во-вторых, ты ни одному немцу не говори, что я у русского немца взял». На этом и порешили. Вот, пятый год продаю и никаких проблем!
Тут Паша добавил:
– Правда, одна проблема всё-таки возникла. Бургомистр потребовал оформить землю в аренду – примерно гектар вокруг ульев. Пришлось оформлять. А на следующий год – штраф за то, что большая часть не используется и на ней трава растёт. Вот и пришлось мне купить трактор и засаживать землю овощами. Теперь мучаюсь со сбытом овощей.
Лиза пила вино и молча слушала рассказ мужа. А потом вдруг заплакала. Шишкин попытался успокоить, но у той только плечи вздрагивали и слёзы текли.
Это Лиза была инициатором переезда. Когда впервые оказалась в Германии и увидела красивые дома, переполненные полки в супермаркетах, шикарные дороги, то сразу загорелась жить в этой стране. Ведь на дворе 1991-ый год: в России бардак, серость городов, отсутствие работы. Так и умчались Лиза с Пашей в заграничный рай. Однако в первый же год почувствовали немецкий порядок. Особенно это коснулось Лизу. Она устроилась контролёром на завод и через месяц отчитала за брак местного немца, за что её не перевели на конвейер упаковщицей, хотя в России она десять лет трудилась на этой должности. Сын Паши и Лизы тоже поплатился: за слова в курилке о хорошем образовании в СССР его уволили с военного завода, и теперь он трудится рабочим, имея высшее образование.
– Да, здесь каждый сверчок должен знать свой шесток, – произнёс Шишкин.
И чем дальше шли разговоры, тем больше он хотел обратно в Россию. Вешели простились с ним со слезами на глазах. «Человек сам делает выбор, – рассуждал художник по пути во Фрайбург. – Вешели сделали. Они уже немцы, хоть и некачественные. Русские немцы. Их дети в Германии, и вся жизнь теперь связана с этой страной. А меня что здесь держит? По сути, только Тысяча и держит. А пиво и в России можно пить, да и вкусно поесть – при наличии денег. Конечно, в Германии радуют глаз красивые дома, ухоженные улицы, зелень и цветы. Но наши берёзки, сосны, реки лучше, душевнее. И поговорить есть с кем. Вышел на улицу, и кто-нибудь да молвит тебе слово. А здесь вынужден слушать лающий язык, и в меню трудно разобраться. Нет, надо домой двигать!»
Через месяц он объявил Тысяче, что решил возвращаться в Сибирь – для вдохновения. Тысяча долго уговаривал подождать его: осталось-то всего полгода. Но Шишкин был непреклонен. Обнялись на прощанье.
В московском аэропорту у Шишкина потерялся чемодан. Нашёлся только на второй день, но уже без бутылки вина. Это маленькое недоразумение не остудило радости возвращения. Целый день Шишкин провёл в отеле в Домодедово, а вечером гулял по лесу вокруг отеля и наслаждался свежим воздухом родины, не обращая внимания на некоторое количество мусора и на грязь, в которую то и дело попадали ботинки.
На следующий день он был уже в родной Сибири, встречался с соседями, пил водку и рассказывал о жизни в Германии. Второй день повторил предыдущий с той лишь разницей, что Шишкин рассказывал о встрече с Тысячей. А на другой вечер к нему пришли незнакомые мужики, скрутили руки, привезли в какой-то подвал и спрашивали там о Тысяче и о деньгах. Шишкин ничего не знал, как и его друг Тысяча. Компаньон Тысячи присвоил деньги и уехал с ними в Испанию, хотя Тысяча был уверен, что тот вернул деньги в общак.
Били долго, жестоко, а потом ломали пальцы на правой руке. Как художник Шишкин понимал, что его лишают средств к существованию, но о том, где находится Тысяча, молчал, не мог выдать друга. Правую руку изуродовали, так ничего и не добившись. Выбросили еле живого в районе посёлка Свечного.
Кое-как Шишкин добрался до дома. Мать охала, ахала и жалела, что сын вернулся в Россию. Но выбор уже сделан и сожаления бессмысленны. Хорошо, рядом больница, где Шишкина знали. Наложили гипс, перевязали, вызвали полицию. Пострадавший говорил, что напали неожиданно, потерял сознание, очнулся на Свечном. С его слов всё записали, недоверчиво покачали головой и удалились.
Снова жизнь Шишкина резко изменилась. Осень перешла в зиму. Внезапно выпал снег, который уже не таял. Свинцовые тучи нависали над городом, и настроение крутилось около нуля. Шишкин не знал, что делать. Рисовать он не мог. Ждал звонка от Тысячи, чтобы предупредить его, иначе другу грозит беда. Несколько дней сидел дома. Мать варила борщ, щи, стряпала ватрушки, пекла блины и жарила его любимые котлеты. Лишь раз он съездил в Райффайзенбанк за деньгами, которые отдал матери.
От Тысячи известий не поступало. Время шло, деньги потихоньку таяли. Кости на пальцах срослись: три – хорошо, а два (мизинец и четвёртый) остались изогнутыми. Но первыми тремя уже можно было держать кисточку и карандаш, и Шишкин пошёл на старое место работы, в больницу, учить преступников.
Тысяча появился внезапно во время занятий. Его было не узнать: чёрное итальянское пальто, белоснежный шарф, остроносые чёрные туфли и американские джинсы. Джентльмен, да и только!
Шишкин закончил занятия и потащил друга домой. По дороге поведал историю своего возвращения. Тысяча изменился в лице, но быстро пришёл в себя.
– Мне надо переодеться. Придётся тебе съездить в магазин, – Тысяча начал действовать.
Поздно вечером он ушёл, оставив Шишкину небольшой дипломат и банковскую карту, и попросил спрятать это.
– Мы ещё повоюем, брат! – эти слова запомнились навсегда.
Тысяча пропал как в воду канул. В городе после его исчезновения поговаривали, что разборка была крупная в криминальном мире, двоих убили, но о его друге ни слова...
Иногда Шишкин покупал полтора литра пива, наливал две кружки, брал одну в руку, чокался с другой и пил с закрытыми глазами, улетая в ресторан далёкого Фрайбурга, где когда-то они с другом вспоминали любимую родину.
Прошло три года, наступил 2016-ый. И однажды Шишкину на счёт упало пятьсот тысяч рублей. Сумма повергла Шишкина в смятение. В тот день он проверял баланс в банкомате, зная, что на счёте должно быть около нуля, да так и сел на стул в помещении Сбербанка. «Ошибка, конечно ошибка, – шептал он, как заклятие. – А может, жулики? Но те снимают, а не кладут... Значит, ошибка!»
Он снова встал в очередь к банкомату. Потные пальцы искали клавиши и неверно ввели ПИН-код. Шишкин вновь бросил пальцы на поиски нужных цифр. Наконец, получилось! Оглянулся: позади стоят две бабуси. Шишкин нажал, чтобы открыть баланс. Сумма пятьсот тысяч двести десять рублей оставалась неизменной. Шишкин быстро сбросил отображение баланса и решил снять десять тысяч. Две красные хрустящие купюры опустились в карман куртки.
Шишкин подошёл к оператору, она сделала ряд манипуляций на компьютере и сообщила, что перевод от Владимира Николаевича Варюхина. Как же так?! Шишкин сам себе послал пятьсот тысяч?! Постепенно дошло и до оператора. Она хотела что-то вымолвить, но Варюхин успел остановить, пробормотав: «Извините, не на ту карту посылал. Извините!» И, неловко сдвинув стул, поднялся и зашагал прочь. На улице вздохнул полной грудью, затянулся сигаретой, долго неторопливо курил. «Чудеса, да и только! Может, Боженька обо мне вспомнил?»
Почти месяц не тратил таинственные деньги, перевёл четыреста пятьдесят тысяч на вклад, остальные лежали на карте. Никто Шишкина не тревожил, и потихоньку он принял Божий дар как данность.
Но через три месяца на счёт снова упали пятьсот тысяч.
Шишкин никому не говорил. Как и в первый раз, сразу перевёл на вклад четыреста пятьдесят тысяч, а остальные потратил. Чудеса продолжались: каждые три месяца душу радовало очередное пополнение баланса. Шишкин стал откладывать меньше, по четыреста тысяч, дома сделал ремонт, матери купил хорошую дублёнку, приоделся сам. Теперь Шишкин больше не ходил в банк, а смотрел баланс в приложении на новеньком смартфоне. Иногда возникали мысли, что это проделки Тысячи, но уверенности в этом не было.
Со временем Шишкин стал тратить ещё больше, но к августу 2022-ого года у него на счету лежало уже почти тринадцать миллионов рублей! Пенсионер-миллионер!
Преподавание тем не менее не бросал. Сегодня должна была состояться выставка работ его учеников в местном музее. Шишкин ходил по залам, но смотрел не на картины, а наблюдал за лицами своих подопечных. Как же радовались его ученики! «Гляди, моя картина!» – то и дело раздавались громкие возгласы, и кричавший тащил кого-нибудь к стене, а то хватали и самого Шишкина. Шишкин аккуратно убирал руку, но к картине двигался.
Но внезапно его схватила совсем другая рука, и Шишкин не захотел её убирать. Он узнал эту крепкую руку в наколках. Развернулся и пропал в объятиях Тысячи. Друг в камуфляжной форме, казалось, раздавит его. Потом Тысяча резко отстранил Варюхина и всмотрелся в его лицо.
– Шишкин, молодчик! Здравствуй, брат!
– Жив, слава Богу! – у Шишкина защипало в глазах, выступили предательские слёзы.
– А ты что, меня похоронил? Я же тебе говорил, что мы ещё повоюем! Одиннадцать лет и воевал, но вот отвоевался, – он приподнял левую штанину, под которой сверкнул металл. – Теперь я с железкой. Теперь мы как бы равны: ты без пальцев, я без ноги, оба инвалиды. Но я заслуженный, а ты из-за меня...
Вечером местные жители видели, как двое мужчин (один высокий, крепкий, хромающий, второй – жалкая копия первого) шли с сумками через сосновый бор и спускались с горы к шустрой речке Киргизке. Потом друзья сидели на берегу, смотрели, как на водной ряби играют яркие солнечные блики, и, открыв бутылочку, долго разговаривали. Тысяча рассказал о смене фамилии, о войне в Судане и в Сирии в составе ЧВК «Вагнер», а также о войне на Украине.