«Дынь-дынь-дынь» в дверь, было сердитым и громким. Похоже, кто-то из внуков прибыл. Так стучат только они. Но сегодня что-то уж больно сердито. Занятия нет, знать, чего-то случилось. Всё это мелькало в голове, пока шла к двери.
Точно. Через порог перевалился мой плачущий первоклассник и уткнулся мне в живот. Обняла. Постояли единым существом, помолчали. Потом сквозь слёзы Гордей произнёс:
- Я не на урок. Меня Еля не так на автобус посадил…
Дальше я уже понимала с трудом. Выручил звонок дочери:
- Мам, привет. К тебе Гордей сейчас придёт. Сегодня я не дома. Оставила их одних, Еля должен был отправить его на секцию, в автобус посадить. Посадил на час раньше, а сам на плавание ускакал. А младший на следующей остановке сошёл и идёт к тебе, домой попасть не может: ключи потерял. Ты уж прими молодого человека.
- Доча, уже стоим, плачем, обнимаемся. Не волнуйся.
- Спасибо, мамочка! Ты его без пятнадцати четыре выпусти на автобус. Он дойдёт.
- Дочь, к чему такие сложности, довезём.
- Нет, нет. Они должны учиться сами добираться. А то возим, докатались: они не знают, как автобус изнутри выглядит и как там ездить нужно. Когда-то ж надо их приучать.
- Хорошо, доча, сделаю.
- Спасибо, мам. Пока.
Гордей уже снял куртку, разулся.
- Давай-ка мой руки и в кухню, - начала я мальчишку организовывать, пытаясь отвлечь от неприятности.
- Чай-то попьёшь? У меня остался торт от вчерашнего чаепития. Вкусный.
Но Гордей, вспомнив о чём-то, вновь зарыдал:
- Я ключи потеря-я-а-а-л! Как я теперь домой попад-у-у?
- Да не реви ты! – попыталась я остановить его, - Разве из-за этого плачут? Давай-ка лучше пей чай и слушай, чего скажу. Это важно. Еля ошибся, это у любого бывает. И у меня и мамы, и у тебя. Ключи потерял – это всего лишь неприятность, так тоже бывает. Но это исправимо. Пусть лишние хлопоты придётся пережить, но завтра мама или дедушка закажут новые ключи. В дом ты попадёшь, не переживай. Из-за неприятностей не плачут, потому что это ерунда. Плачут, когда умер дорогой человек, например. Тут не исправить, тут горе, а ты про ключи. Не реви, лучше чай пей.
Гордей смотрел на меня, осмысливая сказанное, молчал. Я, пытаясь переключить его на что-то позитивное, сказала:
- Ты вчера по ориентированию второе место занял, говорят. Мо-ло-дец какой! Вот уж не заблудишься.
Прожевав кусок торта, внук сказал:
- А чего там, когда нет карты и компаса, смотри на мох и муравьиные кучи.
Не стала ставить мальчишку в неловкое положение и спрашивать о том, как быть, если снег кругом и не видно ни мха, ни муравьиных куч, и поинтересовалась:
- Всего-то?
Внук кивнул, хлебнув из чашки. Я, вспомнив, вернулась к теме ключей:
- А знаешь, Гордейка, я вспоминаю своё детство, детство твоей мамы, тёти Настюши, детство друзей и скажу точно: ни один не вырос без того, чтоб не потерять ключи. Вон, дед на что четкий у нас, и тот чего-нибудь теряет. Обещай, что рыдать больше не будешь.
- Ага, кивнул внук.
- И ещё. Ты вечером поблагодари Елю.
- За что? – удивлённо уставился на меня Гордей.
- Ну, во-первых, он, как старший брат, о тебе проявил заботу, не отмахнулся. А что ошибся, то так бывает. А во-вторых, ты бы сейчас не сидел у меня и не пил бы чай с тортом. Мы с тобой целый час вкусно общаемся. Разве не так?
- Ага, - улыбнулся Гордейка.
Я взглянула на часы. Время было собираться. У порога я попросила:
- Ты, когда в автобус сядешь и будешь ехать, позвони мне, чтоб я не переживала и знала, что у тебя всё получилось. Хорошо?
- Ага, - снова агакнул внук, согласно кивнув.
Вскоре позвонила дочь:
- Мам, не переживай, мы на месте, он доехал уже. Я по часам отследила. Спасибо.
- Не за что. Тебе спасибо, успокоила.
Вечером, после ужина, шёл разбор Елькиных полётов. Мать была сурова, обращаясь к старшему сыну:
- Ты, хоть, понимаешь, к чему привела б твоя невнимательность? Вот уехал бы Гордей на другой конец города и потерялся бы там, где один ещё никогда не был, ничего не знает, как до дому доехать, тоже не знает. А если бы встретились люди нехорошие, увели бы его к себе, и остался бы ты без брата. Как тебе такое? Нравится?
- Нет, - глухо и чуть испуганно ответил Еля, которому и в голову такое не приходило.
Гордей сидел тихо и смотрел то на мать, то на Елю, то на молчащего отца. И ему вдруг сделалось жаль брата, который сидел нахохлившимся воробьём и, молча, смотрел в пол. Никогда он не видел братишку таким придавленным и несчастным. Словно какая-то невидимая никому пружинка распрямилась внутри, и он, неожиданно для самого себя, громко и твёрдо сказал всем и никому:
- Не надо ругать Елю!
Мать сначала застыла, потом повернулась к мальчишкам, посмотрела на удивлённый взгляд Елисея, направленный на младшего брата, потом чуть удивлённо произнесла:
- Ишь, ты! Заступник какой нашёлся!
Затем скомандовала:
- А ну, оба марш к себе!
Елька встал со стула, снова взглянул на брата и пошёл из комнаты. Гордей отправился следом.
Мать, закрыла за ними дверь и уже не сдерживала улыбку. Посмотрев на мужа, стоявшего к ней спиной, увидела, как тряслись от смеха его плечи.