Глава 7. Приграничные бои
Девятая кавалерийская дивизия, в которую был переведён Михаил, входила в кавалерийский корпус Белова и располагалась в полевых лагерях недалеко от пограничной реки Прут. В случае военного конфликта дивизия должна была прикрывать отведённый ей участок границы. Кавалерийская дивизия уступала стрелковой и по численности, и по количеству тяжёлого вооружения. В ней было около семи тысяч бойцов, три броневика, противотанковые пушки-сорокапятки, традиционные тачанки (по шестнадцать в каждом полку), один артиллерийский дивизион на конной тяге, двенадцать пушек. Одним словом, соединение больше подходило для войн прошлого, чем для современной "войны моторов".
Главным отличием и преимуществом кавалеристов перед частями, в которых до этого Михаилу довелось служить, была мобильность подразделений и высокая обученность личного состава, в первую очередь – командиров. Обе дивизии корпуса были сформированы преимущественно из потомственных казаков, их выучка была гораздо выше, чем у бойцов стрелковых частей, набранных по призыву. Михаил был удивлён: казаки не только традиционно хорошо держались в седле и искусно махали шашками, но и метко стреляли и, спешившись, умело вели учебный бой, успешно используя приёмы борьбы с танками и бронемашинами противника. Этому подчинённых неустанно учил командир корпуса генерал Белов, закончивший в тридцать третьем году общевойсковую академию и хорошо знавший тактику и стратегию современного боя.
Михаил был назначен фельдшером семьдесят второго кавалерийского полка.
Медицинский пункт у кавалеристов был на колёсах. В распоряжении фельдшера был выделен специальный крытый брезентом фургон с красным крестом на борту. Фургон тянула пара лошадей, на него грузился весь штатный комплект, необходимый фельдшеру в походных условиях. Ездовой, он же санитар, Семён Ушаков был из казаков, но после травмы, полученной при падении с лошади, его признали ограниченно годным и перевели на эту должность. От сознания своей неполноценности страдал, но на новой должности служил добросовестно. С Михаилом они подружились сразу.
Однако с другими однополчанами отношения складывались непросто. Казаки – люди самолюбивые и своенравные, чужаков признают не сразу, и поначалу у Михаила случались трения.
Командир полка полковник Селиванов, потомственный казак, требовательный и порой горячий, очень любил лошадей и не терпел подчинённых, не умевших обращаться с конём. На первых же занятиях он спросил новичка:
- Откуда будешь родом, казак?
- С Урала, товарищ полковник!
Селиванов окинул его крепкую коренастую фигуру и спросил снова:
- Из уральских казаков значит?
Михаилу неприятно было вести разговор на эту тему. Он уже уловил, что казаки относятся свысока к людям не из казачьего рода, но ответил, как есть:
- Нет! Из потомственных таёжных охотников.
Полковник его ответом был явно разочарован:
- Из мужиков значит… Ну, чего ты, доктор, кроме медицины умеешь? Верхом могёшь… или только в коляске ездил?
Михаил, освоивший в детстве азы верховой езды, на вопрос ответил утвердительно. И напрасно. Ему тут же подвели коня, и он, вскарабкавшись в седло, понял, что боевой конь сильно отличается от колхозных лошадок, на которых ему приходилось ездить в ночное. Он тихонько пустил коня рысью по кругу. Собравшиеся вокруг казаки, которых учили держаться в седле едва ли не с пелёнок, с улыбкой смотрели на Михаила, сидевшего в седле мешком, а полковой задира и забияка Гришка Люшня ехидно посоветовал:
- Держись, дохтур, за седло крепше! А то ветерок дунет, не ровён час, свалишься!
Казаки загоготали, а Селиванов махнул рукой:
- Слазь! Не то таманцы увидят и засмеют нас!
Михаил, пунцовый от стыда, слез с коня. Лучше бы сказал, что умеет ездить только в коляске. А Селиванов с новым вопросом:
- Ездок ты только в коляске, а стрелять умеешь?
Михаил замешкался, не попасть бы и тут впросак, но всё же ответил утвердительно:
- Стрелять умею… из винтовки, из автомата и из пулемёта!
Люшня не преминул вставить реплику:
- Товарищ полковник, если дохтур стреляет так же, как на коне гарцует, то нашему полку хана!
Михаил заиграл желваками, надоел уже этот выскочка, и зло ответил:
- Может гарцую я и плохо, но из карабина тебя, чубатый, перестреляю!
Гришка завёлся с пол оборота:
- Чтобы меня, казака, какой-то мужик перестрелял!
Полковник, хорошо знавший Григория, посмотрел на Михаила с одобрением, в его глазах заиграл азартный огонёк, и он оборвал их перепалку:
- Боец за свои слова должен отвечать! На стрельбище покажете, кто их вас лучший!
На стрельбах в очном споре по стрельбе из карабина и автомата Михаил победил Григория с заметным преимуществом. Люшня закусил удила: его, лучшего в полку стрелка и рубаку, перестрелял "какой-то докторишка из мужиков". Он посчитал проигрыш досадной случайностью и горел желанием взять реванш. Но остальные стали поглядывать на "дохтура" с интересом и уважением. Пригодилась Михаилу наука майора Олейникова.
Полковник Селиванов подвёл итог стрельб и перед строем полка отдал приказ:
- Товарищ Люшня, ты спор проиграл, потому прикрепляю тебя к сержанту Алексееву, чтобы он научил тебя метко стрелять! А ты должен обучить его верховой езде! Чтобы через месяц Алексеев держался в седле не хуже любого казака!
Совместное дело сблизило Михаила и Григория, совершенно противоположных по характеру людей, и вскоре отношения у них наладились, а в дальнейшем они даже подружились. Спокойный, рассудительный Михаил рассказывал Григорию о финской войне, учил его основам стрельбы и приёмам маскировки снайпера. Горячий и самолюбивый Григорий показывал Михаилу образцы верховой езды и приёмы владения шашкой. Однако обучали они друг друга всего две недели: началась война, доучиваться пришлось во время боевых действий.
Англосаксам всё-таки удалось развернуть Гитлера на восток: Германия вероломно и внезапно напала на СССР, растоптав договор о ненападении. Гитлер, следуя своему плану, практически подчинил себе Европу, весь её потенциал и ресурсы были в его распоряжении. Вместе с Германией войну Советскому Союзу объявили её союзники: Италия, Венгрия, Румыния, Финляндия, Словакия, Норвегия. Без объявления войны на стороне Германии добровольно воевали части и соединения Болгарии, Франции, Хорватии, Дании, Испании, Швеции, Польши, Голландии, Прибалтийских стран. Не было лишь англичан, спрятавшихся от гитлеровской мобилизации на своих островах. Но Гитлер рассчитывал на то, что после капитуляции Советского Союза англичане сами приползут к нему на коленях и попросятся в Великий рейх. В результате общеевропейской мобилизации вплоть до середины тысяча девятьсот сорок третьего года сохранялось численное превосходство фашистов над Красной Армией. Только после переломных сражений, когда исход великой битвы между светом и тьмой стал очевидным, "крысы" старой Европы побежали с тонущего корабля, и "тысячелетний" рейх практически в гордом одиночестве закончил своё существование.
Одним словом, получился, как и во времена Наполеона, новый поход объединённой Европы против России, закончившийся так же бесславно, как и предыдущий, но с гораздо большими жертвами со стороны Советского Союза. И этому было объяснение: Германия с самого начала повела войну на полное уничтожение противника. Фашисты отбросили все нормы морали, всё человеческое. Бесноватый фюрер заранее дал своим псам индульгенцию "на отстрел дичи", иначе говоря, на истребление "ненужных народов". И понадобилось некоторое время для того, чтобы народы Страны Советов осознали, что на этот раз они воюют не с "цивилизованной Европой", а с взбесившимся зверем. Период этого осознания был для страны наиболее тяжёлым. Только тогда, когда участь, ожидавшая Россию, стала понятна последнему пацифисту, возникла ответная реакция и началась Священная война во имя жизни! В результате Великая Отечественная война оказалась самой страшной и кровопролитной в истории человечества.
Сегодня, когда война изучена и описана потомками вдоль и поперёк, судить о ней легко. Легко осуждать одних и прославлять других. В наше время о войне судят либо с позиции победителей, либо со стороны проигравших. Тогда всё было намного сложнее, особенно в сорок первом. В жестоком поражении Красной Армии в начальный период войны было много субъективных причин и много причин объективных. Но важнейшими факторами всё же остаются коварство, вероломство и внезапность нападения Германии, приведшие к большим потерям в людях, в технике и вооружении. Русские полководцы всегда недооценивали лицемерие и коварство западных противников: во все времена считали их более порядочными и благородными, чем они были на самом деле, и часто становились жертвами своих представлений. Не избежало этой извечной ошибки и руководство Советского Союза во главе со Сталиным.
На Южном фронте в начале войны обстановка была более благоприятной, чем на других фронтах. Здесь в первые десять дней противнику не удалось совершить крупный прорыв, подобный тому, который немцы совершили на Западном фронте. Поэтому части и соединения успели частично отмобилизоваться, то есть получить недостающий до штатов военного времени личный состав и технику. Они хотя и отступали под натиском превосходящих сил, но воевали более успешно.
Второй кавалерийский корпус был приведён в полную боевую готовность рано утром двадцать второго июня. На пограничном Пруте уже шли бои. К середине дня обстановка прояснилась. Ударные подразделения румын смяли пограничников, захватили мосты через Прут и теснили стрелковые части, выдвигавшиеся для прикрытия границы.
Генерал Белов в это время отдыхал в санатории в Одессе. Командовал корпусом начальник штаба полковник Грецов. Пока Белов добирался до корпуса, начальник штаба вскрыл секретный пакет и отдал приказ девятой кавалерийской дивизии выйти в полосу ответственности, отбросить войска противника за границу, вернуть и взять под контроль железнодорожный и шоссейный мосты через Прут. К исходу двадцать второго июня задача была выполнена лишь частично. В районе Готешты кавалеристы действовали успешно, они практически разгромили шестой румынский полк и захватили свыше сотни человек в плен. Однако в районе Фэлчиул вернуть мосты сходу не удалось: противник уже захватил плацдармы и создал предмостные позиции.
Белов вернулся в корпус только через сутки. По пути заезжал к командующему девятой армией, чтобы уточнить задачу. Командующий категорически запретил войскам переходить пограничную реку Прут. Основная задача: прикрытие государственной границы на участке протяжённостью сорок километров от Леово до Готешты и обеспечение планомерной мобилизации. Существующие мосты через Прут командующий приказал взорвать.
По прибытии, командир корпуса оценил обстановку на месте и задачу по уничтожению мостов возложил на два полка девятой кавалерийской дивизии. Поддерживал полки отдельный артиллерийский дивизион. Руководил ударной группой помощник командира дивизии полковник Осликовский. Уже в ночь на двадцать четвёртое июня шоссейный мост был успешно захвачен и взорван сапёрами. С железнодорожным мостом в районе Фэлчиул пришлось сложнее. На этом плацдарме оборонялся гвардейский батальон румынской пехоты, равный по огневой мощи кавалерийскому полку, который поддерживался из-за реки огнём восьми батарей. Через три дня после начала войны за этот плацдарм разгорелся жаркий бой.
Михаил, повидавший боевые действия на финской войне, в таком крупном бою участвовал впервые, а для личного состава семьдесят второго кавалерийского полка это вообще была первая серьёзная встреча с противником.
С утра развернулась артиллерийская дуэль. По противнику била вся артиллерия кавалерийской дивизии и батареи полковой артиллерии, которые по силам ненамного превосходили неприятеля. Противник активно отвечал. Наконец артиллерия стала умолкать. Спешившиеся конники двух полков пошли в атаку, но почти сразу же залегли, встретив сильный огонь со стороны вражеской пехоты. Появились первые раненые и убитые – с этой минуты Михаилу наблюдать за боем было некогда, хотя его задачу значительно облегчали подразделения медико-санитарного дивизиона во главе с начальником медицинской службы дивизии, которые своевременно и быстро эвакуировали раненых с передовой.
Во второй половине дня артиллерия, уточнив цели, начала активно подавлять огневые точки противника. Помогла конникам и эскадрилья армейской авиации девятой армии, которая удачно отбомбилась по позициям румынской артиллерии. Кавалеристы тоже не сидели сложа руки. Перед повторной атакой полковник Осликовский снял с тачанок три десятка станковых пулемётов и выдвинул их на передний край. Пулемётчики дружно ударили по врагу и хорошенько причесали его позиции, после чего кавалеристы дружно пошли в атаку. На этот раз румынские гвардейцы не выдержали натиска спешившихся конников и побежали: кто – через мост обратно в Румынию, кто – прямо в реку. Преследовать румын кинулись два конных эскадрона, ожидавшие своего часа в засаде. Они не только очистили мост от бежавших гвардейцев, но и, ворвавшись на противоположный берег, прошлись по позициям румынской артиллерии. Артиллеристы, не очухавшиеся ещё после авиационной бомбёжки, кинулись наутёк. Их постигла бы участь пехотного батальона, к тому моменту полностью разгромленного, но Осликовский отдал команду прекратить преследование. К нему подлетел на коне командир полка Селиванов и стал упрашивать:
- Николай Семёнович, ну бегут же! Разреши ударить в конном строю по тылам! До Бухареста гнать будем!
Обстановка для конного рейда складывалась действительно благоприятная, но Осликовский был категоричен:
- Нет! Границу переходить строжайше запрещено! Организуй оборону и подключай сапёров! К утру мост должен быть взорван!
Потери полка были небольшими. Михаил, закончив эвакуацию раненых в медико-санитарный эскадрон, получил от начмеда дивизии задачу: оказать первую помощь раненым пленным.
Михаил приказал Ушакову ехать на отбитые у румын позиции. Здесь уже работал отдел НКВД. Пленных было немного, в основном сдались раненые. Остальные румынские гвардейцы либо бежали, либо были уничтожены в ходе боя. Здесь же работала похоронная команда, увозившая погибших к месту захоронения. Солдаты из подразделений обеспечения собирали трофеи, в первую очередь – оружие. Михаил доложил начальнику особого отдела НКВД о поставленной ему задаче и с его разрешения принялся перевязывать раненых румынских солдат. Пленные смотрели на русского фельдшера с опаской и даже со страхом, но безропотно давали себя перевязать. Взбунтовался только один, судя по знакам различия, командир младшего звена. Михаил попытался ему обработать рану на ноге, но румын, гневно сверкнув глазами, отодвинул ногу и со злобой что-то проговорил. Михаил не мог понять румына и громко, чтобы услышал начальник особого отдела, неподалёку проводящий опрос пленных, воскликнул:
- Не хочет перевязываться! Говорит чего-то, не пойму что!
Особист оторвался от допроса и, захватив с собой переводчика, подошёл к Михаилу. Выслушав надменно-спесивую речь пленного, переводчик – солдат из автотранспортного батальона, знавший румынский язык, перевёл:
- О какой-то международной конвенции лепечет. Требует уважительного к себе отношения и отправки всех раненых в лазарет, чтобы им оказали помощь в хороших условиях.
Майор-особист многозначительно хмыкнул и достал из кобуры пистолет:
- Требует, говоришь? Переведи: мы его в гости не приглашали и потому лазаретов для него не припасли! Но я могу его избавить от мучений и отдать вон тем ребятам!
Особист рукой, в которой держал пистолет, показал на солдат, собиравших на повозку убитых, и, не мигая, уставился на пленного. Переводчик ещё переводил, а пленный уже всё понял без слов, едва майор достал пистолет, и на глазах полинял. С него слетела вмиг вся спесивость, куда-то исчезла надменность, глаза округлились от страха. Удовлетворённый произведённым эффектом начальник особого отдела сказал, обращаясь уже к Михаилу:
- Видишь, сержант, фашист тоже за шкуру свою дрожит! Так что обломаем скоро им рога! Перевяжи, чтоб кровью не истёк, и ко мне его на допрос!
Закончив перевязку пленных, Михаил вернулся в расположение полка. Здесь его поджидал Григорий Люшня. Григорий получил лёгкое ранение, но ещё не остыл после боя и долго возмущался, что командиры не разрешили преследовать румын. Спустив пар, перешёл к делу:
- Мишка, перевяжи, ради бога, пуля по плечу царапнула, ноет зараза! В сандивизион не хочу, оставят там!
Рана у Григория в самом деле оказалась царапиной. Михаил хорошенько обработал её, чтобы не было заражения, и проинструктировал друга:
- Завтра поутру на перевязку. Если сильно заболит, подъезжай в любое время.
Григорий принялся благодарить его:
- Вот спасибочки! Лежать сейчас не время, тут такое началось! А я тебе трофей привёз! Во, гляди, какой аппарат снял с мотоцикла!
Он достал что-то тяжёлое, завёрнутое в тряпицу, развернул её и вытащил немецкий пулемёт МГ-34:
- С двойным боекомплектом… Хороший, но тяжёлый зараза! А тебе на повозке в самый раз! Пригодится в бою. А то у вас с Семёном один карабин на двоих и патронов с гулькин хрен.
Пулемёт и в самом деле был хорош, но Михаил раздумывал:
- А не опасно? Особист требует все трофеи сдавать!
Григорий, как всегда, знал все последние новости и принялся с горячностью убеждать Михаила:
- А ты не показывай никому. Что у тебя в повозке спрятать некуда? Говорят, сам Белов разрешил казакам иметь трофейное оружие в качестве запасного. Вот гляди, что я себе добыл!
Григорий снял с седла немецкий автомат "шмайсер" и похвастался:
- Удобная для конника штука. С автоматом на скаку легче управляться, чем с карабином: очередью бьёт, не промажешь!
Уговорил его Григорий. Михаил подарок принял, но запрятал его от постороннего взгляда подальше в фургон. Авось в будущем пригодится.
Полк, взбудораженный удачным боем, словно улей, хватанувший хорошего взятка, гудел до самых сумерек. Казаки ещё не осознали, насколько серьёзная началась война. В их умах всё ещё преобладали предвоенные представления: воевать будем малой кровью и на чужой территории; и они были сильно недовольны тем, что командование не разрешило им "рвануть по румынским тылам". Вместо активного рейда им предстояло сидеть в обороне...
Двадцать седьмого июня, совершив марш, подошла пятая кавалерийская дивизия, находившаяся во втором эшелоне, и заняла свой участок обороны. До начала июля кавалерийский корпус успешно отбивал все попытки румынских войск форсировать Прут и перейти границу. Только первого июля корпус сменила подошедшая к границе стрелковая дивизия, и кавалеристы были выведены под Кишинёв в армейский резерв.
Второго июля немцы начали крупное наступление севернее. Правый фланг девятой армии под их ударами начал отходить, и кавалерийский корпус перекинули туда. Последующие две недели запомнились Михаилу как непрерывная череда оборонительных боёв и маршей. Корпус, ведя подвижную оборону и сковывая действия передовых частей противника, вместе с другими войсками девятой армии медленно отходил на восток. Четырнадцатого июля семьдесят второй полк, находившийся в резерве девятой кавалерийской дивизии, был введён в крупный бой.
В этот день пятая кавалерийская дивизия в районе Оргеева столкнулась во встречном бою с авангардом немецкой пехотной дивизии, наступавшей на Кишинёв. Командир корпуса Белов, непосредственно руководил боем. Ночью прошёл сильный дождь, дороги раскисли, и немцы, двигавшиеся на машинах и мотоциклах, потеряли мобильность. Они не могли быстро развернуться и вводили в бой батальон за батальоном по мере их подхода. Генерал Белов удачно использовал преимущество конницы в мобильности и поочерёдно перемалывал немецкие батальоны, нанося по ним контратаки и внезапные артиллерийские и пулемётные удары как с фронта, так и с флангов. Эта тактика принесла успех. Чтобы нарастить усилия, генерал принял решение ввести в бой семьдесят второй кавалерийский полк девятой дивизии.
Полк получил задачу выдвинуться в район боя. Впереди двигались боевые сабельные эскадроны. Санитарная повозка Михаила с красным крестом на борту вместе с повозками, предназначенными для эвакуации раненых, двигалась за тачанками пулемётного эскадрона. Позади шла полковая артиллерия и зенитчики. Полк совершал марш в светлое время, хотя авиация противника стала сильно досаждать и вынуждала совершать марши ночью. Асы Геринга, натасканные в войне с англичанами, завоевали господство в воздухе и всё чаще стали охотиться за войсковыми колоннами.
В этот день самолёты немцев были заняты бомбёжкой моста у Оргеева, и полковая колонна выдвигалась на передний край без помех. Мост охраняли зенитчики пятой кавалерийской дивизии. Действовали они в этот день успешно: мост остался в неприкосновенности, а четыре немецких бомбардировщика было сбито. Михаил с Семёном, трясясь в повозке, своими глазами наблюдали, как в ходе очередного налёта один из пикирующих бомбардировщиков так и не вышел из пике и, задымив, врезался в землю. И всё же полностью без происшествий марш совершить не получилось.
Они подъезжали к небольшой возвышенности, когда впереди послышалась беспорядочная трескотня немецких "шмайсеров". Как позднее выяснилось, на арьергард четвёртого сабельного эскадрона случайно напоролась рота немецкого спецподразделения. Немцы двигались для выполнения какого-то задания в нашем тылу, скорее всего для захвата моста, но заблудились в кукурузном поле. Встреча с конниками для них оказалась неожиданной. Столкнувшись с противником нос к носу, им пришлось забыть о задании и вести бой. Арьергард полка под плотным автоматным огнём спешился и завязал перестрелку. Немцы не подозревали, что наткнулись на совершавший марш кавалерийский полк, и совершили ошибку. Вместо того чтобы отступить и скрыться, они атаковали конную группу, принятую ими за казачий разъезд, и попытались её уничтожить. Бой с хорошо обученным подразделением немцев мог затянуться и привести к серьёзным потерям, если бы не командир пулемётного эскадрона подполковник Симонов. Он быстро оценил обстановку и отдал своему эскадрону приказ:
- Заходим по пригорку во фланг немцам и разворачиваемся!
Михаил в очередной раз подивился обученности казаков. Запряжённые четвёрками лошадей тачанки во весь опор вылетели на пригорок и дружно развернулись в линию. До немцев было далековато, зато поле боя было видно как на ладони. Симонов снова скомандовал:
- По врагу… длинными очередями… огонь!
Полтора десятка станковых пулемётов ударили по залёгшим немцам и не оставили им никаких шансов. Большинство из них так и осталось лежать на земле, некоторые попытались бежать обратно к кукурузному полю, но были скошены свинцовой косой, едва попытались подняться. Бой закончился за несколько минут. В немецкой роте остались в живых чуть более десятка человек, которые сразу сдались в плен. Почти все они были ранены. Понёс потери и арьергард четвёртого эскадрона: два человека были убиты и пятеро ранены. Михаил развернул свой медпункт, вместе с помогавшим ему Семёном Ушаковым перевязал раненых кавалеристов, после этого принялся оказывать помощь немцам.
Солдаты в униформе со стальными нагрудниками совсем не походили на тех испуганных румын, с которыми ему пришлось иметь дело на пограничной реке Прут. Это были те, кто по иронии истории, допустившей подобный казус, именовали себя "арийцами", хотя к древним ариям они имели такое же отношение, как ползущая по земле улитка к летящему в небе орлу. В глазах немцев не было опасения и страха, а было только высокомерие и презрение к представителям "второсортного" народа. Откормленные, самодовольные и уверенные в себе, они воспринимали своё поражение и пленение как досадный эпизод войны, который в ближайшее время будет исправлен. Лишь тяжелораненый радист, впавший в беспамятство, которому уже не надо было поддерживать имидж победителя, превратился в обычного человека и в бреду всё кричал панически "в рацию": "Козакен!.. Козакен!.."
Впрочем, очень быстро надменность и уверенность в себе немцы начали терять, как только разобрались, что суровые казаки никакого специального обхождения и особой дипломатии для пленных "небожителей" не припасли. Немцы быстро начали осваивать команды на русском языке, так как за малейшее непонимание следовал хороший пинок под зад или сильный тычок стволом карабина под рёбра.
Михаил закончил оказание первой помощи раненым и кинулся догонять полк. Две подводы с ранеными отправились в расположение штаба дивизии и подразделений обеспечения. С ними же под надёжной охраной отправили пленных.
Полк уже вступил в бой. Противник в этот момент контратаковал правый фланг пятой дивизии. Передовые эскадроны полка, используя преимущество в передвижении, нанесли по атакующим батальонам противника удар с фланга, а артиллерия, развернувшись за боевыми эскадронами, нанесла внезапный удар по подходившим к полю боя резервам немцев.
Раненых подвозили непрерывно. Михаил в этот день потерял счёт бойцам, которым оказывал помощь. У него, как и в бою, счёт шёл на минуты и секунды. Его главной обязанностью было сделать всё, чтобы раненые бойцы не истекли кровью, не умерли от болевого шока, у них не началось заражение от попавшей в рану вместе с пулей или осколком грязи. И всё же фраза "Хочу жить!", которую он слышал чаще всего, иногда произносилась слишком поздно. Четверо раненых умерли прямо у него на руках. Он страдал от бессилия, от того, что не мог ничем помочь товарищам, которые на него надеялись. А раненые всё прибывали… Личные переживания приходилось загонять поглубже в душу и работать…,работать…, работать…
Бой длился весь день и закончился только с наступлением темноты. Немцам не удалось продвинуться вперёд ни на шаг. Пехотная дивизия врага понесла серьёзные потери и в ближайшие дни наступать не могла. Немцам впервые в этой войне встретился противник, не уступавший в вооружённости и обученности, а в силе духа явно превосходивший их. Значительные потери понесли и кавалеристы. Дивизия с приданным полком потеряла около пятисот человек убитыми и ранеными.
Ночью, после напряжённого тяжёлого дня, Михаил никак не мог заснуть. Ворочался в своей санитарной повозке с боку на бок, раздумывал о чём-то и тяжело вздыхал. Семён, закончивший кормить лошадей, тоже улёгся на ночлег и спросил:
- Чего не спишь, Миша?
- Перенапрягся маленько, вот сон и не берёт. На думы тянет. Неправильно как-то устроен наш мир. Тысячи людей сошлись сегодня, чтобы убивать друг друга самым совершенным оружием… А спасала людей, помогала им выжить только маленькая кучка врачей и санитаров.
Семён не знал, что ответить на откровение доктора, но был уверен, что воюют они за правое дело:
- Не мы начали эту войну, наша совесть чиста… Вся кровь на руках фашистов.
- Да я всё это понимаю, Семён. Но обидно: вместо того, чтобы сделать человека счастливым и продлить ему жизнь до ста пятидесяти лет – учёные доказывают, что это возможно, – люди заняты тем, как изобрести новое оружие и убить побольше народа.
Потомственный казак Семён Ушаков не был склонен к философии, ему ближе и понятнее были мысли более прозаические. Он любил лошадей вообще и пару, которая тянула их медицинскую повозку – Ласточку и Звёздочку, – в частности. Поэтому, помолчав немного, ответил Михаилу на его раздумья:
- А мне на войне лошадей жалко… Они не виноваты в том, что люди стали хуже зверей. Если так будет продолжаться, лошадей скоро не станет совсем, а ведь они тысячелетиями жили с человеком и помогали ему.
Михаилу надо было выговориться: слишком много накопилось в душе негатива. Он заговорил с негодованием:
- Всех жалко! И людей, и лошадей. Но ты видел сегодня этих новоиспечённых "арийцев"? Ведь они убеждены в том, что делают святое дело, и повторяют: "С нами бог!" – хотя служат сатане. Двадцатый век на дворе, а они ничем не отличаются от средневековых сатанистов-инквизиторов, которые жгли людей на кострах. Только вот убьют эти гораздо больше, потому что получили в руки более совершенное оружие. Вот и получается: технический прогресс прибавил человеку что угодно, но только не ума!
- Не переживай, Миша. Предки наши постоянно очищали Россию от нечисти. Бог даст, очистим и мы. Давай спать, поутру бой возобновится, будет много работы…
Ещё четыре дня после этого боя кавалеристы успешно оборонялись, применяя подвижную оборону, и только девятнадцатого июля, когда уже был оставлен Кишинёв, кавалерийский корпус по приказу командования был отведён на восточный берег Днестра.