Дед Михей

               

                «Всё степь да степь перед уставшим взором.               
                Играет ветер ковылём седым» …

        Да, далеко и вольготно раскинулась степь…
Летом, на сколько видит глаз, серебрится седой ковыль… А зимой лежат снега необъятным белым покрывалом и кажется, что нет ему ни конца, ни края… Зато весной вся степь ярко светится алым цветом… Это цветут жарки! Так эти цветы называли в народе. А научного названия никто, из живущих здесь людей, не знал, да и сейчас вряд ли кто знает. Цветы крупные, чуть поменьше маков, ярко - ярко красные. Растут кустиками, сантиметров двадцать - тридцать высотой. Зелень похожа на молодой укроп, но сочнее и цветом насыщенно зелёная, отчего цветы кажутся ещё ярче. Но в букет их рвать не стоит. Сорвёшь и через пять - десять минут повянут и цветы, и листья, и стебли. (Кажутся измученными, с поникшими головами.) Жалко смотреть! 
     В этих краях раскиданы по степи маленькие деревеньки, на расстоянии друг от друга в двух - трёх километрах. В одной из этих деревень, утопающей в цветущей сирени, которая росла в каждом палисаднике, около каждого дома, жил дед Михей. А был он росточка небольшого, щупленький, но очень юркий и непоседливый. Его лицо, испещрённое мелкими морщинками, украшали маленькие, но ярко -голубые глазка. В них всегда прыгали озорные «бесенята». А когда улыбался, казалось, что вот-вот брызнут разноцветные искорки!..
У деда Михея роскошная седая борода. Это его гордость и дед во время беседы с кем-либо поглаживал её и многозначительно посматривал на собеседника. А вот были ли у него волосы на голове, никто не знал. Дед Михей и летом, и зимой ходил в стареньком, потрёпанном временем, малахае. Наверное и спал дед в нём. Односельчане часто подшучивали над ним по этому поводу, но дед только хихикал в ответ и хитро щурил свои голубые глазки. Сколько же ему лет? Точно никто не знал. Много!
       Но главной отличительной чертой деда Михея было то, что он так и сыпал во время разговора пословицами, поговорками да афоризмами.
Разговаривать с ним было одно удовольствие! Да и местный диалект был интересен и необыкновенно певуч. В беседы дед вступал охотно и односельчане часто приходили к нему поделиться радостью, вместе погоревать или спросить совета. А иногда вспомнить былое и вообще поговорить о житие - бытие…
           Так и жили, как говорится -- не тужили. «Мёд, пиво пили. По усам текло, а в рот не попадало.»               
   Вот и я, приехав в очередной отпуск в этот необыкновенно загадочный край, отправилась погулять по деревне. Денёк выдался на славу. Время было к вечеру. Солнце клонилось к закату… В воздухе пряно пахло сочной зеленью и цветущей сиренью, свежевспаханной землёй и ещё чем - то загадочно горьковатым, перемежающимся с запахом парного молока. 
          Из далека доносилось щёлканье кнута и протяжное мычание. Это возвращалось с лугов стадо коров. Хозяйки, заслышав эти звуки, прихватив подойники, (вёдра для молока), покрытые марлей, выходили ко двору, усаживались на лавочки или завалинки и ждали своих кормилиц.
    Настроение у меня было хорошее и, увидев в палисаднике одного из домов деда Михея, мирно курившего козью ножку (папиросу, свёрнутую из газеты и набитую табаком - самосадом), вежливо поздоровалась и напросилась к нем в гости. Дед с любопытством осмотрел меня с головы до ног и, по видимому оставшись довольным, почесал затылок, не снимая малахая, и покряхтел многозначительно. В его маленьких голубых глазках весело запрыгали озорные чёртики и дед, хитренько улыбнувшись, учтиво поклонился, жестом пригласил меня в дом и, лукаво прищурив один глаз, зачастил: «Прошу! Прошу к нашему шалашу». На поговорки и скороговорки, как я уже говорила ранее, дед Михей был мастак!               
              Миновав просторные сени, увешанные дубовыми, берёзовыми вениками и пучками зверобоя, я оказалась в уютной маленькой кухоньке, достопримечательностью которой была русская печь. Чисто выбеленная известью, с яркими занавесочками у шестка и над дубовыми ступенями, помогающими влезть на неё для согрева в долгие зимние вечера, печь казалась полноправной хозяйкой дома и вообще всего этого незамысловатого Михеева царства.
          Дед Михей переобулся в просторные чувяки, обувь напоминающую домашние тапочки, но более утеплённые и просторные, которые обул он прямо на толстые шерстяные носки, связанные из козьего пуха. Дед был не молод и больные ноги требовали тепла и уюта. Суетясь и загадочно поглядывая, Михей пригласил меня в горницу, приговаривая: «Другому бы сказал, что не званый гость хуже татарина. А тебя ждал… В горнице девица красная, что солнце ясное. Проходи, не стесняйся. Чувствуй себя, как дома, но не забывай, что в гостях».
            Я приняла приглашение с охотой, так как меня очень заинтересовало житьё -  бытьё этого жителя деревни. В нём была какая -то загадка, которую мне захотелось разгадать.
        Горница была небольшая, но чистенькая. Я засомневалась, сам ли дед ведёт хозяйство, во всём чувствовалась женская рука. Но спросить об этом пока не решалась, боясь показаться бестактной и нарушить общение.
     Тем временем дед Михей поставил на стол, стоявший посередине горницы и накрытый нарядной скатертью с кружевами ручной работы по краям, пузатый самовар, который был начищен до блеска калёным кирпичом.
    Потом, кряхтя и поглаживая шикарную бороду, дед заварил чай.
Запахло мятой, зверобоем и ещё чем-то необыкновенно волшебным… Пряный, убаюкивающий запах плыл по горнице и располагал к тёплой откровенной беседе… Но дед помалкивал, хитро щурил глазки и разливал чай по чашкам. Потчуя меня, добродушно улыбался… Я задумалась, а что если дед пригласит меня ещё повечерять и наша беседа о том…, о сём… получится складной и интересной… Тогда я напишу об этом рассказ.
      Беседа состоялась. В один из дождливых вечеров я, промокшая до нитки, забрела к деду Михею на огонёк, в надежде на тёплый приём и доверительную беседу. И не ошиблась. Дед, воскликнул: «О! Кого я вижу! Даму из Парижу!». Он доверчиво распахнул передо мной скрипучую дверь. Потом жестом пригласил в дом. Я быстро, будто боясь, что он передумает, вошла и ощутила обволакивающее тепло и пряный запах крепко заваренного чая. Дед заботливо накинул мне на плечи самотканый плед и предложил кружку горячего чая, положив туда чайную ложку душистого липового мёда. Я взяла кружку с чаем двумя руками, глубоко вдохнула душистый парок, исходящий от него, и осторожно начала беседу о том - о сём.
     Дед Михей расположился в удобном, плетёном из ракиты, кресле, укрыл ноги широким шерстяным шарфом ручной работы, местами проеденным молью, но ещё служившим ему в экстренных случаях. Потом, прищурившись, задумался, с любовью погладил ладонью свою великолепную бороду и, усмехнувшись, произнёс:
 «Чай не пил, какая сила, а попил, -- совсем ослаб.»
    Чай пил дед Михей как-то особенно. Сначала брал в руки свою большую чашку, расписанную петухами и яркими цветами, и долго смотрел на рисунок, будто что-то вспоминая… Потом, умилённо прищурившись, осторожно наливал в неё душистый, обжигающий чай и ставил на стол рядом с вместительным блюдцем красного цвета. Взяв из самодельной вазочки, гордо стоявшей по середине стола, кусочек сахара и положив его в рот, он наливал чай из чашки в это блюдце. Помусолив сахар во рту и причмокивая, дед брал в руки блюдце с чаем, подносил ко рту и, старательно вытянув губы трубочкой, дул на содержимое, студил дыханием. Затем отхлёбывал душистый чай, причмокивал и томно закрывал глаза. «Целый ритуал», -- подумала я. Опустошив, повторяя этот приём, чашку, дед вытирал рукавом пот со лба и молча задумчиво смотрел в сторону иконы, (я так думала), висевшей в красном углу горницы за прозрачной занавесочкой. Так было и на этот раз.
              Исполнив свой ритуал чаепития, Михей многозначительно, внимательно посмотрел мне в глаза, довольно погладил бороду, вольготно откинулся в кресле и, чуть прикрыв веками глаза, тихим голосом начал свой рассказ. Я затаила дыхание… Всё моё существо превратилось в слух…
            Это была история из его жизни. Всё ли в ней правдиво или есть вымысел, я не знаю, но решила всё рассказанное доверить бумаге. А вы, дорогие читатели, будете и судьями, и ценителями того, что из этого получилось.
             Дед Михей в свои молодые годы в назначенный срок был призван в армию. Но не прослужил и месяца, как началась Великая Отечественная война. Юных бойцов ускоренным темпом выучили на радистов и отправили на фронт. Воевал Михей всю войну. Был и радистом, и разведчиком, и, в конце войны, партизаном. Дважды был ранен. Один раз контужен. Перед самой победой попал в плен. Удалось бежать. Долго мыкался по лесам и полям пока добрался до родной деревни. Потом не один год доказывал, что он не дезертир, много инстанций прошёл и, наконец с помощью медалей и орденов, заслуженных во время войны, вернул себе честное имя. Нелегко ему пришлось, доказывая свою честность и верность Родине. Возможно и не справился бы, запил, если бы не одна милая девчушка.
            В соседней деревне жила девчонка с длинной косой пшеничного цвета. Жила с матерью, отец погиб в первый год войны. Но мать была больна и не выдержала тягот вдовей жизни. Похоронив её, девчонка перебралась к тётке в ту деревню, где жил Михей. Её тётка жила по -  соседству с ним и девчонка поневоле часто встречалась с соседом. Приглянулась она ему. Ладненькая, толстая коса ниже пояса, глазищи, как синие озёра. А ресницы! Сроду не видал он таких. А может просто не обращал внимания.
      Не до того было. Война! А имя-то у девчонки какое! Варвара. Будто по нотам поётся это имя: Варя, Варенька, Варюша… Выйдет бывало Михей ранним утречком ко двору, зорька ещё только занимается, а она уже на ногах. Заслышав хлопки кнута за околицей и бодрое мычание, тёткину корову из хлева выгоняет. Гонит её в стадо не торопясь, поглаживая по холке, да разговаривая с ней ласково так, как с родным человеком. Коровушка будто понимает её, тихонечко протяжно мычит и косится на девчонку влажным глазом, будто благодарит.
                Всё чаще и чаще поглядывал Михей на Варвару, но подойти стеснялся. Ей едва исполнилось семнадцать лет, а он то уж стреляный воробей. Всю войну прошёл. Да и война пять лет как кончилась, а отголоски только что отступили от него. «Не пара я ей», -- решил Михей. «Стар я для неё, да и не красавец вовсе». Решить - то он решил, да только сердцу не прикажешь. Всё сильнее и сильнее прикипало оно к Вареньке - Варюше.
           Как уже говорилось, жила Варвара у тётки, муж у которой был смолоду калека, по пьяни попал под борону в поле и сильно повредил ногу. Ногу спасти не удалось. Ампутировали. С тех пор так и скакал на одной, с костылём. Солдат из него был никакой. На войну не взяли. От этого ещё больше пил и в пьяном угаре гонял жену и племянницу по двору, зверски матерясь и проклиная весь белый свет.
             Подумал, подумал Михей и решился подойти к Варвариной тётке, попросить разрешения взять в жёны Варвару. Тётка заплакала от радости. Работящий был Михей, не гляди, что на теле чистого места не было от ран. Шрам через всю щёку. А на голове ни одного волоска после контузии. Но «с лица воды не пить». За то бородища всем на зависть! Да и глаза добрые и озорные. Такой не обидит. Да и дом у него добротный, не то что у них с мужем. Изба покосилась, крыша протекает. Про такую Михей бы сказал: «Гроша ломаного не стоит». А своей племяннице она только добра желала и жалела её. Притом дала своей сестре перед её смертью обещание, позаботиться о девчонке. Прослезилась тётка и дала согласие на свадьбу.
            И вот в праздничный день, Троицу, приоделся Михей в лучший свой наряд, стряхнул пыль с малахая, с которым никогда не расставался, взял бутыль с самогоном и отправился в дом соседей, свататься. А там его уж ждали с нетерпением. Только Варенька спряталась в чулан, притаилась и теребила свою тугую косу. Не знала она, будет ли ей лучше с Михеем. Ведь он взрослый, «прошёл огни и воды и медные трубы». Так о нём говорили в деревне бабы. А они толк в мужиках знают.               
     Но вот тётка окликнула: «Варвара, подь сюды!» Варя судорожно вздохнула и направилась в горницу. Увидев на столе бутыль с самогоном, испугалась. Мелькнула мысль, а вдруг и Михей пьёт как дядька? Что тогда? Лучше в омут! Но, взглянув на жениха, увидела его весёлые, добрые ясные глаза и успокоилась. Михей взял её за руку, поклонился на все четыре стороны и повёл свою голубушку к себе в дом. А тётка украдкой перекрестила их во след и прошептала: «Стерпится – слюбится».
            Зажили Михей с Варварой ладно да складно. Михей не мог налюбоваться на свою ненаглядную. Работал не покладая рук. Купил корову, завёл кур и уток. Варварушка за домом следила, корову доила, кур кормила, в избе порядок и красоту наводила. Ну, чем не жена?! Только вот деток бог не давал. Печалилась Варюша, страдал Михей. Время шло, не один год уж вместе прожили… Он старше жены, не опоздать бы. Долгими бессонными ночами Михей всё думал, война виновата, что деток нет. А Варюша - горюша бывало ночью притаится у него под бочком да беззвучно плачет, просит ребёночка. Не раз её подушка была мокрой от слёз.
           Но любили они друг друга крепко и нежно. Михей просто не мог надышаться на свою Варвару, оберегал как мог от нужды - заботы.
За это она заботилась о нём и старалась помогать всем, чем могла. Он бывало траву косит, а она сгребает. Он забор чинит, а она гвозди подаёт.
Он только с поля возвращается, а у неё уж пироги на столе, да квасок холодненький в кувшине. Рушник чистый подаст, водицу для умывания припасёт. Ну, а уж в банный день и самовар тут как тут, и медок душистый.
Да и чарку нальёт в праздничный день, не поскупится.  Многие сельчане завидовали им.
              Так и жили бы поживали да добра наживали, если бы не …
     А случилось вот что. Через дом от них жил - не тужил Стёпка - чуб. Такая «кликуха» у него была за то, что его смазливую улыбчивую физиономию украшал красивый чёрный чуб. Кудри так и топорщились, так и бросались в глаза сельчанам, как бы кричали: «Вот мы какие! Что? Завидно?» Стёпка кичился своей внешностью и ходил по деревне гоголем. Хотя больше - то хвастаться было не чем. Ленив на работу был Стёпка. Ленив и неряшлив. Дом у него был маленький, не ухоженный, крыша давно прохудилась, забор щербат и калитка давным - давно слетела с петель. Только всё это его не волновало. Да и в колхозе работать ленился. Работал сторожем на водокачке. Хотя и сторож из него был никакой. Спал целыми ночами напролёт, да мух гонял, чтоб не мешали спать. Вот и вся недолга. Но, как ни странно, девки засматривались на него. Видно чуб делал своё дело, да болтливый язык, которым Стёпка трепал дело не в дело, завидя девок спешивших на водокачку или на дойку коров. Те с визгом и писком разбегались в разные стороны, но его заигрывания принимали и хохотали громко и заливисто… Жениться Стёпка - чуб не торопился. Да и кто отдаст за него свою дочь? Лентяй из лентяев. Да и гульнуть не дурак.
             Но вот приглянулась ему Варвара, жена соседа Михея, и он задался целью, отбить её. Подлая задумка, но Стёпку это не смущало. Такой вот он был человек. Несерьёзный ни в мыслях, ни в делах.
     Не проходило и дня, чтобы Стёпка - чуб не попался на глаза Вареньке. То подмигнёт ненароком, то заговорит о погоде, то поинтересуется здоровьем и самочувствием. Варвара смущалась, прятала глаза, а порой хмурилась и грозилась пожаловаться Михею. Но Стёпка не отставал.
       Лето выдалось жаркое. Ночи звёздные! Началась пора сенокоса. Мужики на покос отправились, а женщины управлялись с домашними делами одни. Надо и скотину обиходить, и корову подоить, и с огородом управиться. И с детьми хлопот полон рот, у кого они были. А Варвара с завистью поглядывала на соседских ребятишек и вздыхала, видно уж теперь и не понянчить ей своего дитятю.
    Но случилось то, что случилось. В один из таких поздних вечеров пошла Варя к реке за водой, стирку затеяла, а в реке вода мягкая, приятная. Выследил её Стёпка - чуб и … Не совладала с ним Варвара, как ни отбивалась… А потом долго плакала, сидя на мосточке. А Стёпка сидел рядом да уговаривал бросить Михея и обещал, что и работать - то
он будет старательно, и любить её будет до гроба, и женится на ней. Но Варвара слышать об этом не хотела. Взяла с него слово, чтоб ни одна живая душа не узнала о происшедшем. Иначе, грозилась, утопиться в реке.
                Мало - помалу Варюха - горюха успокоилась. Глаза только и выдавали грусть - тоску. Ещё больше стала ухаживать за мужем и за домом. На гулянки да в хороводы -- ни ногой. Михей заметил перемену в жене, но решил, что повзрослела Варвара. Вот и ещё больше домовитой стала.
    Прошло два месяца и Варя поняла, что ждёт она ребёночка. Сначала обрадовалась несказанно, а потом, вспомнив случившееся, ужаснулась, заплакала и ушла в себя. Михей и так, и эдак, а она помалкивает да всё новые дела себе отыскивает. Но, как говорится, шила в мешке не утаишь.
     Раздобрела Варя, живот растёт, дитя толкается… Михею не понятно, от чего же жена не радостна. Ведь подарок от господа! И не надеялся уж. Стал расспрашивать он Варвару, в чём причина её горести. А она и залилась горючими слезами. Боится ему рассказать про Стёпку бесшабашного. Убьёт его Михей, коль узнает всё. В тюрьму пойдёт, а ей-то как быть? Что делать?       
           Но решилась Варвара. Будь что будет! И рассказала всё мужу. Долго сидел Михей и смотрел в одну точку. Потом что - то решил для себя и вышел из избы. Варвара не знала, что и думать. Дрожала от страха и слёзы текли нескончаемо…               
   Вернулся Михей под утро. Сел возле жены, приобнял её и сказал: «Видно так угодно было господу богу. Стёпка слово дал, что уедет в Сибирь, на стройку, и больше носа сюда не покажет. А коли по пьянке проболтается обо всём, убью». Сказал и стукнул кулаком по столу.
               Варвара вынашивала ребёнка, Михей жалел её и баловал. Решил он для себя, что будет любить дитятю, а жене ни разу не напомнит о случившемся. Так и было. И снова в семье был покой и мир. Но… Наступила весна, дороги размыло дождями, до города добираться стало трудно.
          Случилось непредвиденное. Не суждено было Вареньке прижать к груди ребёночка. Горе пришло нежданно – негаданно.
          Роды были стремительные. Прибежала в дом Настёна – медичка.  Сокрушалась, что газик колхозный в ремонте, а у членов колхоза машин раз - два и обчёлся. У председателя, да у главбуха. Но они живут в другой деревне. Туда не добежишь за несколько минут. А телефон только на почте, которая до утра закрыта. Что делать? Велела Настёна Михею запрягать лошадь и везти жену в город. Сама прихватила свой чемоданчик с красным крестом и прыгнула в телегу, уселась, приобняв Варвару, и зашептала что-то… Громко стонала Варя, а Настёна гладила её по голове да приговаривала: «Потерпи, милая, всё хорошо будет». А сама дрожала от страха, успеют ли. Ехали долго…
                Дочка родилась прямо в телеге. Здоровенькая, ладненькая. А Варвару спасти не смогли. Померла при родах. Горевали все… И стар, и мал. Все любили добрую и отзывчивую Варвару. А Михей чуть не сгинул. Дочка выжить помогла. От детского крика очнулся он и решил вырастить её во что бы то ни стало. Долго имя не мог придумать. Но всё ж назвал любимым именем – Варюша. Помогали ему всей деревней. Не отдал он дочку в детский дом. Сам воспитал.             
     Выросла девица - красавица! Ладная да складная: коса до пояса, глазищи – омут… Заневестилась рано. Засватал её тракторист Николай, поженились и стали жить - поживать да добра наживать. Варенька была домовитая, весёлая, вся в мать. Свою семью обихаживала. Всё успевала, трое детей мал - мала меньше, – не шутка. Отца любила безмерно! Заботилась о нём. Вот поэтому - то и чувствовалась рука хозяйки в доме у Михея. Михей в ней души не чаял. Он больше не женился, не мог забыть свою Варвару - красу.
             Досказав свой рассказ, Михей прямо в кресле умиротворённо задремал. Меня разбирало любопытство, икона ли покоилась за белой занавесочкой в красном углу избы Михея? Ходили слухи, что он, будучи неверующим, икон в избе не хранил. Убедившись, что дед заснул и сладко посапывает, я осмелилась и тихонечко, как мышка, заглянула за занавесочку. Изумлению моему не было предела!
              В красном углу на узенькой полочке, покрытой, сложенной в несколько раз, пожелтевшей страницей из местной газеты, стояла увеличенная фотокарточка с изображением молодого Михея и его жены Варвары! Это была их первая совместная фотография. А сделал её, как я потом узнала, председатель колхоза, поздравляя молодых с законным браком.
      Аккуратно поправив занавесочку, свято хранившую тайну этого угла, я, стараясь не хлопнуть дверью и не разбудить деда Михея, тихо вышла из избы и глубоко вдохнула свежий воздух раннего утра.
    Заря купалась в прохладных водах озёр и прудов, а кудрявые облака величаво плыли по безбрежной сини загадочного небосклона. За озером слышалось протяжное мычание коров, окрики пастуха и хлопки кнута… Деревня, проснувшись, жила своей жизнью.
     Настроение моё было необъяснимо приподнятое. Я понимала, что прикоснулась к чему - то чистому и тайному, что хранилось за семью замками и семью засовами много - много лет…               
    Но понимала и то, что не в замочную скважину подсмотрела я за спрятанным от любопытных людских глаз, а мне доверили эту тайну. От
того и было приподнятое настроение и гордость в потаённых уголках 
 моей души.
     Занимался новый радостный день!