Вечер перешёл. Златка топит печку.
За потрескавшимся стеклом декабрьская индевелая темнота. Времени восемь. «Вечер перешёл» - выражение тётки Натальи. Она говорит: «Позвоню, как вечер перейдёт». Или «В магазин пойду, как утро перейдёт». В деревне живут по своим часам.
Златка сидит на полу, обхватив коленки. Дверца у топки худая, отблески пламени выгрызают кружевные узоры на противоположном простенке. За простенком дрыхнет пьяный отец. Опять нализался, а дров засветло не заготовил.
Забытый посёлок называется Серединный Пост. Может, геодезисты так назвали или лесорубы. Или метеорологи. Здесь работала перевалочная лесная база. Три десятка избушек и амбаров словно растолкали спинами густую тайгу, угнездились, выпустили в небо мачтовую антенну. На реке Визжухе построили маленькую пристань для катеров и даже библиотека была.
Но это до Златкиного рождения. Антенны давно нет – пост закрыт, всё железо сдано в металлолом. Только папаша до сих пор находит в руинах что-то путное. Добытчик! Ещё бы не пил столько. Раньше он работал на посту и помнит, где проложены кабеля, где вкопаны топливные резервуары, что можно вырезать фортуной и сдать на цветмет. Остальные работники уже умерли или уехали. В Серединном Посту осталось жить пять человек. Четыре жилых избы.
Златка топит печку. К четырнадцати годам у неё обострились скулы и высыпали бриллиантово-красные прыщи. Ближняя школа стоит в селе Лапокча. Златкин восьмой класс – всего шесть человек из таких же деревень, выброшенных из мира за ненужностью.
С портфелем Златка ходит по снегу на пикет лесовозной трассы, там её утром подбирает разбитый школьный автобус. Иначе – семь километров пешком.
В школе Златку мало кто любит. Она и подавно никого не любит, кроме разве что тётки Натальи. Единственная родственная душа после смерти матери, не считая отца. Тётке повезло – получает пенсию по инвалидности, да сын из города денег присылает. Наталья живёт через дом от них, а промежуточный пустой дом Баюновых отец пилит на дрова. Сухой брус горит жарко. Всё равно даром пропадёт, как и весь Серединный Пост на таёжном отшибе.
Златка топит печку. Из угла дышит холодом. Звонит телефон на приступке – тётка Наталья, больше некому. Телефон у Златки дешёвый и «тапочный», интернета в Серединке нет. Только слабая телефонная сеть.
- Златя, чо делаешь? – Наталья говорит одышливо, басом. – Ночевать ко мне идёшь или…? Мне укол надо ставить.
- Жди, - голос у девчонки-подростка надтреснутый, неинтересный. – Печку протоплю, приду.
- Этот чем занят? Опять в хлам? С утра его не видела.
Тётка Наталья называет отца «этот» – с тех пор, как из-за него утонула Златкина мать. Позапрошлой весной она помогала отцу ставить на Визжухе сети, а тот сидел на моторе пьяный и опрокинул лодку на топляке. Сам выплыл. Мама нет.
- Естественно, в хлам. Башки не поднял, как со школы пришла.
- Плюнула бы для него избу топить, - чуть заводится тётка. – Пускай он дыбает, скотина, а ты ко мне ночуй!
- Ага! А картошка в подполе помёрзнет?
Тётка ворчит, что надо было ещё по осени ссыпать овощь к ней. Она топит печь дважды в день и гоняет на кухне калорифер. Спор повторяется регулярно, привычный обоим. Тётка Наталья – по линии матери – назначена Златке опекуном. От бати толку нет, последний раз он был трезвым в сентябре, когда копал огород и промышлял рыбу по осенней воде. Улов судака был хороший, правда, уже подъели изрядно.
- Печку закрою, приду, - Златка возвращает телефон на приступок.
Сейчас её мысль о дровах. Дров на вторую наброску не хватит. Подняв с сундука батин рыжий «штиль», Златка на слух проверяет уровень бензина.
В отцовской куртке и валенках выходит из избы с налобным фонариком. Луч галогенового света бьётся в клубах пара. Стужа мгновенно стягивает лицо холодным намордником. В кармане отца сигареты и спички. Закурив, Златка пинает обрезки бруса, выбирая кусок потоньше. Дым из печной трубы стоит вертикально, подпирая луну.
- Должно быть, под минус тридцать валит, - ворчит Златка про себя. – А тётка ещё трындит «Не топи»!
Брус – от дома Баюновых, с торчащими гвоздями, клетчатыми остатками дранки. Приволочь-то отец приволок, но пилить всё сразу ему лень и пьяно. То навалит у крыльца почти поленницу, то ни щепки за неделю не нарубит.
Зажав сигарету в зубах, Златка ощупью проверяет цепь. Туповата, но правильно её умеет точить только отец. Не беда. Отвалить от бруса три-четыре баклаги и тупой цепью можно.
Держа набалдашник стартера, худенькая Златка резко бросает «штиль» вниз. Бзззза! Мотор взялся с первого раза, цепь течёт по шине короткими рывками. Выжимая газ, Златка вводит пилу в закоченелый брус. Белая струя опилок порошит валенки. Рез идёт почти ровно. Хоть чему-то отец её научил, бестолочь пьяная.
Откряжевав три полуметровых доли, Златка докуривает и берётся за топор. Каждую баклагу надо рассадить начетверо, тогда в печку войдёт. На морозе колется легко. И можно пережить ещё одну ночь на Серединном Посту, который никому не нужен.
Школьникам в Лапокче не до синусов и косинусов. Все хотят уехать в город. Златка не хочет в город, но тоже когда-нибудь туда уедет. Она была там с матерью, отцом и тёткой Натальей. В городе супермаркеты, парикмахерская, дискотека. Там нет столько снега, как в деревне, и много фонарей.
Златке хочется работать в салоне сотовой связи. Быть стройной девушкой-менеджером – белый верх, чёрный низ – ходить между стеклянных кубов с гаджетами и произносить слова «опция», «мегапискель», «оперативная память». Перебирать никелевое цифровое богатство, стучать каблуками и носить пирсинг в бровях. Менеджер телефонного салона – это круто. Это не тупым «штилём» дрова в темноте пилить.
Крак! Крак! Расколов отрезанный брус, Златка вваливается в избу с ношей свежих дров. Кочергой отворяет перекошенный раскалённый зев печи – одно полено… два… три… ешь, родимая. Глодай бывшую избу Баюновых, чтобы у Златки с пьяным батей картошка до весны не помёрзла.
Златка топит печку. Снова звонит тётка. Чего ей ещё надо?
- Златя! Ты календарь смотрела? Забыла, что сегодня?
- А чё? – Златка вяло ворошит угли. – На дворе минус тридцать уже. Завтра в школу не надо, вот чё.
- Балда ты, Златя, - говорит тётка почти ласково. – И я с утра заплюхалась, галоша старая… У тебя же день рождения.
- Ага, - Златка смотрит в огонь. – Помню. Меня в школе Ленка и Галка поздравили.
- Закрывай печь, посидим, отпразднуем. Завтра по морозу выходной. Плюй на этого алкаша. Я пирог с тёртой ягодой в духовку посадила, яиц отварила, рыбы нажарила. Подарочек с чулана принесла.
- Приду, тётка, - Злата разгоняет по топке обугленные головни. Пурпурные от поедающего их огня, дрова кажутся прозрачными. – Посидим.
- Я же кофточку тебе в Лапокче по осени заранее взяла, - таинственно говорит тётка. – Да носки, колготки, ещё кое-что... Ну, сама увидишь. И к Новому году тебе чего охота? Думай, сделаем.
Сидя на корточках, Златка снова закуривает отцовскую сигарету, сыплет пеплом на железный лист. На сегодня вторая, предпоследняя. Ещё одна будет перед сном.
- Уже придумала, - говорит Златка глухо. – Тётка, не умирай, пожалуйста, пока не вырасту? А то меня в приёмную семью отдадут и отец без присмотра сгинет, дурак. Не умирай, но?
Тётка было закидывается смешком, но вдруг чутьём понимает, что вопрос очень важен для хмурой племянницы-отшельницы.
- Приходи, дочка. Жду. Будем жить… и есть.
Индевелый ночной олень идёт по Серединному Посту. В чаще ржавым стоном поют на морозе сосновые стволы, словно жалуются кому-то невидимому. В забытой деревне светятся три окна.
Вечер перешёл. Златка топит печку.
(использована иллюстрация из открытого доступа)