В 1981-м году, выступая с трибуны 26-го Съезда КПСС, Леонид Ильич Брежнев произнёс слова, ставшие впоследствии лозунгом: «экономика должна быть экономной». Против этой истины не попрёшь – действительно надо уметь считать деньги и экономить. Причём это касается не только управления страной или предприятием, но и повседневной жизни каждого человека. Мне приходилось встречать людей крайне расточительных. Есть разница между людьми щедрыми и расточительными. Если первые просто всегда готовы угостить товарища, дать взаймы, преподнести кому-то хороший подарок, то вторые просто не могут сосуществовать вместе с деньгами. Уровень заработка может быть совершенно разный, но в любом случае деньги улетучиваются с удивительной скоростью. Траты могут быть разные – бессмысленные покупки, проигрыши в карты или другие азартные игры, бесконечные застолья, но в любом случае всё должно быть потрачено. Учитывая особенность работы на флоте, среди моряков таких встречалось немало. Сколько бы у них не было денег после возвращения с моря, к концу отпуска не оставалось ни копейки. По меткому выражению Василия Шукшина, вложенному в уста главного героя фильма «Калина красная» Егора Прокудина: «деньги жгли ляшку» и, чтобы унять это жжение необходимо было устроить «забег в ширину».
Впрочем, я о другой крайности. О патологическом стремлении считать каждую копейку и экономить. О слишком уж трепетном отношении к финансам. В этой связи мне особенно запомнились три человека. Одного из них я встретил в море, двое других были сугубо береговыми людьми.
С первым я некоторое время работал в одном экипаже вскоре после окончания училища. Я был радиооператором, а он – начальником радиостанции. Имя я по давности лет запамятовал, но отчество было Матвеевич. Собственно, его все так и звали – Матвеич.
Мои вахты в основном приходились на ночное время. На рабочем месте часто помимо обычных бумаг (радиожурнала, каких-то радиограмм итд) я часто обнаруживал какие-то загадочные листки с непонятными математическими расчётами. Некоторое время я пытался понять, что это за цифры и что означают это умножения в столбик, деления и сложения? Будучи человеком любопытным, я однажды поинтересовался у Матвеича. Как выяснилось, Матвеич, чтобы скоротать время, больше всего любил прикидывать, сколько он уже заработал с момента последней выплаты валюты. Казавшиеся мне загадочными расчёты и цифры расшифровывались просто. Сначала он считал количество суток, проведённых в море с момента последнего получения наличных. После этого, он умножал это число на свою суточную ставку в так называемых инвалютных рублях и копейках. Далее Матвеич брал последнюю радиограмму с курсами иностранных валют и переводил полученный результат то в голландские гульдены, то в бельгийские франки, то в итальянские лиры в зависимости от того, где предполагалось получить следующую выплату. Через какое-то время, приходя на вахту, я уже легко разбирался в брошенных черновиках.
В принципе ничего необычного в таком вычислении не было – многие прикидывали, сколько денег они получат в ближайшем порту, чтобы понять, как и на что их оптимально потратить. Но Матвеич проводил эти вычисления по несколько раз в неделю, то ли надеясь, что в этот раз расчёт даст другие, чуть большие результаты, то ли просто для успокоения нервов.
Тратил полученные деньги он тоже довольно своеобразно. Сначала он несколько дней и ночей мучился вопросом выбора. Перед заходом в очередной порт, скажем, Антверпен, где планировал то, что тогда называлось непонятным ныне словом «отоварка», он вспоминал местные цены на телевизоры, джинсы, магнитофоны, ковры или сапоги. Потом всё это переводил в рубли, которые надеялся выручить после реализации купленного. После этого его одолевали сомнения – а не стоит ли вместо этого всё-таки купить там же в Бельгии подержанный автомобиль? Перед заходом в порт, где он собирался тратить деньги, говорить с ним было невозможно. Он то приставал с вопросами, то просил совета, то потом сам же начинал злиться. При этом, ему всегда казалось, что окружающие правильней распоряжаются деньгами, чем он и вообще более удачливы.
Меня Матвеич почему-то считал очень практичным молодым человеком, хорошо ориентирующемся в ценах и товарах. Я таковым не являлся, но убедить в этом Матвеича было невозможно. Стоило мне что-либо купить, а ему увидеть мою покупку, он начинал жалеть, о том, что не потратил деньги на то же самое. После же любого своего приобретения через пару дней ему начинало казаться, что он зря потратил деньги и надо было купить что-то другое.
Кончилось это тем, что он пришёл к выводу, что надо просто покупать то же самое, тогда уж точно не прогадаешь. На стоянке в Монтевидео он напросился в попутчики. Честно говоря, я не очень любил ходить с ним в город, так как уставал он его бесконечных вычислений, сомнений, метаний. Но и отказаться было невозможно. В городе в одном из магазинов я присмотрел неплохую дублёнку и решил купить. Неожиданно Матвеич, без обычных для себя сомнений и колебаний, последовал моему примеру. Правда той модели уже не было, он купил немного другую и побольше размером.
Уже вернувшись на судно, он принялся расспрашивать меня почём и где я планирую реализовывать дублёнку. Я ответил, что в данном случае вообще не собираюсь её продавать, так как купил жене. Он явно расстроился. Особенно, когда после нехитрых вычислений понял, что хотя вещь он купил и хорошую, но приобретение на эту же сумму чистых видеокассет и их последующая реализация принесла бы куда больше прибыли. До конца рейса он был в расстроенных чувствах и даже забросил свои вычисления.
Когда мы вернулись в Питер, его супруга пришла нас встречать. Дублёнка ей очень понравилась. Она была очень удивлена, благодарна и счастлива, так как Матвеич вообще то подарками жену не баловал. На все её робкие просьбы что-нибудь привезти, он, как правило, с помощью карандаша и бумаги наглядно объяснял ей, что это будет не такое эффективное вложение средств, как покупка ковра или видеомагнитофона для последующей перепродажи. Правда, как я понял, и вырученные после продажи деньги он тоже тратить тоже не торопился.
Приятно, когда женщина радуется. Глаза супруги Матвеича тогда в порту излучали настоящее счастье. Она мило улыбалась, чувствуя себя любимой и желанной. А мне было приятно осознавать себя косвенным виновником её радости. Правда она об этом так и не узнала. Правда Матвеич особой радостью не светился, а был по своему обыкновению хмур и сосредоточен – возможно проклинал себя, что увязался тогда за мной на прогулку по Уругваю.
Второй человек, который мне вспоминается в связи с экономией сугубо сухопутный и к морю никакого отношения никогда не имел. Звали его Николаем. Он был немного сдвинут на какой-то патологической бережливости в отношении ресурсов. То ли входящая в моду зелёная повестка довела его до этого, то ли врождённая скупость, но жизнь своих близких он превратил в кошмар. После того, как Николай вышел на пенсию, ему не давали покоя мысли о вынужденных расходах, связанных с потреблением воды и электроэнергии. Мало того, что он сам часто сидел в потёмках, стараясь лишний раз не включать свет, он требовал этого и от других. Причём, экономия у него была какая-то избирательная. Например, телевизор у него был постоянно включен, хотя часто он работал впустую – никто его не смотрел. Но вот с освещением было строго.
Началось с того, что он всюду поменял лампы, выбрав самые маломощные, которые только можно. В результате, даже, если вы включали свет и в коридоре, и на кухне, и в обоих комнатах с непривычки было сложно нормально существовать. Всё было в полумраке. Если его дочь или жена выходили из комнаты – он сразу же бежал выключать там свет, даже, если она собиралась туда сразу же вернуться.
Счётчик электроэнергии у них располагался на лестничной площадке. Он раза два в день выходил из своей квартиры с блокнотом и списывал показания, по всей видимости анализируя динамику расхода энергии в течение дня.
Его жена, Лидия, жаловалась, что и с водой он никому не давал покоя, постоянно заглядывая в шкафчик, где находились счётчики горячей и холодной воды. Если ему казалось, что дочь или жена слишком долго принимают душ, он начинал барабанить в дверь и кричать как ненормальный, что пора заканчивать и что счётчики холодной и горячей воды вращаются, как юла.
Предприятие, где работал Николай, имело хорошие партнёрские связи с профессиональным училищем, находящимся фактически в соседнем доме. Учащиеся проходили у них практику, а работники предприятия могли пользоваться спортивным залом училища. Группа энтузиастов (их обычно набиралось человек десять-двенадцать) по средам после работы переходили в соседнее здание, переодевались и играли в волейбол. Среди игроков были совершенно разные люди – рабочие, технологи, менеджеры, инженеры. Всех их объединяла любимая игра. Единственным исключением был Николай. Он никогда не принимал в участие в игре, но всегда шёл с ними в зал. Туда его манила не любовь к спорту, а любовь к экономии – в зале был душ. Можно было спокойно поплескаться, не думая об остервенело вращающихся счётчиках холодной и горячей воды. Иногда по средам он заодно ещё прихватывал из дома кое что из своего бельишка, чтобы, пользуясь случаем, простирнуть тут же в душе. Над Николаем, конечно, подшучивали, но как-то безобидно – к его чудачествам давно уже все привыкли.
Третий сверхбережливый человек, которого я знал, жил с нами в одном доме. Его звали Иван Иванович. Это был уже немолодой мужчина лет под семьдесят. Его особенностью или можно сказать странностью было желание иметь дома на всякий случай всё, что может однажды пригодиться. В отличие от гоголевского Плюшкина, который в надежде найти что-нибудь полезное постоянно ходил по деревне, заглядывая под мостики и прочие труднодоступные места, Иван Иваныч себе этого не позволял. Может иной раз ему и хотелось прихватить что-нибудь с ближайшей помойки, но он считал это ниже своего достоинства. У него была другая особенность – он брал всё, что ему предлагали бесплатно.
Причём отданные вещи он не продавал, а просто хранил на случай, когда всё это может понадобиться. У него было всё – велосипедные колёса, какие-то сантехнические детали, два старых ламповых телевизора, какие-то древние магнитофоны, множество шестерёнок, деревянных брусков, провода, трансформаторы – да всего и не перечислишь. Собственно говоря, и жадным Ивана Ивановича назвать было нельзя. Если, например, вам вдруг зачем-то понадобилась какая-нибудь пружинка, запчасть от электродвигателя или что угодно – можно было смело обращаться к нему и, если он умудрялся отыскать это в своих залежах, то отдавал легко.
Если кому-то из жителей подъезда надо было избавиться от какого-то старого имущества – будь это разваливающийся стол, детские лыжи, которые остались от внука или что-то ещё, обычно прежде, чем оттащить это барахло на помойку, сначала спрашивали Ивана Ивановича – не нужно ли ему? Ответ был почти всегда положительным.
Всё бы ничего, но супруга Ивана Ивановича, мягко говоря, не одобряла его стремление превратить их двухкомнатную квартиру в многофункциональный склад. Она постоянно пилила супруга и недолюбливала тех соседей по дому, кто предлагал ему всякую дрянь. Поэтому я, желая сохранить хорошие отношения и с Иваном Ивановичем, и с его супругой иной раз пробирался словно между Сциллой и Харибдой. Когда мне надо было избавиться в квартире от чего-то, что, на мой взгляд, могло сильно заинтересовать моего соседа, я дожидался ночи и под покровом темноты вытаскивал ненужную штуковину на помойку. Эта предосторожность помогла мне сохранять неплохие отношения и с Иваном Ивановичем, и с его женой.