Мастер и мастерство Михаила Булгакова

«МАСТЕР...» И МАСТЕРСТВО МИХАИЛА БУЛГАКОВА

Иллюстрация Анны Боевой.

В связи с тем, что кинозрителям вот-вот будет представлен новый вариант
экранизации знаменитого романа, я подумал, что, возможно, читателям будет
небезинтересна и данная статья, написанная в далёком уже теперь 2010-м году.

*****

«От читателя требуется в некотором смысле бдительность и сопротивление
материалу».
И.Михайлов в статье о Ю.Айхенвальде. Московская Правда.05.01.95

ПРЕДИСЛОВИЕ. ЛИТЕРАТУРА И ЛЕГЕНДЫ О НЕЙ

Гуляет по печати легенда, что Сталин 15!!! /а один булгаковед убеждал меня,
что 26!!!!!/ раз смотрел спектакль по пьесе М.Булгакова «Дни Турбинных».
Поверить в это уже изначально было выше моих сил, но пьесу я решил прочесть
и посмотреть. То и другое сделал, но ничего особо впечатляющего не обнаружил.
А как же Сталин – мудрый друг и наставник всех пионеров, писателей и т.д.?
Неужели так впечатлился идеей обречённости белого движения, что драгоценное,
бриллиантовое время свое тратил на многократные повторные просмотры?
Вероятно, решил я, это очередная легенда из великого множества, связанного
с именем этого писателя.

Из всех легенд, или, скорее, заблуждений по поводу неоднозначного и
неравноценного творческого наследия Михаила Булгакова самым неприемлемым мне
представляется то, что его знаменитый роман «Мастер и Маргарита»
почитается как роман «культовый» и даже гениальный.
В статье, посвященной экранизации этого романа режиссером Владимиром Бортко,
ее автор называет «Мастера и Маргариту» «самым загадочным  романом русской
литературы» /А.Ванденко. Мастер и кинолента. «Итоги», 23.11.04/.
Мне же загадочным представляется не сам роман, а то, как в сознании огромного
количества людей, укореняются некие фантомы, миражи, как результат произвольного
толкования того, что заложено автором в его произведении.
Часто читатели находят в литературных текстах то, что им хочется найти, а не то,
что в них на самом деле есть. Это очень сложный процесс сотворчества писателя
и читателя, и никогда двое не прочтут текст одинаково. Это объясняет различие
мнений по поводу одного и того же произведения, но и единодушие мнений, часто
ошибочных, также имеет свое объяснение.
 
Есть чтение и чтение. Чтение, как развлечение, и чтение как напряженный
умственный труд. В первом случае убивается время и складывается лишь
поверхностное представление о прочитанном. Во втором же случае читатель
старается понять, насколько читаемое литература, а не макулатура.
Естественно второй вариант прочтения – это труд, порой нелегкий, в результате
которого только и может сложиться обоснованное, продуманное мнение о тексте.
Сформулировать мнение – это тоже труд, на который читающие для развлечения или
зачета по предмету обычно не решаются. Но мнение нужно предъявить друзьям в
курилке или экзаменатору. Для этого оно заимствуется в готовом виде у тех, кто
не поленился и уже проделал необходимую работу.
Так проще, легче, и это обычная практика.            
      
Физически невозможно прочесть все, что требуется программой для
студентов-филологов. Вот и заимствуются из предисловий, послесловий и лекций
готовые идеи, пригодные для озвучивания на экзамене или тусовке. Так и множатся
ошибки, увы, неизбежные, допущенные при анализе текстов даже добросовестными и
квалифицированными читателями и профессиональными литературоведами.

Хочется, чтобы в литературе побольше было произведений гениальных, культовых,
загадочных. Иногда в угоду этому естественному желанию такие эпитеты
присваиваются незаслуженно. С моей точки зрения, именно это и произошло с
романом «Мастер и Маргарита».

Как-то, находясь в автомобиле и надолго застряв в одной из московских дорожных
пробок, я включил радио и случайно услышал, жаль не полностью, мнения
литературных экспертов как раз об этом произведении.
Вначале какая-то дама договорилась до того, что это, мол, Библия XX века.
Прочие, участвовавшие в обсуждении, также не скупились на восторги. И вдруг,
совершенно неожиданным диссонансом прозвучали слова о том, что все эти
славословия и фимиамы романом, в общем-то, не заслужены.
Фамилии автора этой «еретической» идеи я, к сожалению, не знаю. Не знаю даже
остался ли он жив, озвучив эту «ересь» и вздыбив «девятый вал» возмущения.
Клевали его гневно, дружно и беспощадно. И поделом. Как посмел? Вы на что,
мил-человек, замахиваетесь? Не знаете разве что на таких романах «вырастают
целые поколения, и независимо от того, который год за окном, эти книги
становятся объектом интереса, затем увлечения, затем — обожания.
«Мастер и Маргарита» относится к разряду именно таких, культовых произведений».
Такими примерно экспресс-рецензиями сопровождается каждое издание этого
произведения.

Скажу сразу: я разделяю "еретическую" точку зрения этого смелого человека, со
времени первого прочтения романа считая его эклектичным, недопродуманным,
а местами откровенно слабым. При этом высоко ценю другие произведения Михаила
Булгакова, да и в самом «Мастере» нахожу много замечательного.

1. ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Первые двенадцать глав превосходны.
Сюжет увлекает. Герои выписаны выпукло и зримо. Как бы сам присутствуешь при
всем происходящем. Плюс этот великолепный булгаковский юмор, эта замечательная
сатира, едкая, бьющая точно в цель. В стихотворении, посвященном Булгакову,
А.Ахматова назвала ее «великолепным презреньем» и была права.
Уже пошли и афоризмы, которыми не стыдно «блеснуть» в приличном обществе:
«Никогда не разговаривайте с неизвестными», «человек… иногда внезапно смертен».

А как психологически тонко и убедительно изображен Понтий Пилат! Его физически
болезненное состояние, переход от рутинного безразличия при встрече с Иешуа
к удивлению, сочувствию, желанию спасти этого человека, чья невинность ему
очевидна, чью необыкновенность он уже понимает. А затем «страшный гнев» Пилата –
«гнев бессилия» попыток противостоять козням первосвященника Каифы – все это
описано мастерски, пером великого художника.
   
Столь же убедителен и Иешуа.
Он чудесным образом разбирается в физиологии того, что происходит в голове
Пилата. Это позволяет ему предположить в арестанте великого врача. Затем и речи
арестанта производят на прокуратора впечатление.
«Не знаю, кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо».
Знанием языков и умением вести беседу, склоняя собеседника на свою сторону,
Иешуа настолько поражает Пилата, что тот впоследствии отдает приказ, под страхом
смерти запрещающий разговаривать с ним кому бы то ни было. В глазах Пилата он
уже философ и мудрец.
Однако этот мудрец не реагирует на очевидные намеки и знаки Пилата, пытающегося
его спасти. При этом Иешуа понимает реальность нависшей над ним опасности.
«— А ты бы меня отпустил, игемон, — неожиданно попросил арестант, и голос его
стал тревожен, — я вижу, что меня хотят убить».
Пилат и не против. Он бы с удовольствием отправил Иешуа подальше от Ершалаима,
в свою резиденцию, где мог бы пользоваться его врачебным искусством и приятно
коротать время в беседе с мудрым человеком. Но есть формальности, которые
необходимо соблюсти, дабы не навлечь на себя карающую десницу цезаря.
Пилат чуть ли не вкладывает необходимые для этого слова в уста Иешуа. Произнеси
их, и ты – свободный человек. Но Иешуа проявляет странную для мудреца ту самую
простоту, которая хуже воровства, и, по сути, сам себе подписывает приговор.
А дело в том, что он не может солгать, даже если от этого зависит его жизнь.
«— Правду говорить легко и приятно, — заметил арестант.
— Мне не нужно знать, — придушенным, злым голосом отозвался Пилат, — приятно или
неприятно тебе говорить правду. Но тебе придется ее говорить. Но, говоря,
взвешивай каждое слово, если не хочешь не только неизбежной, но и мучительной
смерти».
Намек достаточно прозрачный, но бесполезный. Чтобы восторжествовать даже внекоем
неопределенном будущем истина должна быть озвучена сейчас, пусть даже и в самое
неподходящее время.
Диалог Пилата и Иешуа выстроен драматически напряженно и убедительно.
Здесь Булгаков безусловно на высоте.

Неприятие романа, вернее тех его фрагментов, которые неизбежно портят и общее
впечатление, начинается с 13-й главы.
В ней автор знакомит читателя с главными героями, которых совершенно
необоснованно, с моей точки зрения, со временем превратили в некие иконы, на
которые, дабы не быть белой вороной, положено молиться.

Вот, в палате Бездомного, в «доме скорби», появляется Мастер. Появляется он там
незаконно. Для этого ему пришлось «стащить… связку ключей» у «милейшей»
Прасковьи Федоровны, присматривавшей за пациентами.
Для чего же Мастер совершил этот неблаговидный, как ни крути, поступок,
причинив, вероятно, «милейшей» изрядное беспокойство? А чтобы получить
«возможность выходить на общий балкон, а он тянется вокруг всего этажа, и, таким образом, иногда навестить соседа». То есть для собственного удовольствия и
удобства он, экий проказник, Прасковью Федоровну попросту подставил – ведь целую связку ключей «стащил», а попросту – украл.
Но ведь кража – это разновидность лжи ближнему – поведенческая ложь. А как же
Мастер может позволять себе такое, когда Иешуа, герой его романа, смерть принял,
а лгать не стал? Даже чтобы в живых остаться не солгал. А Мастер «стащил»-солгал
ради совсем уж ничтожной цели.
Но иначе, как бы он попал в палату к соседу, после чего сюжет получил
желательное для автора развитие? Не знаю, как. И думать об этом не хочу. Это
задача автора – сводить сюжетные концы с концами. И делать это нужно так, чтобы
не ставить нравственные качества героя под сомнение, если это герой позитивный.
В этом сюжетном нюансе проявилась творческая особенность автора, которая проявит
себя еще не раз. Ради того, чтобы пройти какую-то узловую точку сюжета, автор
помещает героев в ситуации, не вполне естественные, надуманные, что лишает
героев жизненной силы и убедительности.

Еще пример из того же ряда.
Мастер в палате у Бездомного. Перед ним незнакомый человек, а учреждение
специфическое. Инстинкт самосохранения подсказывает, что нужно выяснить: «буйный
или не буйный» хозяин палаты. От этого ведь многое зависит. Может лучше другую
палату навестить, ведь комплект ключей в кармане?
Иван простодушно рассказывает, что вчера кое-кому «по морде засветил».
«- Основание? – строго спросил гость.
- Да, признаться, без основания, - сконфузившись, ответил Иван».
Ну вот, казалось бы, все ясно, пора прощаться. Но нет, вопреки логике и здравому
смыслу Мастер начинает отчитывать Ивана и агитировать его за правильный образ
жизни:
«— Безобразие, — осудил гость Ивана и добавил: — А кроме того, что это вы так
выражаетесь: по морде засветил? Ведь неизвестно, что именно имеется у человека,
морда или лицо. И, пожалуй, ведь все-таки лицо. Так что, знаете ли, кулаками...
Нет, уж это вы оставьте, и навсегда. Отчитав таким образом Ивана…».

Эта сцена психологически недостоверна: явиться в чужую палату без приглашения,
не выяснив даже рады вам или нет, убедившись, что сосед скорее буйный, чем
тихий, и тут же начинать учить хозяина жизни, чего-то от него требовать. Так
ведь можно и нарваться… Непрошенному гостю с непрошенными претензиями тоже могут «в морду засветить». Но Булгаков, нисколько не озаботясь безопасностью своего
героя, авторской волей заставляет его вести себя так провокационно, чтобы сразу
поднять Мастера на некий нравственный пьедестал, возвысить его над Иваном, чтобы
сразу стало ясно: вот ведущий, а вот ведомый, вот Мастер, а вот его будущий
ученик.
Далее выясняется, что Мастер образованнейший человек.
«...Историк по образованию, он еще два года тому назад работал в одном из
московских музеев, а, кроме того, занимался переводами.
— С какого языка? — с интересом спросил Иван.
— Я знаю пять языков, кроме родного, — ответил гость, — английский, французский,
немецкий, латинский и греческий. Ну, немножко еще читаю по-итальянски».
Ну, Иван, подфартило тебе с соседом! Будет у кого ума набраться и научиться
правильной жизни. Правда, ключи подворовывает, ну да это мелочь.

Из дальнейшего рассказа выясняется, что Мастер еще и везунчик. Еще бы: сто тысяч
рубликов выиграл - «громадная сумма денег!».
О, эти волшебные случайности, "рояли в кустах", радикальнейшим образом меняющие
жизнь героя!
Трудно в них поверить. В жизни хорошего человека такое случиться не может. Нет,
оно, конечно, случается, в газетах про это пишут, но не с хорошими людьми. Уж
слишком они редки. И чтобы именно им подфартило? Как хотелось бы, но не верится.
Понятно все же, что для решения авторской задачи такой сюжетный ход необходим,
а потому притворимся, что поверили. Но для чего же автор насилует наш здравый
смысл? О, из самых благородных побуждений. Эта придумка с выигрышем необходима,
чтобы развязать Мастеру руки: «Службу в музее бросил и начал сочинять роман о
Понтии Пилате». Что ж, пусть неправдоподобно, но теоретически, пусть и с
ничтожной вероятностью, все-таки возможно.
         
3. ЗНАКОМСТВО МАСТЕРА И МАРГАРИТЫ

И вот в рассказе Мастера появляется она – Маргарита, Марго, редчайшая по
совокупности достоинств женщина, способная к «настоящей, верной, вечной любви».
«Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы.
Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что
увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто
болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное,
никем не виданное одиночество в глазах!».

Ну вот, начинаются всякие сомнительные выспренности: «необыкновенное одиночество
в глазах», никем не виданное, но увиденное проницательным героем. Как вообще
герой может судить об этом – что там кто видел в глазах Маргариты до него?
Как можно ручаться, что среди тысяч прохожих «увидела она меня одного»?
Герой, однако, ручается.
Он увидел также ее красоту, поразившую его, но в значительно меньшей степени,
чем  «необыкновенное одиночество».

Мужчины, женщины, вы в это верите? Я так не очень. Красота, если она
наличествует, замечается и впечатляет, вне всякого сомнения, в первую очередь.
И это нормально, поскольку заложено в нас природой. А всё остальное уже потом,
если «потом» случается. Одиночество «необыкновенное» или обыкновенное это и есть
то самое «потом», которое странным образом у Булгакова затмило красоту
Маргариты.
 
Герой сразу увидел то, что очень редко сочетается в женщине. Позволю себе
спросить: часто ли мы видим красавиц, одиноких настолько, что это читается в
глазах? Что нужно, чтобы красивая женщина чувствовала себя одинокой? Для этого
нужно быть очень умной, независимой и требовательной к окружению. Окружение у
красавиц, как правило, многочисленное, поскольку красота всегда востребована.
Но если женщина красива, умна и независима, то она еще и обоснованно
привередлива. Не всякого к себе подпустит, а лишь себе под стать,
соответствующего установленным ею высоким планкам. А такие редкость, как и она
сама. И ведь возможны ошибки, чреватые разочарованием. Вот такая красивая,
умная, независимая, уже пытавшаяся стать счастливой и разочарованная женщина как раз и может чувствовать себя одинокой среди многочисленного и неравнодушного к
ней окружения. «Среди других я не с другими был» Д.Байрон.
Это так называемое «духовное одиночество». Вне всякого сомнения, оно существует,
но увидеть его в глазах при случайной мимолётной встрече – задача вряд ли вообще
разрешимая. Это можно понять о человеке при далеко не всяком разговоре, при
общении отнюдь не поверхностном. А тут – один раз взглянул и узрел… среди шума и
гомона заполненной толпами Тверской. Неубедительно.

Но вот перед автором встает очередная проблема: героя нужно познакомить с этой
красавицей, одиночество которой светится в глазах избирательно для него. Он не
какой-нибудь развязный хлыщ, которому ничего не стоит подойти на улице к
заинтересовавшей его красивой женщине и сказать что-нибудь типа: «Добрый день,
мадам! Как прекрасно смотрятся эти замечательные цветы на фоне вашего шикарного
пальто, которое, конечно, из Парижа». Или какую-нибудь другую пошлость.
Автор задумал роман необыкновенный с необыкновенными героями и познакомить их
подобным образом недопустимо. Нужен какой-то оригинальный ход.
 
Скажу заранее, что сцена знакомства, как она описана у Булгакова, представляется
мне надуманной, и неестественной, со множеством несообразностей, которые
невозможно даже понять, как они вышли из-под пера знаменитого писателя.
Вот что придумалось автору:
«Мы шли по кривому, скучному переулку безмолвно, я по одной стороне, а она по
другой. И не было, вообразите, в переулке ни души. Я мучился, потому что мне
показалось, что с нею необходимо говорить, и тревожился, что я не вымолвлю ни
одного слова, а она уйдет, и я никогда ее более не увижу...
И, вообразите, внезапно заговорила она:
— Нравятся ли вам мои цветы?
Я отчетливо помню, как прозвучал ее голос, низкий довольно-таки, но со срывами,
и, как это ни глупо, показалось, что эхо ударило в переулке и отразилось от
желтой грязной стены. Я быстро перешел на ее сторону и, подходя к ней, ответил:
— Нет. Она поглядела на меня удивленно, а я вдруг, и совершенно неожиданно,
понял, что я всю жизнь любил именно эту женщину! Вот так штука…».

В относительно небольшом абзаце восемь раз встречается местоимение «я», из
которых, по крайней мере, два совершенно не обязательны. В одной фразе три
«что», "вдруг" и "совершенно неожиданно" стоят рядом, хотя это синонимы, "более
не увижу" вместо "больше не увижу". Странными представляются мне эти ляпы для
такого, как принято считать, выдающегося автора.
А ведь роман правился, якобы, до конца жизни.

Но вернёмся к сюжету.
Перефразируя вопрос Маргариты, я спрошу: нравится ли вам, читатель, такое
знакомство? Мне - так нет.
Смущают многие детали, которые обожатели Булгакова, конечно же, назовут мелочами
или придумают им какие-нибудь глубокие аллегорические толкования. Но следует
учесть, что роман читает множество людей, ожидающих найти в нём прежде всего
качественную литературу, достойную уровня гениального писателя, которым
почитается М.Булгаков. Большинство читателей, имея на то полное право, вовсе не
намерены углубляться в дебри «булгаковедения», истории появления того или иного
слова, той или иной фразы – это спецам, которым «история вопроса» порой
представляется важнее, чем конечный результат. Обычному же читателю важнее
всего, чтобы автор, знакомя его с главными персонажами его повествования, сделал бы это с помощью интересных, логически и психологически убедительных нюансов
сближения.
Слишком много, однако, несуразностей в ответственном эпизоде первой встречи
Мастера и Маргариты.
«И не было, вообразите, в переулке ни души», - пишет автор.
Булгаков призывает «вообразить», я стараюсь – не выходит.
Чуть ранее было упомянуто: «По Тверской шли тысячи людей». Это как раз легко
представить, тем более, что наблюдал я такую картину множество раз, и сам
многократно вышагивал среди подобных толп. Но вот чтобы из этих тысяч людей
никому кроме Мастера и Маргариты не вздумалось повернуть в переулок, примыкающий к Тверской, или же наоборот, чтобы никто не шел им навстречу, дабы влиться в те самые тысячи – это вообразить невозможно.
Когда Булгаков в начале романа обезлюдил Патриаршие пруды, то помог ему в этом
Воланд, для которого это сущие пустяки. Но без помощи нечистой силы изгнать
прохожих из переулков в центре Москвы – задача невыполнимая.
Зачем же понадобилась автору столь явная натяжка? А чтобы придать знакомству
героев характер встречи необыкновенной, на которую обычные люди не способны,
и заодно расчистить путь другим несообразностям.
Представьте себе на секунду эту картину: «по кривому, скучному /и безлюдному –
А.А./ переулку безмолвно», по разным его сторонам, движутся женщина и мужчина «по ее следам». Тоже, кстати, непонятно: как это, по разным сторонам переулка,
но «по её следам»?
Что сделают в этой ситуации 99 женщин из ста? – Ускорят шаг, чтобы побыстрее
добраться до людей: мало ли что у этого единственного в переулке мужчины на уме.
Современник М.Булгакова, поэт Н.Асеев, тоже придерживался такого взгляда:
«Хоть и очень интересно, -
не вступаю в разговор
с незнакомым, неизвестным:
может жулик либо вор».

Но не такова Маргарита. Она смело нарушает заповедь, изложенную автором в первой
же строке романа: «Никогда не разговаривайте с неизвестными». Ну и какова же
цена таким наставлениям, если даже главная героиня романа их не придерживается?!
Она вдруг останавливается, поворачивается к мужчине, идущему «по её следам», и
решает избавиться от своего «никем не виданного одиночества в глазах», а также в переулке. Для этого она обращается к совершенно незнакомому мужчине на другой
стороне улицы с вопросом странным и даже, я бы сказал, нелепым.
Мне такое поведение представляется несколько авантюрным, но теперь, по крайней
мере, ясно, почему в переулке ни души. Представьте, что по нему туда-сюда идут
люди, проезжают авто, как это обычно и бывает, а Маргарита задает через головы
прохожих этот вопрос. Как бы Мастер понял, что именно его она спрашивает о том,
о чем спрашивает? Да и цветы в такой ситуации трудно было бы разглядеть.

Мастер не стал напрягать голос и вести диалог через проезжую часть.
Воспользовавшись вопросом, как предлогом, он присоединился к Маргарите, и
знакомство состоялось. И не только знакомство, но и удивившее самого Мастера
открытие:
«...я вдруг, и совершенно неожиданно, понял, что я всю жизнь любил именно эту
женщину! Вот так штука, а?». (Второе «я» через несколько слов – этому я искренне
удивляюсь).
Но удивимся и мы вместе с героем. Есть чему. Такого рода театрально-сентиментальные открытия невозможно принимать всерьёз.
Далее следуют любопытные детали, которые также трудно представить, чтобы они в
действительности случились. Мастеру цветы, которые несла Маргарита, не
понравились, и он с наивным простодушием, бестактно сообщает ей об этом.
И опять в повествование вкрадывается досадный ляп: «…и, подходя к ней, ответил:
- Нет». Не подойдя, заметьте, а «подходя», то есть ещё на ходу герой произносит
это короткое и странное «нет», что совершенно неестественно.
Цветы летят «в канаву».
«Растерявшись немного, я все-таки поднял их и подал ей, но она, усмехнувшись,
оттолкнула цветы, и я понес их в руках».
Осмелюсь напомнить, что дело происходит весной, Маргарита еще в черном пальто.
В это время в московских канавах цветам должно быть неуютно. Обычно там мокро,
мусорно и грязно. Представляю, какой вид имели бы извлеченные из канавы цветы.
Но Мастера это не смущает, и он подает их Маргарите. Естественно, что она их
оттолкнула.
Конечно, на самом деле ничего подобного быть не могло. Просто автор, вероятно,
забыл о малоприятных особенностях весенних московских канав.
И зачем вообще было упоминать, что цветы выброшены именно «в канаву»? Никакой
необходимости в этом нет. Ну, брошены и брошены. Так нет же - «в канаву».
Далее цветы, как и известный мавр, сыграв свою роль, могут покинуть сцену.
В самом деле, прекрасный незнакомец, дались вам эти «тревожные желтые цветы»… из
канавы. И вновь они безжалостно выброшены. На этот раз на мостовую.

Хочу сказать, что не один я заметил упомянутые, мягко говоря, странности в этом
эпизоде.
В.Бортко не счёл возможным слепо следовать за неубедительным, в данном случае,
воображением автора. Своей волей режиссёра и сценариста фильма он внёс в
обстоятельства знакомства Мастера и Маргариты значительные изменения, которые и
придали встрече главных героев отсутствующую в романе естественность,
поведенческую и психологическую убедительность.
В фильме герои встречаются в каком-то безымянном пустынном переулке. Никакого
намёка на Тверскую. Они движутся не друг за другом, а навстречу друг другу, что
для их последующего знакомства гораздо естественнее. Маргарита ловит на себе
заинтересованный взгляд Мастера и, как бы приторможенная им, сделав по инерции
ещё несколько шагов, останавливается. Оборачивается. Несколько секунд они молча
смотрят друг на друга, и затем Мастер подходит к ней. Всё ещё молча они
разговаривают взглядами и понимают друг друга. И лишь после этого, уже
объяснившись безо всяких слов, Маргарита произносит свою ненужную, по сути,
фразу. Но с чего-то ведь нужно начать разговор: «Нравятся ли вам мои цветы?».
И Мастер произносит своё «нет», которое В.Бортко уже не посмел убрать из
сценария.
Что мешало Мастеру, умному, тонкому, сказать женщине, которую уже любит, это
естественное: «да, они прекрасны»? Он, видите ли, экий оригинал, розы любит.
В фильме мимозы летят, но не «в канаву», как у Булгакова, совершенно
необязательную, а на чистую, ни окурочка, ни спички, пешеходную дорожку
мостовой.

Непонятно, чем не угодили Булгакову мимозы? Для москвичей, и не только, это
устоявшийся в сознании, привычный символ весны. Пушистые жёлтые шарики цветов
мимозы напоминают маленькие солнышки. А весной так хочется побольше солнца.
В фильме мимозы просто шикарны. А для Булгакова они «тревожные, отвратительные». Странно. Разве не все цветы прекрасны? Когда-то сочинилось:
Каждый цветок
изяществом формы и красок
радует нас
и душу приводит в восторг.
Людям бы это под силу…

Но вот вам герой, не любящий мимозы, кое-что получше: Мастер заполучает руку
Маргариты «в черной перчатке с раструбом», а заодно и сердце.
Автор не стал томить читателя развернутой картиной знакомства. В начале переулка
случайно «встретились два одиночества», а уже где-то в его средней части, прямо
как в песне: «В твоей руке моя рука».
Когда мы узнаем о Маргарите побольше, то не удивимся быстроте, с которой
состоялось знакомство. Это ее стиль. «Мне и самой нравится быстрота… — нравится
быстрота и нагота», - скажет она о себе позднее. Что касается наготы, то это
разъяснится в свое время, а пока порадуемся за героев, что так скоренько у них
всё сладилось. Заодно и за автора. Поставленную себе задачу он решил: знакомство
получилось необыкновенным и, с моей точки зрения, неестественным, поведенчески
надуманным.
Мастер и Маргарита – это не субъекты из свиты Воланда, а люди из реального
мира, и естественно ожидать, что вести себя они будут пусть нестандартно и
нетривиально, как и положено неординарным личностям, но все же психологически
убедительно. И ведь до сих пор все выведенные в романе персонажи так себя и
вели.
И Берлиоз, и Бездомный, и Лиходеев, и Босой, и Варенуха, и прочие, вплоть до
конферансье варьете, получились почти реально зримы и, как типажи тогдашней
действительности, легко узнаваемы. Но вот доходит дело до 13-й! главы. Поневоле
вспомнишь, что число это, как принято считать, нехорошее. В ней автор знакомит
нас с главными героями романа. И случается как раз нехорошее: какой-то досадный
сбой. Булгакова будто подменили, будто не прежний мастер продолжает
повествование, а кто-то совсем другой.
Возможно причина здесь в несомненной симпатии автора к Мастеру и Маргарите.
Все прежние представители реального мира – жители социалистической Москвы – были
объектами булгаковской сатиры. В них отразились «бесчисленные уродства нашего быта», о которых он писал в «Письме Правительству СССР» и которые он
беспощадно и заслуженно высмеивал.
Но вот, дошло дело до сокровенного, до главного, до почти что автопортрета с
Музой. Здесь понадобились уже другие изобразительные средства, которыми автор,
к сожалению, воспользовался неубедительно.
В результате по поводу знакомства главных героев могу лишь сказать, что «оно бы и хорошо было, да только никуда не годится». Просто не верится, чтобы они могли
вести себя так неестественно.
Странности их поведения интригуют и намекают на то, что далее следует ожидать
еще больших. И они не замедлили явиться.
Зачем наш необыкновенный, нетривиальный герой признается, что любит розы?
Что может быть банальней?! – Лишь любовь с первого взгляда, одновременно
вспыхнувшая в сердцах наших героев.
«Он вдруг вытер неожиданную слезу (дело происходит в палате у Бездомного – А.А.) правым рукавом и продолжал: — Любовь выскочила перед нами, как из-под земли
выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!».
Эта неожиданная слеза столь же малоубедительна, сколь сомнительна художественная ценность приведенной метафоры.
Будем все же надеяться, что это лишь досадные случайности, поскольку прочтено
уже немало страниц этого романа, воистину замечательных.

Далее мы узнаем, что встреча с Мастером была для Маргариты спасением.
«…если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь ее пуста».
Травиться по такому, извините за каламбур, пустому поводу?
Да и не вяжется эта пустота с ее жизнью. Непонятно, откуда она взялась. Один муж
ее, будучи таким замечательным человеком, каковым его изображает Булгаков, мог
бы заполнить пустоту дюжины Маргарит, если не больше. Но пока мы о муже ничего
не знаем. Мы доверяем автору и сочувствуем Маргарите по поводу пустоты ее жизни.            
Но вот и о муже мы кое-что узнали, и о жизни главной героини до встречи с
Мастером.
«Она была красива и умна. К этому надо добавить еще одно — с уверенностью можно
сказать, что многие женщины все, что угодно, отдали бы за то, чтобы променять
свою жизнь на жизнь Маргариты Николаевны.
Бездетная тридцатилетняя Маргарита была женою очень крупного специалиста, к тому же сделавшего важнейшее открытие государственного значения. Муж ее был молод,
красив, добр, честен и обожал свою жену. Маргарита Николаевна со своим мужем
вдвоем занимали весь верх прекрасного особняка в саду в одном из переулков близ
Арбата. Очаровательное место!».
Однако! И «при всем при том, при всем при этом» жизнь Маргариты Николаевны
«пуста». Это интригует. Чувствуется, без роковой тайны тут не обошлось. Так и
хочется заглянуть в конец романа и узнать в чем же здесь дело. Воздержимся, все
же, от соблазна, поскольку отношения героев развиваются стремительно и
интересно.

4. РАЗВИТИЕ ВЫСОКИХ ОТНОШЕНИЙ

«И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой…
Она приходила ко мне каждый день, а ждать ее я начинал с утра. Ожидание это
выражалось в том, что я переставлял на столе предметы…
Никто не знал о нашей связи, за это я вам ручаюсь, хотя так никогда и не бывает.
Не знал ее муж, не знали знакомые… Иван узнал, что гость и тайная его жена уже в
первые дни своей связи пришли к заключению, что столкнула их на углу Тверской и
переулка сама судьба и что созданы они друг для друга навек».
Ну и слог! «Судьба… навек…». Поневоле призадумаешься, уж не подвела ли здесь
автора «изобразительная сила таланта», отсутствие которой Берлиоз заподозрил у
поэта Бездомного.
Ранее автор сообщил нам, что Мастер буквально спас Маргариту от неминуемой
смерти из-за пустоты ее жизни. И вот теперь они вместе заполняют эту «пустоту».
«Иван узнал из рассказа гостя, как проводили день возлюбленные. Она приходила, и
первым делом надевала фартук, и в узкой передней, где находилась та самая
раковина, которой гордился почему-то бедный больной, на деревянном столе
зажигала керосинку, и готовила завтрак, и накрывала его в первой комнате на
овальном столе.
Когда шли майские грозы и мимо подслеповатых окон шумно катилась в подворотню
вода, угрожая залить последний приют, влюбленные растапливали печку и пекли в
ней картофель. От картофеля валил пар, черная картофельная шелуха пачкала
пальцы».
Романтично, конечно: черная шелуха, испачканные пальцы, вода, катящаяся «мимо
подслеповатых окон», могущая и «залить». Какой приятный контраст по сравнению с
осточертевшей пятикомнатной квартирой в старинном особняке на Арбате, в которой
дети не пищат. Но как-то сомнительно. Ведь Мастер при средствах, недавно еще в
«прекрасном сером костюме» в рестораны захаживал. Маргарита Николаевна вообще в
средствах никоим образом не стеснена, о чем мы узнаем в своё время. И вдруг
такой аскетизм. Картофельная шелуха, керосинка... Тем более, что дело это для
женщины, которая носит «черные перчатки с раструбом» и имеет у себя
домработницу, логично предположить, малознакомое.
Но на какие только жертвы не толкает людей любовь!

И вот начинается самое главное – священнодействие любви и почти сотворчества.
Маргарита «перечитывала написанное, а перечитав, шила вот эту самую шапочку.
Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть мастером.
Она дожидалась этих обещанных уже последних слов о пятом прокураторе Иудеи,
нараспев и громко повторяла отдельные фразы, которые ей нравились, и говорила,
что в этом романе ее жизнь».
Да, наверно, это приятно и интересно наблюдать, как на твоих глазах рождается
роман, сулящий славу. Сопричастность творческому процессу, рождающему гениальное произведение, конечно, может заполнить «пустоту» жизни. По сравнению с этим, что
значит муж, который «молод, красив, добр, честен и обожал свою жену» и к тому
же, как сама она говорит, «не сделал мне никогда никакого зла»? Что значит его
«важнейшее открытие государственного значения»? Ничего это не значит для
Маргариты. От этого в ее жизни может образоваться лишь «пустота». В романе,
«сулящем славу», вся «ее жизнь». Но за мужа, судя по всему вполне достойного
человека, она сердечно, трогательно переживает.
«Моя драма в том, что я живу с тем, кого я не люблю, но портить ему жизнь считаю
делом недостойным. Я от него ничего не видела, кроме добра...».
Звучит благородно. А ведь накануне исчезновения Мастера она собиралась
признаться мужу, «что любит другого», что давно уже разжигает у него керосинку,
что от мужа уходит. Но почему-то думает, что жизнь ему этим испортить она не
может.

Перед тем, как все-таки уйти в неизвестность в лице таинственного «иностранца»,
она оставляет супругу записку, в которой ни одной вразумительной фразы не
содержится: «Я тебя покидаю навек. Не ищи меня, это бесполезно. Я стала ведьмой
от горя и бедствий, поразивших меня. Мне пора. Прощай. Маргарита».
Каково было бы мужу, не сделавшему Маргарите никакого зла, прочесть такое:
«стала ведьмой», «горе и бедствия»… Это с ним-то она одиннадцать!!! лет горе
мыкала?!
Нынче наши «светские львицы» - Собчак и Робски - совместно, одной ведь такое
дело не осилить, учебники пишут, как за таких мужей замуж выходить, полагая
такое замужество главной целью и удачей жизни. А тут на тебе, имея такую удачу,
претерпевать какое-то там горе и бедствия, стать ведьмой...
Я думаю, муж, прочтя такую записку, сразу сообразил бы, где искать свою жену –
среди пациентов профессора Стравинского.
Да, неординарная личность эта Маргарита Николаевна.

Далее мы узнаем о ней новые удивительные подробности.
«Маргарита Николаевна не нуждалась в деньгах. Маргарита Николаевна могла купить
все, что ей понравится. Среди знакомых ее мужа попадались интересные люди.
Маргарита Николаевна никогда не прикасалась к примусу».
Надо же! И от всего этого благоденствия, молодого красавца-мужа и вхожих в дом
"интересных людей" в жизни Маргариты образовалась таинственная "пустота", от
которой впору отравиться.
О стилистическом мастерстве: в четырёх состыкованных коротких фразах три раза
встречается «Маргарита Николаевна». Не многовато ли для гениального автора? Или
же кто-то за него описывал этот изгиб сюжета?
И, опять-таки, о примусе. Как же это: Маргарита, у себя дома «никогда не
прикасалась к примусу», но рисковала разжигать керосинку у Мастера?
Кто пробовал, тот знает: это посложнее, чем спичку зажечь. Не имея опыта, легко
можно было спалить «последний приют влюбленных», да и весь дом заодно.
Далее следует пассаж, вызывающий легкое недоумение.
«Маргарита Николаевна не знала ужасов житья в совместной квартире. Словом... Она была счастлива? Ни одной минуты! С тех пор, как девятнадцатилетней она вышла
замуж и попала в особняк, она не знала счастья. Боги, боги мои! Что же нужно
было этой женщине?! Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел
какой-то непонятный огонечек, что нужно было этой чуть косящей на один глаз
ведьме, украсившей себя тогда весною мимозами? Не знаю. Мне неизвестно».
Ну и ну! Незачем, оказывается, заглядывать в конец романа. Уже в его средине мы
узнаем, что в разгадке роковой тайны Маргариты автор нам не поможет. Он так и
пишет: «Не знаю». Придется самим смекать.
Итак, одиннадцать лет замужества Маргарита Николаевна имела все, о чем
большинство женщин и не помышляет. Даже части у нее имевшегося было бы
достаточно, чтобы сделать это большинство счастливым. А в ее жизни «пустота».
Ну да, она какая-то особенная… Но в чем же эта особенность? Что нужно было
пресыщенной представительнице совдеповской элиты, чтобы заполнить эту уже
надоевшую нам «пустоту»? «Мне неизвестно», - отвечает автор.
Не очень это здорово, когда автор пишет о главных героях "Мне неизвестно".
А читатель тогда как может понять, зачем Маргарита вообще выходила замуж за
достойного, но нелюбимого человека и в результате не знала с ним счастья "ни
одной минуты". Да простят мне обожатели Маргариты эту крамольную мысль, но
неужели по расчёту?! Ну а как иначе? Девятнадцать лет - возраст далеко не
критический, красотой не обделена. Куда спешить? - В скуку и "пустоту"
пятикомнатной квартиры и до пресыщенности обеспеченной жизни, чтобы затем искать
в безлюдных переулках, кем эту "пустоту" заполнить?
Придется просто поверить автору на слово, убедиться не получается, что «ей нужен
был он, мастер, а вовсе не готический особняк, и не отдельный сад, и не деньги.
Она любила его».
Хочется в это поверить! Но трудно. Вот она приходит утром к Мастеру, а он исчез.
«Она сделала все, чтобы разузнать что-нибудь о нем, и, конечно, не разузнала
ровно ничего. Тогда она вернулась в особняк и зажила на прежнем месте».
И не отравилась, заметьте, из-за «пустоты».
Но лишь по единственной причине: «Она его, конечно, не забыла».

5. ЗА АВТОРОМ, ЗА  ВЕЧНОЙ ЛЮБОВЬЮ

В девятнадцатой главе, как раз и рассказывается, как она его помнила, как целый
год отчаянно страдала. Странно, что муж этого не замечал. Наверно был очень
занят очередным "открытием государственного масштаба".
Начинается глава романтически-возвышенным вступлением.
«За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной
любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!
За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!».

Так и вижу восторженные толпы истосковавшихся по «настоящей, верной, вечной
любви», ринувшиеся вслед за автором. Приглядитесь: вон там и я среди них
мелькаю.      
               
Прошел год. Но что такое год для «вечной» любви?! После исчезновения Мастера,
который, как известно, сам поместил себя в психушку, Маргарита по-прежнему
озабочена его судьбой. Но мысли ее приобретают какой-то странный ход.
Она перебирает варианты того, что могло случиться, и среди прочего:
«Значит, ты был сослан и умер... Тогда, прошу тебя, отпусти меня, дай мне,
наконец, свободу жить, дышать воздухом... Нет, ты уйди из моей памяти, тогда я
стану свободна».
О том, чтобы отравиться, речь, как мы видим, не идет. Ей хочется, что вполне
естественно, жить, дышать воздухом, быть свободной. Но для чего? Ведь без
Мастера «пустота». Или автор уже забыл об этом?
На скамеечку, на которой она предается горьким размышлениям, подсаживается некий
ловелас с целью попытать счастья. Оно и понятно - Маргарита женщина видная, но
не из тех, кто заводит знакомства на улице с кем попало. Тогда, с Мастером, это
было исключение. Незнакомец удаляется, не солоно хлебавши, а Маргариту
продолжают одолевать невеселые мысли.
«Вот и пример, — мысленно говорила Маргарита тому, кто владел ею, — почему,
собственно, я прогнала этого мужчину? Мне скучно, а в этом ловеласе нет ничего
дурного…? Почему я сижу, как сова, под стеной одна? Почему я выключена из
жизни?».
Олицетворение «верной, вечной» любви, Маргарита Николаевна уже и сама не
уверена, что ей стоило прогонять «ловеласа». Вот и сиди теперь, «как сова»,
одна, скучая.
Странные рассуждения. Складывается впечатление, что следующему ловеласу, если
таковой объявится, может повезти.
Убедиться в этом нам не суждено, однако, поскольку следующим к ней подсел
Азазелло с «совершенно разбойничьей рожей». Подсел не просто так, а по делу, о
чем и сообщил. Красивая и «умная» Маргарита решила было, что ее хотят
арестовать. Но ошиблась. Ведь и умные люди ошибаются. Азазелло объясняет, что
ему поручено пригласить ее в гости «к одному очень знатному иностранцу».
«— А зачем я ему понадобилась? — вкрадчиво спросила Маргарита.
— Вы об этом узнаете позже.
— Понимаю... Я должна ему отдаться, — сказала Маргарита задумчиво».
А я вот не понимаю, почему Маргариту за умную держат.
Взять хотя бы эту ситуацию. Обстановка 30-х годов, в которые писался роман,
хорошо известна. Политические процессы, обвинения в шпионаже в пользу любых,
разве лишь не марсианских разведок, были обычным делом. Сам автор, рассказывая
о «нехорошей квартире», о странном исчезновении ее жильцов, намекает как раз на
регулярные аресты в Москве того периода. Население Москвы и всей страны
постоянно призывалось к бдительности и готовности изобличать шпионов, что и
делалось. Вспомним, какую бдительность проявил при встрече с Воландом Иван
Бездомный. И вот "умная" Маргарита, которая, как известно, «была женою очень
крупного специалиста, к тому же сделавшего важнейшее открытие государственного
значения», узнает, что ею заинтересовался иностранец. Что в первую очередь
должно прийти в голову умной женщине в такой ситуации? А то, что это как-то
связано с ее мужем, что от нее хотят заполучить «секретного завода план… за
жемчуга стакан». Но Маргарите, как мы знаем, в голову пришло совсем другое:
«Понимаю… Я должна ему отдаться». Какая печальная и покорная готовность принести
себя в жертву, когда даже ещё и неизвестно ради чего.
Но жертва, если бы она понадобилась, того стоила.
«Я знаю, на что иду. Но иду на все из-за него, потому что ни на что в мире
больше надежды у меня нет. Но я хочу вам сказать, что, если вы меня погубите,
вам будет стыдно! Да, стыдно! Я погибаю из-за любви!».
Вот что значит умная женщина! Какая аргументация!!! Какую жуткую перспективу
рисует она возможным злодеям, ежели они решатся на злодеяние: «вам будет
стыдно!». Ну, кто после этого решится?!
«А злодея жизнь осудит, и заест его печаль…
Если этого не будет, то мне будет очень жаль!» Ю.Ким.
Вот и у Маргариты, примерно то же самое.

Не от большого ума и разгром был учинен в квартирах Латунского и прочих злейших
врагов Мастера. Вероятно, он был навеян автору сладкими грезами о том, как сам
он учиняет подобные заслуженные акты мести. Представляю, как ему, дописавшему
эту сцену, полегчало. По сути, это тот самый бунт «бессмысленный и беспощадный», да плюс еще и волею автора безнаказанный. Порезвилась девушка (поскольку после
крема ей всего лишь двадцать), поозорничала вволю. Но все время преследует
мысль, что как-то все это мелко и глупо.

« — Чем дальше я говорю с вами, — любезно отозвался Воланд, — тем больше
убеждаюсь в том, что вы очень умны».
Я же убеждаюсь в том, что прав был Азазелло, который «проворчал в спину уходящей Маргарите: - Дура!».

Но позвольте, возразят мне, как же глупая женщина могла оценить по достоинству
роман мастера, понять, что он «сулит славу»? Ведь сам Мастер сказал о ней:
«Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал.
— О чем роман?
— Роман о Понтии Пилате».
Не знаю, как. Свидетельств ее ума в романе нет.
Чтобы быть вообще какого бы то ни было мнения о романе про Понтия Пилата
недостаточно быть просто по-житейскому умной женщиной, красивой и с одиночеством
в глазах. Необходимо быть широко образованной и развитой интеллектуально. Ведь
это, как заметил сам Булгаков, «дебри, в которые может забираться, не рискуя
свернуть себе шею, лишь очень образованный человек». Была ли Маргарита таковой?
Какое образование она успела получить за одиннадцать лет замужества? – Об этом
нам ничего не известно, так же, как и о каком-либо её полезном роде
деятельности. И опять автор предлагает нам просто поверить ему, что так оно и
есть, что каким-то неведомым нам органом чувств Маргарита сразу провидчески
определила, что роман «сулит славу». А вот критики Мастера таким чутьем не
обладали, за что и поплатились разгромом своих квартир. Как бы и мне не
поплатиться...
Если Маргарита и умна, то роман почему-то в этом не убеждает. Как сказал один
остряк, «она всячески и удачно это скрывает».

В романе много противоречий и сюжетных нестыковок. Однако, те, кто дозрел до
стадии «обожания» романа, склонны называть их «загадками».
Вот, например, выясняется, что «мессир Воланд» большое значение придает вопросам
происхождения, этикета и ценит галантное поведение. Ему представлена Маргарита,
которой до этого пришлось поволноваться по поводу того, что, возможно, ее
принудят «отдаться», погубят. Этой чести её, правда, не удостоили. Но она на все
готова, лишь бы узнать что-то о Мастере. И вот он – ее шанс. Она у «иностранца».
Ей задают наводящий вопрос.
«Быть может, у вас есть какая-нибудь печаль, отравляющая душу, тоска?
— Нет, мессир, ничего этого нет, — ответила "умная" Маргарита, — а теперь, когда
я у вас, я чувствую себя совсем хорошо.
— Кровь — великое дело, — неизвестно к чему весело сказал Воланд…».

Что следует из этого диалога? Что разжиженная кровь французских королей, на
присутствие которой намекнул раньше Фагот-Коровьев, каким-то непонятным образом
подсказывает Маргарите, что необходимо соблюдать этикет и не тревожить «мессира»
по мелочам. Хотя, какие же это мелочи – ее «верная, вечная» любовь к Мастеру,
ради которой она готова принять любые муки, даже "отдаться" "иностранцу"?
Нет, этикет прежде всего. И Воланду это нравится: «Кровь – великое дело…».

Проходит какое-то время, Маргарита понемногу осваивается среди чертовщины,
которая ее окружает. Но вот на какую-то мелочь она реагирует, с точки зрения
«мессира», излишне эмоционально, и Воланд, большой знаток и ценитель этикета,
«галантно» объясняет ей ее ошибку.
«Да перестаньте, — крикнул Воланд, — до чего нервозны современные люди. — Он с
размаху шлепнул Маргариту по спине, так что по ее телу прошел звон».
Как элегантно это рукоприкладство!
Хотя в его описание и вкралась небольшая стилистическая неточность. По спине,
как известно, не шлепают, а бьют. Шлепают чуть пониже, там, «где спина теряет
свое благородное название». И, согласитесь, все же это странное обхождение
с особой королевских кровей. К тому же, он и сам далеко не простолюдин. Как-никак Князь Тьмы.
 
Не менее «элегантным» бывает иногда и поведение самой Маргариты.
После бала, утомленная и разгоряченная выпитым спиртом, «Она стала жадно глотать
икру». – Деталь, не добавляющая Маргарите шарма. Очевидно, королевская кровь в
ней все же жидковата. Но и понять ее можно: оголодала дама у Мастера на печеном
картофеле.
Так что же это такое, позвольте спросить: противоречие, нестыковка элементов
сюжета или загадка? Конечно, нестыковка, а также - недопустимая небрежность:
читатель скушает или, еще лучше, сочтет загадкой, пустится во всякие
аллегорические толкования.
Говорить об этом приходится потому, что такие, казалось бы, незначительные
«проколы» в изобилии рассыпаны по всему роману, а количество, как известно,
переходит в качество: небрежно выписанные сцены превращаются в стилистическую
особенность автора... или соавторов.

6.ФАНТАСТИКА В РОМАНЕ

Довольно много страниц автор посвящает фантастическим полетам Маргариты на
щетке. Не на метле, заметьте, как положено какой-нибудь рядовой, завалящей ведьме, а на щетке! А затем еще и на автомобиле-невидимке, да еще и с водителем-грачом. Какой оригинальный ход! Авторское, так сказать, ноу-хау.            
А по мне, так все эти полеты - никчемушные фантазии автора, как бы разминка
воображения перед описанием бала у Воланда. И не смешно, и скучно, и досадно,
что автор тратит несомненный свой талант на подобные "волшебства".

Но все это еще цветочки. Плоды дожидаются нас на «Великом балу у Сатаны».
Вот уж где разгулялось воображение автора. Фантазия его безгранична и скучна.
Весь бал – это не что иное, как эклектическое нагромождение и смешение
экзотических нелепостей. Автор как бы приглашает нас изумиться: вы только
посмотрите, какой я выдумщик, ну кто еще такое насочиняет?
 
«В следующем зале не было колонн, вместо них стояли стены красных, розовых,
молочно-белых роз с одной стороны, а с другой — стена японских махровых камелий.
Между этими стенами уже били, шипя, фонтаны, и шампанское вскипало пузырями в
трех бассейнах, из которых был первый — прозрачно-фиолетовый, второй —
рубиновый, третий — хрустальный. Возле них метались негры в алых повязках,
серебряными черпаками наполняя из бассейнов плоские чаши».
«Потом Маргарита оказалась в чудовищном по размерам бассейне, окаймленном
колоннадой. Гигантский черный нептун выбрасывал из пасти широкую розовую струю.
Одуряющий запах шампанского подымался из бассейна. Здесь господствовало
непринужденное веселье. Дамы, смеясь, сбрасывали туфли, отдавали сумочки своим
кавалерам или неграм, бегающим с простынями в руках, и с криком ласточкой
бросались в бассейн. Пенные столбы взбрасывало вверх. Хрустальное дно бассейна
горело нижним светом, пробивавшим толщу вина, и в нем видны были серебристые
плавающие тела. Выскакивали из бассейна совершенно пьяными. Хохот звенел под
колоннами и гремел, как в бане».
 
Этими двумя цитатами я ограничусь, хотя в романе еще много всякого такого.
И так ясно, что на балу размах и гигантизм роскоши, с которой встречают
гостей – всякую мразь, нечисть и отребье всех времен и народов - неимоверный.
Куршавель отдыхает.
Но какой же во всем этом смысл? Для чего автор так напрягает и себя, и читателя
всем этим сомнительным и нездоровым бредом?
Грязное белье на постели Воланда, да и на нем самом, втирание горячей, как лава
мази в голое колено Воланда, купание Маргариты в крови, солоноватость которой
она ощущает на губах, совместное с Воландом распитие крови свежеубиенного барона
Майгеля, превращение отрезанной головы несчастного Берлиоза в инкрустированную
драгоценностями чашу - все это отвратительно.
Так для чего же все эти придумки?
Многие любители аллегорический толкований литературных текстов пытались и
пытаются отыскать в них некий глубокий философский смысл и политические
параллели. При этом уходят в весьма сомнительные субъективности,
свидетельствующие скорее о богатом воображении толкователей, чем о наличии
глубины и параллелей в самом романе. Возможно, Булгаковым они были задуманы, но,
как известно, "замысел ешё не точка" Б.Окуджава.
В любом случае реализация замысла, лично мне, не представляется удачной.
Но и то уже хорошо, что вся эта "дьяволиада" приобщает Маргариту хоть к какой-нибудь «полезной» деятельности. Ее возводят в сан королевы этого сомнительного
корпоратива - бала у мессира Воланда. И ей пришлось трудиться до петухов,
подставляя свое колено под поцелуи «очаровательных» гостей. Испытание нелегкое,
но она выдержала его с честью. Теперь ее ждет награда.
 
Воланд готов исполнить любое её желание, и мы с нетерпением ждем хэппи-энда.
Но нет, рановато. Читатель еще не все знает о возвышенном благородстве
Маргариты.
Только одно ее желание может быть исполнено, и мы, понятное дело, ждем, что она
попросит вернуть ей ее любовь. Ведь для этого она так не щадила свое колено,
«жадно глотала икру» и пила с Бегемотом чистый спирт. Но плохо мы знаем русских женщин.
Дивись, читатель: она просит за Фриду, за несчастную Фриду, которая платочком
удушила своего ребеночка, и в наказание, о, изверги! теперь ей этот платочек
каждый день суют под нос, дабы не забывала. Ну какое любящее материнское сердце
вынесет такую муку?!
Преисполненная жалости и сочувствия Маргарита просит сжалиться над Фридой. Как
это благородно – пожертвовать своим заслуженным счастьем ради убийцы, пусть и
вынужденной обстоятельствами, своего ребенка!
Власть и возможности имеющие тронуты. Ее просьба удовлетворена, но своим
неправдоподобным и неестественным благородством она заслужила бонус.
Теперь можно и заветное свое желание объявить.
«— Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера…».
Какой изысканный слог! Удивительно, что она еще не сказала «полюбовника».
Неужели для предмета ее «вечной» любви не нашлось другого определения? Разве
нельзя было сказать: любимого, самого дорогого мне человека? Но нет, наверно, мы
слишком многого хотим от женщины королевской крови, до этого распивавшей спирт и «жадно глотавшей икру».
Но вот, наконец, свершилось! Ее любовь преодолела все преграды, «любовника» ей
вернули.

7. МАСТЕР

«От подоконника на пол лег зеленоватый платок ночного света, и в нем появился
ночной Иванушкин гость, называющий себя Мастером. Он был в своем больничном
одеянии — в халате, туфлях и черной шапочке, с которой не расставался. Небритое
лицо его дергалось гримасой, он сумасшедше-пугливо косился на огни свечей, а
лунный поток кипел вокруг него».

Да, эффектным появление главного героя никак не назовешь. Не на белом коне, так
сказать. В одной недостойной статье о нем вообще сказали, что он какой-то
«пришибленный», хотя и трудно с этим не согласиться.

Из уже прочитанных глав мы многое о нем узнали.
В частности то, что написанный им роман не сделал его счастливым. Наоборот.
Опубликованный отрывок романа ангажированные критиканы подвергли несправедливой, разгромной критике. Знаем, как оно бывало и бывает.
Это действительно серьезно. Мастер сломлен, впадает в отчаяние, заболевает
психически и сжигает роман.
«Я вынул из ящика стола тяжелые списки романа и черновые тетради и начал их
жечь.
Это страшно трудно делать, потому что исписанная бумага горит неохотно. Ломая
ногти, я раздирал тетради, стоймя вкладывал их между поленьями и кочергой трепал
листы. Пепел по временам одолевал меня, душил пламя, но я боролся с ним, и
роман, упорно сопротивляясь, все же погибал».
Так изображает Булгаков трагедию талантливого писателя, который пишет без
оглядки на официоз. Он ведь и сам сжег первый вариант романа, так что знает, как оно может быть, не понаслышке.             
Но кроме сочувствия Мастеру как-то параллельно растет досада и раздражение.
Не может не раздражать, если гибнет нечто ценное и значимое, результат
бескорыстного труда и немалых умственных усилий. И очень уж пассивен Мастер,
легко сломался.
Ну не печатают, ну ругают по недомыслию, ну извращают в угоду заказчикам. Всегда
это было и будет. Так если все сжигать, чем же будет просветляться и
наставляться в истине потомство? И притом, автор всегда ведь чувствует или
подозревает значимость своего детища. Ругатели уйдут, роман должен остаться.
Лишь немного утешает то, что Булгаков сумел все же извлечь из пепла, оставшегося
после романа, определённую пользу. Сожжение романа позволило Воланду проявить,
свое безграничное могущество. Как Феникса, он возродил сожжённый роман, а заодно
и афоризм смастерил, широко и неоправданно цитируемый: «Рукописи не горят».
Увы, еще как горят. Как остроумно заметил поэт Андрей Аксюта: «Если рукописи не
горят,  То только те из них,  что лишь задуманы».
 
Маргарита, узнав о сожжении романа, жутко расстроилась.
«...и заплакала неудержимо и судорожно.
Когда она утихла, я сказал:
— Я возненавидел этот роман, и я боюсь. Я болен. Мне страшно».
Да, довели человека эти Латунские, Ариманы, Лавровичи.
Но роман-то зачем ненавидеть? Ну, уж себя ненавидь, раз написал. А роман – вещь
несамостоятельная, страдательная, так сказать. Вот и страдает: то в огне
критики, то в буквальном смысле в огне, а теперь еще и в огне ненависти автора,
его породившего.

Итак, роман сожжен, и память о нем автору ненавистна. Что же дальше? Маргарита
предлагает лечиться. Логично.
Но кто-то должен быть при нем безотлучно и контролировать ход выздоровления.
Кроме Маргариты заняться этим некому. Но она, как и жена гоголевского
городничего из «Ревизора» «в некотором роде замужем». Следовательно, муж должен
быть оставлен, что тоже логично. Маргарита объявляет о своем решении, и с
Мастером случается приступ… нет, не болезни – возвышенного благородства.
«— Бедная моя, бедная, — сказал я ей, — я не допущу, чтобы ты это сделала. Со
мною будет нехорошо, и я не хочу, чтобы ты погибала вместе со мной.
— Только эта причина? — спросила она и приблизила свои глаза к моим.
— Только эта.
Она страшно оживилась, припала ко мне, обвивая мою шею, и сказала:
— Я погибаю вместе с тобою. Утром я буду у тебя».
Благородно, конечно. Но как-то уж очень слащаво-сентиментально. Да еще и
повторяться будет многократно.
      
Теперь, после года разлуки Мастер и Маргарита вновь, спасибо нечистой силе,
вместе.
Но год он провел в «доме скорби», что должно бы на нём отразиться. Так что
теперь приглядимся к нему повнимательней, чтобы лучше понять, кого любит
Маргарита «вечной» любовью.
Оказывается, в нем мало что изменилось, так как вскоре он затягивает уже
знакомый нам благородный мотив.         
« — Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, чтобы видеть тебя.
Но тебе опять советую — оставь меня. Ты пропадешь со мной…».

Совет немножко лукавый, чего я от Мастера не ожидал. Слова как бы благородные,
хоть уже и надоевшие: «…оставь меня. Ты пропадешь со мной». Но перед этим
сказано: «Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, чтобы видеть тебя».
Получается, что если она его оставит, то ему и желать будет больше нечего, и
жизнь его совершенно обессмыслится, а отсюда уже один шаг до… самого
страшного...
И кто же тогда будет виноват? - Она.
Но мы знаем, что Маргарита благородная. Пусть в ее отношении к мужу это и не
вполне проявилось, но после случая с Фридой у нас на этот счет уже не может быть сомнений. Конечно, она не оставит Мастера и не вернется в свою прежнюю
благополучно-злополучную жизнь, где «пустота».
Мастер продолжает печалиться и хныкать.
«— У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет, — ответил мастер,
— ничто меня вокруг не интересует, кроме нее, — он опять положил руку на голову
Маргариты, — меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал.
— А ваш роман, Пилат?
— Он мне ненавистен, этот роман, — ответил мастер, — я слишком много испытал
из-за него.
— Я умоляю тебя, — жалобно попросила Маргарита, — не говори так. За что же ты
меня терзаешь? Ведь ты знаешь, что я всю жизнь вложила в эту твою работу.
Маргарита добавила еще, обратившись к Воланду: — Не слушайте его, мессир, он
слишком замучен».

Нарастает раздражение против слишком уж явного, безвольного и малодушного
непротивления злу, покорности и безучастной констатации собственной сломленности и бессилия: «меня сломали, мне скучно… хочу в подвал».
Вспоминается В.Высоцкий:
«Когда я вижу сломанные крылья,
нет жалости во мне и не спроста:
Я не люблю насилье и бессилье…».

Это как раз такой случай. Мастер ничего больше не хочет, у него нет больше ни
мечтаний, ни вдохновения, он сломлен, скучает и только хочет в подвальчик, чтобы
там смотреть на Маргариту, пока она не уговорится его бросить. Но для Маргариты
это не повод, чтобы не любить его «вечной любовью», той самой, которую автор
обещал показать нам в начале второй части романа. А обещания, да еще
засвидетельствованные письменно, приходится выполнять.
Вот какую захватывающую перспективу рисует и предлагает Мастеру его
возлюбленная:
«Мой единственный, мой милый, не думай ни о чем. Тебе слишком много пришлось
думать, и теперь буду думать я за тебя! И я ручаюсь тебе, ручаюсь, что все будет
ослепительно хорошо».

Воистину, это «предложение, от которого невозможно отказаться». Ну, какой
писатель не мечтает, чтобы явился кто-то, а лучше всего – его любимая, и взял на
себя это тяжкое писательское бремя – думать?! И сразу все будет «ослепительно
хорошо».
Многоуважаемый мессир, почтенный автор, ну как можно до такого дописаться?!
Не могу поверить, что это написал Булгаков, автор «Собачьего сердца» и других
замечательных произведений.            
И как же Мастер реагирует на такое предложение? Наверно, обращает все в шутку,
говорит своей Марго что-нибудь иронично-снисходительное, как любимому ребенку,
сморозившему по недомыслию очередную чушь? О, нет. Как заезженная пластинка он
тоже отвечает чушью, озвученной им уже не раз. Но в этом, возможно, по мнению
автора, должно проявиться благородство Мастера, его самоотверженность и
готовность к самопожертвованию.
«Но мне жалко тебя, Марго, вот в чем фокус, вот почему я твержу об одном и том
же. Опомнись! Зачем тебе ломать свою жизнь с больным и нищим? Вернись к себе!
Жалею тебя, потому это и говорю».
Как это все неестественно и приторно-сентиментально! Если не жаль времени,
загляните в любой «мыльный» тиви-сериал. Ручаюсь, такие фразы вы услышите в
каждой серии.

Невозможно без смеха читать продолжение диалога возлюбленных.
Маргарита перечисляет «жертвы», которые она принесла во имя любви.
«— Ах, ты, ты, — качая растрепанной головой, шептала Маргарита, — ах, ты,
маловерный, несчастный человек. Я из-за тебя всю ночь вчера тряслась нагая, я
потеряла свою природу и заменила ее новой, несколько месяцев я сидела в темной
каморке и думала только про одно — про грозу над Ершалаимом, я выплакала все
глаза, а теперь, когда обрушилось счастье, ты меня гонишь? Ну что ж, я уйду, я
уйду, но знай, что ты жестокий человек! Они опустошили тебе душу!».

Страдальцы всех мастей, устыдитесь ваших воплей и слёз! Что значат они на фоне
испытаний, выпавших на долю Маргариты?! Разве пришлось вам ночь целую! трястись
нагими? А менять вашу природу?
Забавно читать такое. А ведь автор знал, наверняка, что многие дамы, будучи
жертвами не устранённых еще пороков общества, еженощно «трясутся нагими», а
многие и днем потрясываются.
 
Вернемся, однако, к нашим… возлюбленным.
Что же по законам «мыльного» жанра должно последовать далее? Вы угадали – слезы,
причем обильные и обоюдные.
«Горькая нежность поднялась к сердцу мастера, и, неизвестно почему, он заплакал,
уткнувшись в волосы Маргариты…
…речь Маргариты становилась бессвязной, Маргарита содрогалась от плача».
Но это были сладкие слезы – слезы облегчения, взаимопонимания и, конечно же,
примирения.
 
В который уже раз возникает сомнение: да Булгаков ли написал эти «сопли в
сахаре»? Роман издан после его смерти, когда он уже не мог контролировать
подготовку его к печати. Как говорится, «Всякое может случиться, пока несешь
рюмку ко рту». А тут от смерти автора до первой публикации романа прошло
двадцать шесть лет! Еще в 1962 году в статье о Булгакове, опубликованной в
«Краткой Литературной Энциклопедии», роман «Мастер и Маргарита» даже не
упоминается.
Может, каким-то образом попали в роман инородные вкрапления, писанные другой
рукой? Как хочется, чтобы было так. Это объяснило бы все: и эклектичность
романа, и бросающуюся в глаза разницу в уровне писательского мастерства в разных главах, а также досадные стилистические сбои, пробравшиеся в текст.
Приведу пару примеров.
Иешуа, для которого не секрет физические страдания Пилата, решает избавить его
от мучений и говорит: «Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет».
Позвольте спросить, как это голова может пройти? Имелась в виду, конечно,
головная боль. Ну и почему бы не написать: «боль пройдёт»? Я слыхивал о
метонимиях («зал рукоплескал» вместо «зрители рукоплескали» и т.п.), но считаю
их употребление оправданным, если текст от этого выигрывает. В данном же случае,
скорее, наоборот. Примерно как в прочитанном недавно в "Ленте новостей"
объявлении: "Склад с пиротехникой в Москве потушен". Вряд ли нужно кому-то
доказывать, что правильнее было бы написать: "Пожар на складе... потушен".

Вот еще одна их претенциозных нелепостей, которыми Булгаков, или кто-то вместо
него, "украсил" речь Маргариты.
«— Слушай беззвучие, — говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми
ногами, — слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, — тишиной».
Это как понять? - «Слушай беззвучие… и песок шуршал…».
Мелочи, конечно, но досадные.

Или, например, как можно было при первой встрече с Маргаритой идти за ней по
другой стороне переулка, но «по её следам»?

Анонимные соавторы, подпортившие (возможно из лучших побуждений) роман
отзовитесь! Сознайтесь ради сохранения доброго имени Михаила Булгакова! Да
только вряд ли.

Мысль о том, что после смерти М.Булгакова кто-то осуществлял «доводку» романа не
столь уж маловероятна. Ведь нечто подобное случилось даже при жизни автора с его
романом «Белая гвардия».
Мариэтта Чудакова, составившая подробнейшее «Жизнеописание Михаила Булгакова»,
упоминает в нем, что в 1927 году «в Риге появилось отдельное издание «Белой
гвардии», где ненапечатанный конец романа был дописан за автора кем-то другим».
И при живом-то авторе некто не побоялся что-то за него «дописать». Насколько же
смелее могли действовать «соавторы» после смерти писателя.

8. ВЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ И ВЕЧНЫЙ ПОКОЙ

Но вот, все слезы выплаканы, все благородные порывы имели место, все напасти
остались позади. Воланд всё устраивает для Мастера и Маргариты наилучшим образом
вплоть до безмятежного и приятного пребывания сладкой парочки в их подвальном
приюте (вина там, закуски). Сбылось провидение Маргариты: роман не только сулил,
но и заполучил славу и «широкую известность в узких кругах». Зато каких!
 
А впереди-то что?  - Покой, тот самый, который Иешуа через своего посредника
выпросил у Воланда. И выгладит это так:
«Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу
венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой
дом, вот твой вечный дом. (Зачем второе «вот» в одной фразе? – А.А.). Я знаю,
что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не
встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в
комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой  засаленный и
вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты
станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон
буду я».
               
Заманчиво? По-моему, так не очень. Как-то всё убогонько. И ради этого Иешуа
должен был посылать к Воланду на поклон Левия Матвея, косвенно сам ему таким
образом кланяясь?
А что ж сам Иешуа? Неужели его возможности столь скромны, что даже столь убогие
радости покоя он сам предоставить Мастеру не смог? Не подрыв ли это его
авторитета и веры в его могущество в глазах тех, кто верит в Бога, а не в
Сатану?
А ведь так и есть. Вообще непонятно, как это Булгакову  могло прийти в голову,
что Иешуа хоть за чем-то мог обратиться к Воланду. Вспомним "Новый Завет": «все
царства мира и славу их» предлагал Иисусу диавол, но Иисус отказался. А теперь
вдруг, почитав про Понтия Пилата, решил для Мастера у Воланда что-то попросить.
Невозможно такое представить.
Но для Булгакова, как и для Димы Билана, «невозможное возможно». Вот как это
происходит в романе:
«— Он прислал меня.
— Что же он велел передать тебе, раб?
— Он прочитал сочинение мастера, — заговорил Левий Матвей, — и просит тебя,
чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе
сделать, дух зла?
- Мне ничего не трудно сделать, — ответил Воланд, — и тебе это хорошо известно.
— Он помолчал и добавил: — А что же вы не берете его к себе, в свет?
— Он не заслужил света, он заслужил покой, — печальным голосом проговорил Левий.
— Передай, что будет сделано, — ответил Воланд.
— Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли бы тоже,
— в первый раз моляще обратился Левий к Воланду».

В данном коротком диалоге ощущается необязательность и даже ненужность двух
фраз:
«…Неужели это трудно тебе сделать, дух зла? — Мне ничего не трудно сделать, —
ответил Воланд, — и тебе это хорошо известно».
Если бы Воланд отказался сделать то, о чём его просят, тогда они были бы логичны и уместны.
И ещё коробит это «моляще». Ведь не кто-то обращается к Воланду через
посредника, Левия Матвея, а Иешуа: «Он просит, чтобы…». Так какие же могут быть
мольбы? Они уместны, если в просьбе могут отказать, если молящий перед тем, кого просят, величина ничтожная. Провинившийся молит о пощаде, нищий молит о
подаянии и т.д.
Выходит, что Воланд вовсе и не обязан делать то, о чём его просит Иешуа и, если
делает, то по собственной доброй воле.
Странный изгиб сюжета. Абсолютно еретический. За мысль, что для того, чтобы
воздать смертному должное, Бог должен обратиться за помощью к Дьяволу, во
времена инквизиции сожгли бы непременно. А во времена Сталина всего лишь не
напечатали.

Попытки Булгакова запутать читателя схоластическими вывертами, объясняющими
неспособность Иешуа самому наградить Мастера, удачными признать невозможно.
Свет, покой – введением этих «философских» категорий бессилие Иешуа никак не
оправдывается. Да и что такое «свет» без покоя, или «покой» без света?
Опять автор предлагает нам не заморачиваться тем, с чем сам он давно уже
разобрался.
Нужно просто верить Булгакову, а уж он-то знает, что Бог и Дьявол давно уже
поделили мир на «сферы влияния» и каждый управляет своей «вотчиной».
 
Но если это принять, то с необходимостью возникают очень серьезные
мировоззренческие вопросы. Например, почему, в таком случае, большинство людей
верует и молится только Богу? Почему только ему возводятся храмы, если в
некоторых случаях он не всесилен? Покой это нечто, являющееся заветной целью для
огромного количества людей. И пусть они представляют себе желанный покой не так,
как Булгаков, но, выходит, чтобы обрести его, молитвы  адресовать нужно Дьяволу.
Это противоречит одной из основных евангельских заповедей: «Господу Богу твоему
поклоняйся и Ему одному служи» Евангелие от Матфея 4:10.
Не дорожка ли это к «туманным суевериям варваров» Борхес, одно из которых
описано ещё в VIII веке в «Церковной истории Англии» Беды Достопочтенного.
В ней рассказывается, в частности, о некоем короле, державшем один алтарь для
Иисуса, а другой для демонов. (См. Л.Х.Борхес «Данте и англосаксонские
духовидцы» из цикла «Девять эссе о Данте»).
Не уверен, что сам Булгаков осознавал далеко идущие последствия этого сюжетного
хода. Возможно, что роман его измучил, здоровье и жизнь уходили, и в условиях
дефицита того и другого пришлось заканчивать роман так недопродуманно.
               
9. МАСТЕР И ЕГО УЧЕНИК

В романе наряду с другими нашла свое воплощение и одна из вечных литературных
тем: мастера и ученика. Раскрыта она поверхностно и неинтересно, а можно сказать
и не раскрыта вовсе.
Досаду и недоумение вызывает сцена последней встречи Мастера и Иванушки
(Бездомного-Понырьева), который торопится сообщить о том, что он уже не прежний.
«Я ведь слово свое сдержу, стишков больше писать не буду. Меня другое теперь
интересует, — Иванушка улыбнулся и безумными глазами поглядел куда-то мимо
мастера, — я другое хочу написать. Я тут пока лежал, знаете ли, очень многое
понял. Мастер взволновался от этих слов и заговорил, присаживаясь на край
Иванушкиной постели:
— А вот это хорошо, это хорошо. Вы о нем продолжение напишите!».

Это кому же предлагается написать продолжение романа, заслужившего высокую
оценку Воланда и Иешуа, а также и помощь Мастеру в дальнейшем
судьбоустройстве? - Иванушке с «безумными глазами», который совсем недавно еще
был умственно настолько девственен, что готов был Канта упечь в Соловки.
Мы знаем, что, написав поэму о Христе, он проявил «полное незнакомство с
вопросом». Вскоре после этого Иванушка попал в «дом скорби», где и оставался до
последней встречи с Мастером. В этом доме он университетов не кончал, хотя
многое узнал о любви Мастера и Маргариты, о романе про Понтия Пилата, «многое
понял».
Но достаточно ли этого, чтобы продолжить дело Мастера? Естественно предположить,
что нет. Мастер, однако, верит в своего бывшего соседа по "дому скорби".
Настолько, что возводит его в высокий сан своего ученика.

Читая описание первой встречи Мастера и Иванушки, наталкиваешься на проявление
явной нескромности нашего главного героя.
«— Вы — писатель? — с интересом спросил поэт.
Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал:
— Я — мастер, — он сделался суров…».
Быть просто писателем для него настолько оскорбительно, что он даже кулаком
Ивану грозит, еще чуть-чуть и «по морде засветит»: с собой, дескать, меня не
ровняй.

И вот теперь он о себе еще более высокого мнения: он уже не просто мастер, а
мастер, подготовивший себе достойную смену – ученика, продолжателя его дела.
«— Прощай, ученик, — чуть слышно сказал мастер и стал таять в воздухе. Он исчез,
с ним вместе исчезла и Маргарита». – Напыщенно, сентиментально, да еще и с
примесью чертовщинки.
В «Письме Правительству СССР» М.Булгаков называет себя учеником М.Е.Салтыкова-Щедрина. Одной из основных черт своего творчества он называл «изображение
страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали
глубочайшие страдания моего учителя М.Е.Салтыкова-Щедрина».
Вот здесь все ясно. Кто станет отрицать, что ученик не посрамил учителя?
А как же Иванушка? Справился ли он с возложенной на него миссией?
В эпилоге это «человек лет тридцати или тридцати с лишним. Рыжеватый,
зеленоглазый, скромно одетый человек. Это — сотрудник института истории и
философии, профессор Иван Николаевич Понырев».
               
Снимем шляпу перед заслуженным человеком. Но все, что сказано о нем далее ни к
ученичеству, ни к миссии отношения не имеет. Чем же заслужил Иван Николаевич
в тридцать с лишним лет профессорство в столь почтенном институте? Неужели "дом
скорби" так поправил его в уме?
Карьера, согласитесь, состоялась. А как же миссия? Об этом в романе ни слова.
Зависает все в какой-то неудовлетворительной неопределенности.
Мастер, будучи историком, зная кучу языков, чтобы написать свой роман, даже от
работы в музее отказался, благо подфартило сто тысяч выиграть, в подвальчике
уединился, чтобы не мешали.
А ученик вдруг оказался в цитадели идеологии, сторонники которой беспощадно
третировали Мастера. Там и писать-то особо некогда: партийные собрания,
профсоюзные, всякие идеологические конференции, акции за что-нибудь и против...
Известно, какая тогда была история и философия. Так что тема ученичества,
эстафеты подвижничества, переданной в надежные руки, замирает «в стадии личинки».
Как поется в известной песне: «…догадайся, мол, сама». Но, как поется далее,
«я разгадывать не буду, не надейся и не жди». Читатель не должен делать работу
за писателя. Конечно, не нужно все разжевывать: «Песенку пой да не досказывай».
Но в недосказанности должна быть мера. Если ее нет, то, как следствие,
появляются слишком многочисленные и слишком вольные толкования исходного текста.
Впоследствии это, чаще всего, ставят в заслугу автору: вот, мол, какое
многоплановое, многослойное, емкое по смыслу произведение. Между строк
выискивают такое, чего там не было отродясь.
Мы же не будем гадать на кофейной гуще, писал ли уважаемый профессор Понырев в
промежутках между партийными собраниями и конференциями (а беспартийному в таком
институте, ясен пень, делать нечего) продолжение великого романа своего учителя.
Просто констатируем: тема ученичества не раскрыта.
   
10. ИУДА из КИРИАФА

С большим интересом читал я у Булгакова то, что относилось к Иуде из Кириафа.
А потому, что до этого прочёл «Иуду Искариота» Леонида Андреева, который
стал для меня любимым литературным произведением. Андреевский Иуда заворожил и
покорил меня, и возглавил список самых замечательных литературных персонажей.   
Булгаковский же Иуда разочаровал абсолютно. Можно сказать, что это полная
противоположность герою Л.Андреева. После психологических глубин Искариота
«кириафец» выглядел, как легкомысленный ершалаимский ловелас, схематический
носитель двух пороков: сребро- и женолюбия.
 
Иуда Искариот – зрелый мужчина отталкивающей наружности, почти урод. Как
Иванушка Бездомный Иисуса, так и Андреев Иуду в начале повествования рисовал
«очень черными красками», но лишь для того, чтобы оттенить его духовное величие, которое не лежит на поверхности сюжета и далеко не каждым читателем осознается.
Иуда из Кириафа напротив - молодой и красивый.
« — Скажите! Характеристику его вы можете мне дать? Фанатик?
— О нет, прокуратор.
— Так. А еще что-нибудь?
— Очень красив.
— А еще? Имеет, может быть, какую-нибудь страсть?
— У него есть одна страсть, прокуратор. — Гость сделал крохотную паузу.
— Страсть к деньгам».
И к чужим женам, как потом выяснится. Что его и сгубило.

Как это примитивно: предал из-за алчности, погиб на пути к прелюбодеянию.
И больше Булгаков не находит, что о нем сказать. А ведь это один из самых
сложных и таинственных персонажей Нового Завета. Незначительность суммы,
полученной за предательство, а затем возврат этих денег и последующее
самоубийство породили массу версий и толкований. Л.Андреев в своей трактовке
этого образа достигает шекспировских глубин. У Булгакова же все просто. Иуда и
не думал возвращать полученные деньги, а тем более убивать себя. Это лишь
элементы спектакля искусно разыгранного главным врагом Иуды – Понтием Пилатом.
Им движет запоздалое раскаяние в том, что он осудил на смерть невиновного Иешуа
– «мечтателя и врача»,
хотя и сделал это под давлением обстоятельств, оказавшихся сильнее его.
Сделанного не воротишь, но, по крайней мере, можно отомстить предателю Иуде.
Пилат в безупречном эзоповском стиле отдает распоряжение зарезать Иуду,
подбросить первосвященнику «проклятые деньги» и распространить слухи о
самоубийстве Иуды. Вот и вся тайна. Версия, не спорю, оригинальная, но по
сравнению с предложенной Л.Андреевым очень уж малоинтересная, что принижает
значение и всего «романа в романе».
Булгаков обличает Иуду, что многократно уже проделывали до него другие авторы.
Здесь он шел по давно уже протоптанной дорожке.
«Иуда Искариот» Андреева – это мастерская, убедительная апология Иуды, создать
которую было многократно труднее, чем присоединиться к общему хору хулителей.
Андреевский «Иуда» получился цельным по форме, захватывающим по сюжету и
бездонным по заключенному в нем смыслу.
Причина, возможно, в том, что Андреев, в отличие от Булгакова, взявшись за
осмысление новозаветной темы, не распылялся, не отвлекался ни на сатирическое
бичевание уродств тогдашней действительности, ни на малоубедительные любовные
переживания и страсти героев и ни на какую «дьяволиаду». В результате получилось
выдающееся произведение русской и мировой литературы.
Трудно допустить, что Булгакову андреевский текст, опубликованный ещё в 1907
году, был неизвестен. А потому приходится только гадать, почему Булгаков решился
на столь упрощенную трактовку этого персонажа. Его Иуда предельно и неоправданно
примитивен.
               
11. ПОДВЕДЕМ ИТОГИ

Вне всякого сомнения то, что сатира у Булгакова большей частью высшей пробы.
Но, вероятно, с какого-то момента в рамках одной лишь сатиры, как литературного
жанра, ему стало тесновато. Ничего удивительного: писатель, как писатель,
растет, достигнутое уже не удовлетворяет. Можно написать еще десять «Собачьих
сердец» и «Зойкиных квартир», но это будет творчество в рамках уже достигнутого
уровня и малоинтересно. Хочется развития и покорения новых вершин. Это нормально и толкает писателя на эксперименты. Таким сложным экспериментом и был роман
«Мастер и Маргарита». Но в области новаторства  возможны и неудачи. «Замысел еще не точка» Б.Окуджава.
         
Полагаю, что самим Булгаковым точка так и не была поставлена, хотя роман,
относительно небольшой по объему, и писался одиннадцать лет с 1929 по 1940 год,
то есть до самой смерти. До точки, которая могла бы удовлетворить, вероятно, и
самого Булгакова, было далеко, если судить по тому, в каком виде и качестве
роман дошел до читателей.
Такой точкой могло стать лишь органическое единство четырех структурных
составляющих романа.
1. Сатирического изобличения советской действительности того периода, которое
Булгакову несомненно удалось.
Следует отметить также смелость писателя, воистину удивительную для тех лет.
«Я не шепотом в углу выражал эти мысли», - пишет Булгаков в «Письме
Правительству СССР». Эту редкую смелость отмечают и его идейные противники.
"Появляется писатель, не рядящийся даже в попутнические цвета" (Л. Авербах,
"Изв.", 20/IX-1925 г.).

2. Психологически убедительных «высоких» отношений главных героев.
С этой задачей автор, к сожалению, не справился. И Мастер, и Маргарита
описывались средствами, характерными для «мыльных» жанров, получились лишенными
жизненной силы и убедительности носителями возложенных на них функций
положительности. На протяжении всего романа автор не убеждает читателя, что его
герои таковы, а предлагает поверить, что это так;

3. Фантастической составляющей повествования, помогающей автору разрабатывать
сюжетную линию и полнее выразить некоторые его идеи. Это удалось частично и
лучше всего там, где применение ее минимально.
Великолепны первые главы и те из последующих, в которых фантастика является как
бы вспомогательным средством сатиры. Там же, где она доминирует (полеты на
щетке, «борове» и прочих подручных средствах, описание «бала», бессмысленные
бесчинства Фагота-Коровьева-Соловья-разбойника на Воробьевых горах) и является
чуть ли не самоцелью, она избыточна, эклектична и скучна;

4. Четвертая составляющая – это то, что обычно называют «роман в романе».
Это Булгакову тоже в целом удалось. Евангельский сюжет трактуется нетривиально.
Версия, указывающая на Пилата, как организатора убийства Иуды и инициатора
слухов о его самоубийстве достаточно оригинальна.

Таким образом, самым слабым звеном романа являются его надуманные главные герои.
Автор не знает даже, что с ними в конечном счете делать. В мире профессоров
Понырьевых им места нет. Пришлось поместить их на заслуженный покой в каком-то
фантастическом пятом или сто двадцать пятом измерении в домике с зеленым садом.
На большее фантазии не хватило.
 
Не знаю, разрешима ли вообще сверхзадача, за которую взялся М.Булгаков.
Похоже, что он замахнулся на звезды. Невозможно быть гениальным во всем.
Гениальный сатирик? – Да, несомненно. Талантливый разработчик исторических
сюжетов? – Безусловно. Хороший, занимательный фантаст? – Конечно.
Однако, подарить читателям еще одну историю замечательной любви, Булгакову явно
не удалось.

Хорошо осознаю, что данные критические замечания, могут вызвать возмущение и
негодование тех, кто относится к роману с «обожанием», а таких немало.
«Маргаритомания» ширится и растет. Надеюсь, что предлагаемый текст в какой-то
степени этот процесс хотя бы замедлит.