Как далеко живительный исток
Моих фантазий. Сполохом горит
Кусочек чёрной эйфории.
Метели коки. Экстази глоток.
По кайфу мне блужданье в лабиринте,
Несёт меня безудержный поток.
Как далеко ушёл я от истока!
Где ж устье? Начинаю
спринт…
Десять лет спустя, в одном из Миров.
В Haenswillе, в знаменитом концертном зале «Централь», игрался концерт № 7 Ковалёва для фортепьяно, камерного оркестра и голоса. Пела знаменитая в Иномирье Сара Беркут. По такому случаю в «Централи» собралось изысканное общество: редчайшее счастье - услышать седьмой концерт в исполнении автора, и несравненной, взбалмошной и непредсказуемой Беркут, которая могла себе позволить надолго исчезнуть со звёздного небосклона.
Про Сару ходили самые причудливые слухи, которые она не опровергала, но и не подтверждала. Говорили, что она – заядлая любительница экстрима – вместе со своим бой-френдом попала в автокатастрофу на горной трассе, и едва не угодила в руки Теры. Но благодаря самопожертвованию друга выжила. Чудом вернувшись с Изнанки, она обнаружила певческий дар. Версия абсолютно пьяная и слабая ввиду полной нестыковки отдельных дат.
Более близкой к жизни казалась другая, не менее экзотическая версия. Ещё совсем юной и упрямой девчонкой она отправилась в Москву к профессору Москвину обучаться пению, влюбилась в него и потому согласилась на дикую операцию – пересадку голосовых связок от трагически погибшей жены профессора, непревзойдённой и редчайшей певицы с уникальным диапазоном, которая, между прочим, была выходцем из перерожденцев.
Но многочисленные поклонники не сумели проследить и этот миф.
Евгений Михайлович Башмачников очень волновался, покупая билет. Волновался, занимая своё место в ложе – он выплатил за этот билет все имеющиеся у него деньги до последнего, оставив лишь на сигареты и стакан водки.
Эти деньги Башмачников заработал на Амаранте, добывая вместе с охотничьей артелью хищные бродячие цветы. Данная работа была подобна золотоискательству в древний период Земной Истории. Но Женя не дорожил заработанным и не копил денег. Вот и теперь ему было плевать на то, что он будет голоден и сегодня, и завтра. Потому что первый и последний раз играл в «Централи» Константин Евгеньевич Ковалёв, совсем молодой музыкант и композитор, человек не менее взбалмошный и непредсказуемый, чем его солистка.
Башмачников занял место в ложе пораньше и с любопытством осматривался. Сцена представляла собой исполинский сенсорный круг с саморегулирующимся звуком и цветовым обрамлением. Круговые голографические экраны мгновенно настраивались на внутреннее состояние артиста и создавали объёмные изображения, выхваченные из подсознания - реалистические или абстрактные, по желанию автора. В остальном, Театр представлял собою классический образец архитектуры и внутреннего убранства.
Но сегодня народ собрался слушать музыку, без навязчивых голо-клипов, и сенсоры были приглушены – они создавали лишь мягкий, несколько невнятный фон. Смутные очертания фантастических, размытых картин.
В «Централи» собралось весьма пёстрое общество. Здесь были замкнутые далаянцы в маск-плащах, высокопоставленные веганки с пышными свитами, экстравагантные и отвязные гуринторнцы, которых обычно весьма сложно было затащить на концерт классической музыки, скромные сельскохозяйственники, случайные бродяги с окраин Кольца – богатые охотники, выпускники военных училищ Майами и вечно озабоченные деловики с Индустриали. А также множество другого иномирного люда – как просто любопытствующие, так и надменные знатоки и знаменитые музыканты, фанатично преданные современной классической музыке Иномирья...
…Константин вышел на сцену, и в первую очередь медленно, внимательно, цепко обвёл взглядом весь огромный, рукоплещущий зал – и партер, и бельэтаж, и амфитеатр, и ложи, и даже балконы. Он теперь не носил очки. Он носил контактные бинокулярные линзы с сенсорным щупом-телескопом.
Постоянные слушатели и фанаты Ковалёва знали его привычку сосредоточенно разглядывать зал, и терпеливо пережидали. Наконец он уселся за знаменитый концертный рояль не менее знаменитого концертного зала. Собрался, опустив голову.
Сара Беркут, любительница эффектных выходов, спустилась на сцену из технической ложи из-под потолочной полусферы, по узкой аварийной лесенке, вызвав новый шквал восторга. Сара, на пятнадцатисантиметровых каблуках без гравитопов, легко спрыгнула с последней ступеньки, с высоты двух метров, нисколько не беспокоясь о состоянии ног и горла: срывы – не для неё! Платье взвилось облаком.
Константин взмахнул руками. Дирижёр напрягся, и оркестранты приготовились к любым возможным неожиданностям, вплоть до неприятностей.
На ней было длинное тёмно-фиолетовое платье, отороченное воздушным алым мехом редчайшей красной куницы. Крепкое, спортивное тело, гордая головка, увенчанная шапкой чёрных, высоко взбитых волос и рубиновой диадемой, яркий рот, не нуждающийся в помаде, искристые светло-карие глаза и нос с горбинкой. Смотрите, смотрите на неё во все глаза – никому не ведомо, где она окажется в следующий раз.
И грянула музыка – в унисон с мощным голосовым тремоло…
…Евгений Башмачников слушал внимательно и напряжённо. Безусловно, сегодняшний Константин являл собою контраст прежнему Косте. Безусловно, он стал большим Мастером, несмотря на молодость. И – продолжал оставаться загадкой. Чем он жил эти годы, почему страсть к музыке вспыхнула с новой силой после ухода отца?
Константин играл неистово, но продуманно и отточено. Импровиз следовал за импровизом. Сара то виртуозно следовала за ним – от самых мрачных глубин до самых головокружительных высот, то шла рука об руку, то яростно спорила, то гневно выговаривала, то колдовала и нежила, то сжигала страстью. Её чарующее меццо-сопрано, переходящее в контральто, вплеталось в оркестр то с вокализом, то с балладой, и имело тот редчайший бархатный оттенок, что заставляет женщин рыдать, а мужчин – терять голову.
Ты открыл окно и загрустил…
Опять драконом Мир застил
Дым равнодушья, алчи, зла.
Прошу, не складывай крыла…
И Женя погрузился в сладкие воспоминания. Не так уж много плохого было в его жизни. Но самым большим приколом в его жизни оказалось стать бродягой. И он не жалел об этом. Просто словно родился заново! Чудеса – от шальной и романтичной жизни рок-музыканта в окружении таких же одержимых музыкой друзей, до совсем другой романтики – непредсказуемой и порою физически тяжёлой борьбы за выживание. А какие женщины окружали его в прежней жизни! Любо-дорого!
…Молись за Жизнь! Не ставь кресты!
Зажги Маяк. Не жги мосты!..
Наверное, этот концерт запомнится иномирцам надолго. Но ни одна запись не сможет передать эту дивную ауру мудрости – и сумасшествия. А самым поразительным для Башмачникова было то, что он находил в музыкальных темах сына отголоски мелодий собственных песен. Это радовало: сын не забыл его. Только вот тексты, на его взгляд, были несколько… странными. Излишне высокопарными. И – опять всё о Маяках. Память о Земле и её нравах, застрявшая в памяти?
Женя ещё раз украдкой глянул на электронную программку – на титульном листе светился и блистал - сквозь мрачные, расплывчатые, как в осенний сумеречный дождь, очертания домов, - высокий лучистый Маяк.
…Но все пути ведут в Единый Храм.
Мы вместе изживём жестокость и бедлам…
Хорошо бы, если так! А то его жизнь превратилась в сплошной бедлам.
…Евгений улизнул до того, как музыкантов вызвали на бис, поднялся за кулисы. Внушительных размеров охранник – уроженец горной Метрогории – поднялся из-за пульта и преградил путь.
- Куда? – коротко спросил он.
Башмачников стиснул зубы.
- К сыну! – так же коротко и решительно ответил он.
Охранник оглядел его подозрительно и дотошно. «Вот рентген!» - с досадой подумал Женя. Но охранник поиграл пультом, не менее въедливо изучил то, что было на экране, и вдруг выдавил из себя подобие радушной улыбки.
- Вас будут ждать в уборной номер шесть, - сообщил он, словно возвещая о величайшем чуде. Снял защиту и пропустил Женю на внутренний эскалатор.
И вот блудный отец – у дверей уборной своего знаменитого сына. А если Костя не захочет с ним разговаривать? Ведь если за столько лет отец не удосужился навести справки и принять участие в судьбе сына, значит, отец мёртв – реально или номинально.
В конце концов, у Башмачникова как был единственный сын – так и остался. Новых он, увы, не завёл – хотя возможность, прямо скажем, была.
Женя вздохнул, оглядел критически свои старые ботинки и потёртый пиджак, пропахший табачным дымом, откашлялся.
М-да. А что, в таком случае, означает натянутая улыбка охранника?
Потоптался у входа – надо ли стучать? Но в конце коридора показались служители в жёлтых униформах «Централи», и он решительно толкнул дверь...
Странно, прошло не так много времени, Костя – не только по иномирным меркам, но и по земным тоже, – был ещё молод. Он далеко не достиг даже классического «возраста Христа». Но успел взобраться на музыкальный Олимп. Мало того, его талант стоил такой известности. Аура ли Иномирья тому причиной? Или гены семьи Башмачниковых, в которой были и музыканты, и танцовщики, и преподаватели музыкальной школы?
Как бы то ни было, несмотря на молодость, Костя сильно изменился и казался Жене куда старше. Сурово сдвинутые брови, отчуждённый, сосредоточенный на своих, внутренних мирах, взгляд, сомкнутые, напряжённые губы. Горькое чувство вины кольнуло Женю: да, он виноват. Простит ли сын?
Костя нервно вышагивал по комфортной, богато изукрашенной комнате, в зеркалах, заваленной цветами. «Как примадонна!» - усмехнулся Женя.
Константин поначалу встретил его сухо и холодно.
- Зачем ты пришёл? Чтобы вновь причинить боль?
- Я пришёл, чтобы попросить у тебя прощения, сын, – тихо ответил Женя, и открыто улыбнулся. И тогда Костя обнял отца.
- Тебе понравился концерт?
- Ты великолепен, сын! Твой талант в Иномирье расцвёл. Я счастлив, что невзгоды не сломили тебя. Музыка сверх похвал. А тексты баллад…
- Это мои стихи.
- Да-да, я понял. Молодец. Дерзай. – Женя смутился и не нашёлся, что ещё добавить. Значит, сын ударился в религию после войны на Ромашке и их собственной маленькой войны. Ну что ж, это не самое ужасное, что могло случиться с его сыном. И всё-таки…
Когда же Башмачников просмотрел тот поворотный пункт, ту точку, от которой они начали танцевать в разные стороны?
- Спасибо, папа.
- Почему так скупо, сын? Тебе не по сердцу мои похвалы?
Костя усмехнулся.
- Напротив, ведь мой талант – плоть от плоти твоего таланта.
- Значит, ты счастлив?
Костя пожал плечами.
- Иномирье дало мне много. Зато отняло отца.
Женя стиснул зубы.
- Расскажи о себе, сын. Чем ты живёшь, как стал музыкантом?
- Чем живу, ты видишь. Как стал музыкантом… Я просто не переставал им быть. На Ромашке побывал Данко Кович, он взял меня в ученики на Саймеллу.
- Данко Кович… знакомое имя. Он продюсер?
- И продюсер, и музыкант – в одном лице. Он член ХСК - Христианского Союза Кольца, был на Ромашке с миссией.
- Сложный гибрид, – поморщился Женя. - Это не сочетаемо. Ну, а потом?
- Потом – первое место на молодёжном фестивале в Трансмалле, второе место на конкурсе Саймеллы, гран-при фестиваля «Белый Импровиз». Переиграл почти со всеми стоящими музыкантами, и на три года ушёл в сочинительство. Сейчас – даю тур по Кольцу со своим постоянным оркестром.
- А Сара?
- А что Сара? Иногда поёт с нами – когда я подбрасываю ей что-то новенькое. Она не любит повторяться.
- Она тебе нравится?
- Безусловно. Виртуозна, чувствует музыку как свою кожу. Буквально с полу-вздоха. Но ладить с ней – занятие утомительное.
- Я имею в виду, нравится ли она тебе как женщина?
- Думаю, что не стоит распыляться. У меня другие цели и планы на жизнь, папа. – Сухо ответил Константин.
- А… как мама?
- Тоже замечательно.
- Счастлива?
- Счастлива. Тоже покинула Ромашку и уехала на Майами.
- Вы расстались? – изумился Женя.
- Мы не расставались. Просто она и сама окончила университет в Белонге, она теперь дипломированный детский врач-психолог. А потом вышла замуж. За Германа Подольского, актёра, сёрфингиста и члена ХСК. У них чуть ли не дворец на небольшом островке на Майами. Есть своя обсерватория, небольшая клиника, связи с веганцами и фантастически красивая часовня. Я там бывал – потрясающе интересно. Но ведь мама это заслужила, не правда ли?
Женя покачал головой – надо же, первый год, работая курьером, он часто бывал в Белонге, изысканном, интеллигентном Мире, но ни разу не столкнулся с университетским бомондом. Судьба оберегла его от встречи с женой.
Заслужила! Он дважды получал от неё под дых! Ну, да ладно, дело прошлое…
Установилось молчание.
- Когда мы встречаемся, она вспоминает тебя и твои песни. Даже поёт. Она, представь, помнит все, до единой, - тихо сказал Константин.
- Значит, не так уж и счастлива, если помнит.
- Давай не будем тормошить печальные воспоминания. Мне нелегко было достичь равновесия. Я не позволю его разбить, даже тебе.
- Прости ещё раз, сын. Я люблю тебя, и всегда любил. Мой сын. Мой прекрасный сын. Всё, что осталось от Земли.
- Ты не прав. Земля – всюду, она вокруг нас, каждый Мир – это её плоть. А все мы – плоть от плоти Господа нашего. Именно это я говорю своей музыкой. Извини, папа. У меня тьма неотложных дел. У меня приглашение на телевидение, в «Ночной клуб». Меня ждут на конференции и банкете в честь открытия мемориала погибшим музыкантам – это моё детище, моя работа, я должен там быть. Если ты дождёшься меня в гостинице – я буду рад.
- Возможно, и дождусь. Если же нет – не обессудь. Прости.
- Прощу, папа.
Костя неожиданно обнял отца, припал к его груди, потом заставил сесть.
- Папа, ну, а о себе ты что-нибудь расскажешь?
- Я ждал этого вопроса, - Женя вздохнул, встал с роскошного кресла, неловко потоптался и заходил по уборной. – Но это, ей-богу, не стоит того, чтобы упоминать. Наверняка, ты гораздо больше видишь во время гастролей.
- Возможно, и больше, возможно – меньше. Просто мы видим одно и то же с разных ракурсов. Сверху – и, извини, снизу. Ты ближе к жизни.
- Положим… - И Женя, подмигнув, тихонько запел: «Меня держала за ноги Земля, голая, тяжёлая Земля, медленно любила, пережёвывая. И пылью улетала в облака, крыльями метала облака долгая дорога бескайфовая…» /"АукцЫон"/
- Как не помнить! – Костя впервые улыбнулся. – «Я сам себе и небо, и луна…» Это – про тебя, папа? Папа, а ты сам сейчас что-нибудь пишешь?
У Жени потеплело на душе.
- Разумеется! – Женя торжественно откашлялся.
Пропавший без вести в Мирах шагнул, отбросив дрожь и страх,
в провал, в окно, в небытиё…
- Вот приключенье, ё-моё!
…В пустую ночь, в безвестность дня, в воронку мрака и огня, в
прекрасный сад, в туманный сон…
- Вот это, блин, аттракцион!
- Я спросил серьёзно, – нахмурился Костя. – Но если не хочешь…
- Сын, я шучу. Хотел повеселить. Может, посидим в более неформальной обстановке? Выпьем… Споём…
- Я не пью. Папа, извини, мне сейчас нужно отдохнуть и подготовиться… - уклончиво ответил Костя.
- Ах да-а… - Женя закусил губу. Очарование угасло, тепло ушло. – Значит, до другого раза. Ну, тогда я пошёл. Привет маме, да?
- Ты не хочешь ничего ей больше передать – кроме привета? – Костя напряжённо ждал ответа.
- Пожалуй, я сказал бы ей «спасибо» за то, что она вырастила такого сына. Впрочем, здесь и моя заслуга немалая.
И Женя побрёл к выходу.
- Папа, ты можешь зайти в артистическое кафе, что на этом этаже, - крикнул Костя вдогонку. – Там бесплатный шведский стол, а ты, раз оказался на этаже - мой гость, и можешь поужинать. И выпить.
«И выпить!» - горько усмехнулся Женя. – «Уж не за алкаша ли он меня принимает? Эх, долгая дорога бескайфовая! Долго же ты, Земля, держала меня за ноги, изжевала, излюбила…»
И Евгений Михайлович направился в артистическое кафе «Артефакт», ощущая себя именно тем самым артефактом. Но раз сын оказался так щедр…
Строгий, академический «интим». Паркет, полированное дерево, звонкий, блестящий металл и матовая, глушащая звуки замша – всё в медово-чайных тонах, с множеством небольших светильников. Около десятка посетителей – нарядных, спокойных и тихих, но слишком самовлюблённых, чтобы обращать внимание на новичков.
Посмотрим, чем тут можно разжиться. Когда теперь доведётся отобедать – неизвестно.
Вино. Вино. Вино. Гм… Ага-ага, вот и коньячок. К коньячку… ну и прожорливые эти артисты. Хорошо подчистили. Значит, берём нарезку из холодной курицы, салатик, ещё салатик, фасоль, тарталетки с сыром. Обязательно кофе. Побольше. К нему – пирожное? Нет, это несущественно и несерьёзно. Пару бутербродов с окороком. Уже лучше.
Евгений с аппетитом поел и откинулся на стуле, тоскуя, что нельзя закурить. А, была не была! Женя огляделся, вытащил помятую пачку и зажигалку, щёлкнул, прикуривая в ладонь, по старинке. Только бы не взвыла пожарная сирена! Сирена не взвыла, но из столика тут же выдвинулось нечто вроде сачка, и Женя едва не поперхнулся от неожиданности. «Сачок» мягко придвинулся, едва слышно загудел воздух – дым струйкой начал затягиваться в фильтр, и Женя немного расслабился. Коньяк туманил голову, и он гадал, сколько ещё может просидеть здесь, не ощущая себя чужаком.
Женя не сразу заметил, что вокруг наметилось некое оживление, разговоры стали на десятую долю децибела громче, и в кафе внезапно словно бы стало тесно, ибо появился новый посетитель.
Нет, он не ошибся!
Великолепная и несравненная красавица, певица с Мировым именем, непредсказуемая Сара Беркут сидела у бара, словно простая горожанка, с бокалом самого настоящего, алкогольного пива. Редкие посетители обходили её с благоговейным страхом – любая попытка сближения могла закончиться для настырного поклонника плачевно.
Поняв, что Женя её увидел, - а не увидеть этот изумлённый взгляд было невозможно! - Сара кивнула ему, как старому знакомому, и, не дожидаясь его инициативы, сама подсела к нему.
- Можно на «ты», - сразу предупредила Сара, эффектно улыбаясь. – Только ради такого человека, как ты, Башмачник.
- Откуда ты меня знаешь, Сара?
- Я наблюдала за тобой. Ты мне интересен.
- Ой ли?
Сара засмеялась.
- Конечно, я наводила справки, но многое узнала от твоего сына. Он видел тебя в зале. Он узнал тебя. Он был взволнован, хотя внешне ничем не выдавал волнения. И потому он превзошёл самого себя. Признаюсь честно, я ждала тебя, Башмачник. Когда Ковалёв играет так, как он играл сегодня, то тот, ради кого он играет, стоит многого! Я не прочь узнать тебя поближе.
Женя иронично склонил голову, но признание Беркут приятно тронуло и согрело.
- Разве ты – не возлюбленная Константина? Не его жена?
- Увы, - усмехнулась Сара. – Костя женоненавистник. Я предлагала ему руку и сердце – он отказался.
- И какого мнения ты о моём сыне?
- Тебе не понравится моё мнение, Башмачник. Твой сын – талантливый музыкант и гениальный композитор. Профессионал. Но – сухой, эгоистичный, себялюбивый мужчина. У него нет подруг. Лишь вереница быстролётных, малозаметных, случайных пташек. Он одержим только музыкой, и только ей предан по-настоящему до самой Изнанки. Он не признаёт рядом свободных и самостоятельных женщин, но только кукол. Знаешь, я ни разу не была замечена в постоянстве. Но быть одноразовой подстилкой – это не для меня. А ты по-прежнему обаятелен. Тебя любили женщины, Башмачник, я чувствую твою сочную ауру непризнанного барда. Я не прочь попробовать тебя на зубок.
- Мне жаль твоих совершенных зубок.
Сара расхохоталась: - Меньше всего я нуждаюсь в жалости. А ты – не нуждаешься ли в обновлении впечатлений и расширении горизонтов?
- Обновлении, чтобы сносило крышу? Мы, земляне, и так по жизни переклиненные.
- Клин вышибают клином.
- От клина старые камни рассыпаются в песок. Не хотелось бы тебя обременять. Ведь я просто стар…
- Не прибедняйся! – нетерпеливо отмахнулась Сара. – Не настолько стар, чтобы отказаться от красивой женщины или гордиться этим, ведь так? Куда ты теперь, Башмачник?
- Скорее всего, куда глаза глядят. А пока что они глядят на дно прелестной, но, увы, неглубокой рюмки. Что тебе хочется, Сара, здесь и сейчас?
- Мне хотелось бы услышать твои песни, Башмачник. Ты споёшь мне?
- Я давно не пою.
- Даже если я попрошу? – Сара склонилась к нему, дыша великолепными духами и будоражащей опасностью.
- Это требует особого настроя. А я разучился сидеть на месте.
- То же самое относится и ко мне. Значит, мы оба – непоседы. Наши пути могут соединиться.
- И что такой молодой женщине делать с тем, кто уже изжил себя? И похож больше на дряхлый шкаф, переполненный отжившими вещами? Я принадлежу другому Миру, другой реальности, другой памяти. Ты уверена, что извлечёшь из шкафа что-то полезное или любопытное?
- Авантюризм, землянин, авантюризм у меня в крови. Моя прабабка из пиратского клана, с Гуринторна, мою младшую сестру изнасиловал знаменитый леоллец Дин Ди – слыхал о таком?
Женя кивнул, смеясь и удивляясь: Дин Ди, его воспитанник! Вот как забавно замкнулся круг. Оказывается, Иномирье тесно.
- Значит, ты настолько горячая, безрассудная и безоглядная, Сара?
- Напротив, расчётливая. И любопытная. Например, я хочу предложить тебе сделку: ты даёшь мне возможность покопаться в старом шкафу. Я уверена, там полно раритетов. А я дарю тебе радость экстрима. Возможно, мы составим отличный тандем.
- Странный тандем. Ты – гениальная певица. Я был рок-музыкантом, мне казалось, это звучит гордо. А стал бродягой – и тоже горжусь этим.
- Вот видишь, рок-музыканты всегда были бродягами по призванию.
- Откуда ты знаешь?
- Я знаю много чего. Мне тоже есть, чем поделиться. Возможно, мы создадим новую музыку!
- Тебя интересует только музыка?
- Не только. Ты когда-нибудь занимался любовью на краю пропасти? – Сара приблизила к нему своё гипнотическое лицо и золотистые, искристые глаза. – Представь себе. Твоя голова запрокинута, под тобою – скалы и сияющее горное озеро, над тобою – только синее небо. А твоя плоть во власти великолепной женщины. И когда близится оргазм, вы вместе срываетесь в бездну, и почти на середине, между небом и самой поверхностью воды, ваши гравитопы включаются, и вы парите в воздухе, слившись телами. Тебя это возбуждает, Башмачник? Признайся!
- А если я испугаюсь?
- Ничего, я отведу страх. Бродяги не умеют бояться, а моя бабка по совместительству была колдуньей.
- Самым большим экстримом в моей жизни был уход из семьи.
- Неплохое начало. Тем более! Что же ты медлишь? Чего ты сам ищешь, Евгений? Ты знаешь это?
- Признание на признание. Я ищу следы дочери, сгинувшей на Изнанке много лет назад. Я верю, что она может оказаться в живых Мирах.
- Ты потерял дочь, а потом отказался от сына? Странный выверт. Но мы можем поискать её вместе, у меня обширные связи по Союзу.
- А ты не побоишься отправиться со стариком в рискованное путешествие по возрождённым Мирам?
- Я видела юных стариков с дряхлыми сердцами и безжизненной душой, без огня, интересов и цели. Говорят, взаимный интерес омолаживает. У тебя есть возможность это проверить. Соглашайся, рок-музыкант.
- «По дороге разочарований снова очарованный пойду…» - тихонько усмехнулся Женя.
/«Воскресение», «По дороге разочарований»/
- Что? Ты боишься разочарований? Ну же, я не приглашаю дважды!
Женя глубоко вздохнул – и выдохнул, словно пловец перед сложным прыжком в воду. В самом деле, долой окостенелость мышц и души! С его плеч потихоньку отслаивался многолетний, пригоревший груз. Что ж, для того и существуют Миры, чтобы странствовать по ним и меняться каждый раз.
- Не скрепить ли нам договор добрым спиртным? – сказал он, улыбаясь легко и свободно. – И ещё по одной – на посошок?
И оба рассмеялись.