Сосны любят помолчать, особенно зимой. Тут, знаете ли, не до разговоров: мороз, снег, ветер. Дни короткие, сумрачные. Скрипнешь изредка, покряхтишь – и опять погружаешься в безмолвие на дни и недели. А вот люди болтливы и суетливы, мелькают туда-сюда, проходят мимо. На сосны не смотрят, некогда им.
Вот только этот вдруг замер, уставился. Еще и телефон вытащил, сделал несколько снимков.
– Эге, – скрипнула сутулая сосна. – А я его помню.
Остальные удивились, что молчание нарушено. Но прислушались.
– Он мимо нас на метро ездил каждый день. Прижимался лбом к стеклу и смотрел, смотрел.
– Ты точно помнишь? Когда это было?
– Да не так давно, лет пятьдесят назад. Он любил тогда сосны рисовать.
– Ух ты!
– Мы же красивые. Нарисует очередную сосну, и подарит кому-то. И так всю жизнь. Теперь вон уже и сам ссутулился, и хвоя у него поредела.
Сосны умолкли. Теперь они не скоро заговорят, если только не случится что-нибудь удивительное. Потому что у сосен есть правило: в любой непонятной ситуации – молчи. А жизнь на этой планете и есть самая непонятная ситуация.
Однажды завыла сирена. Бабахнуло далеко, потом ближе, земля вздрогнула. Хвоя с шуршанием посыпалась к ногам сосен. Они молчали бы очень долго, если бы не этот пронзительный вой.
– Чего это они снова забегали? – спросила одна сосна. – И почему-то с чемоданами.
– Потому что они люди, – угрюмо ответила ей другая.
Самая старая сосна вспомнила, как мама ей что-то рассказывала про войну и эвакуацию. Но промолчала. Потому что этого не может быть.
Ночью сирена снова завывала, гром грохотал, в небе сверкало, и это не было похоже на грозу. И что странно: на улице, прилегающей к лесному массиву, не было ни одного человека. В многоэтажках светились не тысячи окон, как вчера, а всего три на несколько зданий. Остальные были пустыми.
– Мне страшно, – шепнула молодая сосенка.
А самая старая подумала, что страшное только начинается.
Но опять промолчала.